Текст книги "Дело Белки"

Глава девятнадцатая

Всех окружающих нас людей можно в той или иной степени представить как свидетелей наших успехов и провалов. При этом неудивительно, что компания первых нам гораздо приятнее, чем Общество вторых. Если же вы в состоянии благосклонно принимать кого-то вне зависимости от того, сколько раз и каким образом потерпели фиаско у него на глазах, радуйтесь – у вас есть настоящий близкий друг. Увы, ни Алихан, ни Дмитрий к числу таковых не относились. Поэтому отповедь, которую я получил от Ивана в их присутствии, вовсе не способствовала тому, чтобы получать удовольствие от нашего совместного путешествия. Даже несмотря на то, что парни вели себя довольно тактично, а именно – делали вид, будто ничего не произошло, мне совершенно не хотелось их видеть. Будь у меня выбор, я бы вообще свалил куда подальше. Однако совершать столь отчаянный шаг, находясь на высоте около пятидесяти метров, было несколько опрометчиво. Поэтому мне оставалось только продемонстрировать, что мои коллеги интересуют меня куда меньше, чем затейливый орнамент и прочие цветные хитросплетения, покрывающие поверхность нашего летательного аппарата. Счастливчик и егерь тоже не спешили нарушить мое искусственное одиночество, а были заняты каким-то важным разговором. Велся он опять-таки оскорбительным для меня шепотом. Но поскольку оба его участника никак не могли прийти к согласию, то отдельные слова все же прорывались наружу, правда, в основном в исполнении Дмитрия:

– Да не переживай ты так! – пытался он утешить своего друга. – Ежу понятно, что ты в этом не виноват!

«Конечно! – подумал про себя я. – Виноватым сегодня назначили меня!» И невольно прислушался, надеясь, что узбек все же найдет пару слов в мою защиту. Однако ничего подобного не случилось. То есть я так и не услышал, что именно сказал егерь Счастливчику, однако реакция последнего говорила сама за себя:

– Вот именно! – поддержал он узбека. – Самая что ни на есть лживая гадина. И не фиг ради таких подставляться!

Это было уже слишком. Четыре дня провели мы с Ханом на «той стороне», делили вместе кров Бабы-яги и горчицу с моего куска самобранки, тонули в Реке времени и спасались от гневного Куберы, и после всего этого он позволил говорить обо мне такое… Я буквально задохнулся от ярости. Мне было уже наплевать, что мое поведение свидетельствует о том, будто я подслушал чужой разговор, а вся наша троица висит в небе на тряпичном пятачке три на четыре и под ним простирается пропасть размером с семнадцатиэтажный дом. Сейчас меня волновало только одно: эти двое должны были во что бы то ни стало заткнуться.

– Вот, оказывается, как! – взревел я, вскакивая на четвереньки и бросаясь с кулаками на своих обидчиков. – Ну давайте, подходите по одному. Посмотрим сейчас, кто из нас лживая гадина.

– Лев, ты чего? – поднял на меня округлившиеся от изумления глаза Счастливчик и сразу же получил по своей симпатичной мордашке.

– Лева, не надо! – завопил узбек, наконец-то продемонстрировав свою истинную трусливую сущность.

Но не тут-то было.

– Значит, я один во всем виноват? Один?! – раз за разом вырывался из моего горла протест по поводу незаслуженно полученного оскорбления, в то время как руки сами собой сгребли Хана за халат и трясли его из стороны в сторону.

– Ну хватит! – раздался сбоку злой голос Счастливчика, после чего мое ухо обожгло хлестким тяжелым ударом.

Нанесен он тем не менее был явно не кулаком, а раскрытой ладонью. То есть по сути мне попросту дали мощную оплеуху. Но я не стал выяснять, с чего это Дмитрий решил сберечь мою физиономию от более тяжких увечий. В любом случае его слова задели меня за живое куда сильнее, чем мог это сделать самый огромный кулак. Поэтому в ответ на его пощечину я лишь зарычал, бросил егеря и перенес атаку на более сильного противника. Однако теперь Дима был уже готов к нападению. Конечно, малая площадь ковра и то, что все мы стояли на нем на коленях, не позволяли ему как следует уклоняться от моих беспорядочно наносимых ударов, но блоки он выставлял весьма успешно. А потом и вовсе улучил момент, чтобы предельно сократить дистанцию, лишив меня всякой возможности для мало-мальски серьезного замаха. Кончилось тем, что мы просто сцепились, как два борца в вольном стиле, и, сжав друг друга в отнюдь не дружеских объятьях, стали усердно хрустеть ребрами и позвоночниками. На моей стороне были преимущество в массе и обуявший меня праведный гнев. На стороне Дмитрия – техника, прекрасная физическая форма и способность соображать здраво. Тем не менее в ходе наших страстных обжиманий ни он, ни я не могли склонить чашу весов в свою сторону. В результате, если мы к чему и приблизились, то это была вовсе не победа, а исключительно край продолжающего свой полет ковра. Вдруг у меня ни с того ни с сего кончился воздух. В ушах зашумело, в глазах побежали темные круги, а в голове пронеслась последняя злобная мысль: узбек, несмотря ни на что, еще поплатится за свое вероломство и тот стальной зажим, который применил ко мне, пока я пытался побороть Дмитрия.

Придя в себя, я почувствовал, что все еще нахожусь на ковре, а сам ковер по-прежнему находится в полете. Открыл глаза, сел и увидел Хана, который зачем-то прижимался ухом к груди вытянувшегося рядом Счастливчика. Заметив, что я очнулся, Хан злобно сверкнул своими узкими глазками и прошипел:

– Что ты с ним сделал?!

– Да пошел ты! – вяло огрызнулся я, не вполне понимая, чего он от меня хочет.

– Сам пошел! – заорал Хан. – Какой ишак тебя укусил?! Что ты на нас набросился?!

– А ты не догадываешься?! Кто меня тут с грязью смешивал? Скажешь, не вы?!

– Да мы вообще о тебе не разговаривали!

Это было уже наглостью. Возможно, у защитников и имелись основания считать меня неудачником, но уж кто-кто, а Хан мог убедиться, что дураком я не был.

– В таком случае, может, объяснишь, кого ты назвал лживой гадиной? – намеренно сделав акцент на двух последних словах, спросил я и почувствовал, как во мне снова вскипает поутихшая было ненависть.

– Я так никого не называл, – глядя мне прямо в глаза, твердо ответил узбек. – Это Дима. Сказано было – не про тебя!

– А про кого же тогда?

– Про Шит!

– Шит?

Это было самое время, чтобы схватиться за голову. За всеми нашими приключениями я и думать забыл о Кубериной очковой собственности, которая и впрямь была самой настоящей гадиной.

– Секунду! – встряхнув все еще мутной головой, обратился я к егерю. – А с какого перепуга вы ее вообще обсуждали?

– Как с какого? – удивился узбек, и теперь уже в его голосе появились строгие нотки. – Ты что, забыл? Я ей защиту пообещал, и ты, кстати, тоже.

С последним утверждением я мог бы, конечно, и поспорить. Лично я никаких обязательств перед коброй на себя не брал. Но насчет себя егерь говорил чистую правду.

– Постой, так ты про это данное слово с Иваном разговаривал? – вспомнил я.

– Конечно! Кстати, ты как хочешь, а я и сейчас собираюсь его сдержать.

Наконец-то все встало на свои места. В том числе и то, что я снова чувствовал себя идиотом.

– Хан, прости! Я просто не так вас понял. Честное слово! Сейчас Дима очнется, я и перед ним извинюсь.

– Не очнется, – печально сказал узбек. – Он так уже два часа лежит.

– Ого! – только сейчас до моей головы дошло, как добросовестно вырубил меня егерь. – А почему?

– Это тебя надо спросить! – мрачно заметил он. – Думаешь, с чего я тебя душить стал? Увидел, что у Димки глаза закатываются, тогда уж решился. Жаль. Надо было раньше тебя остудить.

– Пожалуй, – искренне согласился я. – Но он хоть живой?

– Пульс есть и дышит. А в остальном… – узбек печально покачал головой, озабоченно взглянув на тело друга.

Я тут же почувствовал себя самой что ни на есть распоследней скотиной.

– Ладно. Дай мне тоже на него глянуть! – сказал, вставая на колени и перемещаясь поближе к несчастной жертве моей, как выяснилось, совершенно необоснованной ярости.

– Гляди! – не стал возражать Хан, нехотя уступая место около тела друга.

Я привстал над Счастливчиком и хотел открыть ему одно веко, но не успел: непонятно отчего и как ворс нашего ковра сделался невероятно жестким и прямо-таки впился мне в ногу. Судя по раздавшимся сбоку узбекским ругательствам, самолету удалось привлечь и внимание моего товарища.

– Хан, что происходит?

Вместо ответа егерь озадаченно ткнул пальцем прямо перед собой. Затейливый персидский узор ковра извивался, сплетаясь во что-то пока непонятное, но тем не менее настораживающее. Зрелище было красивое, завораживало и смутно походило на анимацию виденного мной когда-то компьютерного скринсейвера. Любоваться им можно было бы до бесконечности, если бы вдруг до нас с Ханом практически одновременно не дошло, что мы разглядываем не просто живую картинку, а надпись, сделанную на родном русском языке, причудливым образом стилизованном под арабскую вязь. Текст, возникший на поверхности летательного аппарата, гласил: «Внимание! Наш ковер-самолет входит в густонаселенную область. Просьба застегнуть привязные ремни и приготовиться к переходу в режим стелс!»

– О чем это он? – мигом насторожившись, обратился я к узбеку, на что тот смог всего лишь пожать плечами.

Впрочем, вскоре все прояснилось само собой. Я бы даже сказал, стало абсолютно прозрачным. Прежде всего это относилось к самому ковру. Сначала он как бы слегка вылинял, словно его вопреки всем рекламным советам постирали в хлорном отбеливателе. А потом сквозь плотную ткань и вовсе стала проглядывать земля, а вместе с ней и многочисленные крыши проносящихся под нами московских пригородов. Возможно, кому-то такое улучшение обзора и доставило бы удовольствие, но только не мне. Моя доселе загнанная в подкорку высотобоязнь снова попыталась прорваться наружу, и неизвестно, к чему бы это привело, если бы не упомянутая в предупреждении ковра страховка. Конечно, привязными ремнями ее можно было назвать весьма условно. Опутавшие меня, Алихана и Дмитрия нити больше походили на плотные густые волосы, как будто ковер решил повторить чудо святой Агнессы и мигом оброс длинными вьющимися локонами, в которых напрочь завязла вся наша компания. Впрочем, и эта поросль вслед за самим самолетом вскоре тоже сделалась почти полностью невидимой, равно как и мы сами. Теперь при взгляде на моих попутчиков я мог с трудом различить лишь некое марево, очень отдаленно напоминающее силуэты егеря и распластавшегося на ковре Счастливчика. Вероятно, применение к нам этого оптического фокуса было вполне разумным. В конце концов, не хватало еще, чтобы москвичи и гости столицы, случайно посмотрев на небо, увидели, как над ними проносится кусок отличного коврового покрытия с восседающими на нем тремя мужиками. И все же, каюсь, я предпочел бы лучше стать причиной чьего-то нервного расстройства, чем непрерывно испытывать панический ужас. Тем более что рожденный ползать, он только летать не может, а вот тошнить, извините, запросто. В чем мне, кстати, вскоре пришлось убедиться. Наш персидский гобелен – дай Бог счастья и здоровья тем, кто его соткал – резко сменил курс и решил продемонстрировать, что может почувствовать скромный обыватель, если его пинком под зад запустить вниз с американской горки, высота которой не уступает Останкинской телебашне. В тот миг, когда это произошло, я заорал так, как не снилось ни Николаю Баскову, ни жительнице Бразилии Франциске Рамос дос Сантос, которая пару лет назад разродилась младенцем, весившим более семи с половиной килограммов. Впрочем, если подумать здраво, в момент принятия родов эта достойная женщина почти наверняка была под наркозом. Мне же пришлось пережить наше пике, находясь в относительно трезвом уме и более-менее твердой памяти.

Единственным, хотя и незначительным утешением в этой ситуации можно было считать то, что при стремительном заходе на посадку мои мучения продлились не слишком долго. Я даже толком не успел сорвать голос, а ковер уже сам собой свернулся в прозрачный, начиненный нами рулет и в таком виде ухитрился вломиться в мансардное окно какого-то здания. Вероятно, после этого он сразу же перестал поддерживать функцию невидимости, либо же сказался перепад между ярким дневным светом и темнотой неизвестного чердака, но так или иначе я сразу почувствовал себя вдвое более незрячим, чем маршал Кутузов или, если хотите, адмирал Нельсон. Однако эта беда была уже не такой страшной, поскольку клаустрофобия – это та редкая напасть, которая не значится в списке моих достоинств. Тем не менее напоследок ковру все же удалось доставить мне еще одну небольшую радость. Не знаю уж почему, но для приземления на лестничную клетку он выбрал как раз ту свою часть, к которой был прижат я. Хлопнув моей тушкой о крайнюю ступеньку и амортизировав тем самым посадку Хана и Дмитрия, летучее полотнище легко развернулось и наконец затихло, предоставив нашей компании приходить в себя и пытаться понять, где же мы оказались. Впрочем, с этим мы разобрались быстрее всего. Спасибо Арине Родионовне и Ивану, они блестяще запрограммировали шнурковый автопилот персидского летательного аппарата. В результате он высадил нас прямо перед массивной дверью нашей штаб-квартиры.

Все еще пошатываясь после невольно выполненных нами кульбитов и пируэтов, мы с егерем ввалились в Дом Общества, волоча на ковре так и не пришедшего в сознание Дмитрия. Опустив на пол его отнюдь не легкое тело, Хан остановился посреди прихожей, посмотрел по сторонам, прислушался и разочарованно покачал головой.

– Ты чего? – поинтересовался я.

– Да так… Думал, может, кто раньше нас вернулся, – объяснил он.

– Кто, например? – удивился я, прекрасно понимая, что у отправившихся в побег Василисы и Серого в принципе не было шансов оказаться здесь раньше нас.

Мало того, насколько я понял из объяснения Ивана, еще не факт, что они вообще попытаются вернуться Домой.

– Лучше всего было бы застать шефа, – мечтательно вздохнул егерь, чем, признаться, меня изрядно озадачил.

Лично я просто по определению не выносил любое начальство. Вернее, само начальство очень быстро начинало на дух не принимать меня. Соответственно, и мое отношение ко всякого рода боссам оказывалось не лучше, чем у среднестатистического мужа к среднестатистической теще. Однако глава Общества был, вероятно, незаурядным человеком, во всяком случае, с точки зрения моего узбекского коллеги.

– Велес – совершенно особенный! – заявил Алихан. Видимо, абсолютно искренне, так как рядом не было никого, кто мог бы передать его боссу это подобострастное признание.

– Секундочку! – прервал я егеря. – Не тот ли это Велес, которого поминали Перун и Баба-яга?

– Он самый! – радостно подтвердил Хан.

– Не понял! Но если наш шеф – брат бога, то и сам тоже…

– Бог! – спокойно закончил за меня узбек.

– Не фигово, – отозвался я, пытаясь понять свое отношение к очередному сюрпризу в составе Общества.

Само присутствие древнего языческого божества в рядах защитников было не удивительно. В конце концов, я уже начал привыкать к тому, что каждый встречный-поперечный на моем новом магическом пути оказывался существом если не легендарным, то как минимум обладал какими-либо волшебными способностями. Однако тот факт, что, как выяснилось, я поступил на работу в подчинение к богу, меня все же смутил. Уж больно я ценю такую редкую в наши дни роскошь, как право на свое собственное мнение. А откуда ему, извините, взяться, если тобой, на минуточку, руководит настоящий живой бог? Как вообще можно строить дискуссию с небожителем? «Прошу прощения, уважаемый, но вы хоть и руководите, как бог, и свое дело знаете, как бог, но на данный момент вы абсолютно, божественно неправы!» Так, что ли?

Похоже, Хан сумел уловить охватившие меня сомнения и поспешил их по возможности развеять:

– Да ты не парься, Лев! – простодушно посоветовал он. – Он классный! Все знает. Все может. Был бы здесь, Димку бы на раз в чувство привел!

Всеведение и всемогущество Велеса на меня особого впечатления не произвели. На то уж он, простите, и бог. А вот оказание первой помощи пострадавшему от меня Счастливчику и впрямь показалось важным делом.

– Слушай! – поделился я с Ханом осенившей меня идеей. – А что, если его живой водой напоить?!

– Ну конечно! – радостно хлопнул в ладоши узбек и подарил мне взгляд, который свидетельствовал о том, что я мигом вырос в его глазах если и не до звания божества, то как минимум до уровня чукотского шамана, а то и ямайского колдуна вуду.

Волочить ковер с Дмитрием по узкому коридору нам было не с руки, поэтому мы оставили своего товарища в прихожей и вдвоем поспешили на кухню. Именно там, как я помнил, и находился кулер с живой водой. Алихан бежал впереди и так торопился, что едва не падал, то и дело путаясь в полах своего халата. Первым домчавшись до заветной двери, он стремглав ринулся внутрь и, подхватив со стола ближайшую чашку, мигом оказался у белой пластиковой колонки, в которую сверху была воткнута прозрачно-голубоватая бутыль со спасительной жидкостью. Однако наполнить свою посудину Хан не успел. Стоило ему протянуть руку к крану, как откуда-то из темного угла кухни на него метнулось гибкое и блестящее иссиня-черное чудовище.

– Берегись! – только и успел прокричать я, как монстр, одной лапой отбросив узбека в угол, словно ужаленный, развернулся в мою сторону и, совершив молниеносный прыжок, приземлился мне на грудь.

Несмотря на всю подвижность и грациозность, атаковавшее нас создание весило добрых сто пятьдесят, а то и все двести килограммов. Поэтому его торможение о мой тоже весьма немаленький организм все равно закончилось тем, что я рухнул на пол, да так и остался на нем, представляя собой объект пристального внимания двух вспыхнувших надо мной желтых не то фар, не то глаз.

– Нуте-с, что мы тут имеем! – потешно растягивая гласные, поинтересовался страшный зверь. – Никак, новичок?

– Он самый, Барс Мурзоевич! – раздался из глубины странно спокойный голос Хана. – Наш новый «облом». В смысле, это… «Знамя Провала».

– Как звать?

– Лев!

– Как, как?! – переспросило чудовище и вдруг начало мелко-мелко трястись, беззвучно разевая страшную, утыканную кривыми кинжалами зубов, пасть. – Это – лев?! А я тогда кто?

Продолжая совершать свои странные извивающиеся телодвижения, монстр отошел от меня в сторону, и я наконец-то смог его разглядеть, а заодно и оценить юмор ситуации. Оказалось, что на нас с Ханом совершил нападение огромный котище. Вернее, чуть ли не слон, но из породы кошачьих. Естественно, что мое имя его очень развеселило. Меня же пока радовало только одно. Судя по тому, что зверь и узбек, вероятнее всего, были знакомы и, кажется, даже находились в неплохих отношениях, я тоже мог расслабиться, а не опасаться, что меня ждет судьба Джерри, наконец-то угодившего на завтрак своему закадычному врагу Тому.

Так состоялось мое знакомство с еще одним членом Общества защиты волшебных животных, а именно с приснопамятным всем и каждому Котом Ученым – Барсом Мурзоевичем Васильевым-седьмым-младшим. Зверь был – само великолепие. Благородный, изящный, черный. С белой фрачной грудью, белыми перчатками на передних лапах и гольфами на задних. С самого начала нашего общения стало понятно, что Барс Мурзоевич является большим любителем шуток, забав и всяких розыгрышей. Собственно, и на егеря он вовсе не собирался набрасываться, а хотел подкрасться и тихонечко так поздороваться. Я на секунду представил, что было бы со мной, если бы, обернувшись на такое вот «здрасьте», мне пришлось уткнулся лицом в зубастую пасть подобного вида и размера, и задуманная котом шалость вовсе не показалась такой уж невинной. Но Хан, похоже, вовсе не собирался обижаться на своего развеселого сослуживца. Напротив, он искренне обрадовался его появлению.

– Слава Аллаху, с вами все в порядке! – весьма почтительно обратился он к коту-затейнику.

– Не то слово! – осклабился Барс Мурзоевич, заставив меня задуматься, а не мог ли Льюис Кэрролл когда-либо пересечься с этим усатым чудом и списать с него ту самую загадочно-знаменитую улыбку своего Чеширского кота?

– А что с вами случилось? – попытался узнать егерь причину пропажи Кота Ученого с его ответственного поста у Лукоморско-Битцевского дуба.

– Да чего только не случилось! – продолжая буквально каждой шерстинкой светиться от удовольствия, ответил кот. – Очень! Очень удачный мне выпал отпуск. Даром, что не в марте!

Последнее замечание Барс Мурзоевич сопроводил весьма красноречивым подмигиванием, справедливо рассчитывая на то, что мы с егерем поймем, о чем речь. Однако с пониманием вышла проблема. Даже я удивился тому, что котище каким-то образом отправился отдыхать, не поставив в известность никого из товарищей по Обществу. Хана же это и вовсе вывело из состояния равновесия. Поведение кота явно не вписывалось в его представление об устройстве и порядке вещей в окружающем мире, что немедленно отразилось на совершенно не по-азиатски живой физиономии.

– Ханчик, дружище! Ты что ж такой смурной? Ну так расскажи дяде Барсу, в чем дело!

– Чуть позже! – разом помрачнев, объявил узбек и, все же набрав в чашку живой воды, покинул кухню.

Кот явно задумался над странным, как ему показалось, поведением егеря и бросил на меня испытующий взгляд, который, казалось, спрашивал: «Молодой человек, может, вы мне подскажете, что тут происходит?» Увы, мне нечего было на это ответить, поэтому я предпочел убраться с кухни вслед за узбеком, предоставив Барсу Мурзоевичу самому разбираться со своими загадками.