Текст книги "Иван родил девчонку"

ЖЕЛТЫЙ АВТОМОБИЛЬ

Лет до тридцати Евгению Петровичу и в голову не приходило, что он может стать обладателем собственного авто. После окончания института он прочно сел на полужесткий стул рядового инженера-конструктора. Довольно скоро с него почти безболезненно слетела вся студенческая шелуха – мечтания о быстрой карьере, об изобретениях, сулящих переворот в машиностроительных науках… Он женился на симпатичной лаборантке из соседнего отдела, через год Валя родила двух пацанят-близнецов. Им дали двухкомнатную квартиру на первом этаже, сослуживцы подарили торшер и два утюга.

Дальнейшая жизнь никаких серьезных взлетов и падений не обещала.

Одно время начальство подумывало, правда, o том, не пора ли выдвигать молодого специалиста; на следующую ступеньку, но поскольку вакансий в тот момент как раз не было, а сам Евгений Петрович никакого повода для своего повышения не подавал, то, подумав немного, начальство выкинуло из головы эту мысль и стало размышлять о более существенном и глобальном.

Жила молодая семья небогато, но, в сущности беззаботно. Евгений Петрович подрабатывал, чертя на казенном ватмане курсовые проекты для заочников, он брал по червонцу за лист и здорово поднаторел в этом деле. Не брезговал и задачками, которые шли по трояку. И удивлялся, что эта работа, такая неподъемная в свое время, доставляет теперь удовольствие, можно сказать, вдохновляет. Он даже подумывал, что, возможно, закопал свой талант, когда не стал поступать в аспирантуру. Впрочем, в глубине души Евгений Петрович догадывался, что посредственным студентом он был, скорее всего, по той простой причине, что никому тогда не приходило в голову платить ему по червонцу за лист и по трояку за задачку.

Валя вязала для знакомых. Такса у нее была тоже твердая.

Однако лишних денег не случалось. Дыры в бюджете латали родители Евгения Петровича, которые жили в недальней деревне. Они же обеспечивали продовольствием. Их навещали регулярно всей семьей. У Вали из родителей имелась в наличии только мама-пенсионерка, которая в латании дыр принимать заметного участия не могла. Ее навещали реже.

В общем, семья была самой заурядной. Принося умеренную пользу обществу пять дней в неделю, Евгений Петрович и Валя ждали субботы. По субботам вставали пораньше, собирали пацанов и ехали в деревню.

И однажды Евгений Петрович увидел возле родительского домика новенький желтый «Запорожец» с еще не смытой защитной смазкой. В кабине сидел его старый отец, красный от умственного напряжения. «Запорожец» визжал, как зарезанный.

– Вот, сынок, купили, – сказал отец смущенно. – Да, видать, стар я уже на шофера учиться, так что владей, сынок!

Взволнованный Евгений Петрович сел за руль.

Рядом примостилась Валя. Сзади пыхтели старики, радостно перебивая друг дружку, кричали дети.

И машина тронулась. В институте Евгений Петрович успешней всех в группе овладевал автоделом. И наука пригодилась. Сделав два круга по деревне, автомобиль втиснулся в тесный дворик.

Прошло какое-то время – и уже невозможно было представить, что когда-то семья обходилась без машины. Евгений Петрович сделался ярым рыболовом. Они пристрастились ездить по лесам в поисках ягод и грибов, часто просто выбирались «на природу», без которой раньше в общем-то прекрасно обходились. И если только в машине оставалось место, Евгений Петрович не упускал случая подсадить попутчиков, жалобно голосующих на дороге.

Искренне оплакав родителей, которые вскоре умерли один за другим, Евгений Петрович с удовольствием получил техпаспорт на машину взамен доверенности, переписал на себя родительскую избу.

За пять лет шустрый «Запорожец» исколесил столько, что можно было бы раза три обогнуть планету по экватору. Благо бензин тогда ничего не стоил.

За это время на месте ветхой родительской халупы вырос маленький двухэтажный теремок, огород, обрамленный красивым непроницаемым забором, заотражали солнечный свет стеклянные кровли двух просторных теплиц.

Уже никому теперь не приходило в голову продвигать Евгения Петровича по службе. Да он бы и обиделся, если бы ему предложили более высокую, а следовательно, и более хлопотную должность. Целыми днями он звонил теперь по телефону насчет рыбалки, насчет видов на урожай ранней виктории, насчет запчастей и всякого такого.

У «Запорожца» проржавели крылья, старый движок стал плохо заводиться, работать с перебоями, перегреваться от долгой езды, потерял мощность. Подмазав и подлатав для товарного вида, Евгений Петрович однажды продал его небогатому покупателю за небольшую цену. И был рад, что избавился от этой рухляди.

Через неделю Евгению Петровичу выделили на производстве «Ладу». Наивным сослуживцам было любопытно, где Евгений Петрович возьмет потребные на машину тыщи. Они знали и про раннюю викторию, и про кофты и пуловеры, которые Валя вяжет ночами для знакомых, знали про курсовые проекты и задачки для заочников. Но бедные товарищи по работе и не подозревали, что из этого всего за малый, в сущности, срок можно сложить целое состояние. Это, надо сказать, типичное заблуждение тех, у кого больших денег отродясь не бывало. Евгений Петрович уплатил нужную сумму, ни у кого не одалживая.

Красная «Лада» заняла место в кирпичном гараже, который сразу был построен с большим запасом. Ее тихий голос, похожий на мурлыканье разнежившейся кошки, повергал владельца в состояние счастливого обалдения.

Но красное чудо кушало только дорогой высокосортный бензин, А также масло. А также требовало особого обхождения. Валя покрыла сиденья семейной любимицы дорогими чехлами. Евгений Петрович ездил на новом авто только на работу – ради престижа. Для поездок на дачу в основном стали пользоваться, как в прежние времена, автобусом.

Но однажды вечером Евгений Петрович, подрулив к гаражу, вдруг увидел перед воротами свой старый, уже почти забытый желтый «Запорожец». У Евгения Петровича неприятно закаменело в животе. С тяжелым чувством он подошел к двери квартиры, позвонил. «И чего приперся, сейчас, поди, орать начнет… А где глаза были, когда покупал?» – с досадой думал он, готовясь к нелегкому разговору с покупателем. Но чужих в квартире не было. Откуда появилась машина, ни Валя, ни дети не знали.

Евгений Петрович позвонил в милицию. Там долго не понимали, что случилось, наконец недовольным голосом приказали ждать. Всю ночь Евгений Петрович не спал, охраняя чужой автомобиль. Милиция приехала утром. Приехал и новый хозяин. Все решили, что машину угнали. Однако на Евгения Петровича смотрели недоверчиво. В тот день он, против обыкновения, никому не звонил, он прилежно сидел за своим кульманом, подремывая.

Вечером Евгений Петрович увидел возле гаража толпу. Но откуда взялся злосчастный желтый «3апорожец», никто опять не знал.

На следующее утро Евгений Петрович отпросился с работы и стал караулить. Он вооружился разводным ключом, сел во дворе на лавочку, прикрылся газетой.

«Запорожец» появился около полудня. Он тихо-тихо выкатил из-за угла, и у Евгения Петровича поплыло в глазах – в машине не было никого. Он оторопело вскочил, выронив газету. Взревел мотору и автомобиль лихо подрулил к прежнему владельцу, громыхнув гнилым железом и скрипнув тормозами. Он даже слегка выскочил на тротуар одним колесом. Дверца сама собой отворилась.

Инстинктивно, словно открещиваясь от наваждения, Евгений Петрович взмахнул ключом. «Запорожец» проворно отскочил назад. Ключ выпал из рук. Машина снова как ни в чем не бывало подкатила к бывшему хозяину. Он пнул изношенный скат. Что-то жалобно булькнуло в железных недрах.

До вечера Евгений Петрович гонялся за опостылевшей машиной. Она уворачивалась от пинков и ударов, пряталась в кустах, скрывалась за большими грузовиками. Временами казалось, что она уже не вернется, но стоило Евгению Петровичу подойти к дому, как ее желтый облезлый капот снова высовывался из-за угла.

Вечером пришел новый владелец, он задыхался от негодования, но быстро присмирел, увидев все собственными глазами. Прибывший с ним милиционер раза три начинал составлять протокол, он комкал и комкал государственные бумаги, потел и краснел, грызя авторучку. Протокол не давался.

– Я ж ему и мотор новый купил, и резину, и еще много всего. Ну что ему не нравится? – недоуменно бормотал новый хозяин.

Он повесил дополнительные замки на гараж, для большей надежности привязал к подвеске толстую стальную цепь, прикрепив второй ее конец к фундаменту.

На следующий день, въезжая после работы во двор, Евгений Петрович зарычал. У гаража с помятыми крыльями и разбитыми фарами стоял желтый «Запорожец». Обрывки цепи болтались сзади.

Потеряв самообладание, Евгений Петрович повел свою «Ладу» в лобовую атаку. «Запорожец», перемахнув через клумбу, выскочил на улицу. Завывая сиреной, с другой стороны неслась милицейская «Волга».

Желтый автомобильчик, лавируя между грузовиками, мчался из последних сил. Загрохотав по брусчатке, отвалился бампер, с крыши сдуло багажник. Шоферы, видя мчавшийся на предельной скорости «Запорожец» без водителя, жались к обочинам. Расстояние между участниками необычной гонки неуклонносокращалось. Милицейская «Волга» пошла по боковым улицам наперерез.

Гонка закончилась на мосту… Проскочив его до половины, «Запорожец» жалобно пискнул тормозами: впереди дорога была перегорожена милицейской «Волгой». Маленький автомобиль круто развернулся и помчался обратно. Но с другой стороны лоб в лоб шла красная «Лада», зловеще мерцая всеми четырьмя фарами. Евгений Петрович зажмурился и нажал на педаль тормоза. Машину занесло и развернуло. Двигатель заглох.

Желтый «Запорожец», проломив чугунные перила, медленно рухнул в воду. Евгений Петрович подошел к покореженной решетке. Глянул вниз. Красные масляные пятна растекались по поверхности воды.

«Разве масло бывает красным?» – рассеянно подумал он.

НОЧНОЙ ЗВОНОК

Посреди ночи длинно-длинно зазвонил телефон. Словно вызывала междугородная. Павлу Петровичу Мишутину в этот момент снилась война. Он с трудом разодрал веки, отгоняя кошмар, тяжело перелез через Наталью Сергеевну, показавшуюся ему спросонья бруствером окопа в полный профиль. Покачиваясь, натыкаясь на углы, Павел Петрович прошлепал в прихожую, нашарил на стене выключатель.

– Слушаю, – сказал он хриплым голосом.

– Павел Петрович Мишутин?

– Я слушаю вас, говорите.

– Только не кладите трубку, – донеслось – откуда-то издалека, – вы меня не знаете. Я вас тоже. Я лишь выполняю инструкцию.

– Короче, пожалуйста, – недовольно буркнул Павел Петрович.

– Да, да, конечно! – заторопился незнакомый голос. – Я постараюсь. Я уполномочен сообщить вам, что вы совсем не тот, кем кажетесь окружающим и самому себе.

– Любопытно, – хмыкнул Мишутин. Сон окончательно слетел, и стало ясно, что кто-то затеял дурацкий розыгрыш. Осталось только вычислить кто. Вычислить и послать куда следует.

– Любопытно, – еще раз повторил Мишутин. – Откройте же мне глаза.

– Не надо иронизировать, – попросил не поддающийся вычислению голос. – А сообщить я должен нечто такое, что вы должны выслушать максимально серьезно. Вы, говоря по-простому, – инопланетянин!

Павел Петрович отлепил трубку от уха.

– Выслушайте, пожалуйста! – с неподдельным волнением взмолился голос, и Мишутин остановил руку. Это произошло как бы помимо его воли.

– Да, вы – инопланетянин! И нет ничего удивительного в том, что вы не помните своей прежней инопланетной жизни. Ведь, согласитесь, если кто-то нашел возможность доставить вас за несколько сотен парсеков на Землю, то уж избавить вашу память для чистоты эксперимента от мешающих воспоминаний – дело совсем простое. Логично?

– М-м-м…– промычал Мишутин. Он не особенно вслушивался в слова, ему казалось, еще чуть-чуть, еще малость, и он узнает голос нахала. А уж как повести разговор дальше, Павел Петрович давно обдумал.

– И вот теперь эксперимент успешно завершен, – неопознанный собеседник заговорил медленней, спокойней. – Ваша родная цивилизация с нетерпением ждет вас. Вы вернетесь победителем и героем. Ваши родные и близкие гордятся вами. Еще бы, столько лет прожить на Земле, подвергаясь постоянной смертельной опасности, и не только выжить, но и успешно провести сотни наблюдений и опытов… Да, все было запрограммировано: вы помните свою здешнюю жизнь с раннего детства и до сегодняшнего дня. Но какие-то туманные видения должны были неизбежно преследовать вас все время. Они-то и есть ваше естественное, никем не придуманное настоящее. Вспомните!..

– Хватит! – рявкнул Мишутин и громко хлопнул трубкой. Его душило бешенство. Голос был похож на голоса многих его знакомых, но полной уверенности не было.

Он погасил свет, лег, отвернулся к стене.

На следующий день Павел Петрович узнал, что, ему урезали квартальную премию наполовину за срыв плана поставок. К поставкам он имел отношение постольку-поскольку, но ведь нужно же б с кого-то взыскивать.

«Опять Натали будет буйствовать, Мишутин по дороге домой. – И ее можно понять. Ну что я, действительно, за мужик, меньше жены получаю? Кто-то на работе упирается, изобретает рацухи из пальца высасывает, все лишняя копеечку в дом. Кто-то на работе часы отсиживает, а по выходным приладился подъезды штукатурить. У меня для изобретений шариков, видать, не хватает, а для подъездов-радикулит… А деньги нужны – хоть стреляйся. Верка совсем взрослая, сапоги надо, американские штаны надо, шубу надо. Ленка, пятиклассница, золотую цепь требует на полном серьезе, обещала за это в отличницы выйти. А дальше совсем глухо. Старшая в институт собирается, дай бог, поступит. Лучше бы уж замуж взял кто…

Посреди ночи длинно-длинно зазвенел телефон. Словно вызывала междугородная. Павлу Петровичу в этот момент снилось, что его посадили за растрату. И ему было непонятно, откуда взялась растрата, если никакими матценностями, кроме ватмана, он отродясь не заведовал. И то больше пяти листов враз не давали.

Вчерашний голос избавил от кошмара.

– Мы понимаем, что вам нелегко. С одной стороны, туманные видения, с другой – вполне реальная жизнь, работа, семья. Но подумайте вот о чем: память о вашей подлинной жизни будет полностью восстановлена. И вы сможете сравнить и выбрать то, что вам больше нравится… Ваши заслуги перед вашей родной цивилизацией невозможно преувеличить. Передатчик, вмонтированный в ваш мозг, за долгие годы передал массу чрезвычайно ценной информации о Земле, ее обитателях, изучать и перерабатывать которую под вашим прямым руководством будут тысячи ученых. Тысячи!

А что вас ждет на Земле? Здесь вы – серость. Не обижайтесь, вы и сами знаете, что это так. Жена вас не любит, дети тоже, да вам и самому не за что особенно уважать себя. Ваша семья обойдется без вас. Учреждение, где вы служите рядовым инженером, будьте уверены, не развалится без ваших трудов.

Дома, на родной нашей планете, все не так. Дома вы станете всенародным героем, ваши портреты и сейчас можно увидеть повсюду. Дома вы красавец, образец для подражания. У вас прекрасная семья, которая с нетерпением ждет вас. Вам предстоит еще долгая-долгая жизнь, полная побед и счастья!..

Павел Петрович молча положил трубку. «Сволочи, – подумал он равнодушно, – знают, что я люблю фантастику, вот и нашли повод позубоскалить».

В эту ночь он так и не уснул больше. Его одолевали странные, беспорядочные мысли.

«Бред, конечно, – думал Мишутин, – разве здоровый человек может такому поверить. Даже если он любит фантастику. А хотя многие ли в моем возрасте всерьез воспринимают фантастику? Может, в этом все дело? Что, если видения, которые и правда случаются нет-нет, и впрямь навеяны не книгами и воспаленной фантазией, а чем-то вполне реальным?.. Нет, ерунда. Все ерунда. Я же помню отца. Я же летом на мамину могилку ездил, рябину посадил. Там еще собака лохматая по кладбищу бегала. Она меня и до электрички потом проводила. Я еще, помнится, ее с собой хотел взять. Да жены побоялся… М-м-м-да… Жена… А что? Жена как жена. Не хуже, чем у людей. Это уж точно… А вдруг и впрямь так задумано было? Чтоб, значит, не откуда-то свысока земную жизнь изучать, а из самой что ни на есть нутри?.. Фу какая глупость! Так и в самом деле в любую небылицу можно поверить… Вот гады! Звонить по ночам не лень… И вранье это, что меня никто не любит. Все любят. И Натали, и Верка, и Ленка. Ленка уж точно, я ж, не дай бог, случись с ней что, помру на месте. Любят, привыкли только… Но вообще-то и в самом деле неплохо бы исчезнуть на некоторое время куда-нибудь. Не насовсем, конечно… Это же надо придумать такое! Будто я у них там герой, победитель и все прочее. На самых больных струнах играют, паразиты. Да, уж я кто угодно, только не герой. Человеко-дни проживаю. Конечно, вместе с миллионами других, но это слабо утешает. Разве об этом мечталось когда-то? А там еще жить да жить! Эх, до чего душу растравили! Интересно, а если сделаю вид, что поверил?..

Павел Петрович забылся лишь под утро и проспал на работу. Он получил замечание, а к вечеру и выговор в приказе за то, что по рассеянности крупно напортачил в чертеже.

А вечером на него наорала Наталья Сергеевна. Ленка получила три двойки в один день, а Верка явилась домой около полуночи. Она обозвала отца неудачником и сообщила, что больше всего в жизни не хочет быть похожей на родителей.

А посреди ночи опять зазвонил телефон.

– Я все обдумал и согласен, – сразу сказал Павел Петрович.

– Вот и прекрасно, – ответил голос. – Вы должны сейчас же отправиться на вокзал, сесть в электричку, проехать до разъезда Сосновый, выйти, углубиться в лес, держа направление на Полярную звезду. Примерно через два километра вы увидите поляну, посреди которой стоит кривая сосна с обломанной верхушкой. Звездолет будет на поляне в четыре часа утра. До встречи.

Чемодан Мишутин собрал быстро и легко. Письмо далось труднее.

«Дорогие мои Наташа, Вера и Леночка!

Меня пригласили посетить другой мир, и я естественно, не нашел причин отказываться. Возможно, я задержусь там надолго или даже на всю жизнь, в чем я лично сомневаюсь. Но на всякий случай знайте, что я на самом деле совсем не такой, каким вы меня видели.

Наташа, знай, у меня никого не было, кроме тебя. Говорят, что у меня кто-то есть на другой планете, но если это даже и так, то я не виноват все равно. Это долго объяснять, поэтому постарайся поверить и простить. Скажи Федору Степановичу, что я убедительно просил оформить мне отпуск без содержания. А если не вернусь вовсе, передай ему от меня, что он сволочь.

Вера и Лена, слушайтесь маму, не обижайте ее, не делайте глупостей в жизни.

Целую всех. Ваш П. Мишутин.

Если окажется, что я никуда не улечу, прошу считать это письмо шуткой. Когда вернусь, все объясню».

В половине четвертого Павел Петрович отыскал нужную поляну.

– Явился, кретин!-сказал он вслух, выходя на освещенное луной место.

С гиком и свистом выскочили следом из тьмы трое неразлучных друзей из соседнего отдела, Ваня, Веня и Витя.

– Обманули дурака на четыре кулака! – пели они, водя вокруг Павла Петровича скомороший хоровод.

– А мы тут на озерцо порыбачить приехали, вот и решили организовать хохму! – икал от восторга Веня.

– А я с тобой по телефону через полотенце говорил! – делился счастьем Витя.

Мишутин пытался хохотать вместе со всеми, но это у него не очень получалось, потому что хотелось драться. А драться одному с троими – неразумно. Мучаясь от сознания своей беспросветной глупости, Мишутин нечаянно глянул вверх и остолбенел. Вслед за ним мгновенно смолкли и остальные.

Из темного угла неба, неслышно скользя, планировало сияющее огнями огромное и безмолвие нечто. Вот оно неподвижно зависло над поляной. Сверкающее туманное облачко отделилось от него, опустилось и стало окутывать Павла Петровича.

И тут Мишутин рванулся и побежал, проламываясь сквозь кусты.

За ним никто не гнался. Облачко в то же мгновение взмыло вверх. Звездолет, притушив огни стал стремительно подниматься и скоро исчез среди звезд.

Вызывают на связь.

НА ПОЧВЕ РЕВНОСТИ

О том, что Вася Хребтов делает железного мужика, знала вся деревня. И в том, что он его сделает, коли сказал, мало кто сомневался. У Василия были золотые руки и светлая голова, если бы этим добром распорядиться по-умному, много хорошего совершил бы человек в жизни. Но, как и многие толковые люди, Василий был не дурак выпить, а потому дальше слесаря и не продвинулся, выше изобретателя-самоучки не поднялся. Он и проболтался про эту свою затею по пьянке, после пожалел, да что делать.

Однако время шло, а железного мужика так никто и не видел. Самые бестактные, а таких, надо сказать, в деревне было большинство, поэтому бестактность называли простотой, время от времени спрашивали Василия о достигнутых успехах, на что изобретатель отвечал про технические трудности. Вася сильно похудел, временно перестал пить, и было видно, что собирать железного мужика – дело трудное и, пожалуй, даже невозможное без специальных знаний и мощной материальной базы. Так, во всяком случае, говорил учитель физики, постоянно носящий печать большой учености на лице и ничего не умеющий сделать своими руками.

Словом, со временем сомневающихся становилось все больше и больше, они по простоте своей подшучивали над изобретателем за глаза и в глаза, понятия не имея, что в природе существуют творческие неудачи, за которые даже в солидных институтах премии назад не отбирают.

К счастью, о творческих неудачах ничего не знал и сам Василий. Да и откуда было знать самоучке о таких тонкостях! В общем, так или иначе, наступил день, когда железный мужик по имени Христофор был готов. Сбежалась вся деревня, когда, поддерживаемый за железную руку создателем, он неуклюже вышел на улицу.

Христофор был оранжевым, как трактор, он шел, медленно ступая по накатанной дороге обутыми в куски автопокрышек ногами, оставляя глубокие следы от усиленного болтами протектора. Василий равнодушно здоровался с обалдевшими односельчанами, изредка останавливался, и все видели, что двуногая машина тоже останавливается, хотя изобретатель в этот момент и не дотрагивается до нее. И это было, пожалуй, самым ошеломляющим. Внутри Христофора жужжали электромоторчики, щелкало реле, иногда Василий о чем-нибудь громко спрашивал своего попутчика, на что тот отвечал скрипучим голосом, учтиво повернув большую квадратную голову: «Да, Вася!» или «Нет, Вася!» И они шли дальше.

Согласные помочь «обмыть» что-нибудь всегда найдутся. Если кто этому не верит, пусть проверит и убедится сам.

Зимний день недолог. Вечером, когда зажглись фонари и все деревенское население привычно скрылось за ставнями, по улице шли двое. Один, блестевший в неверном свете, словно голый, держался твердо; второй, поддерживаемый первым, то и дело скользил, повисая на крепких руках друга, пел, стремясь достичь максимальной громкости: «В этот час ты призналась, что нет любви!» Пропев малочисленные слова песни, он на какое-то время умолкал, потом останавливался, покачиваясь, и говорил попутчику:

Христофор, я тебя породил – я тебя и развинтю!

Пошли, Вася, у меня аккумуляторы садятся! – отвечал смиренно Христофор.

После непродолжительной паузы – в это время, очевидно, Вася обдумывал услышанное, пытаясь найти в нем тайный, оскорбительный для себя смысл, которого, конечно, не было, – снова темпераментно зазвучала песня: «В этот час ты призна-а-а-лась!..»

Утром из района приехала милицейская машина. Мающийся с похмелья изобретатель доверия не внушал и изобретателем не выглядел. Однако ФИО и год рождения совпадали, и тогда пожилой старший лейтенант прямо так и сказал:

Гражданин Хребтов, нам сообщили, что вы незаконно построили и эксплуатируете самоходного железного человека…

Большинство людей самоходные, и очень многие считают себя железными, – туго, но хитро ответил Василий.

Но пожилой старший лейтенант служил в милиции давно, много лет работал в ГАИ, видал на своем веку всяких умельцев, поэтому он сказал строже:

– Вы сконструировали машину и обязаны предъявить ее на регистрацию, а мы, прежде чем зарегистрировать ее, должны проверить законность приобретения материалов для ее изготовления и Удостовериться, что машина удовлетворяет требованиям безопасности.

– Дак со свалки все! – с надеждой воскликнул изобретатель.

– И краска тоже? – по-милицейски спросил милиционер.

– Христофор, иди сюда! – громко позвал Вася и вздохнул.

Шумно вытерев в сенцах обувь, Христофор вошел в дом и воспитанно поздоровался. Старший лейтенант вздрогнул, слегка побледнел, но бдительность не потерял, потому что был хорошим сотрудником.

– Где… гм-гм-м… вы были? – спросил он.

– Колол дрова, товарищ старший лейтенант! – по-военному отчеканил Христофор скрипучим голосом и весь звякнул.

И милиционер привычно засомневался: может или не может машина говорить ему «товарищ»? Может, все-таки – «гражданин»? Но поправлять не стал, потому что точного ответа на трудный вопрос не знал.

– Я должен вас осмотреть! – тоном, не терпящим возражений, сказал он вслух. И опять засомневался: «А должен ли? А может, на это дело ордер требуется?» Но никто, конечно, его сомнений не заметил. И никто, конечно, не возражал.

Пообещав вызвать, если потребуется, милиционер уехал. Кого он собирался вызвать, осталось неясным. Христофор подумал, что его, и обрадовался, а Вася подумал, что его, и не обрадовался.

Жизнь в деревне снова пошла своим чередом. Довольно быстро жители привыкли к железному человеку и перестали ему удивляться. Со временем даже самые злые собаки потеряли всякий интерес к чужаку, а некоторые, не избалованные хозяевами дворняги признали Христофора за своего, встречали его у ворот, повизгивая, виляя хвостом, всегда за железной дверцей на боку у него находилось для них что-нибудь вкусное.

Христофор записался в библиотеку, откуда каждый день приносил целую авоську книг, не пропускал ни одного фильма в клубе. Василий, как это нередко бывает с изобретателями, быстро охладел к своему детищу. Умельца в это время как раз пристиг очередной запой, он перестал ходить на работу и целыми днями пропадал неизвестно где. Христофор, получившийся мужиком по натуре добрым и совестливым, каждое утро ходил на работу вместо своего создателя, что вполне устраивало начальство. Все домашние обязанности он исполнял тоже охотно, что вполне устраивало жену Хребтова Семирамиду, говоря попросту, Симу.

Христофор помогал хозяйским детям готовить уроки, читал им вслух, чинил игрушки, не посылал по ночам в голбец за квасом, и дети полюбили его, как родного.

Однажды вечером, когда Василий пришел, как обычно, изрядно выпивши и, придравшись к жене, замахнулся на нее, он вдруг почувствовал крепкую, стальную руку на своей руке. Хребтов окончательно протрезвел и испугался, когда Семирамида, собираясь в баню, прямо при муже запросто сказала:

– Так ты, Христофор, не забудь, через полчасика приходи, спину мне пошоркаешь!

– Да, Сима, – скрипуче послышалось в ответ. Несколько ночей Василий не спал, приходя в себя после запоя, мучаясь ревностью и тоской.

Ничем не выдал себя Василий. Он стал ходить на работу вместе с Христофором, они вместе выстроили новую стайку для коровы и поросят, раскатали старую баню. И однажды ночью, когда Христофор подзаряжал свои аккумуляторы, а в доме все спали, Василий встал, незаметно прокрался к железному человеку и выключил его. К утру от Христофора осталась бесформенная груда железа.

Но, как известно, ко всему привыкают люди. Вася совсем бросил пить, он исправно ходит на работу, хотя больше ничего не изобретает, начальство им довольно. Семирамида догадывается, что произошло, ей, конечно, жалко безотказного дармового работника, однако живой мужик, безусловно, в чем-то все-таки немного лучше железного, и она старается ни о чем не вспоминать вслух.

По весне Хребтов сконструировал из останков Христофора маленький колесный трактор. Опять вся деревня собралась смотреть, как он пашет на нем свой огород. Все говорили, что трактор получился на славу и его надо показывать в передаче «Это вы можете!».

– Голова! – говорили про Васю мужики.

– А Христофор был лучше, – вздохнув, сказал младший сын Хребтовых Витька. Ему было всего одиннадцать лет, и учитель физики говорил, что у мальчика явная склонность к изобретательству и что, возможно, он пойдет в отца…