Текст книги "Вселенная Марка Сенпека. Роман"

Хор не смолкает, пока не заканчивается салют. И словно так было запланировано, едва стихает последнее эхо шутихи, начинается ливень.

– Дамы и господа под занавес нашего праздника, спешу рассказать кое-что интересное. Как и было обещано, прямо тут, уже совсем скоро будет казнена последняя любительница Художки. А сейчас…

– Всем плясать! ― командует Аполлон, отобрав микрофон у Рафаэля. Видно, что новоиспеченный король слегка пьян.

Только гости успевают встать, как кресла быстро складываются и исчезают в раскрывшихся под ними нишах в полу. «Витаминный коктейль» бренчит и стучит, не всегда попадая в ноты. Дождь заливает кинозал. Движения танцующих очень похожи на канкан. Каждый дрыгается, бросает неожиданно руку или ногу вверх, сбивая ближайших гостей, имитирует поднятый подол платья. Марк и Пташка с трудом протискиваются и находят Клыка и Элиз. Четыре вагона их крепко сцепленного поезда пыхтят в направлении сцены и короля.

Рафаэль бешено мотает головой, пытаясь угадать такт музыки. Его парик сместился чуть наискосок, укрыв половину лица. Он держит микрофон, подобно рок-звезде. Вокруг королевской семьи танцуют охранники и товарки.

– Рафаэль! ― зовет его Марк. ― Рафаэль!

Устроитель свадеб вздрагивает и словно просыпается. Он смотрит на Марка, на остальных, а потом осторожно подходит к Аполлону. Он обращается к нему, указывая на четверку. И хотя слов не разобрать, и никто из них не умеет читать по губам, они заранее обговорили то, что Рафаэль должен сказать Круговсскому. Они пришли говорить о фильме. О новом документальном кино о жизни и работе Аполлона Зевсовича. Штолин автор, Канарейский будет режиссером. На лице короля появляется широкая улыбка, и он манит четверых за собой. Рафаэль кивает ему в такт.

***

«Почему на церемонии не появился Зевс Круговсский?» ― думает Марк, следуя в плотном строе за Рафаэлем и несколькими охранниками.

Позади еще слышен чрезмерно веселый и визгливый смех Агафьи-Афродиты. Она хвалится подружкам огромным алмазом на обручальном кольце, которое так сильно сдавило ей кожу, что белесый палец посинел.

Их отряд следует за королем в узких коридорах и потайных тоннелях, которыми пронизан кинотеатр. Несколько раз они спускаются на пару этажей, потом поднимаются на шесть пролетов мраморной лестницы, стиснутой в шестиугольной шахте. Небольшая деревянная дверь впускает их в коморку со швабрами и ведрами, стеллажом с моющими средствами и разнообразной коллекцией половых тряпок. Аполлон нахмурил лоб и собрал губы в тугой узел отвращения увиденного, но все же скомандовал вперед, заткнув нос пальцами. Охранник, заполнив собой коморку, протиснулся к противоположной стене и нажал один из кирпичей. Со скрипом и шуршанием стена сползла вниз, открыв тайный кабинет короля. Там за рабочим столом сидит Зевс Круговсский и как будто что-то пишет в свой ежедневник. И отец короля даже вроде и не замечает набившуюся в комнату ораву. Когда все, наконец, расселись по нескольким диванам и креслам, выставленным, аккурат, полукругом рядом с массивным рабочим столом, стена-дверь подтянулась обратно. Из прорези еще доносились отголоски шумного веселья внизу.

– Так с чего бы начать рассказ о моей незаурядной личности, кхе-кхе, ха-ха…? ― начал Аполлон, присев в кресло за столом, прогнав отца, который молчаливо послушно остался стоять рядом.

Он тут же осекся, потому что в кабинете из других потайных ходов появились Городинн, Висс, дворецкий-робот Макар, Гутеннборг Всеволодович и несколько бойцов Резисто. У всех в руках лазерверы или энергопушки, направленные на слишком многочисленную свиту охранников. Рафаэль завизжал и уронил микрофон, который почему-то унес с собой.

По счастливой случайности, королевский кабинет оказался достаточно просторным, чтобы вместить каждого, так еще и место осталось, чтобы все стояли или сидели поодаль друг от друга и могли направлять оружие, полностью вытянув руку. Все скинули фальшивые лица, кроме Марка, пыхтя от жары. Почему-то только сейчас он заметил огромное панорамное окно на три стены, стекло которого перешло из тонированного режима в обычный, пропуская свет городских бликов и звезд.

– Какого черта вы себе позволяете?! Кто такие? ― закричал Круговсский, когда охранники послушно подняли руки и бросили пушки. ― Ээээй! Челядь! Я царь! Цааарь! Безмозглые отродья! На кол посажу!

– Помолчите, сударь! ― вскипел Гутеннборг Всеволодович.

Аполлон не затих, продолжая плеваться и угрожать:

– Надеюсь, с вас сняли уже мерки? Гробы заказали, ничтожества? Хотя, какие гробы, расчленю и свалю в помойную яму…!

В этот момент самый тихий и спокойный из всех Виссарион Висс медленно подошел к Аполлону и наотмашь влепил несколько пощечин, слева и справа, пока новоназванный король не упал на пол. От неожиданности тот схватился руками за щеки.

– Ты должен был уже догадаться, зачем мы тут, ― говорит Марк, снимая фальшлицо. ― Где Марина?

– Марк Родионович Сенпек, ― медленно проговорил Круговсский. Его голос спустился на октаву и захрипел. На лбу проступили морщины, которых не было. Аполлон как будто выпрямился и вырос на несколько сантиметров, встав почти вровень с Марком. ― Прибежал спасать возлюбленную, прямо рыцарь. И в который раз?

Марк едва удержался, чтобы спросить, что это значит. Он почувствовал себя глупцом, или, словно его обманули.

– Мы с тобой не впервые играем эти роли, ― продолжал Аполлон. ― И ты все время забываешь, и все заново, крутится, мы возвращаемся на свои места и надеваем маски, фальшивые лица, а ты бродишь, ищешь Марину, обретаешь и теряешь вновь. А я забираю ее у тебя. Человек с моим лицом отнял ее.

Марку кажется, что он падает в глубокую нору, потому что темнота вокруг сгустилась, а звезд почти не было видно. Может он участвует в спектакле?

– Я покажу свое лицо, если ты покажешь свое, ― ядовито захихикал Аполлон, а Марк подумал, что уже где-то слышал это.

И король все улыбается и улыбается, и вот давит на сенсорную кнопку за ухом, и бросает пластик фальшлица в ноги Марку. Под маской Аполлона Круговсского оказался человек с лицом Роберта Буганова.

– Ты же умер!

Гул из зрительного зала усилился, переходя в низкий вой, так что всем пришлось закрыть уши, хотя, нет, не всем, только ему, Марку. А еще затрясся пол, и стены завибрировали волнами, осыпаясь и крошась. Темное небо за панорамными окнами покрылось трещинами, светящимися ярким голубым излучением. Морщины на лице вселенной.

Сенпек упал на колени, потому что гул усиливался и усиливался. А все вокруг вдруг тоже сняли маски, обнажив истинные лица. Вместо Зевса Круговсского ― отец Марка, Родион Сенпек. Гутеннборг оказался Старшим дедушкой, Пташка превратилась в Марину. Рядом с Марком появляются его умершие родственники. Неужели они прятались все это время?! Но почти все они мертвы. Он видел их раскрашенные посмертно серые лица. Он кидал землю на крышки их гробов. А теперь они стоят тут, улыбаются так умиротворенно, понимающе. Но вот их кожа покрывается светящимися трещинами, как и небо. Яркий свет льется изнутри, а их тела ― пустышка, оболочка ― рассыпаются на миллионы песчинок.

Голубое излучение заполняет все пространство. Марк щурится, пытается унять дрожь, закрыться от непрекращающегося гула. А потом все исчезает, и он оказывается в темноте, а вдалеке звезды ― сближаются, сталкиваются, рождаются новые, озаряя тьму, и в итоге появляется образ, такой знакомый, это лицо его матери. Матушка Сенпек тоже умиротворенно улыбается.

– Ты должен все вспомнить, сын! ― говорит она.

Невидимая рука втягивает Марка Сенпека вглубь темноты.

Глава 20. Тайна Марка Сенпека

Марк Сенпек родился ранним вечером в полнолуние. За окном догорал фитиль июля нулевого года. По старой семейной традиции роды принимала Старуха-повитуха прямо на семейном ложе Сенпеков. Там же она принимала и Родиона Сенпека больше двадцати лет назад.

Квартира семейства кажется огромной. Тут множество коридорчиков, смежных кладовых и каждый раз можно подумать, что комнаты меняют свое положение. Их больше, чем три, как запомнил Марк. Это коммунальная квартира, в ней проживает три семьи: Сенпеки, Бугановы и Кепнесы. И все дружат несколько поколений, словно, когда-то переехав в эту квариру, три ветви основали поселок. Теперь село насчитывало больше дюжины человек.

Сенпеки и Кепнесы вот уже несколько десятилетий шутят, что их свела вселенная, потому что их фамилии зеркальны.

Итак, у Сенпеков родился Марк, через несколько месяцев Бугановы пополнились Робертом aka Буга, а через пару лет семья Кепнесов превратилась в трио, когда появилась Марина.

Троица детей неразлучна. Они вместе растут, меняются, живут. Между Мариной и Марком явно видна привязанность, а вскоре появляется любовь, которую, впрочем, их родители не будут вначале воспринимать всерьез. Но так продолжается несколько лет, и уже Марку пятнадцать, а Марине тринадцать, и оба клянуться в истинности своих чувств. Он пишет для нее стихи, посвящает рассказы. Все замечают, что младший Сенпек больше времени проводит в грезах, зачастую забывая о реальности. Он говорит, что путешествует в другие вселенные. Он рассказывает истории, которых не было. Только с Мариной он всегда собран, только с ней он не хочет быть в другом мире. Они неразлучны.

Но вот вскоре Роберт почувствовал отчужденность. Возможно, это была дружеская ревность, и Марк только сейчас понял, что своими чувствами они с Мариной, вероятно, оттолкнули Роба. Все чаще Буганов-младший уходит в другую компанию, ищет новых друзей и новые приключения. Марк еще не говорил Марине и, тем более, родителям, что однажды увидел Бугу в заброшенном отеле на окраине района, там, где асфальт и линии электричества уходили в небольшой лесок. Там, где наркоманы устроили лежанки и матрасы, свалили в кучу пледы и одеяла, обустроив жилье. В тот раз Марк вытащил друга из человеческой клоаки, влепив пару раз кулаком, чтобы отрезвить. Но Буга вскоре вернулся, решив испробовать то, что принесет ему «настоящую радость». Так говорили его новые приятели.

После похорон Роба, его родители уехали, их место заняли чужаки, уместившись впятером в двух комнатах. Наступила черная череда похорон: бубушки и дедушки Марка, соседи, а потом еще отец оставил Марину сиротой. Ее, разумеется, увезла служба опеки, или как они называются. Марк ударил одного из них бадминтонной ракеткой в плечо, пытаясь освободить возлюбленную из ледяных оков его клешней. Той ракеткой, которой через несколько лет ударит отца. И он остался почти один. Калейдоскоп поминок сменялся так быстро и часто, и так часто и быстро выпивал Родион Сенпек, что принял это как должное и превратил в привычку. В ту самую привычку, из-за которой Мамаша Сенпек увезла сына в другой город.

Так на несколько лет Марина и Марк разлучились.

А потом, когда Марк уже станет разведенным, когда будет автором бестселлера, а Марина создаст сеть книжных магазинов, они встретятся вновь. Это будет одна из тех вечеринок, на которой почти никто незнаком друг с другом. Он обойдет широкую линию оккупации из спин натренированных актеров и манекенщиков, чтобы скорее обнять Марину, застигнув ее врасплох, а потом увидеть ее улыбку. И он будет благодарить вселенную, что вновь встретил Марину, и что было время, чтобы им познакомиться заново, вспомнить детство и понять, что чувства так и жили внутри них.

Они поженяться и проживут следующие десять лет вместе, когда случится Это.

***

― Что произошло, Марк? ― раздается голос матери в темноте.

– Я не хочу вспоминать.

– Если не вспомнишь, то застрянешь тут навечно.

–…

– Смелее, сын.

– Мы спорили. Она забеременела, и мы спорили, оставить ли ребенка. Потому что… она была уже не в том возрасте, когда роды могли пройти успешно. Я боялся вновь ее потерять. Ясно?!

– Когда произошло Это?

–…

–…

– Мы были в машине…

***

Марк Сенпек, едва открыв глаза, тут же щурится от слишком яркого белого света. Белизна заполнила все его сознание, проникнув даже за сомкнутые веки. Кто-то незнакомый зовет его. Называет его имя.

– Марк. Марк! Эй, все сюда! Он очнулся!

– Чудо!

– Что?

– Новое Явление, не иначе.

– Шутишь что ли, дура? Петя, возьми крупным планом лицо. Слышь? Вот так, да. Ближе к глазам. Я хочу первой показать, как он открывает глаза.

– Он уже открывал глаза.

– Замолкни и ни писка! Кому проговоришься, шваль, пойдешь на улицу работать. Сейчас официально для всех он впервые открывает глаза после комы, усекла? Я не для того тут ночевала под дверью последний месяц.

С трудом Марк открывает глаза, а яркость мира постепенно тускнеет.

Где Марина?

– Марк Родионович, что вы чувствуете? ― а чувствует он, что что-то шершавое подсунули ему под ноздри. ― Вы помните, что случилось? Где вы находитесь, вам известно?

Он морщится от головной боли, а еще, будто все конечности отекли свинцом, а во рту псарня, не иначе. Чтобы разлепить губы, пришлось потратить почти все силы. Вместо ответа он долго и громогласно выстреливает кашлем заядлого курильщика.

Он в больничной палате. Снежная раскраска. Аппаратура. Койка, окно, занавески. Слева пустое место под еще одну койку. По его правую руку какая-то девчонка стоит возле девственной белизны стены, обиженно надув губы. Как он и предполагал, к его рту едва ли не прилип микрофон, который словно продолжение руки немолодой женщины, державшей его. Ее тускло-серые глаза с примесью цвета тучи впились в его зрачки. В них отражается блеск телекамеры на плече культуриста-оператора, который тоже зачем-то максимально плотно прижался к пациенту.

– Как себя чувствуете, господин Сенпек?

Марк молчит. И его молчание настораживает всех. Наконец-то из тени появляется врач, по крайней мере, таким кажется вошедший человек с бейджем «Юзеф» и в белом же халате с ожерельем стетоскопа. Зачем он ему, неизвестно, ведь рядом и так аппарат пищит равномерным сердцебиением Марка. Но доктор все-таки прикладывает ледяной агрегат к его груди и слушает, потом фонариком проверяет зрачки, несколько секунд думает и выдает:

– Дезориентация, вот и всё!

– Что? ― спрашивает журналистка. ― Он теперь не женщин любит? Или что? А?

– С ним все в порядке. Необходимо время.

– Еще время? Знаете, я уже не молода. У меня каждая минута на счету. А кто будет платить по счету? Я тут первая была. Через полчаса палата заполнится другими репортерами, только слушок прошел.

Она замолкает, и молчат все.

Внезапно сигнал на мониторе громко запищал, а Марк почувствовал сильную боль в груди и голове. Он стиснул зубы, почти закричал, но как-то хрипло и словно неумело. Палата закружилась вокруг него, и все, кто был внутри, постепенно размазались на периферийном зрении, оставив только едва слышимые остатки своего вскрика-испуга, и он снова окунается в темноту.

***

На пустынном перекрестке поперек обочины на боку лежит седан, в его крыло врезался другой автомобиль, внедорожник. Лобовое стекло со стороны пассажира внедорожника зияет черной дырой, и осколки на капоте и тротуаре.

Писатель Марк Сенпек в пиджаке и джинсах выпадает с пассажирского сиденья на мокрый асфальт. Ползет медленно, стараясь не задевать длинными осколками, торчащими из его живота, пористую кожу дороги. Его жена Марина без сознания лежит неподвижно в нескольких метрах. Из ее носа, множества порезов на лице и рваной раны на лбу течет кровь. Правая рука спрятана под ней, левая вывернута и явно поломана. А еще ее длинные черные волосы разбросаны вокруг головы, словно лучики солнца на детском рисунке; пропитаны кровью и водой из лужи. В широких зрачках Марины отражаются созвездия и полная луна.

В седане голова водителя откинута на спинку кресла после удара о надутый пузырь подушки безопасности, и он висит, как марионетка, привязанный ремнями к креслу. Глаза закрыты, но видно, как движется грудь при дыхании. Лицо водителя = лицо Аполлона Круговсского.

Дотянувшись рукой до ладони жены, Марк теряет сознание.

***

Открывая глаза, он уверен, что вновь увидит стерильный белый свет больницы. Но он в середине дороги, чувствует подошвами асфальт, по бокам редкие деревья, сверху в темном небе мелькает сигнал пролетающего самолета, а может быть, это орбитальный спутник. Вдалеке виднеется неровный светящийся горизонт города, он блестит на волнах реки рядом. По крышам домов пробегает мерцающая неоновая точка, это реклама, или просто иллюминация. Она напоминает кривую сердцебинения на мониторе в больнице, где сейчас лежит Марк Сенпек. Но он об этом не думает, даже не помнит.

Тут ветрено. Холодно.

В нескольких шагах от него тоже ровно посреди дороги стоит Аполлон Круговсский. Возможно, это его ненастоящее имя.

– Ты убил мою жену! ― кричит Марк. ― И моего ребенка!

– Нет, это ты виноват! ― отвечает Круговсский.

Зарычав, Марк бросается на Аполлона. От его рыка разносится волна энергии. А еще он замечает плащ за спиной, а на груди у него знак Амейзинмена. Поэтому от удара Аполлон отлетает за деревья и оставляет кратер в земле. Но он не успевает подняться. Сенпек быстро подлетает и снова бьет, вновь и вновь, и после каждого попадания кулаком, лицо Круговсского меняется. Вот он, а потом Буга, Корганиум, и Малуновец, а еще Аполеон Рондо, и многие другие. Едва ли не каждый персонаж Вселенной Марка Сенпека появляется на месте поверженного Круговсского. И, наконец, он видит свое лицо. Оно больше не меняется, но Сенпек бьет и бьет. Разбивает губы, ломает нос, из брови течет кровь, глаз прячется под набухшим кровоподтеком.

Марк не хочет видеть себя.

***

― Ты уверен, что было именно так? ― спрашивает мама.

–…

– И сколько раз ты убивал его?

– Не помню, ― отвечает Марк.

– А в прошлый раз как?

***

Сознание возвращается, когда слышен громкий смех.

Марк в тайном кабинете Круговсского в старом кинотеатре. Внизу слышен шум свадьбы, танцы, веселье и аплодисменты. Тут все остальные: Городинн, Гутеннборг, Пташка, еще сподвижники, поспешно появившиеся из скрытых ниш и потаенных комнат. А охрана Аполлона растеряна, обезоружена. Привели Марину.

Но Круговсский не спешит сдаваться. Откуда-то появляется чудовищно огромная энергопушка, и половина кабинета разлетается в пыль. Гибнут охранники, и погибают многие из отряда Сенпека. Сильный ветер разметает волосы и кирпичную крошку, застревает в появившейся арматуре.

Аполлон толкает отца в разбитое панорамное окно, за которым этажем ниже ждет энерголет. Больше не слышно празднество внизу. Крики разносятся по небу. Оказавшийся первым на ногах, Марк успевает несколько раз выстрелить из лазервера, и один из двигателей взрывается. Горящий энерголет врезается металлическим метеоритом в цилиндр здания парковки напротив. Отбрасывая лоскуты обшивки, обрушивается огненными кусками на тротуар и припаркованные внизу машины. Хлопки взрывов спугивают птиц с деревьев.

Наверху Марк помогает выбраться Марине из-под обломков. Ее лицо полностью покрыто побелкой и пылью, еще видны ссадины, из глубокого пореза под линией роста волос вытекла струйка крови, которую он пытается чем-то закрыть. Но Марина тянет его за собой, на лестницу, вниз, наплюй, это просто царапина.

В кинотеатре хаотично бегают гости, с разных сторон до них долетает визг, и кто-то умоляет помочь, вытащить из-под кресла, он застрял, и больше нет тех благопристойных, красиво одетых людей, а только бегающие в страхе мужчины и женщины, чья толпа заткнула вращающиеся двери, будто пробка в бутылке. Еще есть черный выход, о котором, вероятно, не всем известно, но Марк узнал о нем при подготовке к своей, если можно сказать, миссии.

Улицы непривычно черны, неоновые всплески и голограммы сгорели от перепада напряжения, выключены, потому что взрывами повредились провода. И только костер от энерголета освещает ближайшие несколько кварталов.

Марк и Марина спешат, хотят убедиться, проверить, что Аполлон мертв. И там внутри, правда, виднеются горящие человеческие тела. Вот только их двое, один пилот, видимо, и Марк не сразу замечает, что кого-то не хватает. Когда он слышит выстрел, то стреляет в ответ, и тогда из темного угла дома появляется Круговсский, прижимая ладонь к животу, а между пальцами сочится багрянец крови. А лицо его такое осунувшееся, в миг ставшее изможденным, но при этом на нем только удивление, будто Аполлон намеревался жить вечно. Он падает замертво возле энерголета.

И вот Марк чувствует, как тяжесть всего давлевшего над ним исчезает. В этот момент он осознает, что желание убить Круговсского было с ним давно, но он не помнил причину, и он делает это вновь и вновь, а потом всегда случается следующее. Он оборачивается и видит, что Марина неподвижно лежит на асфальте. Ее волосы растрепаны вокруг головы, пропитаны кровью и ливнем. А все потому, что выстрел Круговсского попал ей в голову.

Деревья шелестят на ветру, почти заглушают сирены полицейских дронов над головой. Лучи прожекторов светят сверху, поймав в яркий конус Сенпека. Марк сидит на дороге, а на его коленях безвольно лежит Марина, и снова ее глаза безжизненно смотрят в небо.

***

― Тебе нужно прервать этот круг, сынок, ― слышится голос Матушки Сенпек.

– Я не могу, мама. Я хочу ее найти. Она там, я знаю. И она жива.

– Ты уверен, что ищешь правильно?

–…

***

Марк Сенпек полусидит-полулежит на жестком матрасе дешевой скрипучей кровати в не менее дешевом скрипучем номере сорок три отеля «БараЛока». Четвертый этаж слишком узкого и высокого здания гостиницы. Очень быстро наступила осень, хотя только вчера было жаркое лето.

На тумбочке смирно покоится пара тюбиков годжолоина, гипноспрей, какие-то шприцы с мутной серой жидкостью, зубной порошок, а из опрокинутой бутылки виски стекает последняя капля на фальшивое дерево паркета. Его старый плащ, который когда-то принадлежал Старшему дедушке, послушно ждет на спинке кресла, проветривается сквозняком из открытого окна и купается в неоновом свете зависшей рекламы никотиновой жвачки.

Привычные звуки города за окном как будто пытаются доказать, что ничего не изменилось, все продолжают жить как раньше. И хотя все, что было запрещено, вернулось, все вокруг Марка утратило цвет. Он знает, что голограммы и неоновые всплески переливаются разными красками. Знает, что его глаза светятся голубоватым излучением, которое не исчезает и не тускнеет. А еще он помнит, что глаза Марины были карими. Но теперь город, люди, пространство и время стали черно-белыми с примесью серого. И когда он подумал об этом, на улицы привычно хлынул ливень, и Сенпек был уверен, что тот продлится чересчур долго для обыденной жизни. Он закурил, хотя заметил это только, когда почувствовал жар на пальцах, а комната наполнилась витиеватым дымом.

На его коленях лежит древняя пишущая машинка, отрытая на складе вновь открывшегося магазина винтажа, а по кровати раскинуты листы только что переписанной «Радуги Мальбоны». На несколько часов он смог отвлечься от мыслей о Марине. Отодвинуть на дальнюю полку памяти ее лицо под дождем, открытые безжизненные глаза, и волосы… волосы, раскинутые по тротуару. Они не успели попрощаться.

Его оправдали, сказав, что была самооборона, его оправдали, увидев записи, сделанные с фальшивых лиц на свадьбе, но он не попал на ее похороны. Он прожил в ее квартире ровно два дня. Но, как и предполагал, все внутри напоминало о Марине и ее смерти.

Лишенный своего дома и наследия, Марк Сенпек несколько недель бродил по друзьям, пока не понял, что ему нужно одиночество, он жаждет тишины и уединения. Виктор Корок пригласил его пожить в свою возвращенную квартиру, и они даже провели шумный вечер в компании виски и слишком малого количества закуски, вспоминая «былое», пару раз всплакнув и пообещав не терять связи, «обещай, Марчик, навещать меня не реже раза в неделю». Почему-то только теперь Корок признался, что подкинул ему в почтовый ящик его старый сборник и записку с адресом. Тайный рынок. За прошедшие месяцы, пережив изгнание и существование на улицах, Виктор постарел сильнее и выглядел совсем сдавшим стариком, который теперь уже далек от вечеринок и клише-блондинок. Он сказал, что хочет написать биографию Марины, а Марк был непротив, и сказал: «Я расскажу тебе все, что помню и знаю о ней. Она была скрытной».

Пожалуй, все выжившие предложили ему кров. Правительство обещало новую квартиру взамен разрушенного жилья. Права его были восстановлены. Живи, Марк, сколько хочешь, и пиши!

Перечитав рассказ, он подумал, что лучше было напечатать его в компьютере. Он захотел поделиться им с миром. Полученной компенсации за «политрепрессии», как были названы мучения Марка и других богемщиков, по его расчетам хватит еще на пару месяцев. Впрочем, привычно смотреть в будущее, Сенпек перестал давно.

Через месяц он по-прежнему в этом номере в окружении исписанных листов. Когда он перечитывает, ему кажется, что листы кровоточат. За этот месяц появилось новое издательство, пока что единственное. «Печатный дом Е. А. А.», и что означает аббревиатура (?), все спрашивают, но пока что никто не знает, может быть, кроме владельца.

Дописав роман, он почувствовал, будто что-то отрезал от себя и положил в конверт. Пустота гулко отзывалась внутри, резонируя вместе с кинескопом древнего телевизора, заменившего телестену в номере. Там рекламировали новые выборы, предлагали жирную пищу, уговаривали тратить больше джуттсов, оставшихся в обиходе. Марк выключил звук, переговорил с издательством насчет гонорара за роман, а потом долгое время смотрел невидящим взглядом в окно. Казалось, начинается новая жизнь. Даже как будто появились цвета и краски. Иногда появлялось солнце. Свечение из его глаз разгоняло мрак гостиничного номера. На него стали чаще оглядываться, удивленно смотреть в его словно ненастоящие глаза. «Перестаньте светить фонариком нам в окна!» ― просили его жильцы дома напротив, выловив как-то на улице.

Однажды он заметил, что в его голове постоянно слышится гул, непрекращающийся, нарастающий, и Сенпек не помнил, когда тот появился и, главное, из-за чего. Но потом гул разросся, и были слышны слова. И он снова узнал наречие Звездного Народа. Голос Матушки Сенпек. Он сразу же взял карандаш. Записал, как слышит. Потом увидел каракули на бумаге. Когда-то они были непонятными символами, но теперь он понимал каждую букву, фразу. «Впереди ждет новая жизнь, ― говорит она, ― выйди из круга».

Он зарядил в пишмашинку чистый лист. Он печатал и печатал одно слово.

Марина. Марина. Марина. Марина. Марина. Марина. Марина.

С каждой буквой глаза загорались ярче. Машинка вскоре защелкала. Нужно поменять лист. Марк замер, не услышав чужих голосов. Но теперь он знал, что нужно сделать. В машинке появился новый лист бумаги.

***

― И этот?

– Ага. Не жилец.

– Так это Он?

– Ага.

– А это его жена? С ней чё?

– Пролетела метров двадцать.

– Жесть.

–…

– И она была беременна?

– Угу.

– Боже!

–…

– Как романтично. У них имена на одну букву начинаются.

– Угу.

– И чё теперь?

– Сегодня отключат обоих.

– Вот блин.

– Не расстраивайся, крошка. Я же привел тебя, чтобы чутка обновить наши чувства.

– В больницу? Ты дурак?

– Ну, близость смерти, знаешь. И тэ дэ.

–…

– Ну и типа это твой любимый писатель. Был.

–…

–…

– У него, чё, глаза светятся?