Текст книги "Иван родил девчонку"

Иван родил девчонку

ЧЕГО НЕ ПРИВИДИТСЯ…

Все было, как обычно. После работы Антон забрал Верку из садика, потом заскочил в магазины за хлебом и молоком и в семь часов уже сидел перед телевизором. Шел очень ответственный матч, и Антон был рад, что удалось провернуть все вечерние дела и успеть к самому началу.

Он поставил перед креслом табуретку, на нее тарелку со вчерашней или позавчерашней похлебкой. Насыщался, не разбирая вкуса, и неотрывно смотрел на экран. Звук был приглушен, Антон давно уже знал всех игроков из той и другой команд, и дикторское словоблудие его раздражало.

Уже вторую неделю они жили с Веркой одни. Мама Зоя взяла посреди зимы отпуск и укатила в Цхалтубо лечить органы движения на целых двадцать четыре дня, старшая дочь Зина перебралась на это время к бабушке. Антон не возражал, ему некогда было каждый день готовить для Зины разнообразную пищу, а сам он прекрасно обходился супом, которого хватало на целую неделю. Кстати, Зинаида суп вообще не признавала и могла, пожалуй, рядом с тарелкой этого варева помереть с голоду. А Верке ничего не нужно было готовить, разве что чай вечером, ну и еще чего-нибудь немудрено в субботу и воскресенье. Верку хорошо кормили в садике и ругались, когда заботливые родители портили детям аппетит по утрам…

Когда-то Антон и Зоя учились в институте на одном курсе. Причем именно Антон делал для своей будущей жены все контрольные и курсовые, а не наоборот. Ей вообще туговато давались науки. Но после третьего курса Антон ушел из института по принципиальным соображениям. Он вдруг почувствовал, что никогда из него не получится настоящего специалиста в избранном деле, а быть очередной посредственностью не хочется. И никто не мог его переубедить, заставить переменить необдуманное решение. Мол, получи диплом, а потом иди куда вздумается, нигде не пропадешь.

Когда Антон вернулся из армии, Зоя в аккурат вышла на диплом. Тогда они и поженились. И провели медовый месяц за кульманами. Большую часть расчетов и чертежей сделал Антон. Зоя благополучно защитилась, и они уехали по распределению. Предприятие было новым и довольно перспективным, молодым специалистам сразу давали хорошие должности и квартиры. Антон поступил на завод учеником.

В ходе первого года совместной жизни у них появилась Зинка. «Ну, появилась и появилась», – так отреагировал на это знаменательное событие Антон. И ничего особенного не почувствовал. Ему в ту пору было двадцать три года, он любил возиться во дворе с пацанами, запускать вместе с ними воздушного змея, играть в футбол.

Поближе к дочери и внучке перебрались Зоины родители. Они купили частный домик на окраине и надолго забирали к себе маленькую Зинку. Родители не возражали, девочка была довольно-беспокойной, а им попервости хотелось жить, как и прежде, беззаботно. Девочка прекрасно чувствовала себя в бабушкином доме, росла здоровенькой, и Антон считал, что так и должно быть в дружных семьях. Зоя, по-видимому, тоже так считала. Уже через несколько месяцев она вернулась на завод. Антон к тому времени вполне освоил профессию, трудился в передовой бригаде, и его ничуть не смущало то обстоятельство, что жена на служебной лестнице выше его на несколько ступенек. Ведь они-то с ней прекрасно знали об истинных способностях друг друга, которые не зависели от наличия или отсутствия синенькой книжечки с гербом.

Зоя оказалась перспективным работником. Ее назначили старшим инженером, потом руководителем группы. Потом еще кем-то. Она пыталась заставить мужа восстановиться хотя бы на заочную учебу, но он только посмеивался, не видя в этом решительно никакой необходимости. Ему нравилась его чисто мужская работа, нравилась не зависимая от настроений начальства жизнь. Несколько раз ему предлагали перейти в другой цех и самому стать во главе одного из участков, разумеется, при условии, что он через какое-то время одипломится, но он всякий раз отказывался, ссылаясь на свою полную неспособность руководить кем-то, кроме себя. Скоро он всех в этом убедил, и заманчивые предложения иссякли.

Антон никогда не отказывался после работы посидеть за кружкой пива с приятелями, не пропускал ни одного коллективного выезда в лес или на рыбалку. Подкопив деньжат, он купил себе мотоцикл с коляской и стал ездить по лесам и озерам уже чаще, чуть не каждый выходной. Поначалу Зоя сопровождала мужа в этих поездках, но потом такое стало случаться все реже и реже. И незаметно прекратилось совсем. Зоя ссылалась на занятость по дому, но какая к черту занятость, если ее мамаша приходила рано утром и уходила поздно вечером, а то и оставалась ночевать. Теща полностью взяла на себя не только внучку, но и весь их дом, и все были этим довольны, и никто не возражал.

– Слушай, Антошка, а не попробовать ли мне в аспирантуру? – спросила как-то Зоя, оглядывая себя в зеркале. Антону показалось, что жена репетирует перед зеркалом позу большого руководителя, и он невольно прыснул.

– Ты чего? – обиделась Зоя.

– Да нет, ничего, – не заметив угрожающего тона, продолжал улыбаться Антон, – но ты разве забыла, как тебе давался институт? А ведь с тех пор прошло уже немалое время. Тебе нипочем не сдать кандидатский минимум.

– Но почему? – продолжала накаляться жена.

– А потому, моя дорогая, – не выдержал Антон, – что если у человека есть дырка, через которую в него проникают новые знания, то у тебя она уже давно зарубцевалась.

– Я догадывалась, – сказала тогда Зоя, – что ты неудачник, и завидуешь мне, и ненавидишь меня за это. А теперь знаю точно.

И он не захотел ничего возражать.

В сущности, это была единственная ссора в их жизни, которую и ссорой-то, пожалуй, назвать нельзя. Но как бы там ни было, они довольно откровенно выразили свое отношение друг к другу. Они больше никогда так не разговаривали, но всегда помнили о сказанном и услышанном.

С того дня их пути разошлись. Нет, они не подали на развод. Может, просто не захотели нервотрепки и хлопот, может, еще что. Они продолжали жить как ни в чем не бывало, продолжали хранить верность друг другу, в чем, пожалуй, уже не было нужды. Скорее всего, они и сами не представляли всей серьезности случившегося, лишьпочувствовали, что больше не испытывают необходимости друг в друге, рассудительно решив, однако, что так случается рано или поздно со многими.

Росла Зинаида, без которой оба тоже, в сущности, могли обходиться. Девочка еще в садике проявила свой нрав: играя с подружками, всегда стремилась занять привилегированное положение, если же это не удавалось, она плакала и царапалась, но чаще удавалось. Зоя считала, что дочь растет правильным человеком, то есть похожей на нее, Антон, что называется, самоустранялся. Умом он понимал, что девочка ему родней всех на свете, но сердце никак не отзывалось на данный факт. Мать хлопотала, устраивая дочку то в музыкальную, то в балетную, то в математическую школу, отец молча наблюдал за всей этой суетой, не помогая и не препятствуя. Ему уже было за тридцать, а он все так же играл с пацанами в футбол и делал для них воздушных змеев. Он слыл в общем-то добрым малым, но несколько безалаберным, или инфантильным, как принято теперь говорить. А Зоя как раз находилась в самом расцвете авторитета, она не только на работе достигла немалых высот, ее побаивались и соседи, называли исключительно по имени-отчеству даже за глаза. Ей даже жаловались, и она охотно и запросто усмиряла разбушевавшихся во хмелю соседских мужичков, при этом в выражениях особо не стеснялась, чем вызывала восхищение у женщин младшего и среднего возраста, а женщин возраста преклонного повергала в столбняк.

Антону все сочувствовали, считалось, что жена держит его под башмаком, недаром он почти не выпивает и, как стало известно, даже бросил курить. Он знал об этом сочувствии, но в душе усмехался, твердо веруя, что живет, как ему нравится, сам по себе. Хотя, быть может, он и ошибался. К тому времени бабушка с дедушкой стали старыми и уже не могли принимать столь активного участия в делах молодой семьи. Впрочем, уже и не столь молодой. Антон бегал по магазинам, управлялся по хозяйству, готовил еду. Он работал посменно и имел больше свободного времени. Жена и дочь были заняты с утра до вечера.

– Давай, Зинуля, устроим нашему бедному папочке выходной, – говаривала иногда Зоя, если у нее выпадал свободный день, что случалось до вольно редко.

И Антон уезжал на свою любимую рыбалку.

В одном он бывал абсолютно незаменим-когда дочке задавали в школе задачу повышенной трудности. Порой задачи попадались вообще под силу лишь вундеркиндам. А у Зинаиды в классе таких не было, но зато были дети начальников производства, директоров универсамов, заслуженных артистов. Вот их и нужно было обскакать любой ценой. /^

Антон запирался в своей комнате и не выходил оттуда, бывало, по нескольку часов кряду. И не было случая, чтобы он не справился с порученным делом.

– Вот, – говорил он обычно скромно, – я решил. Директорам и заслуженным, полагаю, будет слабо додуматься.

После таких побед Антон целый день чувствовал себя героем. Но это случалось редко, Зинка все-таки росла девкой смышленой и с большинством трудных заданий управлялась сама.

…Бывает, что и очень уверенные в себе люди ошибаются. Вот так однажды ошиблась и Зоя.

– Слушай, Антошка, – сказала она как-то, – ты умрешь со смеху, но я должна сообщить тебе пренеприятное известие: у нас, кажется, снова будетребенок. И, кажется, с этим уже ничего нельзя поделать.

Вот так. И на старуху бывает проруха.

Сперва Антон, естественно, не поверил. Но Зоя ему объяснила. Все как есть. И он вправду от души посмеялся. А посмеявшись, сказал:

– Ну ладно, давай, мать, размножайся. Это даже интересно. Надеюсь, что ребенок будет от меня. Может, наследника мне родишь. Давай, мать, сделай подарочек.

И они снова посмеялись.

Когда Антон приехал в роддом, то первые слова, которые он услышал от Зои, его ничуть не удивили.

– Эх ты, м-мужик, даже наследника не сумел себе сотворить! – насмешливо сказала жена.

– Ничего, – ответил он, – все хорошо, мечтают о наследнике короли да неудовлетворенные честолюбцы. Дескать, вырастет сын и продолжит мое дело. У меня нет честолюбия, а с девчонками спокойней.

Ребенок оказался удивительно выдержанным. Антон даже и не подозревал, что в природе бывают такие дети. И уже одно это заставило его сразу почувствовать некоторое уважение к новому члену семьи. Девочка могла часами лежать в своей кроватке, играя подвешенными на резинке игрушками, воркуя на своем личном языке. Она начинала подавать голос лишь тогда, когда у нее были на то веские причины, – если она уже с полчаса лежала мокрой, а к ней никто и не думал подходить.

– Не слышишь, что ли, ребенок плачет! – говорил, не выдержав, Антон.

– Пускай плачет, ей надо развивать голосовые связки, – спокойно отвечала жена.

И Антон, вздыхая, сам принимался за дело. Целыми днями в квартире толпились какие-то Зоины подчиненные, решали какие-то неотложные вопросы и каждый раз спрашивали, со значением глядя на Антона, когда же она наконец вернется в осиротевший коллектив. И он видел, что с каждым днем пребывания дома жена становится все более раздражительной, вспыльчивой. Всей своей сущностью она стала настолько деловой женщиной, что эта деловитость давно отодвинула на второй и на третий план то природное, исконное, материнское, которое еще в недавние времена было наипервейшим признаком, отличавшим бабу от мужика.

Нельзя сказать, что Зоя была плохой матерью. Она заботилась о будущем детей, не просто заботилась, а предпринимала героические усилия в достижении задуманного. В отличие от Антона Зоя довольно часто забавлялась с маленькой Веркой, обцеловывала ее, сюсюкала, как и полагается счастливой матери. Но, выделив ребенку эту порцию нежности, она снова углублялась в свои дела, куда-то звонила, чего-то писала, рассчитывала. И было видно, что она всей душой рвется на свою работу и только там чувствует себя равноправным хозяином жизни.

Антон не стал возражать, и Зоя отправилась на работу. Он стал чаще ходить в ночную смену, и им не потребовалось даже искать няньку. Ему приходилось довольно трудно, постоянно хотелось спать, но он терпеливо нес свою ношу. А тут еще от руководящей деятельности у кормящей матери исчезло молоко, и необходимость в Зоином присутствии, можно сказать, совсем отпала.

Выросшая Зинка даже не подходила к сестре, дверь в ее комнату была плотно притворена. Свое отношение к случившемуся, то есть к рождению малышки, она в самом начале выразила кратко и отчетливо: «Какая дичь! Ф-фи!» Правда, со временем и Зинка оценила образцовое поведение малютки, стала относиться к ней снисходительней. Но и только. Помощи не было никакой.

А Антон скоро и перестал нуждаться в помощи. Он укладывал девочку на кровать рядом с собой и чутко засыпал, слыша каждый звук, каждое ее движение. Не просыпаясь окончательно, он менял пеленки, кормил Верочку. А отдохнув, гулял с ней во дворе.

Постепенно врачи в поликлинике привыкли, что мать девочки – важный и занятой человек. И в случае нужды без лишних разговоров выписывали больничный листок отцу.

И однажды, проснувшись, Верунька произнесла первое слово. Как нетрудно догадаться, она сказала: «Па-па…» Чем привела Антона в глубокое смятение.

До этого дня он как бы не замечал происходящих с ним глубоких перемен. Ребенок вызывал умиление, но ведь многое на свете вызывает в нормальном человеке умиление: хорошая погода после затяжного ненастья, доброе слово, вовремя сказанное, маленький потешный щенок…

Когда в доме никого не было, Антон довольно умело агукал над маленькой дочкой, придумывая ей всякие имена, потом незаметно он перестал стесняться окружающих и даже при совсем посторонних начал позволять себе еще недавно совершенно непозволительные нежности.

Девочка росла и с каждым днем все больше привязывалась к отцу. Она его видела целыми днями, а мать в основном ночью, да и ночью, проснувшись, всегда звала папу. С обещанием, что папа вернется, если она будет хорошо спать, девочка и засыпала. Когда приходила бабушка и брала внучку на руки, та, посидев несколько минут из вежливости, тянула ручонки к Антону.

– У-у-у! Папкина дочь! – говорила бабка, с трудом скрывая разочарование.

И если раньше Антон, бывало, ворчал на тещу, что та балует Зинку, то теперь сам охотно и безоглядно делал то же самое. По временам у него просто сердце разрывалось от беспредельной нежности к своему чаду. И тогда он думал так:

«Мать есть мать. Это, конечно, свято. Но хорошая мать – никакое не геройство. Это естественно. Это от природы. Так и должно быть. А хороший отец – пожалуй, чисто человеческое качество. Я бы даже сказал – индекс человечности».

И Антон в такие минуты гордился собой. Он старался подавлять это приятное чувство, но подавлять, честно говоря, не хотелось. И правда, зачем?

Потом, когда девочка уже вовсю стала говорить, она однажды сказала:

– Мама родила Зину. А меня кто? Меня ты родил?

– Конечно, я, а ты, что ли, сомневалась? – не задумываясь, ответил Антон. Ему и самому такая мысль приходила в голову, просто он не мог ее выразить столь ясно и отчетливо.

Зоя, услышав от дочки такое, только усмехнулась и произнесла неопределенное: «Ну-ну…»

А больше ничего. И Антон был благодарен жене за это. Ему почему-то очень хотелось, чтобы дочка так и думала всю жизнь.

Последние годы они жили совсем странно. Зоя то и дело уезжала в какие-то длительные ответственные командировки, у нее появилось множество друзей из числа руководящих мужчин, которые запросто заходили в гости в любое время дня и ночи, частенько с вином. Антон выпивал рюмку и отправлялся по своим делам, оставляя жену сгостями решать вопросы. После этого он тщательно проветривал квартиру, гнал жену чистить зубы, потому что она, решая вопросы, обычно смолила одну сигарету за другой. От этого запаха у Антона перехватывало дыхание.

И он опять же находил всему происходящему вполне разумное истолкование. В отличие от жены он довольно много читал и с некоторых пор заметил, что и в литературе мужчины как-то поменялись с женщинами местами. То есть нет, мужики по-прежнему лидировали в этой области человеческой деятельности, но они часто как-то словно бы опасались некоторых, на их взгляд, скользких тем. Пишущие же дамы, вернее, их хваткие героини, обычно куда более смело разделывались со всякими условностями. В свободное от своей глобальной деятельности время, в краткие миги отдохновения, героини эти без особых колебаний уединялись с бесполезными для кипучей деятельности партнерами, которых тут же напрочь забывали в своих честолюбивых претензиях.

«Век, видать, такой на дворе», – думал Антон и понимал, что, если бы он любил жену, как когда-то, вряд ли такое объяснение его удовлетворило бы. «А раз любовь испарилась, пусть она живет, как ей нравится, а я с моим Верунчиком не пропаду!»– думал Антон и улыбался.

Скоро дочка пошла в детский сад, и он стал работать в дневную смену.

…И вот Зоя поехала лечить органы движения, которые были у нее, как у хорошей скаковой лошади. А Антон радовался, что не увидит жену целых двадцать четыре дня. Плюс дорога. Он досмотрел матч до конца и выключил телевизор. И тут заметил, что в соседней комнате непривычно тихо. В сердце шевельнулось неосознанное беспокойство. Он вошел в детскую и увидел, что Верочка, наигравшись, уснула посреди разбросанных игрушек. Уснула необычно рано и без уговоров. Он взял ее на руки, хотел раздеть и тут почувствовал, что девочка горячая. Верка открыла глаза и, попросив пить, снова закрыла. Антон напоил дочку, поставил градусник. Температура оказалась под сорок. Он уложил девочку в кроватку и схватился за телефон. Набирать номер пришлось несколько раз, а незнакомый страх уже перехватывал горло.

Наконец дежурная отозвалась.

– Все машины на вызовах, – равнодушно сказала она, записывая адрес, – как появятся, пошлю.

И отключилась.

Антон вернулся и увидел, что девочка лежит на спине с остановившимися глазами и не дышит. Он схватил ее, стал трясти, забормотал какие-то бессвязные слова и даже, кажется, закричал по-звериному. Какая-то железная лапа стиснула ему горло, и ужас обдал леденящим холодом с ног до головы. Девочка вздрогнула и глубоко, прерывисто вздохнула. Взгляд приобрел осмысленное выражение. Она заплакала. И Антон обессиленно опустился на подвернувшийся стул. Страх оставался, но животный ужас начал понемногу отходить, отпускать сердце.

Приехала неотложка. Антона выгнали из детской. Он слышал, что две квалифицированные женщины что-то необходимое и спасительное делают там за дверью, и чувствовал, как небывалое облегчение переполняет душу.

И тут внезапный взрыв рыданий встряхнул его тело, именно взрыв, потому ч|о продолжался не более секунды. Антон кинулся в ванную, чтобы белые женщины не слыхали его слабости. Плеснул себе в лицо холодной водой и почти мгновенно успокоился. Стал прежним, обычным. Ничего похожего не случалось с ним в жизни. И если быкто-нибудь сказал ему, что он способен на такое, Антон бы ни за что не поверил.

Врач сделала укол, и Верка заснула. Но всю ночь температура оставалась довольно высокой, и Антон не сомкнул глаз. Он до утра промаячил над кроваткой, прислушиваясь к прерывистому дыханию дочки.

Утром температура стала нормальной. Но вечером снова поднялась до опасной отметки. Антон вызвал «скорую», и девочку увезли в больницу.

Умом он понимал, что его метания ничем ей не помогут, но так и не смог заставить себя лечь. Затравленно ходил из угла в угол. И вдруг уже под утро… Ну да, конечно, скорее всего, ему просто показалось – чего не привидится, когда так взвинчены нервы. Но глаза-то увидели отчетливо…

В темном углу комнаты возникла Сама. Антон сперва даже не узнал ее. Она была в строгом костюме деловой женщины с лицом, умело покрытым косметикой, так что угадать хотя бы приблизительно ее возраст не представлялось возможным. Она появилась откуда-то снизу, восседая за необъятным столом с телефонами. От ее взгляда веяло замогильным холодом.

У нас мало времени, говори быстрей, чего ты хочешь, – услышал Антон.

– Я не звал тебя, – ответил он.

– Он не звал…– она презрительно усмехнулась. – Будто не понимаешь, какие выбросы этих самых нейроволн от тебя исходят. Даже я, при всей своей занятости, не могла не ощутить… Говори же. Но имей в виду: ты лишь один из миллиардов. Так что на особое отношение не рассчитывай.

Таких деятельниц Антон повидал на своем веку предостаточно. Одна такая всю жизнь жила с ним в; квартире. Им неведомо снисхождение, они тверды и напористы, на пути к цели их не может остановить ничто. И при всем том у них честные, ясные глаза.

– Я думал, ты неграмотная бабушка с косой, а ты вон какая, – медленно заговорил Антон. – Ты очень хорошо знаешь, чего я хочу, и все-таки спрашиваешь.

Она нетерпеливо посмотрела на часы и зевнула.

– Стерва ты, – продолжал Антон, – и я тебя ненавижу. Но прошу…– Он встал на колени. – Если не можешь оставить девочку, забери и мою жизнь. Больше у меня ничего нет.

Ее глаза полыхнули злобой, она проглотила какие-то невысказанные слова и растворилась в воздухе.

…Когда Зоя вернулась с курорта, Верку уже выписали из больницы, от болезни не осталось и следа. И Антон не стал ничего рассказывать жене.

– Ну и видок у тебя, – сказала она, – небось пропьянствовал весь месяц!

Она рассмеялась довольным баском и тут же принялась звонить на работу.