Текст книги "Дело Белки"

Глава двадцать четвертая

В соответствии с задумкой я должен был неподвижно лежать до тех пор, пока Счастливчик не начнет ворочать мое бездыханное тело в поисках поразившей меня Кощеевой смерти. Это позволило бы нам с Барсом Мурзоевичем окончательно убедиться в его предательстве и злонамеренном поведении.

Сейчас же все стало сложнее. С одной стороны, уже то, что Дмитрий явился в компании отъявленных волшебных головорезов, однозначно свидетельствовало о его виновности. С другой, у меня уже имелся опыт общения с Кощеем, когда у того в руке был зажат полутораручный меч-кладенец, и я не сомневался в том, что шансов на победу в стычке с этим противником не имею. В свою очередь свист Соловья также еще не полностью выветрился из моей памяти. По сравнению с этим звуком даже рев идущего на взлет «боинга» показался бы милым лепетом умиротворенного младенца. Кроме того, не следовало забывать и самого Дмитрия. Вернее, его арбалет. Я еще не мог похвастаться тем, что видел Счастливчика в настоящем деле. Болт, который он засадил в Кощея Бессмертного с близкого расстояния, не в счет. Однако, если стрелку по жизни всегда везет, значит, можно быть уверенным, что у тех, по кому он собирается выстрелить, возникли серьезные проблемы. Оставалось лишь уповать на пару имевшихся у меня в рукаве козырей. Вернее, в левый рукав была запрятана только Кощеева игла, а второй козырь – он же Барс Мурзоевич Васильев-седьмой-младший – неизвестно чем занимался, сидя на своей сосновой ветке.

Наконец группа организованных общим злодеянием преступников приблизилась к моему якобы бездыханному телу.

– Нет, ну вы гляньте, что за невоспитанный защитник пошел! – раздался притворно огорченный голос Соловья-разбойника. – К нему, можно сказать, лепшие кореша пожаловали. А он лежит себе и в ус не дует!

Свой упрек Соловей сопроводил грубым и весьма болезненным пинком в мой бок. Я сжал зубы и из последних сил попытался остаться мертвым.

– О как! Костлявый, похоже, он и впрямь дуба дал! – поверил в мою мнимую кончину Разбойник.

– Нет, – без малейших признаков каких-либо эмоций ответил вечный мертвец. – Притворяется.

– А, вот оно что?! Ну тады я его сейчас оживлю, – весело отозвался Соловей.

– Только не перестарайся! – предупредил подельника Кощей, после чего я услышал странный звук, отчасти напоминавший всхлипы воды, стремительно засасываемой в раковину.

«Ох! Нет, только не это!» – подумалось мне, но было уже поздно. Разбойник начал свистеть. Ощущение было не из приятных, но, как ни странно, терпимое. Видимо, после той боли, которой меня наградила Кощеева смерть, мои чувства настолько притупились, что даже художественный свист Соловья не мог произвести более сильного впечатления. В конце концов, запас воздуха в легких Разбойника кончился, иными словами, он «сдулся».

– Костлявый, – обиженно спросил посрамленный моей стойкостью бандит. – А он точно живой?

В ответ раздалось презрительное фырканье. Вопрос и впрямь был глупый. Кто, как не мертвец с таким стажем, как у Кощея, мог лучше почувствовать, теплится в теле жизнь или нет?

– Если хочешь, я могу мечом его ткнуть, раз у тебя нынче дыхалка не работает! – предложил Бессмертный.

Купившись на эту несомненную провокацию, Соловей запыхтел раз в десять сильнее прежнего, видимо устраивая себе гипервентиляцию легких, а потом свистнул еще раз. Эта попытка была куда страшнее предыдущей, однако сам свист вышел несравнимо короче. Стоило Разбойнику издать самую первую пронзительную трель, как по поляне прокатился глухой удар, и все прекратилось. Удивившись внезапно наступившему затишью, я выждал пару секунд, после чего осторожно поднял голову и, поняв, что произошло, не смог удержаться от смеха. Как известно, человек хоть и считает себя венцом творения, обладает далеко не самым тонким слухом по сравнению с другими обитателями планеты. Поэтому неудивительно, что свист, который был мне всего-навсего неприятен, произвел на Барса Мурзоевича куда более сильное впечатление. Настолько сильное, что бедный Кот Ученый попросту упал в обморок. Ну а поскольку сам он в тот момент находился как раз над нашими противниками, то именно на них он и обрушился.

Впрочем, из строя были выведены далеко не все. Если Дмитрий и Соловей тихо лежали, придавленные могучим телом Васильева-младшего, то Кощей уже начинал потихоньку шевелиться. Подергивание его конечностей очень быстро прекратило приступ моего несвоевременного веселья. Кощей и после столкновения с машиной оправился почти мгновенно, а Барс Мурзоевич, хоть огромен не в меру, был все-таки очень мягким, местами белым и очень пушистым.

Пришло время поторапливаться. Я замельтешил по поляне со скоростью героев поставленного на быструю перемотку кинофильма. Надо было срочно найти что-нибудь, чем можно обездвижить моих временно недееспособных противников. Как ни странно, необходимые причиндалы обнаружились в экипировке Соловья. На какой-то случай Разбойник имел при себе больше полдюжины пар отличных стальных наручников и моток плотного широкого скотча. Более того, не пойми где волшебный бандит разжился ни много ни мало автоматом Калашникова, укомплектованным подствольным гранатометом и большим количеством боеприпасов. Подивившись этому обстоятельству, я нацепил на Соловья первую пару наручников, после чего занялся Кощеем. Для этого вечного мертвеца пришлось долго вытаскивать из-под кота. Собственно, складывалось ощущение, что он-то и принял на себя основную массу Барса Мурзоевича. У Бессмертного никакого человеческого оружия не оказалось. Зато в ножнах на его спине по-прежнему висел грозный и на мой вкус слишком уж своенравный меч-кладенец. Освободив Кощея от этого обоюдоострого раритета, я в качестве компенсации повесил на него все остававшиеся у меня наручники. Могучие руки Бессмертного с трудом поместились в браслеты, тем более что лишь по два из них пришлись на запястья. Остальные нужно было застегивать уже на предплечьях этого невероятно сильного монстра. Тем не менее даже после этого я не был уверен, что Кощей не сумеет вырваться на свободу, поэтому собирался намотать на него еще и весь имевшийся в моем распоряжении скотч, но сначала надо было потратить немного клейкой ленты на Дмитрия. Тут обнаружилась еще одна странность. Счастливчик и так уже почему-то оказался связан. К этому моменту в моей голове стало достаточно тесно от загадок, поэтому решение новой головоломки я предпочел оставить на потом, а пока попытался привести в чувство Кота Ученого.

Ни на какие устные призывы зверь не отреагировал. На робкое потряхивание тоже. Более решительные действия, выразившиеся в поднятии кошачьих век и даже дерганье роскошного длинного уса, опять-таки ни к чему не привели. Все это вынудило меня к последнему шагу. Я вытащил из рюкзака одну из бутылок с минералкой и, зажмурившись, вылил полтора литра воды на своего бесчувственного напарника. Результат оказался неутешительным. Теперь Барс Мурзоевич, как и положено мокрому коту, выглядел несчастным и жалким, но бодрости перенесенная водная процедура ему не прибавила. Я же чувствовал себя последней сволочью – гадом, который нагло глумится над своим нуждающимся в помощи товарищем.

Не утешало даже то, что мне самому тоже отчаянно требовалось чье-то участие. У меня на руках было два волшебных злодея и один предатель, а также тяжело раненный товарищ. И не просто товарищ, а легендарный Кот Ученый, чья жизнь казалась мне не менее ценной, чем все творчество описавшего этого зверя Александра Сергеевича Пушкина. Доставить Васильева-младшего к ветеринару я был не в состоянии. Его и сдвинуть-то с места было почти невозможно, не то что дотащить до покинутой нами штаб-квартиры. Куда проще было самому сбегать в Москву и попытаться привести какого-то доктора сюда. В конце концов, остатков моего аванса должно было хватить на то, чтобы какой-нибудь эскулап по части животных согласился совершить выезд к тяжело больному четвероногому другу. Вот только как затащить его на ту сторону? Мало того, что станется с этим врачевателем братьев наших меньших, когда я покажу ему Барса Мурзоевича? Скорее всего, у него попросту съедет крыша, и вместо специалиста, способного вылечить кота, я получу беспомощного человека, нуждающегося в помощи психиатра. Опять же, как бы крепко я ни связал наших врагов, где гарантия, что за время поиска и доставки ветеринара они не найдут способа освободиться? Ведь если это произойдет, то Кот Ученый окажется даже в большей опасности, чем сейчас.

С каждым витком размышлений ситуация казалось мне все более и более неразрешимой, и тут я вспомнил: «Ковер!» Действительно, транспортное средство вэчекистов было бы сейчас очень кстати. Да, конечно, я не умею им управлять, но уж что-что, а это дело техники. Дерну за одну веревочку, дерну за другую – глядишь, и научусь. Окрыленный осенившей меня идеей, я занялся обеспечением безопасности Васильева-младшего. Страшно подумать, сколько бы реального времени мне понадобилось, чтобы спилить перочинным ножом хоть одну тоненькую березку. Я же спилил их сразу восемь, причем в режиме сверхскорости справился с этим за какие-то доли секунды. Примерно столько же ушло, чтобы превратить березовые стволы в остро отточенные колья, которыми я зафиксировал на земле уложенного мордой вниз Кощея. Два кола вбил с двух сторон от его шеи, еще два по бокам от туловища. Остальные, вбитые крест-накрест, должны были удерживать ноги. Соловей и Дмитрий не представлялись мне столь опасными, поэтому их я просто примотал скотчем каждого к своему дереву, а Разбойнику еще и сделал надежный кляп.

Теперь оставалось самое простое – найти дорогу домой. Общее направление я более-менее представлял, но для пробежки на сверхскорости простого «более-менее» было мало. Впрочем, у этой проблемы нашлось свое решение – нить-искатель, извлеченная мной из вещей Дмитрия. Пусть именно она помогла Счастливчику заманить меня в глубь леса, однако это вовсе не означало, что я не могу использовать волшебство искателя по назначению. Надо лишь правильно выбрать предмет, который я привяжу к концу клубка, но как раз с выбором у меня никаких вопросов не было. Я точно знал, что спальный мешок, в котором Дмитрий прятал Кощееву смерть, является имуществом Общества. А раз так, то пусть он и приведет меня в штаб-квартиру.

Пришла пора отправляться в путь. Я нацепил на спину меч Кощея, повесил на грудь автомат Соловья, а на бок арбалет Счастливчика. Думаю, со стороны такой комплект вооружения выглядел скорее нелепо, чем устрашающе. Однако в мою задачу и не входило кого-либо пугать. Я просто хотел подстраховаться на тот случай, если троица злодеев вырвется на свободу. Все-таки предпочтительнее иметь дело с опасными существами, чем с опасными, да к тому же еще и вооруженными.

Наконец-то все было готово. Я подобрал спальник, привязал конец нити к лямке чехла и бросил клубок на землю. Все произошло в точности как тогда, когда запуск производил Дмитрий. Только в тот раз я смотрел на это со стороны, а теперь сам почувствовал, как конец нити-искателя задрожал в моей руке и ладонь начало чуть покалывать, словно по ней пропустили электрический ток невысокого напряжения. Затем я увидел, что клубок, подскочив в воздух, и помчался между деревьями.

Не представляю, как нитью-искателем пользуются те, кто не может ускоряться. Клубок летел не просто быстро, а стремительно, со скоростью стрелы, а то и пули. Впрочем, возможно, он просто чувствовал возможности того, кто за ним следовал. В конце концов, ведь сумел же я не отстать от мотка красных ниток, которые проводили меня на первый тревожный выезд из Общества. Таково ли было правильное объяснение или нет, но сейчас я едва поспевал за клубком даже при том, что встречающиеся мне деревья проносились мимо и мелькали по бокам раза в два-три чаще, чем телеграфные столбы за окнами скоростного поезда «ЭР-200», на котором я как-то раз возвращался в Москву из Питера. Но в поезде я мог спокойно расслабиться на удобном сиденье, а здесь был вынужден неустанно перебирать ногами.

Мне невольно вспомнилось, каким раздавленным я себя чувствовал, после того как мы с Ханом в первый раз отбились от Куберы. Тогда нас спасла Арина Родионовна, и она же не позволила нам с егерем впасть в губительное забытье. Сейчас я был один-одинешенек, а времени в ускоренном состоянии мне предстояло провести гораздо больше. «Надо будет замедлиться до нормальной скорости сразу около кулера с живой водой!» – подумал я. Это была здравая идея. Да к тому же еще и единственная. Хотелось надеяться, что моих сил и запаса выпитого времени хватит на то, чтобы ее осуществить. Тем более что путь мой странным образом затягивался. Увы, с самого начала забега я слишком сосредоточился на том, чтобы не повторить ошибку Счастливчика и не позволить нити запутать меня или запутаться самой. В результате я забыл засечь направление, в котором понесся клубок. Теперь же определить его и вовсе не представлялось возможным. Чертов искатель двигался зигзагами и вилял так же часто, как яхта, двигающаяся галсами вдоль изрезанной береговой линии. Мне же оставалось только поспевать за этими маневрами, иначе нить рано или поздно заложила бы петлю вокруг одного из встречных деревьев, а стоит ей порваться, как я уже не выберусь из этого леса никогда. «Черт побери! Бежать за собакой было бы и то проще!» – мысленно выругался я, ничуть не заботясь о том, что на самом деле никогда в жизни не бегал за собаками. Скорее, видел, как это происходит в художественных фильмах. Там пограничник или милиционер прекрасно успевали следовать за своим четвероногим питомцем. Кроме того, если что не так, длинный прочный поводок всегда позволял удержать увлекшуюся псину. А если не помогал, тоже ничего. Согласно большей части кинолегенд, собака все равно была обязана настигнуть спасающегося преступника, а еще, как правило, ей полагалось по пути принять на себя пулю, предназначенную хозяину. В том, что несущийся впереди клубок попытается прикрыть меня от пули, я испытывал очень серьезные сомнения. Оставалось лишь надеяться, что по дороге до Дома нам вряд ли встретится какой-нибудь злоумышленник, у которого будет чем в меня выстрелить. Увы, на этот счет я горько заблуждался.

Стоило подумать, что на «той стороне» все равно ни у кого нет огнестрельного оружия, как где-то позади меня грянула автоматная очередь. Потом еще одна. И еще. И еще! Наконец треск автоматного огня стал таким же непрерывным, как в большей части ранних фильмов Джона Ву. Стало ясно, что автомат, которым был вооружен Соловей-разбойник, на «той стороне», скорее, правило, а не исключение. Кто стреляет и по кому, я не знал. Зато убедился, что ошибался по поводу того, что моя скорость превышает скорость пули. К сожалению, я своими глазами видел, что некоторые из них, хоть и медленно, но все же меня обгоняют. К счастью, вскоре перестрелка осталась где-то позади, и во мне вновь забрезжила надежда благополучно добраться до Дома. Однако в этот самый момент прямо передо мной возникла толстая, раздвоенная у основания береза, и конечно же мой клубок-поводырь не стал огибать дерево справа или слева, а проскочил в узкую щель между его сиамскими стволами.

Возможно, будь у меня фотонные маневровые двигатели, как у космических кораблей будущего, или тормозной парашют, как у реактивных истребителей настоящего, на худой конец, будь у меня просто обыкновенный стоп-кран, как в уже упоминавшемся «ЭР-200», кто знает, не исключено, что тогда бы я и избежал последовавшей катастрофы. У меня же были всего-навсего черные кошачьи тапки штатного Неудачника. Надо сказать, очень умные и предусмотрительные тапки. Так, например, я еще только увидел возникшее впереди препятствие, а они уже выпустили наружу все имевшиеся в их распоряжении когти. В результате случилось так, что мои верные вцепившиеся в землю тапочки на земле и остались, а я, вылетев из них, отправился таранить ни в чем не повинное дерево.

В какой-то степени мне повезло. Угодив по центру между стволами, я больше ободрался, чем расшибся. Опять же теперь я мог смело сказать, что переплюнул Есенина. Поэт всего-навсего сам обнимал березку, а я всеми ребрами и позвоночником чувствовал, как береза обнимает меня. Я оказался зажат так же прочно, как обожравшийся Винни-Пух, застрявший в норе у кролика. И все мои попытки освободиться, как и у него, оказались обречены на провал. В принципе самое время было начать паниковать, и, наверное, я именно так бы поступил, если бы не смертельная усталость, ставшая результатом длительного пребывания в режиме сверхскорости. Таким образом, вместо того чтобы извиваться, дергаться или звать на помощь, я попросту уснул. А последним, что услышал, проваливаясь в сладкое забытье, были треск веток, тяжелые шаги и чей-то низкий запыхавшийся голос:

– Ну что, мужик, добегался? То-то!

У каждого человека на свете свои критерии выбора спутницы жизни. Кому-то важны внешние данные. Кто-то обращает внимание на характер. Отдельные мужчины утверждают, что их интересует женский ум. Очень отдельные при этом не врут. Для меня, кроме комплекса всего вышеперечисленного, едва ли не ключевым фактором является то, как женщина меня будит. Жаворонкам этого не понять. Совы подпишутся под каждым словом.

Скажем, моя бывшая предпочитала включать для этого телевизор на полную громкость. Еще в самый первый раз, когда она совершила этот акт вандализма, я подумал, что наша совместная жизнь вряд ли сложится. Но потом меня обуяла гордыня. Я наивно решил, что смогу обмануть природу и привить своей избраннице основы человеколюбия. Увы, сделать это должны были ее родители. Только они в юном нежном возрасте могут личным примером показать, как следует смягчать травму ежеутреннего возвращения в наш суетный грохочущий мир. Легкий поцелуй в лоб. Запах свежесваренного кофе. На худой конец, просто нежное поглаживание по плечу, сопровождаемое сказанными шепотом словами: «Доброе утро, любимый!» Конечно, не каждый раз это спасает. Да и не каждый раз на месте просыпающегося оказываетесь вы. Иногда и самому приходится встать первым, чтобы выступить в роли ангела утреннего милосердия. И тем не менее, если уж будить кого-то, то делать это стоит так, чтобы встреча с вами не усугубляла кошмар пробуждения, а, наоборот, максимально его компенсировала.

Это утро задалось на славу. Я не знал, кто выступил его спонсором, но, не считая поцелуев и шепота, все было на высшем уровне. Прежде всего, конечно, аромат кофе, кружка с которым стояла так близко, что я, еще не открыв глаза, начал тянуться в его сторону и нашел так же безошибочно, как слепой котенок находит сосок с теплым молоком на животе мамы-кошки. Кроме того, я не мог не порадоваться освещению. Утреннее солнце не должно полосовать человека бритвой по глазам, и кто-то, понимающий это, очень любезно положил меня в тень. Наконец, пробуждение должно быть ограждено от резких звуков. Одна, в крайнем случае две птички и легкий шелест ветра в цветущих кустах сирени. Все остальное – это, извините, от лукавого. Уверен, что, если в мире существует высшая справедливость, человек, который изобрел будильник, обязательно угодил в ад, где первые несколько лет его все время усыпляли и тут же будили его собственным изобретением. Впрочем, полагаю, что потом даже бесы сжалились над несчастным и заменили эту беспрецедентную пытку переводом в обычный котел с кипящим маслом. Так вот, мое утро было озвучено как раз так, как надо. А именно почти никак. Даже шелеста ветра не было. Хотя птичка была. Кукушка. Не самый мелодичный вариант, но все остальное уже настолько настроило меня на благостный лад, что я вместо традиционного утреннего желания послать все куда подальше спросил: «Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось?»

– Ку-ку! – откуда-то из дальнего далека ответила птичка. – Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!

– А вот это вы зря, – раздался рядом очень знакомый голос. – На вас еще остается астральный след Кощеевой смерти.

«Чего остается?» – спросонья подумал я, а вероятно, не только подумал, но и спросил вслух, потому что голос продолжил:

– След. Астральный. Вы так долго носили иглу, что бедная птичка приняла вас за Кощея и теперь будет куковать до бесконечности.

Объяснение было интересным. Такое мог дать только…

«Иван! – пронеслось у меня в голове. – Точно, Иван!» И с тем я окончательно проснулся.