Текст книги "Фундаментальные основы права. Компаративистика в юриспруденции."

Бесконечно возвышена мысль апостола Павла, что «закон не делает совершенным», ибо закон сознается нами как что-то чуждое духу в самом себе, и совершенное состояние духа было бы то, когда он сам ставил бы себе закон – во имя совершенства.

Свобода – единственный путь к совершенству, закон есть лишь педагогическое средство для достижения царства свободы. «Закон, – говорит апостол Павел, – положен не для праведника, но для беззаконных» (1 Тим. 1: 9). «Для чистых все чисто» (Тит 1:15). «К свободе призваны вы, братия, только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти; но любовью служите друг к другу» (Тал. 5: 13); иначе говоря, в нашем духе есть все, что необходимо для совершенства в свободе, но закон выступает как необходимое пособие в силу нашей слабости.

Если духовная жизнь мыслима лишь как стремление к божественному совершенству, если оно достижимо только через свободу, если закон может быть полезен до известной степени, то отсюда понятно, почему в нашей душе есть лишь регулятивы, но не содержательные идеи. Дух не может усваивать что-либо механически, но свободно да.

Отсюда следует еще более глубокая истина, а именно: бесполезно отыскивать отличие права от нравственности, т. е. от идей добра и справедливости. Не говоря уже о том, что полное отделение их немыслимо, ибо доброе, справедливое и правовое находятся в постоянной связи, составляя элементы единого духа. Абсолютное их отношение в природе Божества мы не можем постигнуть, а в истории жизни разумных существ – в некоторых отношениях – они не представляют ничего постоянного. На то, что мы первоначально сознаем как доброе, т. е. как должное, но добровольно исполняемое, мы затем смотрим как на справедливое и кончаем тем, что делает его правовым.

Это доказывают история цивилизации всех народов и история мировой цивилизации. Например: право человека на гражданскую свободу в классическом мире сознавалось как доброе лишь немногими философами стоиками; в Средние века оно требовалось как справедливое; в настоящее время оно стало правом всех народов мира. То, что первоначально считали правовым, как, например, свободный договор найма, когда из него появились следствия, противные сознаваемому нами началу добра и справедливости, в настоящее время законодательства большинства стран стремятся ограничить.

Установив отвлеченно то, что мы считаем правовым началом, перейдем к действительному его проявлению в жизни людей – к понятию цивилизации и рассмотрим, как мы развиваемся с помощью духовного начала, силой которого мы живем, восходя от низших цивилизаций к высшим, от низших форм права и государства – к высшим.

Глава 2
Общество, его сущность и отношение к праву и государству

Если нравственные идеи – идея права, справедливости и добра – существуют в нас лишь как регулятивы, если в нашем чувстве есть только предрасположение гармонировать с ними, то рождается вопрос: каким образом человек наполняет содержание регулятивов в действительности и что он ищет в теориях о праве и нравственности?

В указанных теориях человек стремится отвлеченным путем или дойти до абсолютного содержания этих регулятивов, или доказать их опытное происхождение. В первом случае наша аргументация прямо опирается на осознанное нами или неосознанное единство духа, на полную гармонию, в которой должны находиться все его идеи и понятия. Тогда наше сознание отражает лишь необходимость полноты бытия в себе предвечного Духа, в котором все идеи находятся в гармонии, так как они составляют как бы элементы его единого существа.

Эта гармония всех идей и понятий нашего духа есть наше глубочайшее убеждение, необходимое условие всякой нашей аргументации, ибо если сознательно или бессознательно мы отвергали ее существование, то любая аргументация для нас самих потеряла бы всякую возможность достоверности.

Психически всякий акт нашего мышления распадается на два акта – логической аргументации нашего ума и представления этой аргументации на суд сознания, соглашающегося с ней или не соглашающегося. Наше сознание не абсолютный и непогрешимый судья, но для нас – необходимый беспристрастный свидетель или, лучше сказать, третейский судья, которого мы естественно избираем, для того чтобы определить, достаточна ли аргументация нашего ума.

Сознательно или бессознательно, но непогрешимым судьей, владеющим необходимой истиной, мы признаем лишь ум в полноте и целостности его идей и понятий, притом единственный для всех. Всякий раз, стараясь убедить другого в неверности принятых его сознанием положений, мы стараемся доказать ему, что он не учел в основаниях или последствиях принятых им положений какое-либо существенное звено, которое мы вставляем, подразумевая, что при целостности и полноте положений его ум также непогрешим в заключениях, как его сознание в соглашении с ними. Но если от этих положений мы обратимся к вопросу, откуда ум берет аргументацию для убеждения сознания, то едва ли можно оспаривать, что она также двояка. Рассуждая о свойствах и отношениях предметов внешнего мира, мы стремимся все свести к основаниям или фактам, в которых мы положительно убеждены, доказывая, что рассматриваемые положения находятся в согласии с признанными основаниями или противоречат признанным основаниям или фактам. Эти основания покоятся обыкновенно или на индукциях, которым не было ни одного противоречивого факта, или на дедукциях, выведенных из неоспоримых индукций, а в отношении фактов покоятся на единстве нашего духа, при котором известное явление всегда одинаково действует на наше сознание, т. е. последние основания этих индукций и дедукций кроятся все-таки в единстве свойств нашего ума – пункт, к которому все сводится.

Но человек не живет только во внешнем мире, черпая из наблюдений все основания своих суждений. Едва ли можно отрицать факт, что он живет одновременно в двух мирах – мире чувственном, в реальности которого мы убеждаемся посредством наших ощущений, и мире духовном – мире идей и понятий, имеющем реальность лишь для нашего внутреннего сознания, для «психического зрения», выражаясь метафизически.

Правила для определения отношений между лицами мы получаем, как говорит беспристрастный анализ нас самих, не только из наблюдений, но также из постоянных мотивов, находящихся внутри нашего сознания. Едва ли можно оспаривать, что базисом наших суждений об этих предметах служат нравственные регулятивы, столь реальные для нашего сознания, что мы осмеливаемся отрицать их лишь в отвлеченных суждениях, когда думаем, что нашли систему понятий, которые могут заменить их. Но регулятивы в нашем сознании не имеют вполне определенного содержания, а лишь говорят, что есть нечто должное, исполняемое произвольно (добро), или обязательное для принуждения (право).

Ум наш, рассуждая теоретически, стремится дать полное и точное содержание каждого регулятива и поступает в этом отношении, как математик, решающий уравнение с тремя неизвестными: вставляя в уравнение неизвестные, он рассматривает, находятся ли они в необходимой гармонии, существование которой составляет основное убеждение нашего духа.

Если бы при вложении содержания в регулятивы мы достигли того, что привели их в необходимую гармонию, тогда задача была решена и мы получили бы теоретически точное содержание регулятивов. При этом дальнейшие теоретические исследования были бы не нужны, и вся наша общественная государственная жизнь обратилась бы к механическому приложению добытого к действительности.

Но так как этого нет и быть не может, то отсутствие гармонии делает возможными построение новых и новых систем, а также критику систем, которая всегда сводится к доказательствам отсутствия этой гармонии в существующих системах.

Это вечное движение, никогда не оканчивающаяся работа, не Сизифов труд, ибо в каждый момент развития дух делает новый и новый шаг к никогда не достижимому совершенству бесконечного духа. В этом стремлении совершается процесс жизни и осуществляется сама жизнь, ибо, стремясь, мы ощущаем радость бытия и бесконечное благо Создателя.

Все теоретические системы идей по отношению к избранному нами предмету – определению отношений между правом и государством, или, иначе говоря, о законах состояния и движения жизни человека в государстве (ибо право, добро и справедливость суть те идеи, которые, развиваясь в нашем сознании, влекут за собой развитие государства, т. е., по нашему мнению, их развитие есть закон для развития государства), распадаются на четыре категории: реалистическую, формальную, социалистическую (или коммунистическую) и теолого-пантеистическую.

Реалистическая система стремится доказать, что человеческие общества и государства в определении руководящих начал для своего поведения (в законодательстве) управлялись не свободным развитием духа под руководством регулятивов, давая им то или иное содержание, но действием внешних для духа сил, необходимо обусловливающих их убеждения, например сил природы, или экономических законов, или общих свойств мозгового вещества, или особых качеств различных народов. В сущности все реалистические системы стремятся доказать на основании общих законов ума, что ум не имеет законов, ибо откуда бы он не черпал свои аргументы, сама их возможность заставляет представлять существование единого ума, иначе и собирающий эти аргументы собирал бы их без основания, и принимающий их имел бы еще менее оснований им доверять.

Формальная система стремится доказать, что содержание регулятива права есть свобода, и открыть истинный путь к ее осуществлению в государстве и обществе. Она теоретически пытается отделить и уединить все регулятивы друг от друга, доказывая, что право не состоит в каких-либо отношениях к идеям добра и справедливости, и лишая его таким образом всякого нравственного содержания, но в то же время не может от него освободиться. Эта теория, можно сказать, постоянно старается доказать, что в праве нет нравственного содержания, и в то же время постоянно ищет это содержание. Право, говорит эта теория, есть свобода, но эта свобода необходима для осуществления нравственных начал. Только свободные государства могут быть союзом нравственных людей. Она ищет гармонию регулятивов, хотя тщетно, ибо свобода без нравственного содержания, или произвол, не может, очевидно, быть в гармонии с нравственными началами.

Социалистическая система стремится создать механически цельное государство, в котором бы все двигалось по единожды установленному механически порядку. Эта школа в основе своей материалистична, ибо она смотрит на человека как на существо, которое может довольствоваться жизнью по заведенному порядку, как на оживленную материю, а не как на свободное существо, для которого свобода и развитие суть сама жизнь. Грубость этого воззрения очевидна. Появление этой школы, если оно органически вытекло из жизни народа, есть признак упадка, ибо превуалирование материализма есть признак духовной смерти, ведь развиваться можно только духовно и в духе, а материализм есть отрицание духа. Материализм всегда себе тождествен в сущности, различаясь лишь в числе аргументов для поддержания основного тезиса, из которого неизменно следуют одни и те же выводы, не способные далее развиваться, давая содержание жизни.

Теолого-пантеистическая система имеет два направления. Пантеистическое направление, отталкиваясь от единства в источнике всех нравственных идей, признает в них лишь одну развивающуюся идею – развивающееся духовное, проявляющееся божественное. Теологическое направление признает во всех нравственных идеях один источник – волю Бога. Назначение человека, цель его жизни и жизни рода становятся основой права. Необходимые условия для выполнения этого назначения определяют точно его содержание. Эта система, в особенности ее теологическое направление, в своих основаниях истинна, так как она в состоянии дать нравственным регулятивам содержание, не противоречащее их общей основе, идей должного, и привести их в наиболее гармоничное отношение между собой. Она интересна и тем, что соответствует основам всех существующих государств.

Что такое цивилизация? Все нравственные и политические системы в своих основаниях или покоятся на началах данной цивилизации, в общих началах нашей духовной природы, как бы стремясь образовать новую цивилизацию. В первом случае они помогают раскрыть содержание данной цивилизации, во втором – действуют на цивилизацию враждебно, разрушительно, хотя и вносят в нее в какое-то время полезные начала в силу обычной непоследовательности нашего мышления и широты рамок цивилизации. По самому своему свойству всякая цивилизация может принимать в себя только лишь сродные ей начала, а таковые не могли находиться в философских системах, не построенных прямо на основных началах цивилизации, если бы эти системы были вполне логичны или сама цивилизация ограничивала бы свободу действий ее членов определенными рамками. Но если основы цивилизации широки, как, например, основы христианской цивилизации, по-видимому, противоположные ей системы могут вносить в такую цивилизацию полезные начала или помимо воли самих создателей систем, или в силу их непоследовательности, или возбуждая реакцию. Вред, который они наносят ей, может исчезать, если основы цивилизации крепки в сознании подавляющего большинства общества, подобно тому, как здоровый организм собственной силой преодолевает болезнь и иногда выходит из нее еще более здоровым.

Из рассматриваемых нами систем основания реалистической и социалистической прямо противоположны основаниям всякой цивилизации вообще, в частности христианской. Теолого-пантеистическая – в большем или меньшем согласии с ее основаниями. Формальная относится к ним индифферентно.

Обратимся к вопросу о том, каким образом в действительности человек пополнял содержание регулятивов.

Первый вопрос, который нам предстоит решить, есть вопрос о том, что такое в своих основах цивилизация, – та духовная сфера, в которой развиваются народы.

Цивилизация не заключается, как несправедливо думал Г.Т. Бокль, в простом накоплении и распределении знаний[85]85
  Бокль Г.Т. История цивилизации в Англии. Т. I, гл. IV: Сравнение нравственных и физических законов; пер. с англ. Бестужева-Рюмина. СПб, 1867.


[Закрыть], ибо цивилизация не есть только резервуар знаний о государстве и индивиде, но она представляет собой известный общественный строй, известное состояние государственного общества и его движения или, употребляя удачное выражения О. Конта, «она есть движение порядка». Цивилизация проявляется, с одной стороны, в устройстве общества, а с другой – в возможности духовного самосовершенствования каждого индивида. В отношении к обществу она есть обеспечение за каждым членом сферы деятельности, необходимой для его духовного развития, и в то же время она есть среда, в которой индивид находит источник для самосовершенствования. История мира убедительно показывает, что государство не механизм, но живой организм, в котором жизнь частей тесно связана с жизнью целого. Сама возможность накопления знаний обусловливается здоровым состоянием целого. Падение государств сопровождается упадком наук, как это доказывает всемирная история.

Бокль о сущности цивилизации, неизменности нравственных начал и их развитие. Бокль ошибочно полагал, что истинное знание, на котором основывается цивилизация, состоит в понимании отношений между вещами и понятиями, другими словами, в знакомстве с физическими и духовными законами[86]86
  Бокль Г.Т. Указ. соч. Т. I. С. 199.


[Закрыть]. Цивилизация, как показывает история, состоит в развитии и приложении к жизни начал, принятых каким-либо обществом на веру и освященных религией. Бокль не определяет термин «отношение между понятиями», но, если мы хотим искать основы начал, обусловливающих цивилизацию, то здесь важный вопрос связан не отношением понятий (идей), а с их происхождением, их содержанием и развитием, так как «отношение понятий» предполагает уже их существование; кроме того, отношение между понятиями не исчерпывает всей духовной деятельности – необходимо определить их содержание, возможности его развития и осуществления. Точно так же в отношении физических явлений знание стремится не только открыть отношения между вещами, но и главным образом свойство вещей, возможное употребление их для пользы человека, происхождение, сущность и цель вещей (философское знание). Обобщая знания Бокль, приходит к мысли, что знание есть какой-то продукт, который произвольно собирается и распределяется, а не только орудие, увеличивающее средство нашего благосостояния, так как оно является и силой, повелевающей нами. Знание не есть что-то внешнее для нашего духа, для нас, но развитие самого духа, претворяющего в себя даже взятое им из внешнего мира (образующего, например, понятия из ощущений), не говоря уже о знании идей, в отношении которых мы попеременно являемся и властителями – создателями, и покорными подчиненными. Так, знание нравственных законов (права, справедливости, добра) по отношению к человеку проявляется в виде невольного подчинения им, вытекающего из духовно-нравственных свойств человеческой природы. Только относительно вещественного мира знание является орудием его подчинения. Цивилизация не резервуар знаний, но знание, ставшее сознанием, деятельностью, соединившее индивидов в одно органическое целое – государство, определившее отношения индивидов в государстве через государственную мощь (в праве), через сложившиеся нравы (общественную мораль), через воспитание, определившее деятельность индивида и давшее ему средства с помощью других и под охраной государства подчинить себе природу. Только в незначительной степени знание выступает как резервуар сведений для лучшей и более успешной борьбы с природой.

Таким образом, описательно мы определили, что такое цивилизация, но возникает вопрос: где источник начал, на которых она строится? По нашему мнению, ее источник состоит в даче содержания регулятивов, т. е. прирожденных идей Бога, добра, права, справедливости, которые, однако, только направляют духовную деятельность, но не дают ее содержания. Идея Бога направляет мысль на отыскание свойств верховного существа и отношения его к миру, но не дает их. Идея добра указывает, что есть обязательное, исполнение которого оставляется на произвольное решение каждого, но не указывает, в чем оно состоит. Идея справедливости говорит о воздаянии должного, но не отвечает на вопрос, что такое должное. Идея права говорит о дозволенности вынуждать должное, но не говорит в чем оно состоит. Каждая цивилизация есть стремление дать верное содержание регулятивов и, дав его, осуществить его в действительности, построить на них государственный и общественный порядок. Укажем на еще одну серьезнейшую ошибку Бокля в воззрении, по мнению которого нравственные начала не двигают цивилизацию и не приносят ей на пользы. Из числа этих начал Бокль выбрасывает право, хотя, очевидно, что это не логично, ибо право всегда находится в ближайшей связи с другими нравственными идеями.

Рассмотрим аргументы Бокля относительно неподвижности нравственных начал даже вне идеи права (ее развитие будем обсуждать более):

«В мире нельзя найти ничего, что менее бы подвергалось изменению, нежели великие начала, из которых состоят нравственные системы. Делать добро другим, жертвовать для их пользы своими желаниями, любить ближнего как самого себя, прощать врагам, сдерживать страсти, чтить родителей, уважать тех, кто выше вас, – в этом и немного другом состоят существенные начала нравственности, но они были известны много тысяч лет назад, и ни одной йоты, ни одного параграфа не прибавили к ним проповеди, поучения и афоризмы, какие только могли произвести теологи и моралисты»[87]87
  Бокль Г.Т. Указ. соч. Т. I. С. 134. Бокль отвергает даже всякое влияние христианства, ибо в Новом Завете нет ни одного положения, которое бы не было высказано прежде.


[Закрыть].

Очевидно, что Бокль ошибался, предполагая, что нравственные регулятивы содержательны. Без всякого сомнения, что как первобытный человек, так и мы одинаково имеем идею добра, но понимаем ее далеко не одинаково. Например, возьмем одно начало из содержания идеи добра, начало идеи любви к ближним, и посмотрим, как оно развивалось.

Прежде всего само понятие ближнего постепенно расширялось. Так, первобытные полагают обязательным делать добро лишь для членов своего племени, восточные народы считают ближними только единоверцев, классические народы называют ближними лишь жителей одного города, только христианство стало понимать под ближними всех людей.

Правда, Платон и стоики стремились расширить понятие ближнего, но робко и притом без влияния на действительную жизнь. Платон один раз решается высказать мысль о братстве людей, но с оговорками, почти как нелепость, которая случайно взбрела ему в голову. Так, в кн. III «Республики» приводится такой диалог: «Каким способом мы можем убедить правителей государства или по крайней мере других граждан в одной выдумке, которая тем не менее очень полезна?» – Какая эта выдумка? – спрашивает один из учеников. – «Она не нова, – отвечает Платон; она появилась в Финикии, как говорят поэты, которые как будто убеждены, что она была реальным фактом в некоторых местах, но лишь как предание дошла до наших дней; я не знаю даже, осуществилась ли она когда-нибудь, ибо нелегко заставить ей поверить». – Потрудись сказать, что это такое. – «Когда ты услышишь, ты поймешь, что она не без основания». – Скажи же и не бойся. – «Я хочу сказать… но, по правде, я не имею смелости и у меня недостает слов, чтобы убедить в ней членов правительства и воинов и, наконец, остальных граждан, чтобы они не приняли за сновидение проект воспитания, которое мы хотим им дать, внушив им, что они воспитывались и образовывались в груди Земли; что она – мать их и всего, что им принадлежит; что, образовав их, Земля выбросила их на свет; что они должны, таким образом, смотреть на Землю как на общую мать и кормилицу, смотреть на всех, как на братьев, вышедших из одной утробы».

Римские стоики провозгласили эти начала с большей уверенностью, но лишь как pia resideria. «Я по природе, – говорит Марк Аврелий, – существо разумное и общественное. Я имею родину и отечество. Как и у Антонина, моя родина – Рим; но, как у человека, мое отечество – мир. Варвары, рабы, бедные, безобразные, уроды – все одинаково принимаются, как граждане, в эту истинную республику, и никогда в ней не будут произноситься имена высших и низших, благородных и низких, господ и рабов. Сущность этой республики – всеобщность; ее первый закон – равенство; ее цель, как и ее свойство, человечность»[88]88
  Denis, «L'Histore des idees morales dans l'antiguite», стр. 70, т.2.


[Закрыть]. Читатель замечает, что для Марка

Аврелия даже pia resideria считать безобразных и уродов за людей, признавая за ними право на существование. Так медленно расширялось само понятие ближнего.

Обратимся к развитию идеи любви к ближнему и посмотрим, всегда ли она имела такое значение, какое получила в христианстве.

Любовь к ближнему в классическом мире не считалась первой из нравственных обязанностей человека.

«Каждый век, – говорит У.Э. Лекки, – имеет свои моральные идеалы, к которым стремятся все добродетельные люди. Если мы вспомним, что великодушие, самовоздержание, независимость, короче говоря, возвышенность характера лиц, признанных законом полноправными гражданами Рима, но в высшей степени были неблагоприятны для гуманного отношения к рабству. Христианство поставило на первый план в моральном типе добродетели качества, могущие укрощать и раба; смирение, повиновение, кротость, терпение, снисхождение стали главными и основными добродетелями в христианском характере. Все эти добродетели были одинаково пренебрегаемы и унижаемы язычниками, и все они теперь одинаково украшают в равной степени характер как свободного человека, так и раба»[89]89
  Lecky W.E. History of European Morals from Augustus to Charlemagne. 3d ed. N.Y., 1877.


[Закрыть].

Беспристрастное изучение древности должно привести к убеждению, что классическим народам вовсе не была известна заповедь любви к ближнему как главная основа добродетели. Только христианство раскрыло в идее добра начала, не известное римлянам.

Только христианство уничтожило право детоубийства, право производить выкидыши, завело воспитательные и странноприимные дома, богодельни, смягчило рабство, уничтожило гладиаторские игры. Политеистические религии стояли в своем отношении к моральным началам. «Боги римлян, говорит Лекки, были по большей части аллегории, простые олицетворения различных добродетелей или духи, созданные для покровительства различным отраслям промышленности. Религия устанавливала святость клятвы, давала некоторое освещение известным добродетелям и напоминала о необходимости исполнения частных обязательств. Ее местный характер усиливал патриотизм. Она устанавливала господство отца в семействе, окружила брак торжественными обрядами и создавала простые и почтительные характеры, глубоко покорные воле провидения. Но все это было крайне эгоистично; все это клонилось лишь к увеличению благосостояния, предотвращению бедствий, и для планирования будущего Древний Рим представил много героев, но ни одного святого. Римские самопожертвования были патриотические, но не религиозные»[90]90
  Lecky W.E. Op. cit. Vol. 1. Р. 176.


[Закрыть].

Если мы от народов классического мира перейдем к народам восточным, то здесь мы действительно найдем, например у индусов, возвышенное начало любви, но оно затерто такой массой постановлений, не имеющей с ним ничего общего, что едва ли оно приобрело какое-либо значение в жизни. Ученые в своих обобщениях весьма часто забывают, что в христианстве любовь к ближнему – первый и главный догмат; христианство есть религия морали, тогда как не только в классических религиях, но даже в брамизме, маздеизме она имеет побочное, третьестепенное значение. Так, законы Ману предписывают гостеприимство, но лишь для браминов и их учеников. Правда, в этих законах есть следующее глубокое предписание: «Пусть мудрый постоянно соблюдает нравственные законы с большим вниманием, чем благочестивые обязанности. Тот, кто пренебрегает нравственными законами, пострадает, хотя бы он соблюдал благочестивые обязанности»[91]91
  Lois de Manou. Livre IV. Par. 204, 226, 230.


[Закрыть]. Под нравственными обязанностями, по толкованию Яндовалькия, нужно понимать целомудрие, сострадание, терпение, воздержание от зла, кротость и умеренность. Благочестивые обязанности составляют: молчание, пост, жертвоприношения и т. д. Или в другом месте: «Пусть богатый человек неустанно и с верой делает жертвы и дела милосердия, ибо оба эти деяния, исполненные с верой, от богатства, законным образом приобретенного, дают неуничтожаемые вознаграждения. Дающий земли получает земли, золото – долгую жизнь, дающий дома – великолепные дворцы, дающий деньги – красоту»[92]92
  Ibid. Livre IV. Par. 205–221.


[Закрыть].

Но эти постановления теряются в бесконечной массе других постановлений, не только не имеющих с ними ничего общего, но умаляющих и почти уничтожающих их значение. Сейчас же за ними идут, например, такие постановления: брамин не должен есть пищу, предлагаемую женщиной, безумным, больным, прикасавшимся к женщине во время регул, тем, кого птица клевала, который прикасался к собаке, кого корова обнюхивала, от публичного певца, плотника, скупого, человека, лишенного свободы, заключенного в цепи, медика, охотника, кузнеца, актера, виноторговца, белилыцика и т. д.[93]93
  Ibid. Livre III. Par. 94-115.


[Закрыть]После наград добродетельному, который по смерти переносится «в мир небесный, блистающий светом, в божественном образе», следует строжайшее подтверждение отказаться от отношений с людьми низшими и презираемыми. В сущности брамизм предписывает уважать, любить, почитать только браминов.

Чтобы узнать, как различно понимаем мы, воспитанные в христианстве, нравственные регуляторы и люди Востока, надо прочесть Зендавесту[94]94
  Шпигель. Die heiligen Schriften der Parsen. Leipzig, 1852—1856


[Закрыть]. Зендавеста – священную книгу древних иранцев. Впервые стала известной европейским ученым только во второй половине прошлого века. Хотя уже в XVII в. рукописи священных книг парсов попадали в Европу в качестве редкостей, но их содержание оставалось для всех тайной. Первый европейский ученый, давший очерк учения «магов» на основании греческих, римских, арабских и персидских источников, был Th. Hyde («Historia religionis veterum Persarum eorumque Magorum», 1 изд., Оксфорд, 1700).

В религии индийцев также проявляется двойственность, которая не исчерпывает религии индусов. С одной стороны, индийцы обоготворяют силы природы – огонь, воду, Солнце, месяц, звезды, животных – быка, собаку. Это первоначальное поклонение приняло совершенно другой вид, отступило на задний план перед обобщением этих первобытных основ, сделанным Зороастром. Зороастр над всеми богами поставил выше поклонение отвлеченным началам – богу добра – Агуромазде. Агуромазда есть бог-создатель, и поклоняться ему должно, поддерживая чистоту им созданного. Агуромазда как существо живое покровительствует всему живому в природе; его оскорбляет все мертвое, неживое. Любое прикосновение мертвого к сотворенному Агуромаздой оскверняет его. Добро Зороастр понял преимущественно как чистое в материальном смысле. Главную и существеннейшую часть Зендавесты составляет описание того, какое очищение должен сделать человек, если он как творение Агурамазды нечаянно соприкоснется с трупом человека, птицы, животного или случайно своим движением сбросит в чистую воду труп какого-либо мертвого; такой человек считается оскверненным, и он не должен прикасаться к чистым, пока не совершит очищения. Это материальное понятие добра, тогда как Христос нарочно ел перед фарисеями с немытыми руками, чтобы указать, как отличается материально-чистое от морально-чистого.

Перечислим величайшие преступления маздеянца, заслуживающие смертную казнь: убийство чистого человека (маздеянца), бросание в огонь нечистых тел, бросание в огонь или воду трупа, нарушение супружеского союза, волшебство, бросание в огонь платья женщины во время регул, прелюбодеяние с мальчиком, грабеж и разбой.

Наряду с этой смесью постановлений нравственных и имеющих мало общего с нравственностью в «Якне», одной из книг Зендавесты (т. II, XIX)[95]95
  Шпигель. Op. cit.


[Закрыть], приводится главное постановление Агурамазды: «Должно хорошо думать, хорошо говорить и хорошо делать. Все похвальное происходит от соединения в одном человеке истинно-доброго мышления, слова и действия». Если вырвать эти постановления из связи с остальным учением Зендавесты, то читатели под влиянием христианства придадут им смысл, которого они не имели, что приведет к ложным обобщениям.

Под влиянием различных религиозных учений изменялись отношения членов семьи, отца к детям, мужа к жене, детей между собой в семье, основанной на одноженстве, в отношении к семьям, допускающим многоженство и многомужество. Можно утверждать, что нравственные идеи развиваются. Да и было бы странно считать, что они не развиваются, ибо тогда вся история цивилизаций обратилась бы в простую историю открытий и изобретений и историю приложений этих изобретений к жизни.