Текст книги "Вселенная Марка Сенпека. Роман"

– Савелий Павлович, что такое? Новых привели? Куда ж, на кухню? ― его мягкое сопротивление, впрочем, было неосмысленным, эмоциональным, он заставил себя замолчать, даже незаметно прикусить язык, только бы не совершить оплошность. Только вчера он навещал Рафаэля-младшего, и хотя тот держался бодро, отец видел в глазах сына страх, тот подспудный ужас, который со временем превращается в животный, и от которого бежишь, но в четырех стенах камеры молодому сидельцу некуда будет бежать.

– Успокойтесь, господин де Ениссто, ― зашипел Мухоловский, заходя в прихожую. ― Нам предстоит разговор.

Он огляделся по углам комнаты, проверяя отсутствие камер видеонаблюдения, а потом по-хозяйски повел Рафаэля и компанию своих друзей, по мнению де Ениссто, в единственную свободную комнату ― спальню молодого человека, отбывающего срок. Рафаэлю дорого стоило «уговорить» инспектора Каменносердцева В. закрыть глаза на пустующую жилплощадь и не подселять законопослушных нищих. Поэтому увидев пятерку сирых, он в первую очередь подумал, сколько же потребуется джуттсов для умасливания Мухоловского.

– Послушайте, Савелий, эта комната…, ― начал он в своей добродушной елейной манере, стараясь сбить ценник. ― Вы не подумайте, я договорился, что скоро спальню займут ценнейшие кадры страны, профессор с женой и двумя подростками-детьми, благороднейшее семейство, вынужденное ютиться на съемной комнате, и вот я предложил инспектору Каменносердцеву свои пенаты, так сказать, на благо всех и вся…

– Помолчите, Ениссто, мне совершенно наплевать на ваши тайные делишки.

Ровным строем они зашли в спальню, и Савелий запер дверь. Марк и Пташка уселись на заправленную пыльным покрывалом кровать, Клык уместился в рабочее кресло перед пустым письменным столом, а Городинн занял хлипкий деревянный стул, на котором повисли смятые брюки и рубашка, составляющие обязательную униформу Университета О. Савелий остался верным стражем охранять вход в их тайное логово, при этом продолжая успокаивать престарелого устроителя свадеб по поводу пустующей комнаты и поселенцев.

– Рафаэль, у нас важное дело, ― вновь начал он, когда де Ениссто оказался в кругу незнакомцев, по-прежнему что-то бормоча насчет своей договоренности с надзорным инспектором. ― Нужно провести моих друзей на свадьбу.

Рафаэль резко замолчал и попросил повторить. Его шипящие возмущения заполнили комнату, и даже стены согнулись под давлением. Казалось, устроитель свадеб позабыл, кто перед ним, у него в голове только и кружились мысли об освобождении сына. Он говорил и говорил только о попытке выжить в новом страшном мире. А этот безупречный в прошлом старый инспектор предлагает ему пойти на предательство и загреметь в тюрьму, а в итоге будет хуже, ― шершавая рука правосудия буквально выбросит его на эшафот, и сильные сей реальности будут бросать в него протухшие помидоры и яйца. «Но сначала, ― плюется он, ― сначала убьют всю мою семью!»

Если бы Рафаэль посмотрел на себя в зеркало, то в глазах увидел бы тот животный ужас, который остался у сына.

– Вы хотите жить в страхе? ― тихо спросил Марк, снимая фальшлицо.

– Марк Сенпек?! ― воскликнул Рафаэль, даже не стараясь скрыть удивление.

Комната на несколько секунд озарилась свечением летающей голограммы рекламы с улицы. Мерцающая бутылка с соком шумно открылась, выплескивая пиксели напитка на панорамное окно. «Пейте соки „Джу&Фру“ и будете здоровы!» кричит запрограммированный актер, напоминая какой-то старый лозунг.

– Даже если бы я согласился вам помочь, ― подал голос Рафаэль, когда комнату вновь укутали тени. ― Уже поздно. Аполлон получил копию списка приглашенных гостей. Слишком рискованно сейчас что-то менять. Боже! Ваша задумка изначально обречена на провал. И что вы хотите сделать, позвольте поинтересоваться, когда окажетесь перед ним? Убьете? Глупость, какая. Ох! ― Рафаэль взметнул руку, словно это был платок, и прошелся вдоль комнаты до окна. ― Неужели вы еще не поняли? Законы, запреты, Корпорация. Это не только Аполлон Круговсский. Место Верховноглавного займет другой.

Пришедшие молчали, наполняя тишину дыханием. Где-то в дальних комнатах подселенные соседи заворочались и засопели, послышался храп госпожи де Ениссто, а еще показалось, что «Пальма» закачалась на поднявшемся внезапно ураганном ветре.

– Мы знаем, что делаем, Рафаэль, ― с улыбкой сказал Марк. ― Поверьте нам и помогите.

– Что вы хотите? ― со вздохом ответил устроитель свадьбы. ― Мою жизнь?

– Нет, ― сказала Пташка. ― Покажите список приглашенных.

***

Абрам Штолин и его супруга ― популярный фруктоблогер Апроксинария Д’Арширова, не пожелавшая взять мужнину фамилию по только ей известной причине, ― прожили в браке уже почти пять лет и три месяца. Перед свадьбой она сказала супругу, что ее карьера во многом зависит от известности ее же фамилии. Правда кроется глубже и на самом деле несколько прозаично капризна. Ей не нравится его фамилия. Как будто кто-то переспрашивает, сомневаясь. Что ли?

Апроксинария строго следит и подсчитывает дни их «счастья и радости». Особенно после того, как Абрама повысили и наградили «Красным яблоком» ― высшей наградой для гражданских и журналистов. За смелость и геройское поведение при нападении главы незаконной группировки «Резисто» ― Венерии Молодо-Выглядящей. Тот день поначалу казался ему и Апроксинарии черной дырой, в которую затянуло его карьеру и их благополучную семейную жизнь. Но потом, ― и все завидовали, ― Абрама убрали с ежедневных новостей и предложили свою программу. Аполлон Круговсский лично вручил ему медаль. Даже слегка уколол, но это пустяк, Штолин польщен быть раненым самим Верховноглавным.

– А теперь! ― кричит жена. ― Теперь мы приглашены на его свадьбу! Его! Боже, что же мне надеть. Необходимо обязательно новое платье, туфли, но какой же образ, там будет весь свет, сливки общества, те, кто главнее всех и успешнее, и кто-то еще. Наверное, лучше надеть фруктовую композицию, что стала модной вчера. А вдруг сегодня в моде уже другое? Классика. Вот что. Мне нужно платье от корпоративного дизайнера Кор-Кора. Он современнее, чем тот устаревший Ениссто.

И она получила это платье, эти новые туфли, она радовалась сильнее, чем на их свадьбе. Словно она сама выходила замуж за Круговсского.

– Ты только подумай, ― разговаривала она вслух с вымышленной подругой, которая с взрослением Апроксинарии никуда не исчезла. ― Как повезло этой тощей кляче Каразинсской. А надо было всего-то поохать и поахать наигранно на камеру и оголить грудь. Ну, подумаешь, кто-то увидит, те юнцы с пушком над губами, не таясь, будут потом фантазировать. А может и не только юнцы.

Она вовремя умолкла, поняв, что ее может услышать муж, надевающий костюм цвета спелого банана в соседней комнате их новенького таунхауса. На мгновение она представила себя в свадебном платье перед Круговсским вместо Агафьи. И эту фантазию она лелеяла, спускаясь по лестнице открывать дверь, недовольно бурча, что муженек у нее неумеха и ей все приходится делать самой, и кого это черти притащили в полпятого вечера в такой знаменательный день. Мелькнула мысль, что может пора заделать детей, чтобы были вместо дворецкого. Только Вестников Фруктового божества ей сейчас не хватало.

Полностью уверенная в своей безопасности, она широко распахнула входную дверь, громко требуя убрать долбанный палец с долбанного звонка. На пороге и правда была пара чем-то похожих на блаженных перекати-поле любителей поболтать на тему фруктовых небес. Мужчина в очках и со шрамом на лице, и женщина, обычная с виду женщина вся в татуировках.

– Апроксинария Д’Арширова? ― спросила она довольно строго по мнению хозяйки дома.

– Да. А вы кто так…? ― Апроксинария не успела договорить, потому что в лицо ей ударило усыпляющее облако из небольшого баллончика, размером с флакон для капель от насморка. Она улетела в мир грез, не догадываясь, что ее мужа постигла та же участь.

***

Лев Иванович Канарейский в прошлом был театральным режиссером, который вынужденно переквалифицировался в режиссера фильмов обучающей эротики. Он знает всех актрис своих фильмов, а некоторых даже слишком хорошо. Он долго смеялся, когда узнал, что одна из его девочек выходит замуж за самого Круговсского. Боже, неужели у того нет достоинства? Хотя, потом думал Канарейский, ведь и он сам не чурается унять половой зуд, прибегнув к услугам послушных девиц под предлогом работы над ролью, тут даже и придумывать особенно не приходиться. Кастинг, это просто плановый кастинг, смеется внутри бессовестный негодяй, когда просит приспустить бретельку бюстика очередной актрисы, пришедшей в поисках работы после закрытия всех театров.

И поначалу Лев Иванович плевался пеной и шипел ядовитой змеей, когда прочитал новый Закон. И чем же мне теперь заниматься (?), подумал он. А потом драгоценнейшая его подруга Ильза Матвеевна, поставщица Птенчиков, предложила организовать продюсерскую группу и режиссировать то, что стало востребованным, а, главное, законным. Он переснял у себя всех ее молоденьких авторов, словно так они помогали себе, рекламировали книги своими… ммм,… как бы лучше выразиться,… чреслами. Посмотрите, это задница автора «Железного грома», лучшего фантастического романа недели. А в следующем месяце будет популярен роман «Лучи А-Про-Кси», чей автор кувыркается в кровати на ваших глазах сегодня вечером ровно в шесть ноль ноль. Впрочем, теперь их писанина, хвала небесам, запрещена, и они радостно снимаются в качестве штатных актеров.

Заставить его открыть входную дверь не составило большого труда. Оказалось, достаточно сказать Марку, что он посыльный от Аполлона Круговсского, как на пороге появился Канарейский и его пылающий наживой взгляд. Сепнек сразу узнал его волнистый кислотно-зеленый начес на голове, вспомнил съемки фильма с Агафьей. Без лишних слов он пальнул облаком из баллончика, усыпляя старого режиссера. В прихожую влетела Марфа Канарейская, девушка, с которой когда-то веселился Приятель, девушка, которая просилась в роман к Марку Сенпеку. А он корил себя за то, что совершенно забыл ее и даже не подумал, когда они вчетвером выбирали из списка приглашенных подходящие кандидатуры. И когда он увидел ее, то начал смутно вспоминать ее слова, что из родных остался только дедушка.

***

Три автомобиля ― серый седан, вишневый грязный минивэн и черный пикап ― проехали разными маршрутами по вечно переполненным городским улицам к новому жилому комплексу «Трезубец». Три небоскреба, объединенные сетью подвесных переходов, блестят непрекращающимися рекламными роликами на видеоплакатах и путешествующими проекциями виртуальных актеров из квартиры в квартиру с призывом пить джуфрушные соки и посещать лекции доктора Прелюбодейского.

Огни и голограммы слишком яркие и притягательные, чтобы прохожие смотрели на что-то еще. Разумеется, эти прохожие бредут по улицам без гипноочков. А все остальные смотрят новые эровидео и трансляции фруктоблогеров или подготовку главной свадьбы года в прямом эфире. Никто не замечает восемь человек, вышедших из машин, и одного дворецкого-робота. Четверка трезвых ведет под руки и плечи четверку в забытьи. Хотя, на самом деле, эти четверо не пьяны, они в полусне, подчиненные воле других, тех, кто их тащит, тех, кто впрыснул в их лица одурманивающие облака из баллончиков. Изобретатель облака и баллончиков, как, впрочем, изобретатель многого другого, живет в среднем «зубце» этого многоэтажного триптиха. Несколько месяцев назад он тайно присоединился к Резисто.

Они ввалились в холл высотки шумным нонетом, исполняя арии на разный лад, одевшись празднично, прикрыв лица «охмелевших» цветастыми шляпами и париками. Не смотрите на них, с ними все в порядке, мы дотащим. Грузовой лифт едва смог вместить всех сразу. Накал своего веселья они не сбавляли, везде торчат видеокамеры, и где-то неподалеку через эти камеры за ними наблюдают рядовые сотрудники Контроля, выискивая малейший намек на оплошность, нарушение законов, попытку обмануть власти.

Дверь квартиры под номером триста пятьдесят шесть распахнулась, едва Марк позвонил. Звонок слился с шумом музыки, выплеснутой в проем, а еще там улыбка хозяина квартиры, почтенного Казимира Штатского, известного толкователя Фруктовой Теории и политики «Джу&Фру». Безразмерный пиджак в горошек натянулся на животе, усы прилипли галкой над губой, а на левом глазу он по-старомодному держит пенсне, которое служит одновременно и гипноочками.

– Входите, только если принесли яблочное шампанское, ― нарочито весело прокричал он, пропуская гостей.

Квартира кипит танцевальной музыкой, той самой, одобренной в итоге Корпорацией. Никакого зарубежного мычания и криков из динамиков. Несмотря на праздничную громкую обертку приветствия, внутри никого, кроме Казимира.

Он проводит их по коридору и запускает в соседнюю комнату без окон, через дверь-хамелеон. Марк инстинктивно бросает взгляд по углам в поисках видеокамер. Когда дверь захлопывается и с шипением убирается контур швов с внешней стороны, наступает темнота. И все стоят испуганной кучкой, тесно и растерянно. Потом включается освещение ― старые цилиндрические лампы по периметру кладовки. Проявляются контуры различных приборов, просыпается несколько компьютеров, жужжат мониторы и вентиляция.

– Кладите их вон там, ― говорит Штатский, показывая на кушетку возле стены. ― Одного на кресло под лицоскан.

Семейство Штолиных и Канарейских уложили штабелями, как попало, на кушетку, оставив Абрама в кресле. Апроксинария резко утробно всхрапнула и несколько раз причмокнула губами во сне. Ей вторил Лев Иванович, затерявшийся где-то глубоко на самом дне кушетки под накинутыми на него телами Марфы и Д’Аршировой.

– Лицоскан? ― удивленно переспросил Клык. ― Сам придумал?

– Да, и смастерил тоже. Как и это фальшлицо, ― ответил Казимир, показывая на Марка.

Сенпек перестал замечать, что носит фальшивое лицо. Оно словно приросло к нему, стало его настоящим лицом, и кожа уже не чешется под ним. Это удивляло Марка и слегка пугало. Он тут же снял его и посмотрел на изобретателя, поймав его невольный восхищенный взгляд.

– Вы?! ― воскликнул Штатский.

– Да-да, это он, закончили? ― устало вмешался Клык. ― Нам нужны лица. Их лица. Помнишь? ― Он показал на четверку. ― Времени не остается, свадьба уже завтра. У нас меньше суток. А еще голосовые скремблеры не готовы.

Казимир помотал головой, отчего его очки слетели на нос. Его удивление сменилось смятением, но потом он взял себя в руки и принялся нажимать все, какие были поблизости тумблеры и кнопки, явно показывая масштаб предстоящей работы.

Подтащив Абрама ближе к лицоскану, Казимир прислонил его к монитору, нажал несколько сенсорных кнопок, и аппарат заработал, копируя до мельчайших подробностей лицо Штолина в компьютер. Штатскому одного взгляда хватило для понимания, что Макар на самом деле человекоподобный робот, и он попросил его о помощи: держать Абрама плотно к устройству, следить за качеством картинки, появляющейся на мониторе. Сам изобретатель углубился в один из кривых металлических шкафов, выуживая плотный кожаный саквояж и тазик с неизвестным веществом, похожим на тесто. Подключив саквояж к компьютеру, он раскрыл его. Внутри оказалась полость для слепка, которую он залил «тестом». В раскрытую створку шкафа видны сотни париков, коробки с косметикой и прочим, будто бы Марк попал в гримерную актеров. А еще ему казалось неправдоподобным, что таким простым способом создается фальшивое лицо. И он едва удержался, чтобы не сообщить об этом изобретателю.

Почти сразу стало душно, коморка, видимо, не была предназначена, чтобы в ней одновременно дышал и гудел целый отряд.

– Вы мне тут все не нужны, господа. Макар будет помогать, а остальные покиньте мою Твердыню.

Пташка прыснула смехом и поспешила удалиться. Вслед за ней вышли остальные.

***

Свадебная церемония Аполлона Круговсского и Агафьи Каразинсской пышно гремит на весь город во Дворце Корпорации, который когда-то был многоуровневым кинотеатром. Здание пестрит голограммами и неоновыми вывесками с изображением молодоженов. Бесконечное количество белых голубок взлетают в небо, чтобы рассыпаться на пиксели и повторно улететь. Почти также часто подъезжают лимузины с приглашенными гостями, чтобы каждый успел окунуться в ослепляющее море софитов и вспышек фотокамер папарацци и репортеров, устроивших давку за плотной стеной охранников, вставших спасительным тоннелем от дверей лимузинов до дверей Дворца.

Когда из машины выпрыгивают важные персоны, водитель отгоняет лимузин на соседний небоскреб-стоянку и спускается на минус первый этаж в громадный ангар, специально освобожденный для ожидания шоферов. Там установлено несколько диванов и кресел, а телестена транслирует прямой эфир свадьбы. Город опустел, потому что все уселись по своим местам в кинотеатре и по домам в ожидании.

Гости же перетекают в тоннеле из могучих плеч и бицепсов охраны, через три металлические рамки, выполненные в виде райских врат с амурчиками и купидончиками по бокам, через процедуру проверки ручным детектором по самым интимным местам, дабы никто ничего не пронес запретного и опасного.

Вынырнув первым из лимузина, Марк Сенпек, переодетый и с фальшивым лицом Абрама Штолина, подал руку, вежливо помогая Пташке, также переодетой и с фальшлицом Апроксинарии Д’Аршировой. Они улыбаются и привычно машут руками приветствующей их толпе фотоаппаратов и микрофонов. За вспышками не видно людей. Оба умело играют роль, как будто постоянно притворяются другими.

Вальяжно прогуливаясь надменной походкой Штолина, Сенпек держит Пташку за руку и рассматривает на стенах огромные движущиеся фотографии Аполлона и Агафьи, общие и раздельные, выполненные в стиле киноплакатов прошлого века. Каждый видеоплакат ― насмешка, издевка над прошлым, над запрещенной Художкой. Картинки зациклены. Вот Круговсский на Диком Западе упал на землю, но все-таки успевает выстрелить в бандита, попав ему точно в лоб. Сам же лжековбой выжил благодаря удаче, ― пуля грабителя денежных поездов и банков угодила ему прямиком в шерифскую звезду на сердце. Где-то на фоне к нему бежит, крича от страха, Каразинсская. На другом плакате оба брачующихся в космических скафандрах летают в открытом космосе, пытаясь спастись от череды метеорных осколков, расстреливающих их корабль. Почти у самого входа в зал висит плакат в стиле старого нуарного детектива. Круговсский в сером плаще и черной фетровой шляпе чрезмерно сурово смотрит куда-то за спину соблазнительной роковой красотке Агафье, к которой пристает набравшийся дешевого скотча завсегдатай бара «У Билли». Только что произошла боевая сцена, никчемный пьяница повержен, лежит с разбитой губой и сломанным носом в луже собственной мочи, а вывеска, которая мерцала над барной стойкой, упала, сложившись в «УБилли».

Рассматривая видеоплакаты, Марк испытывает дежавю, которое, впрочем, быстро сменяется воспоминанием о будущем, которое он посетил. В этом кинотеатре он сражался с армией дворецких-роботов в сто двадцать девятом году.

«Хочукурить», нервно думает Сенпек.

Заняв места в зрительном зале, Марк и Пташка часто глубоко дышат, чтобы успокоиться, и держатся за руки. Полдюжины видеокамер транслирует шоу-свадьбу на тысячу телеканалов. Сотни камер висят под потолком. Операторы одеты в черное с ног до головы, чтобы слиться с окружением.

Сенпек приподнимается и осматривает уровни и ложи зала, вглядывается в лица тысячи гостей. Наконец, находит Клыка и Элиз, согласившуюся участвовать, переодетых в семейство Канарейских. Фальшивый глаз Льва Ивановича подмигивает им тремя рядами выше.

– Ты все записываешь? ― тихо спрашивает Марк.

– Каждую секунду, ― отвечает Казимир в своей Твердыне, усердно всматриваясь в телестену, разделенную на четыре изображения ― картинки из «глаз» поддельных гостей.

***

Бракосочетание устроено в стиле старомодной кинопремии. Ведущий церемонии Рафаэль де Ениссто выходит в дергающемся танце под современные отечественные биты разрешенной поп-группы «Витаминный коктейль», устроившейся на постаменте в углу сцены. Он облачен в костюм-тройку в расцветках униформы инспекторов КВ, плюс солдатская строевая О-форма, плюс частично тога эпикурейцев заседателей Дома управленцев-вольнодумцев. Его новый по случаю свадьбы парик выполнен в виде разноцветного аллонжа. Голос переливается весельем и задором, посмотрите на меня, на окружающих, смех, да и только, всё пародия и фарс, комедия запрещенного, но сегодня-то можно, как бы Главный женится.

Рафаэль приветствует всех! Ему вернули белоснежные виниры на вечер.

– У нас плотная программа на сегодня, дамы и господа! Драгоценный Верховноглавный Аполлон Зевсович Круговсский передавал наказ всем веселиться и наслаждаться представлением! Ух! Н-а-а-а-а-а-а-а-чинаем!

Свет гаснет, и начинается показ нового документального кинофильма о производстве соков и выращивании фруктов «Джу&Фру». Показываются кадры с тюрем-заводов, огромные поля фруктовых садов. Звук отсутствует, всё, как в начале эпохи кино, сопровождается живой музыкой, веселой, в исполнении той же группы на сцене. Диалоги и пояснения показаны интертитрами. Слева и справа от кинополотна мерцают таблички с надписью «Смех», «Хохот», «Аплодисменты», «Разочарование», «Удивление» и прочее и прочее, которые ярко загораются в нужные моменты документалки, чтобы зрители успевали реагировать, как и когда надо.

«Только бы не перепутать!» ― тихо шепчет сосед Марка слева, ― потеющий мужчина под пятьдесят, смутно знакомый, но, вероятно, это из-за его лица, о котором обычно говорят, что оно среднестатистическое, такое, как бы, обычное, похожее на все лица мужчин за сорок. И посмотрев на мужчину, Сенпек тоже подспудно боится оплошать и привлечь тем самым внимание. Его нервозность набирает обороты, когда появляются кадры тюрьмы «Сизиффус», но явно до его заключения, до массового побега. Словно почувствовав его беспокойство, Пташка сильнее сжала ему руку и положила другую ладонь на локоть.

Через час и девять минут документальный фильм заканчивается. Вновь на свет выбегает Рафаэль, явно с одышкой.

– А наш вечер только вступает в силу! И-и-и-и-и-ха-а-а-а-а! ― поверх его парика надета ковбойская шляпа, а вместо брюк ― нечто похожее на штаны для верховой езды. ― Встречайте! Наша робо-труппа «Винтики»!

На сцене галопом появляются новенькие роботы-дворецкие с лицами Макара. На них пестрые пышные платья, женские парики. Ухватившись, десять роботов танцуют канкан. Энергично кидают свои железные ноги, покрытые кожей и синтплотью, типа синтмяса, открывают металлические «телеса», поднимая подол платья. Синхронно садятся на шпагат.

Марк замечает, что некоторые гости начинают шевелиться в такт танца, а некоторые лишь на секунду сморщившись, вновь растянули на лицах улыбку, ту необходимую спасительную от тюрьмы улыбку, что так требует мигающая табличка. И чтобы не выдать себя и «супругу», Марк старательно улыбается со всеми, наблюдая вакханалию.

Танец роботов заканчивается под бурные аплодисменты, и все чувствуют какое-то умиротворение, но вместе с тем ощущают неимоверную духоту, дурманящую, от которой кружится голова. И словно организаторы понимают всех и каждого без слов, нажимают невидимые зрителям кнопки, и в далеком, разрисованном картинами с изображением сцен из жизни Круговсского, потолке открываются вентиляционные и фильтрационные люки, впуская свежий ночной воздух в духовку кинотеатра. Приглашенные гости дышат громко и глубоко в унисон едиными легкими, которые будто соединены, образуя два гигантских дыхательных органа. Кто-то рискует закурить, но наглеца быстро скручивают и выводят из зала, и мимолетно Марк узнает в бесстыднике Елисея Фельцер-Конева.

– А вы знали, что наш любимый Верховноглавный еще и талантливый сатирик? Как всем хорошо известно, всё проявление художественного у нас под запретом, и поэтому Аполлон Зевсович, дабы развеселить вас всех, создал серию картин в разных стилях, как это раньше говорилось, вроде «как художник видит». Ну, вы поняли, те самые бессмысленные картинки, на которых непонятно что именно изображено, порожденные не талантом, но бесталанностью, отсутствием вкуса и даже намека на оный. Наш дорогой Верховноглавный доказал, что такую писанину красками может сделать каждый! Внимание ― серия картин «Надменность»!

Полумрак кинозала наполняется голографическими плясками, часто сменяющимися световыми лучами разной расцветки, образуя попеременно радугу. Механический томный голос, синтезируемый для реклам-голограмм, мягко приглашает «увидеть потрясающие творения кисти единственного оставшегося настоящего художника». Освещение резко гаснет, оставив подсветку только на сцене, на которой чудесным образом неожиданно появилась дюжина картин разного размера. Они полностью заполнили собой сцену и закрыли кинополотно. Постепенно в динамиках нарастает инструментальная музыка, та, что призвана выдавить из глаз слезы обожания и божественного просвещения, ощущения вмешательства свыше, и она проникает в голову, в сердце, ― если вы не черствый человек, ― наполняет спокойствием и заставляет восхищаться «талантом» Круговсского.

Марк Сенпек не моргает и усиленно выказывает немое обожание, как предписывает табличка. На двух телестенах в приближенном формате дублируются картины Аполлона. Сосед рядом утробно вздыхает, искренне наслаждаясь художественным талантом Верховноглавного. И, когда Марк посмотрел на этого мужчину слева, то вместо «обычного лица» появилась светящаяся голограмма пиксельной девушки. Она подмигнула ему, а потом мерцающим пальцем указала на подлокотник его кресла, и там тихо-тихо, дабы не нарушить таинства представления, открылась ниша, на выдвигающейся подставке высунулась небольшая картонная упаковка джуфрушного апельсинового сока с уже воткнутой трубочкой, только осталось выпить все без остатка. Марк заметил, что упаковки сока появились в каждом подлокотнике, и у Пташки тоже. И все принялись усиленно пить, втягивать через коктейльную трубочку свежий сок с явной добавкой годжолоина. Сок оказался привычно приторно сладким. Почти сразу закружилась голова, а в глазах вспыхнули «звезды».

Девушка-голограмма присела к нему на колени, прислонившись своей искрящейся «щекой» к его щеке, наполнив статическим электричеством. Марк увидел, что рядом с Пташкой уселся голограмма-парень и усиленно разминает ей плечи, словно перед боем, обнимает и целует. Сенпек пышет счастьем, настоящим горячим, и почти уверен, что вновь видит будущее. Но теперь оно иное. Теперь не бывает плохой погоды или несчастных людей, ведь каждый улыбается, не переставая, и каждый день пьет Радость, и соки, и ест фрукты, а потом служит тем незаменимым шурупом в общем большом механизме под названием Жизнь. А кто крутит колесо? Каждый важен для Города О, для Аполлона Круговсского. А еще ― теперь ни о чем не нужно думать. Всё решат за тебя.

«Это ли не счастье?!» ― кричит толпа в зале.

Все вдруг синхронно моргают глазами, часто-часто, потом трут их, чешут по-детски кулачками, будто прогоняя сонливость, такую ненужную сейчас, потому что начинается самое интересное. Зевнув одновременно большим зевком в тысячу ртов, каждый зритель замирает.

С потолка, из-под волнистой гардины спускается Аполлон Круговсский. На нем необычный костюм, больше похожий на королевский наряд двухвековой давности. И парик, он тоже надел аллонж. Верховноглавный опускается медленно, словно парит, и не видно тросов, веревок, чего-то, что поддерживало бы его на высоте в несколько метров. Это ли не доказательство? Музыка подчеркивает его высокое родство. Круговсский плавно приземляется в неожиданно появившееся из пустоты и тьмы массивное кресло на помосте. Трон усеян алмазами и золотом, блестит ярче виниров Рафаэля.

Все прожекторы в этот момент направлены в пространство рядом с троном. В перекрестье лучей появляется сиреневая голографическая дымка. Вьются облачка, пульсируют тучки. Но вот дым преображается в волнующееся море, бурные воды пенятся, и из этой пиксельной «пены» выходит полуголая девушка. Она стоит изящной спиной к зрителям, а лицо скрыто испаряющимся дымом. Ее нагота тоже пульсирует, меняет цвет, и становится понятно, что это ненастоящая голая спина. Сквозь нее просачиваются лучики, появляется легкий розоватый материал, и перед гостями также на троне появляется Агафья Каразинсская. Все таблички горят «Аплодисментами», и кинотеатр пучит овациями брачующимся.

– Теперь мое имя Афродита! ― кричит бывшая Агафья.

– Дамы и господа, дорогие телезрители, это что-то невозможное! ― охает и ахает тронутый до глубины души открывшейся красотой Рафаэль. ― Посмотрите! Это ли не чудо, боже! Где вы увидите еще такую же красивую, восхитительную, божественную Первую Жену?!

Аплодисменты не смолкают. А когда загорается табличка «Овации стоя», все подскакивают в креслах, спеша первым показать свое послушание, то есть, восхищение.

– Отличные новости еще не закончились, дорогие друзья, уже совсем скоро, через несколько секунд вы всё узнаете! ― Рафаэль игриво включил свой смартфон, показывая, чтобы все последовали его примеру.

На телестенах начинается обратный отсчет.

– Три… два…, ― диктует де Ениссто.

Тысяча смартфонов в кинозале одновременно пискнули поступившим сообщением. Марк смотрит в телефон Абрама Штолина и не верит глазам.

Новый Закон.

– Теперь у нас монархия! ― кричит Рафаэль.

– Эт чоо значит? ― наигранно недоумевает Агафья-Афродита. ― Я теперь королева? Йо-ох-у-у-у-у-у-у!

– Еще нет, несравненная Афродита, но вот уже скоро, ― умиляется Рафаэль. ― Регистратор, на сцену!

Из-за кулис выходит высокий седовласый мужчина в парике и старомодном наряде, всё, как и запланировано Рафаэлем. Он держит массивную пыльную книгу.

– Это Древо Королей, ― хрипло говорит Регистратор. ― Сюда вписаны имена нашего нового государя и его жены.

Выбегают помощники, надевают короны на головы Аполлона и Агафьи-Афродиты. Регистратор шипит из двухлитровой пластиковой бутылки пульверизатором на обоих, окропляя соком их союз, и громогласно объявляет их мужем и женой, королем и королевой.

Вновь кинозал трещит аплодисментами. Потолок здания разделяется на множество ячеек, которые скрываются одна в другой, соседней, полностью убирая крышу. Из стоявших на верхних рядах пушек и из острых верхушек королевских тронов со свистом вылетает очередь фейерверков и хлопушек. В ночном небе расползаются и взрываются звезды.

Начинается Гимн Партии на мотив старой детской песенки.

Фрукты и соки,

Радость внутри,

Мы не одиноки

В начале новой зари.