Текст книги "Дело Белки"

Глава четырнадцатая

Выйдя из магазина, мы направились к Соловью домой. По чести говоря, у меня не было ни малейшего желания пользоваться его гостеприимством. Однако начало смеркаться, а путешествовать ночью по окрестностям, где на каждом шагу можно запросто нарваться на какую-нибудь нечисть, лично мне улыбалось еще меньше. В результате я согласился разделить с Разбойником его ужин. Вернее, свой, так как, строго говоря, за еду и выпивку платил именно я.

Мы быстро вернулись к тому двору, на котором мне довелось совершить свою полужесткую посадку, и я с приятным удивлением обнаружил, что помимо сеновала там есть еще и покосившийся деревенский сортир. Не то что бы я вдруг разучился пользоваться биотуалетом типа «лес-дерево-куст». Однако в деревне, тем более волшебной, такая вольность казалась мне не совсем уместной. Кроме того, на участке оказался сложенный из кирпичей прямо под открытым небом небольшой очаг, на который Соловей поставил разогреваться купленную тушенку.

– Ты извини, зема, что в доме тебя не могу принять! – попросил хозяин, раскладывая на газетке нарезанные селедку и огурцы. – Сгорел дом. Лет восемь назад. Тоже, понимаешь, выпивали, а спички кончились. Вот я возьми да и попроси у Горыныча прикурить.

– А сам-то как уцелел? – изумился я, пытаясь вспомнить, не было ли на увиденном мной днем настоящем лице Соловья зарубцевавшихся следов от ожогов третьей, а то и четвертой степени.

– Повезло! – ответил Разбойник. – Змеюка по пьяни не с той головы шарахнул. Весь заряд в стену ушел, да в Кощея. Ну Костлявому-то, известно, хрен что сделается, а вот стену насквозь прожгло. Ну а потом уж и все остальное сгорело. Странно, что ты об этом не слыхал.

– Подумаешь, невидаль! – поспешил отмазаться я. – Мало ли Горыныч по пьяному делу домов сжег.

– И то верно, – согласился, к моей радости, Соловей. – О! Гляди, а вон и твой хлеб пожаловал.

Я проследил за взглядом Разбойника и чуть не свалился с колоды, служившей мне вместо стула. Сквозь дыру в обвалившемся заборе с криком: «Доставка! Доставка!» – во двор вкатился не кто иной, как Колобок.

– Чтоб тебя! – невольно прошептал я, но, к счастью, Соловей не заметил моего удивления.

Разбойник был занят погоней за полоумным хлебобулочным изделием. Дело в том, что Колобок, как ему и полагалось, вовсе не собирался останавливаться у нашего стола. Наоборот, обогнув его по широкой дуге, заказанная мной шарообразная выпечка начала стремительно нарезать круги по участку, заодно распевая лихую колобковую песенку:

 
По сусекам я метён!
На сметане я мешён!
Я от бабы, я от деда
в КПЗ перемещен!
 

Текст песни показался смутно знакомым. Хотя я был абсолютно уверен, что в известном мне варианте никакого КПЗ и в помине не было. С другой стороны, чему удивляться. Разве можно провести столько лет среди преступников и не перенять от них одного-двух словечек. Впрочем, как оказалось, я поторопился с выводами. Словечек Колобок перенял гораздо больше:

 
Я от мусора ушел,
потому что он козел.
Он подкинул мне волыну,
я наклал ему на стол!
 

Если после первого куплета у меня и были какие-то сомнения, то после второго я точно понял – эту плюшку я есть не буду. Оставалось лишь донести мое решение до Соловья, который, растопырив руки, гонялся за Колобком по всему двору, как фашистский оккупант за трофейным поросенком. Тем не менее, несмотря на явную разницу в физических возможностях, Колобку каким-то чудом до сих пор удавалось удерживать дистанцию как минимум в два, а то и в три метра. И это при том, что он совершенно не берег дыхания, а, наоборот, непрерывно пел:

 
Прокурор мне дело шил!
Я пером его пришил!
Порешить могу любого,
кто сожрать меня решил!
 

– Ну все, пончик лысый! Ты меня достал! – с этими словами Соловей набрал полную грудь воздуха и свистнул.

После такой атаки у Колобка, конечно, не осталось шансов. Собственно, и самого Колобка теперь не было. По двору разлетелась колючая метель хлебных крошек, которая, впрочем, быстро закончилась.

– Прости, зема, – мрачно глянув на результаты своей несдержанности, принес мне извинения Разбойник. – Не будет тебе сегодня хлебушка.

– Ничего, – ни на йоту не огорчившись, ответил я. – Как говорится, не хлебом единым… Кроме того, водку тоже из пшеницы делают.

– Верно, – обрадовался Соловей. – Давай бахнем!

– Давай! – согласился я и, подождав, пока Разбойник займется бутылками, на минутку повернул кольцо.

К счастью, все остальные закупленные нами продукты оказались без сюрпризов. Тушенка была тушенкой. Селедка – селедкой. Огурцы – огурцами. Оставалось только надеяться, что водка тоже окажется водкой. Впрочем, для того чтобы покуситься еще и на нее, надо было быть самым настоящим злодеем, а здесь водились все больше сказочные.

Пьянка в компании Соловья-разбойника оставила в моем мозгу мало воспоминаний. Ничего удивительного. Выпить две бутылки на двоих после того, как весь день преодолевал на голодный желудок десятки смертельных напастей – подобное явно не способствовало сохранению трезвого ума и твердой памяти. Да что там ума. Я даже твердость в ногах не смог сохранить, что в полной мере ощутил, когда попытался добраться до сеновала. Однако присущая большинству неудачников стойкость в стремлении к новым и новым неприятностям спасла меня и на этот раз. Собрав всю свою волю в кулак, в ступни и в колени, я сумел пройти добрый десяток метров, отделявший меня от сарая. После чего с чувством выполненного долга одновременно провалился и в сено, и в сон.

Проснулся я уже в темноте. Вернее, при свете звезд, которые ярко сияли сквозь проломленную мной же крышу. Августовское ночное небо было удивительно ясным, а моя протрезвевшая голова еще яснее, о чем свидетельствовала немедленно посетившая меня весьма толковая мысль. А именно: перед уходом с поселения надо обязательно еще раз наведаться к Карге в магазинчик, чтобы взять с собой хотя бы несколько бутылочек местной водки, которая пусть и вырубает, как обычная, зато не оставляет никакого похмелья, как волшебная.

Вторая мысль была о Разбойнике. Я высунул голову из сена и посмотрел в сторону очага, пытаясь определить, чем это таким он занят. Мой интерес был вполне объясним. Дело в том, что проснулся я не просто так, а по причине какого-то отвратительного звука – как будто кто-то снова и снова проводил рукой по плотной капроновой куртке. С детства терпеть не могу этот звук. Однако то, что я увидел и услышал, оказалось намного неприятнее.

Прежде всего выяснилось, что звук исходит от длинного меча, по лезвию которого ритмично проскальзывает большой точильный брусок, раз за разом выбрасывая в пустоту сноп ослепительно ярких белых искр. Не самое лучшее освещение для такой темной ночи, но, учитывая, что наш костер давно погас, и оно было весьма кстати. Во всяком случае, эти периодические всполохи позволили мне разглядеть, что возле холодного очага сидит не одна, а две фигуры. Первая, помельче, принадлежала моему гостеприимному хозяину. Обладателя второй я не знал, хотя что-то в его то и дело проявляющемся и исчезающем облике казалось мне знакомым.

– Ну что скажешь? Ты в деле? – донесся до меня с улицы шепот Соловья.

– Нет, друг! Не уговаривай. За мной и так уже куча народу гоняется! – проговорил собеседник, и я понял, что где-то уже слышал этот хриплый, чуть ли не замогильный голос.

– Тем более! – не унимался Соловей. – Теперь-то тебе что терять? Все одно на тебя всех собак повесят. А так ты хотя бы при силе будешь.

– Да, – вздохнул ночной гость. – Силенки бы сейчас и вправду не помешали. А без мокрухи никак нельзя?

– А шут его знает! – признался Разбойник. – Может, и можно. Да только рискованно. Вот ты что бы сделал, если бы кто попытался у тебя такую вещь слямзить?

– Я-то? – мрачно усмехнувшись, переспросил приятель Соловья. Но и этого было достаточно, чтобы я понял: участь вора, покусившегося на имущество ночного гостя, будет более чем страшной.

– Вот и я о том же, – продолжил излагать свои умозаключения Разбойник. – Клиент, судя по всему, куздельник-то тот еще. А все одно, только что с правильной стороны пришел, значит, заряжен по уши. И это не считая того, что в камне…

Только в этот момент до меня дошло, о ком говорят двое бандитов у погасшего костра. Именно я проявил себя полным недоумком, контрабандой пронесшим с «той стороны» великую ценность. А значит, именно меня собирается убить Соловей, чтобы этой ценностью завладеть.

– Не знаю, Соловый! Не знаю! Я и в прежние времена не то чтобы сильно любил своих мочить. А уж теперь…

– Что теперь?! – повысил голос начавший терять терпение Разбойник. – Это не я, это ты тут сидишь – меч точишь.

– Уймись, Соловый! Он сам себя точит! Я просто не мешаю.

Как ни странно – впрочем, кто его разберет, что следовало считать здесь странным – меч действительно точил себя сам. Более того, несмотря на приличное расстояние и темноту, я был уверен, что передо мной не кто иной, как самосек, с которым мы так лихо разнесли музей Общества. И стоило мне об этом подумать, как объятый искрами клинок медленно начал смещаться в мою сторону.

– Что это с ним? – удивился непонятному поведению меча Разбойник.

Увы, его собеседник знал повадки волшебного оружия несколько лучше.

– Судьба! – спокойно произнес он, вставая со своего места.

– Какая еще судьба?!

– Такая! Разбудили мы твоего куздельника. Так что, теперь либо мы его, либо он нас! – объявил мне приговор ночной гость. После чего схватил меч и закричал: – Ну! Долго еще будем прятаться?!

– Без толку, зема! – с хрустом разминая плечи, поддержал друга Соловей. – Выходи. Или мы войдем!

Делать было нечего. Умирать, конечно, не хотелось. Но умирать в этом паршивом сарае не хотелось особенно.

– Ладно, козел! – гаркнул я, обращаясь, естественно, к предателю Соловью. – Сейчас выйду! Только смотри, как бы тебе не пожалеть.

На самом деле мне нечем было пригрозить своим врагам. В лучшем случае я мог попытаться напугать их жестокими угрызениями совести, которые они когда-нибудь испытают в связи со смертью очередной жертвы. Но тогда мне со своей стороны следовало сделать что-то такое, чтобы эта жертва им хотя бы запомнилась. К сожалению, ничего эффектного в голову не пришло. Поэтому я просто выковырял из толщи бумажника сгубивший меня драгоценный камень и, занеся его над головой, то ли как Данко свое сердце, то ли как Александр Матросов последнюю гранату, вышел навстречу судьбе.

– Ну гады! – что есть сил заорал я. – Кто хочет попробовать волшебных изумрудов?!

– Ховайся, Костлявый! Он чокнутый! – услышал я испуганный вопль Соловья и, как мне показалось, увидел его сиганувшую в сторону забора тень.

«Костлявый! Так вот, значит, кто ты такой!» – наконец-то узнал я ночного визитера, и, проведя не занятой камнем рукой по бедру, повернул кольцо. Визуальный эффект оказался впечатляющим. Что-то вроде перехода Антона Подгородецкого в сумрак, только без неизвестно откуда берущихся у Бекмамбетова комаров, зато с Кощеем, который в свою очередь был очень похож на героя другой киносаги, а именно на предводителя назгулов из «Властелина колец». Впрочем, надо отдать Бессмертному должное, будучи в доспехах и при мече, он даже в этом своем волшебном обличье обходился без короны и не забывал бриться.

Пока я изучал противника, он в свою очередь присматривался ко мне.

– Ты не куздельник! – наконец-то произнес Кощей. – Ты вообще человек!

– Ошибаешься! – зло усмехнулся я, наслаждаясь неизвестно откуда взявшимися во мне силами, уверенностью и полным спокойствием перед лицом врага. Я не «вообще человек». Я тот конкретный человек, который однажды уже сносил тебя машиной, а потом крепко настучал тебе по башке.

– Да. Теперь я тебя вспомнил, смертный! Впрочем, тогда ты не был таким храбрым. Скорее, отчаянным.

– Ты прав! Я изменился. Выжил в паре стычек с одним богом… Куберой! Знакомое имя, не так ли?

Конечно, было глупо надеяться, что такой матерый злодей, как Кощей, сразу расколется, услышав имя своего подельника, точнее, заказчика беличьего похищения. Однако его реакция показалась мне слишком уж отстраненной.

– Нет, не слышал о таком, – с полным равнодушием в голосе заявил противник.

– Где уж тебе?! – попробовал я вывести его из равновесия, надеясь, что в запале Кощей станет хуже себя контролировать. – Ты же книжек не читаешь. Некогда. Все белок воруешь?

– Так вот оно что! Ты – защитник, – угадал род моих занятий Кощей. – Ну вот что я тебе скажу, защитник… Я действительно похитил у вас Белку. Но никакого желания делать это у меня не было.

– В таком случае, почему ты ее украл? – поинтересовался я у древнего злодея, сознавая, что опять вступаю на скользкий путь доверия и понимания, на котором меня поджидают гнусные обманщики вроде Соловья и Куберы.

– Меня вынудили!

– Кто?

– Обстоятельства. Я получил письмо. Конверт без обратного адреса. Внутри – инструкции: как проникнуть к вам в дом, как выкрасть Белку и куда ее деть.

– И сколько тебе обещали заплатить?

– Нисколько! Мне обещали сохранить жизнь!

– Что?! – не поверил я своим ушам.

– Ты не ослышался! Кроме инструкций, в письме оказалась одна маленькая записочка, а в ней щепотка белого порошка.

– Сибирская язва? – пошутил я, вспомнив историю чуть ли не десятилетней давности, когда по миру якобы рассылали споры смертельного заболевания.

– Не смеши меня! – мрачно хмыкнул в ответ Кощей. – Что мне от нее сделается?! Нет. Это была не язва, это был соскоб с моего смертного яйца.

– Не может быть!

– Я тоже думал, что не может! – криво ухмыльнувшись, заметил злодей. – Да только уж что-что, а его скорлупу я всегда узнаю.

– И что было в записке?

Кощея явственно передернуло.

– Жуть! До сих пор вздрагиваю… – мрачно признался он и начал по памяти воспроизводить текст. – «Дорогой Кощей Бессмертный! Ваше яйцо у нас в руках. Обещаем беречь его ровно трое суток, в течение которых вы должны выполнить наше задание. В противном случае вы станете не только смертным, но и мертвым!»

Когда Кощей закончил, я уже целиком был на его стороне. Прежде всего это выразилось в том, что я больше не смог ему «тыкать». А еще – наконец-то позволил себе опустить руку с камнем.

– Что же вы к нам просто не пришли?! – упрекнул я жертву жестокого шантажа. – Мы бы помогли, разобрались.

– А ну закрой рот! – ни с того ни с сего прорычал собеседник. – Ты кому собрался сочувствовать, смертный?! Кого жалеть собрался, я тебя спрашиваю?!

Одним молниеносным движением бессмертный убийца преодолел разделявшее нас расстояние и легким прикосновением ледяной ладони поверг меня на землю. Я пикнуть не успел, как он, во-первых, наступил на мою руку с изумрудом, а во-вторых, приставил к моему горлу острие самосека.

– Запомни, защитник! – прошипел, склонившись надо мной, Кощей. – Я тебе не друг и не брат! Таких, как ты, я еще несколько веков назад сотнями зараз убивал. Хочешь кому-нибудь помочь? Помоги сначала себе! Понял?!

– Так его, Костлявый! Мочи живолюбскую морду!

Я невольно посмотрел наверх, благо, лежа на спине, это было совсем нетрудно сделать. Оказалось, что подлец Соловей, еще в самом начале сбежавший с поля боя, каким-то образом пробрался на крышу сенного сарая. Теперь этот вероломный негодяй получал огромное удовольствие от моего унижения. Он свистел, гудел, улюлюкал и вообще, вел себя как классический футбольный болельщик, отмечающий победу любимой команды.

– Ладно, защитник, говори свое последнее желание! – торжественно произнес Кощей.

– Поменяться местами! – брякнул я первое, что пришло в голову. – Ты лежишь – я стою. Ты придумываешь последнее желание – я держу меч у твоего горла.

– Не пойдет! – покачал головой мой мучитель.

– Ладно! Тогда другое. Скажи, кому ты передал Белку?

– Никому! Я ее выпустил!

– Врешь!

– Не искушай меня, смертный! – пригрозил Кощей, приблизив острие меча к моему горлу. – Тебе и так недолго осталось.

– Подожди! – попытался я хоть на чуть-чуть отсрочить свой конец. Отчасти потому, что просто хотел жить. Отчасти потому, что вот-вот должен был узнать разгадку загадки, над решением которой бился уже столько времени. – Объясни, почему ты не выполнил того, что было написано в инструкции?

– Я выполнил! – надменно сообщил Кощей. – От меня требовалось захватить Белку и выпустить ее на другую сторону в вашей штаб-квартире.

– И все?

– Все! – подтвердил Кощей, убирая ногу с моей руки. – А теперь, смертный, можешь отдать мне камень. И, если хочешь, закрой глаза!

– Сам закрывай! – бросил я в лицо своему мучителю и, вывернувшись из-под меча, швырнул изумруд в глубину двора.

– Не-э-э-эт! – взвился надо мной истошный вопль Разбойника, рыбкой сиганувшего с крыши вслед за камнем, да так и застывшего в воздухе.

Кощей тоже попытался дотянуться до магической драгоценности. Правда, сделал он это не рукой, а мечом, что придало его накренившейся фигуре сходство со средневековым теннисистом. Выглядело это довольно необычно, но я вспомнил, что примерно так же вел себя Кубера, когда мы с Ханом применили нашу благоприобретенную способность ускоряться во времени. Кстати, изумруд тоже летел не слишком быстро. Видимо, я метнул его еще до того, как окончательно перешел в другую временную фазу. Это натолкнуло меня на мысль попробовать вернуть себе волшебный камень, и я кинулся за ним вдогонку.

Тут произошло непредвиденное. На пути изумруда оказался сортир Соловья. Более того, дверь в него была открыта, и камень влетел прямиком внутрь. А через мгновение я понял, почему Соловей так испугался, когда я пригрозил ему и Кощею тем, что брошу кристалл на землю. Стоило изумруду скрыться в недрах деревенской уборной, как ее внутренности осветились ослепительной зеленоватой вспышкой. Вслед за этим раздался страшный грохот. Мощная взрывная волна прокатилась по двору, снося остатки ветхих строений, а заодно и всю нашу компанию. Меня она сшибла первым, причем не просто так, а припечатав сорванной со своего места боковиной разрушенного туалета. Впрочем, в этом был даже некоторый плюс, поскольку дощатая стена стала неплохим щитом от разлетевшегося во все стороны содержимого выгребной ямы. Увы, от запаха она защитить не могла. Вонь стояла такая, что на моих глазах немедленно выступили слезы, поэтому я не сразу поверил тому, что вижу. Все небо над участком Соловья-разбойника оказалось заполнено многочисленными узорчатыми прямоугольниками, с которых непрерывным бесшумным потоком десантировались зловеще подсвеченные зеленым пламенем фигуры. Впрочем, как оказалось, тишина была всего лишь следствием контузии, так как уже через несколько секунд сквозь плотную вату, которой была набита моя ушибленная голова, донеслись идущие с неба грозные слова:

– Никому не двигаться! Всем оставаться на своих местах! Вы арестованы Оккультно-оперативным отрядом ВЧК!

Не знаю, возможно, я был бы и рад нарушить поступивший откуда-то свыше приказ, но придавившая меня стена сортира не дала мне такого шанса. Впрочем, она же оставляла некую надежду на то, что лежа под ней, я смогу остаться незамеченным.

Увы, надеждам было не суждено оправдаться. Тяжелый ботинок одного из десантников наступил на завалившие меня доски, и я невольно вскрикнул от боли. Тут же по моим глазам резанул яркий свет карманного фонарика:

– Доктор, здесь еще один! – сообщил в темноту наступивший на меня громила.

– Живой? – немедленно откликнулся чей-то властный голос.

– Так точно!

– Отлично! Отправляйте его в поликлинику!

– Есть!

– И вот еще что… Фельдшер, постарайтесь, чтобы, когда оно доберется до места, проктологам еще было кого допрашивать.

Оставалось только предполагать, насколько серьезно отделал бы меня бравый медицинский спецназ, если бы не приказ вышестоящего начальства. Впрочем, мне и так досталось не слабо. Едва шаги командира в звании доктора стихли в глубине двора, как мне сразу же заехали по лбу. Вырубить не вырубили, но зато подарили несколько минут незабываемого светомузыкального шоу «А-ля концерт для квартета светофоров с обрубком рельса». А пока я им наслаждался, меня в несколько пар рук обыскали, связали, снабдили кляпом и чудным головным убором типа «мешок черный, обыкновенный».

Цветные круги в глазах еще не успели погаснуть, а рельсовая сюита и вовсе только-только начала подбираться к апогею, когда стальные руки медбратьев оторвали меня от земли и нежным броском поместили на какую-то плотную упругую поверхность. После чего уже знакомый голос фельдшера приказал:

– Поехали!

Судя по тому, что мы сразу же тронулись с места, меня зашвырнули на борт некоего транспортного средства, которое, насколько я мог определить, лежа с мешком на голове, двигалось весьма быстро и абсолютно бесшумно. Более того, пока мы неслись по прямой, путешествие было вполне комфортным. Увы, вскоре наш экипаж начал закладывать такие виражи, что меня стало бросать из стороны в сторону. Тогда кому-то из медиков пришла в голову светлая мысль усесться на мою тушку сверху. В результате мне окончательно стало ясно, что верховая езда – это страшное варварство. А еще я совершенно перестал страшиться предстоящего допроса. Наоборот, теперь он представлялся едва ли не соблазнительным, так как вместе с ним меня ждало избавление от тяжкого гнета чьей-то твердокаменной задницы.