Текст книги "Вселенная Марка Сенпека. Роман"

***

Предвечерние сумерки заливает дождь. Марк стоит на кладбище возле могилы Роберта. Родители и близкие друзья рядом. Могилу засыпали, каменное надгробие возведено. Имя и годы жизни, и надпись, которая останется навсегда. Марк не может ее прочитать, слова расплываются, стекают вместе с ливнем.

Матушка Сенпек держит Марка за руку, обнимает рыдающую мать Роба, попытавшуюся помешать работникам кладбища засыпать могилу сына.

Сенпек чувствует чью-то руку на плече. Отец кивает ему, что-то шепчет жене, и уводит сына, держа большой черный зонт над головой. На подержанном семейном седане они куда-то долго едут. Марк подумал, что отец везет его в кафе, туда, где проходят поминки. Но Родион поворачивает машину на дорогу из города и скоро за окнами мелькают деревья и холмы.

Ночью они останавливаются возле небольшого деревянного дома, спрятанного ветками сплетенных дубов и поросшей травой. Отец трижды постучал в массивную дверь, а потом открыл ее. Пропустил вперед сына, зашел сам и заперся. Щелчки замков слились с треском поленьев в камине.

На диване сидит старик с длинной седой бородой до колен. На его лысой голове блестят отсветы костра. Глаза старика покрыты бельмом. Родион слегка подталкивает сына, показывает на кресло. Усаживается на диван рядом со стариком и говорит, что это прадед Марка. Отец моего отца, уточняет Родион. Прогоревшее полено в камине хлопает искрами и Марк подпрыгивает.

– Подойди, мальчик, ― говорит прадед. ― Дай тебя рассмотреть.

«Он же слепой», ― думает Марк, но подчиняется. Старик ощупывает его лицо, нюхает волосы, что-то приговаривает на непонятном языке. Потом поворачивается к Родиону и говорит, что поздно привел. Замолкает, хмыкает, крутит край бороды, как Марк крутит волосы на голове, когда размышляет. Кивает, и отец сползает с дивана и усаживается на ковер, скрестив ноги. Старик тоже устраивается в ворсе. Марк повторяет за ними.

Прадед взмахивает рукой, и огонь в камине стихает до едва тлеющих огарков. Вздымает руки, и крыша дома срывается и отлетает куда-то в небо, исчезая в черноте. Марк как-то глухо вскрикивает, будто булькает вода. Его глаза широко раскрылись, но отец шепчет, чтобы успокоился, дыши, сын, дыши.

Созвездия накрыли их головы. Сенпек-младший замечает, что глаза прадеда светятся тем ярким голубым излучением, о котором ему говорили в детстве, которым светились и его глаза. Старик бубнит скороговоркой бессмыслицу. Папаша Сенпек вторит ему, едва поспевая. Звезды вращаются, образуя вихрь над головой Марка. Слова прадеда отпечатываются ярким неоном на лице и руках внука. Марк уверен, что они покрывают все его тело. Звездный вихрь поднимает его над полом. Он начинает понимать прадеда. Тот взывает к праотцам, просит Звездный народ явить Благодать потомкам.

Глаза Марка вспыхивают ярче солнца, озаряя утонувшую в темноте округу. В вихре он видит лица, составленные из звезд. Образы его предков ― путешественников по мирам. Они нарекают его новым именем ― Амбуламун. И Марк понимает его значение ― Гуляющий по вселенным.

Свет из глаз прадеда тускнеет, оставив вокруг ореола радужки неоновое подсвечивание. Вихрь созвездий стихает. Марк медленно оседает на ковер. Он сидит в круге: слева от него ― отец, справа ― прадед, а в промежутках ― Звездные Люди, предки, чьи тела сотканы из вселенной. Крыша дома возвращается на место. Костер разгорается с новой силой, а глаза Марка прекращают ярко светиться. Праотцы держат Сенпека-младшего за руки, и он чувствует, как пульсируют вены, как бьется сердце, а все тело наполняется теплом, которое подсвечивает изнутри. И Марк понимает, что ему помогают найти в себе способность, Дар, переданный свыше множество поколений назад.

Умение путешествовать по мирам.

Предки целуют его щеки и лоб, и прикосновение их одновременно теплое и холодное. А потом они растворяются, рассыпаются на невидимые частицы. Отец смотрит на него и слегка улыбается. Прадед еще несколько секунд рассматривает внука и медленно ложится на ковер.

– Прощайте, ― говорит он на звездном наречии, и его глаза затухают.

Наклонившись, отец прикрывает веки старика. Осматривает сына, проверяет его пульс на шее.

– Он ждал только тебя, ― говорит Родион. ― Чтобы посвятить, чтобы напомнить.

Марк молчит, стараясь не разрыдаться.

– Завтра начнем обучение.

Сенпек плетется за отцом по лесу. Держит две лопаты. Родион несет деда на руках. Вдоль тропинки на ветках выстроились совы, указывая путь. Старший и младший Сенпек проходят через круглую дверь в огромном старом дубе и оказываются на широкой поляне. Ряды множества надгробий и крестов уходят вдаль. Два солнца зависли над горизонтом, и Марк понимает, что оказался в другом мире.

Он идет за отцом по поляне, рассматривая имена усопших. На каждой плите и табличке фамилия Сенпек. Родион останавливается там, где заканчиваются ряды надгробий, и чернеет недавно вырытая могила с пирамидой извлеченной земли рядом. Отец аккуратно укладывает прадеда в яму. Взявшись за руки, сын и отец некоторое время в молчании смотрят на почившего, рассматривают небосвод, дышат холодным воздухом. Потом Родион кидает в могилу несколько веток и поленьев, поливает чем-то из пластиковой полулитровой бутылки и кидает подожженную спичку. Вспыхивает яркий светло-синий огонь. Искры улетают в ставшее черным небо, сливаясь со звездами. День резко меняется на ночь.

– Почему мы здесь не похоронили бабушек и дедушек? ― спрашивает Марк. А еще он думает, что слишком часто бывал на похоронах. Особенно сегодня.

– Здесь хоронят только членов семьи Сенпек, которые обладали Даром, ― бормочет отец сквозь треск костра. ― Тут ты должен будешь похоронить меня когда-нибудь.

Но Марк так и не похоронил отца на семейном кладбище. Потому что со временем воспоминания о пережитом спрятались где-то внутри, в неизведанном подсознательном, а еще потому, что отец не успел обучить сына, и Марк не смог бы попасть в этот мир с двумя солнцами.

От прадеда ничего не остается. Зола его тела поднимается на ветру и исчезает. Когда в земле остается только черное пятно, отец и сын зарывают могилу. Родион достает из сумки небольшое надгробие, которое смог дотащить вместе с телом прадеда. На прибитой табличке написано: Сенпек Леонид Романович, годы жизни, посмертная надпись. «Жить в бесконечности».

– Пора возвращаться, ― говорит отец, а его лицо вновь состоит из телепомех. Окружение становится черно-белым и нечетким.

***

Что-то тянет Марка назад. Он чувствует давление в животе и груди. Порывистый ветер холодит кожу. От него проступают слезы. Появившийся звездный вихрь кружит Марка и через мгновение, Сенпек ощущает под собой жесткую тюремную койку. Телевизор подмигивает новостным каналом.

Репортаж о людях-апельсинах сменился историей о пополнении в семье актеров обучающей эротики. Конфуз во время съемок стал причиной скорой свадьбы. Двадцатилетние молодожены взахлеб рассказывают о семейном быте, ребенке и медовом месяце в курортном городе «Фруктовый вкус», недавно построенном Корпорацией. Искусственные пляжи, новое море, устроенное в кратере упавшего метеорита, а еще ― роботы. Первый город, полностью управляемый человеческими дронами. Уборщики, официанты, управляющие, охранники, водители, все-все на службе туриста ― механические гуманоиды. Фоном истории молодоженов показывают свежие кадры и видеоролики с места отдыха. Марк Сенпек с ужасом узнает в роботах лицо дворецкого Гутеннборга Всеволодовича.

– А теперь о наболевшем. Эпидемия самоубийства творческой богемы постепенно приближается к критической отметке. Тюрьмы переполнены родственниками самоубийц, ― продолжает Абрам Штолин, но резко прерывается. Смотрит куда-то за камеру, и его глаза полны страха. В кадре появляется рука и спина постороннего. Телеведущий падает с кресла. Транслируемая картинка слегка шатается, но потом возвращается в прежний вид. Штолин, лежа на полу, поднимает руки. Двое мужчин уносят его прочь. В кресло ведущего садится слегка пухловатая женщина, в которой Марк узнает Венерию Молодо-Выглядящую. Она призывает всех одуматься, говорит о губительном эффекте Аполлона Круговсского и его «фруктовой диете».

– Мы сняли фильм! ― кричит она. ― Первое художественное кино за столько лет. По рассказу моего друга, соратника и, смею надеяться, будущего любовника ― Марка Сенпека.

Сенпек лежит в койке, придавленный ужасом. Венерия кривит губы в крике, угрожает Аполлону и требует его свержения. А потом начинается трансляция фильма «Фальшивое лицо». Через десять секунд телевизор в камере Сенпека отключается. Марк уверен, что отключили во всей тюрьме, может быть и стране.

Он едва успевает выдохнуть, а дверь в камеру со скрипом открывается, и вваливаются трое охранников. Три губилки стучат по телу Сенпека, не оставляя следов. Только кровь слегка прыснула из разбитой губы. Когда удары прекращаются, Марк лежит, согнувшись в позе эмбриона, чувствуя себя кучей разбитого стекла. Краем глаза он замечает, что его листки с рассказом рассыпались по цементу пола. Охрана топчет их, оставляет отпечатки подошвы, мнет носками ботинок. В камеру заходит Мракобес Изольдович. Багровое лицо источает пар гнева. Дым с шумом вылетает из его ноздрей. Он аккуратно собирает листы и приказывает увести Марка.

***

В карцере холодно и почему-то нечем дышать. Темнота окутала Сенпека и он замер в ней, свернувшись в клубок ужаса. Розовый комбинезон скоро превращается в стекло, которое дважды ранит Марка в ладонь и плечо. Сорванную крышу карцера совсем недавно кое-как починили наспех, и сквозь оставленную щель узник считает дни заключения и пытается вспомнить свой Дар. Точнее, как им пользоваться. Он уже привык, что каждую или почти каждую ночь он путешествует в другие вселенные, порожденные его воображением или созданные задолго до его рождения. А утром думает, что все увиденное ― сон. И даже прошлое Марка примешалось в его прыжки, накладывая картины новых воспоминаний.

Сидя в квадратном метре карцера, Марк пытается повторить слова прадеда на звездном диалекте, но все тщетно. Он устал, а слов не вспомнил.

Когда отец вернул его с похорон прадеда, Матушка Сенпек устроила обоим взбучку, потому что их не было всю ночь. Марк рассказал историю своего посвящения, а мать посмотрела странно, недоверчиво, потом развернулась к отцу и влепила пощечину. Она не поверила, запретила сыну думать об этом, а отца назвала сумасшедшим спившимся неудачником. Уже тогда их отношения пылали в костре взаимного непонимания и откровенной неприязни, что оставляло отпечаток страха и отчужденности на сыне, превращая его в замкнутого подростка, пропадавшего из дома.

Матушка Сенпек и Марк уехали. Отец вскоре умер. Частые повторения матери о том, что Родион Сенпек сошел с ума от водки, вызывали в Марке страх наряду с возрастом смерти отца. Он боялся не только того, что отец действительно был невменяем от систематического употребления алкоголя. Мысль, что Родион был сумасшедшим с рождения, и эта болезнь могла передаться сыну, поднимала Марка ночами, вызывала бессонницу, повлияла на решение не плодить детей и все чаще вибрировала его сердце после очередного непонятного путешествия в иные миры.

Когда дверь карцера со скрипом распахнулась, в Марка ударил сильный морозный ветер. В его волосах сразу запутались клочья снега. Двое солдат приказали подниматься. Надели наручники, схватили клещами своих рук под его локти и потащили куда-то сквозь снежную пургу. Голова Марка понуро свесилась между плечами, и он видел две колеи в снегу, оставляемые его кроссовками, но быстро исчезающие в метели.

Марка поставили в центр площади, где целую жизнь назад стоял Игнат Пухов. Две телекамеры. Сенпек узнал качающегося рядом на ветру Мракобеса с поломанным носом и кровоподтеками по всему лицу.

Он тихо постанывает, изо рта струится леска крови. Площадь вновь окружила упорядоченная толпа розовоодетых заключенных, покрытых снежной вуалью. Злословец вещает в рупор сложенных ладоней одного из Смотрителей.

– Погань и гниль проникают в наши ряды! Смрад Художки засоряет умы! Посмотрите на этих…, ― Злословец делает многозначительную паузу. ― Один из них небезызвестный Марк Сенпек, в прошлом писатель, нарушивший Закон. А теперь его последователи распространяют эпидемию выдумки, засоряют наш мир. И в тюрьме, в этой обители воспитания, он продолжил заниматься своей пагубной привычкой и сочинял. ФАНТАЗИРОВАЛ!

Начальник тюрьмы умолкает и смотрит вокруг голодным волчьим взглядом.

– А в это время наш покой нарушили его сподвижники, которым, я уверен, он передал сигнал к действию. И это не все!

Он сплевывает в снег и рычит несколько секунд. Потом вытаскивает из кармана смятые, свернутые в комок, листы с рассказом Марка. Бросив их в снег, Злослоцев поджигает края и победно рассматривает, как они горят.

– Эта сволочь погубила Мракобеса Изольдовича! ― он подбегает к Марку и наотмашь бьет его по лицу.

Обессиленный Сенпек падает на обледенелый очищенный асфальт. Солдаты подтягивают его, заставляют встать.

– Ублюдок научил Смотрителя читать! И они несколько месяцев перечитывали чертову Художку, сочиненную Сенпеком! Вместе! Тайно! И после этого Мракобес помешался и начал убивать заключенных.

Начальник вновь замолчал. Он часто дышит, словно долго бегал. Густой пар выходит из его рта.

– Вам всем дали шанс на искупление, когда отправили в тюрьму. Второго не будет! ― восклицает Злословец и кивает.

Один из Смотрителей привычно выстраивает очередь солдат с автоматами. Марка и Мракобеса прислоняют к стене. Бывший Смотритель стонет и кашляет, сплевывая на снег слишком яркую кровь. Марк хочет проснуться, он уверен, что вновь попал во сне в другой мир. Он бормочет, как ему кажется, слова прадеда. Пытается вернуться.

Солдаты чересчур близко стоят, дула их автоматов слишком черны и страшны. Марк уверен, что слышит рев хищника изнутри.

– Книги бессмертны! ― кричит Марк Сенпек охрипшим голосом безумца, смотря в черное дуло телекамеры.

Скрип спусковых крючков.

Взрыв сотрясает округу и вырывает кусок стены.

Книга V

Глава 16. «Радуга Мальбоны». Часть 1

Дождь второй день безостановочно тараторит по крышам. Особенно по навесу продуктовой тележки рядом. За два часа ожидания в тени проулка между ночным клубом и лавками с уличной едой я даже заметил в нем музыкальный ритм. Ливень насмехается над моим прозябанием в темноте и холоде. Плащ поверх костюма слабо защищает от подступающих заморозков. Энергошлем фильтрует грязный воздух. Становится душно, но если не хочешь заработать рак легких к пятнадцати, носи маску или что угодно с фильтром с рождения. Чистый кислород могут позволить себе немногие.

Дома из красного кирпича полностью покрыты неоновыми вывесками с кое-где моргающими или отключившимися буквами. В проулке сыро и воняет помоями. Я наблюдаю за окнами на третьем этаже казино напротив, а также стараюсь не упускать никого, кто появляется в дверях внизу. Двое лобастых вышибал стоят колоннами по бокам входа. Черные костюмы полностью не скрывают татуировки, выглядывающие из-под рукавов сорочки. Череп с прической в виде пламени, скорее всего, покрывает руку до плеча. Я знаю эту татуировку ― знак банды «Поджигателей».

Режим хамелеона позволяет мне сливаться с окружением, но заряд аккумулятора на плаще скоро иссякнет, а Узколобый Дон может не появиться. Его настоящее имя Донимир Клозесс ― один из тех, кто однажды проснулся и обнаружил у себя необычную способность. Такое проявляется у любителей радужной мази и их потомков. Если верить статистике и рассказам матери, то я тоже должен был давно обрести такие силы. Отец крепко баловался годжолоином на службе, пока не повстречал свою будущую жену, расследуя вместе одно дело. Я бы мог обладать огромной физической мощью, летать, пускать молнии из глаз или что-то еще, чем Счастливчики бахвалятся в стычках с полицией и разборках банд. С их появлением уровень преступности подпрыгнул к облакам.

Живот завибрировал голодным животным, а в нос ударили запахи с лавчонок за углом. Там пищит разная морская и сухопутная тварь, чтобы быть свежей при приготовлении. Из контейнеров виднеются клешни и склизкие присоски, чьи-то миниатюрные рога, плавники, копыта. Синтлапша с углекурицей и зеленью. Фирменный соус Тай-Ви ― седого продавца, когда-то работавшего шеф-поваром в ресторане «Империал» далеко на востоке. Я никогда не спрашивал, что побудило его однажды утром собрать вещи и перебраться сюда в Мальбону ― город, полностью занявший поверхность материка. Материк не такой большой, как можно подумать, океан давно его подтопил, скрыв половину суши и часть города забрал с собой.

Во внутреннем кармане плаща вибрирует смартфон, а экран в шлеме проецирует вызов. Мысленно сбрасываю на автоответчик. Дождь усилился. По водостоку и асфальту текут бурные реки мусора. Возле дверей казино появляется Узколобый Дон, ухмыляется одинаковоодетым охранникам, показывает два пальца и проходит через блестящие золотом двери. Я выключаю режим хамелеона и выхожу из тени. Возле нагрудных карманов пиджаков вышибал приклеены стикеры с именами: Бод и Род. И лица одинаковые. Прикладываю запястье к планшету в руках Бода, и громила рассматривает краткое досье Бандуина Каррта, любителя быстрой езды, судя по множеству штрафов, банкира средней руки и алкоголика, о чем сделана пометка. С меня списывают три сотни джуттсов, что, по сути, наглый грабеж, особенно вспомнив стоимость виски в казино. Коротко кивнув, Бод приглашает войти. Автоматические двери услужливо шипят, открываясь.

Я не Бандуин Каррт.

***

Внутри казино полумрак пестрит яркими пятнами света над игральными столами. В шахматном порядке расставлены небольшие стеклянные помосты с шестами и танцующими на них девочками. Цилиндр пуленепробиваемого стекла ограждает их от слюней и рук опьяневших игроков. Казино не отличается изысканностью. Даже нет раздевалки, и все рассажены по столикам в своих промокших куртках и плащах. Прохожу карточную зону, площадку с игровыми автоматами и сразу окунаюсь в ночной клуб. Узколобый уверенно направляется в вип-зону, огороженную бархатными заслонами и двумя парами братьев близнецов Бода и Рода. Клонированные телохранители дороже кислорода. Дон жмет руку пухлому мужчине с залысинами, из расстегнутой рубашки которого вывалился массивный волосатый живот. Треннто де Муллик ― глава «Поджигателей». От мигающей на танцполе подсветки его уши блестят радужной мазью.

Я присаживаюсь на краю барной стойки и заказываю виски на основе алоэ. Телефон снова вибрирует где-то внутри кармана. На экране улыбающееся лицо Марисы и требование ответить. Рядом на стул приземляется полуголая танцовщица в обтягивающих шортиках и топике. Она предлагает уйти в приватную комнату, а я притворяюсь слишком веселым и предлагаю просто поболтать. Поворачиваюсь к ней так, чтобы смотреть в лицо и одновременно не выпускать из вида Дона. Мое предложение ее удивило.

– Афродизия, ― представляется она псевдонимом.

– Бандуин, ― называю свое вымышленное имя.

В этом месте врут все.

Афродизия внезапно открывает целый водопад историй, которые произошли с ней за двадцать прожитых лет. Родилась в этом городе, родителей не знала. Муллик помог с работой и жильем. Я заказываю ей еще «Эзопов язык» в высоком стакане. Водки налито больше, чем грейпфрутового сока. После историй она переходит к анекдотам. Когда перед ней образуется четыре опустошенных бокала, она бормочет под нос, что этот самый нос необходимо припудрить и встает. Она чмокает меня в щеку, а потом добавляет наигранность в походку и уходит. Я улыбаюсь ей в след, показывая, что восхищен, и вижу удаляющегося к туалетной комнате Дона.

Мужской туалет размером с привокзальную площадь забит посетителями. Я надел шлем, и теперь на меня смотрят удивленными полупьяными взглядами. Слышен шум сливаемой воды, чьи-то моления, громкий спор по телефону. На входе я сталкиваюсь с десятком мужчин, втирающим годжолоин в уши. Окунувшись в сигаретный туман, медленно продвигаюсь вдоль умывальников и писсуаров.

Громко хлопнула дверь кабинки, и моя рука инстинктивно полезла к Бритве ― выкидному мечу. Ладонью ощущаю его сложенным в кармане. Включаю режим рентгена в шлеме и осматриваюсь. Несколько кабинок занято. Я замечаю притаившийся силуэт с чем-то похожим на нож в руке. Подкравшись, бью ногой по дверце. Мужчина падает на унитаз, ударяется лицом о стену. Его штаны спущены до колен. Он вопит, стирая кровь из поломанного носа. Я вижу на полу возле него тюбик крема: лубрикант с эффектом повышения потенции. Черт! Остальные посетители смотрят в нашу сторону, кто-то смеется, некоторые не понимают происходящее, отправившись в мир радуги.

Над моей головой пролетает ледяной осколок и застревает в стене. Узколобый Дон ухмыляется возле выхода. Он замахивается и бросает в меня целую очередь ледяных сюрикэнов. Время замедляется, и я успеваю уклониться и отпрыгнуть за стену. Одна ледяная звездочка попадет мне в плечо, но отскакивает от бронированной ткани плаща. Я чувствую тупую боль, как от резиновой пули.

– Донимир Клозесс, вы обвиняетесь в серии краж и убийстве Манахана Битвуса, владельца аптеки, ― чеканю я полицейским голосом в микрофон шлема из-за стены, хотя в полиции давно не служу. ― Сдавайтесь! Нападение на представителя власти добавляет еще десять лет.

– Ты чертов наемник, а не власть! ― кричит Дон, и слышно, как новые ледышки стучат по стене, за которой прячусь.

Почти все посетители сбежали из туалета, поскальзываясь на поворотах. Остались только заядлые любители годжолоина. Сидят на мокром полу возле писсуаров и умывальников, закатив глаза. Их лица и тела изредка пульсируют мелкой дрожью видений.

Я достаю лазервер и стреляю из-за угла. На секунду выглядываю и вижу пригнувшегося у кабинок Дона. Из дырок в стене вьется пыль. Узколобый смотрит на меня, бросает несколько ледяных кольев из ладоней и выбегает из туалета.

Танцпол почти опустел. Музыка стучит битой по вискам. Игроки и танцоры устроили паническую давку у дверей. Дон стоит возле Муллика и появившейся дюжины клонов-телохранителей. Показывает на меня обледенелым пальцем.

– Не хочешь помочь? ― спрашиваю Оливку.

Молчание.

– Помоги.

– Я еще обижена, ― раздается в шлеме капризный голос моего виртуального помощника.

Теперь молчу я и смотрю, как бугаи Треннто воинственно надвигаются на меня.

– Уговорил, ― обреченно вздыхает голос в шлеме.

Электричество в здании отключается. Я выбираю ночной режим шлема и рассматриваю зеленоватые светящиеся фигуры бандитов. Кто-то вскрикивает, и две дюжины рук стреляет из энергоматов и пушек во все стороны. Я пригибаюсь и, сделав кувырок, прячусь за спинками диванов и кресел. В пуленепробиваемых цилиндрах девушки, не успевшие убежать, инстинктивно падают на дно и сжимаются в позе зародыша, прикрывая голову руками.

Достаю Бритву и выпускаю небольшое лезвие, чтобы пустить кровь оказавшемуся рядом охраннику. Время снова замедляется, как обычно, когда начинается бой. Я шагаю за спинами клонированных телохранителей и вонзаю клинок в их шеи и бока. Выстрелы сопровождаются криками.

Над моей головой пролетает несколько ледяных колов. Род резко разворачивается и замечает меня в тени. Открывает огонь, и стена позади меня шипит и плюется побелкой. Две пули попадают мне в живот и грудь, а потом падают и стучат по паркету, словно жемчужины порванного ожерелья. Мычу от боли и в прыжке приземляюсь на диван, на котором кто-то оставил смартфон. Пятна пролитого коктейля и водки образуют шкуру ягуара на покрывале.

– Может пора ретироваться? ― игриво спрашивает Оливка. И я слышу в ее голосе как будто наслаждение от моей боли.

– Мне нужен Узколобый!

– Хочешь выжить или тридцать тысяч джуттсов?

– Всё сразу, ― шиплю и стреляю. Нужно будет настроить эквалайзер человечности Оливки.

Выкидываю лезвие Бритвы на всю длину и кружусь в гуще оставшихся вышибал, снимая с плеч их головы. Шестеро усеченных клонов синхронно падают вокруг меня. Музыка резко прерывается, и в звенящей тишине проступает топот Узколобого Дона, попытавшегося сбежать через окно. Он выстреливает дюжиной кольев и очередью ругательств. Перевожу режим лазервера в «отключку» и выстреливаю в шею бегуна. Тот теряет сознание и на ходу влетает лбом в окно. Стекла разлетаются на крупные куски. Мелкие осколки застревают в щеке и плечах Дона. Он рыхлым мешком опадает на пол, и стекло хрустит под его тушей.

Треннто де Муллик сидит неподвижно и вальяжно в своем широком кресле. Глубоко запавшие глаза теряются между щек, над губой проступили капли пота. Из воротника вытекает тесто пухлой шеи, в которой утонул кадык. Главарь «Поджигателей» яростно смотрит на меня и сильно сжимает подлокотник, оставляя в кожаной обшивке отпечатки пальцев. Он угрожает мне. На лестнице слышен отдаленный гомон и чечетка поднимающихся клонов с татуировками черепа и огня. На секунду я обращаю взгляд в сторону бегущей толпы, но боковым зрением замечаю появившийся в руках Муллика пистолет, направленный мне в живот. Я кручу лазервер на указательном пальце, а потом молчаливо выстреливаю. Оставив в центре мулликовского лба красно-бурую отметку пули, я надеваю наручники на Дона, потом вытягиваю из кармана Жгут, и вскоре мы быстро спускаемся по стене казино в холодную осеннюю темноту переулка.

Не успев достичь асфальта, падаем в лужу, потому что кто-то перерезает наш Жгут. Сверху визжат выстрелы. Я тащу Узколобого и прячусь за углом. Ливень стучит по козырькам лавок и магазинов в унисон с выстрелами. В узком проулке между Отелем Любви и «СинтТело» нащупываю свой монокар и впихиваю на единственное заднее сиденье Узколобого. Сажусь спереди и давлю педаль в пол. Металлическая пуля моей машины летит по промокшим улицам и вскоре выезжает на магистраль. Включив автопилот, я снимаю шлем, и затхлый воздух кабины наполняет легкие. Дон утробно храпит позади, а Оливка нарочито молчит.

Я так и не выпил виски на основе алоэ.

***

Полицейский участок Мальбоны притаился в глубине задворок Грязного района. Один из нескольких оставшихся домов правосудия, как некогда величаво их называл мэр Коалл, нашедший последний путь на радуге. Я тащу спящего Узколобого по старому граниту здания. Киваю дежурному Гэппсу на входе. Втискиваюсь в лифт и стараюсь удержать добычу головой вверх. Серо-зеленые стены седьмого этажа смыкаются на двери с надписью «Выдача заказа».

– Давай мою тридцатку, Монни, ― говорю тощему офицеру за столом и бросаю Дона на пол рядом.

Не просыпаясь, тот сворачивается эмбрионом и засовывает большой палец руки в рот, как соску-пустышку.

– И где же ты его нашел? ― спрашивает Монни, почесывая затылок.

Я принимаю вопрос, как риторический, и требовательно смотрю на долговязого полицейского, только недавно окончившего школу. Через секунду расписываюсь в журнале и получаю листок с печатью и суммой гонорара. Появляются двое полицейских, вкалывают Узколобому бесцветную жидкость ― Лед, ― нейтрализующую его способности, и накидывают дыхательную маску с усыпляющим газом. Погрузив его на тележку, увозят в Холодильник ― камеру предварительного заключения. Утром его перевезут в бронированном фургоне в тюрьму для Счастливчиков. Дон останется в беспамятстве всю дорогу до «Каптило».

На первом этаже петляю по коридорам, попутно кивая приветствия редким знакомым. Из-за угла появляется старый друг отца. Бывший друг. Или как называется друг погибшего человека? Полковник Ловиан пожимает мне руку и снова приглашает на ужин. Его жена готовит по пятницам синтетического кролика, и за столом собирается вся семья. Дочь с мужем и двумя сыновьями. Другая дочь ― без мужа. На этих словах капитан обычно многозначительно молчит и смотрит прямо в глаза, намекая, что его одинокой дочери пора замуж, а я тоже свободен. Я улыбаюсь ему, искренне соглашаюсь, но потом, в пятницу, как обычно, найду «срочное дело» и не смогу приехать. Полковник хохочет и отпускает, наконец, мою руку, придав скорости дружеским похлопыванием ковшом своей руки по моему плечу.

Выхожу на лестницу и спускаюсь тремя этажами ниже. Склады с уликами соседствуют с кассой оплаты заказов. Толстое тонированное стекло закрывает Мудрую Китт от любопытных взглядов. Когда я появляюсь рядом, стекло становится прозрачным, и динамик под потолком хрипит старым женским прокуренным голосом:

– Слышала, ты Муллика уложил.

Откуда ей известно? Но сразу прикусываю язык.

– Я всё знаю!

Мудрая Китт проникает в головы, знает чужие мысли.

Рядом с окном в стену вмонтирован кассовый автомат с дисплеем и прорезью для подачи чека на оплату. Со второй попытки мне удается заставить ржавую развалюху проглотить бумажку и вопросительно посмотреть на Китт. Она что-то печатает, проверяет в мониторе компьютера, а потом открывает заднюю крышку автомата, которая находится с ее стороны, и что-то увлеченно там чинит. Через секунду слышен шорох пересчитываемых купюр. Успокаивающая функция. Наличные деньги давно превратились в миф, но в отдаленных районах, в трущобах их аналог еще в ходу. Прикладываю запястье правой руки к монитору и слышу сигнал о зачислении джуттсов на мой счет в Едином Банке.

Когда я разворачиваюсь уходить, Китт спрашивает, взял ли я новый заказ.

– В городе появился сильный Счастливчик. Подминает под себя боссов. Кажется, ты оказал ему услугу.

***

В монокаре я прошу Оливку включить радио и отвезти меня домой.

Диктор бубнит сухую новостную статистику, напоминает, что убийства увеличиваются с каждым днем. Почти все радио перешли в режим подкастов, а парочка оставшихся верных музыкальному прошлому крутит современных певцов. Новая музыка не в моем вкусе.

– Едем танцевать? ― игриво спрашивает виртпомощница.

– Нет настроения.

Ночной город растекается неоном по эллипсу лобового стекла. Я проверяю банковский счет и вычисляю, сколько осталось заработать до суммы, которой хватит на безбедную старость на одном из дальних тропических островов, оставшихся чистыми.

Домой приезжую за полночь. Пчелиные соты жилой многоэтажки пестрят яркими желтыми окнами от включенных ламп. Комплексы расположены рядом и соединены системой переходов и лестниц. Нижние и верхние этажи разукрашены граффити. Электронный замок подъездной двери останавливает не всех любителей малевать краской из баллончика по стенам. Внутренний холл некогда престижного дома пестрит надписями и уличными рисунками. Лифт трясется от испуга и старости на ржавых канатах. Шагая по коридору, слышу запах дешевого пойла «Выхлоп», которым торгуют две почтенные старушки этажом ниже.

Оливка сразу включает приглушенный свет и телестену, когда захожу домой. Снимаю шлем, скидываю плащ. Развязывая галстук, оказываюсь в спальне и почти сразу наставляю запасной пистолет на притаившуюся в тени фигуру в кресле у окна. Включенный торшер освещает лицо, и я убираю пистолет в наплечную кобуру.