Текст книги "Бажов"

Глава первая
Быль и небыль про маму

Историю о том, как Паша Бажов в десять лет «по ошибке» выучил томик стихов Пушкина, знают немногие. Так же как и то, что история о Коковане и Дарёнке в сказе «Серебряное копытце» вполне могла быть списана Бажовым с судьбы собственной мамы. И история эта невероятно интересная.

Биография мамы Павла Бажова Августы Стефановны (или Степановны – тут могут быть варианты) для стороннего человека выглядит малоизученной. По одной из версий, Августина Стефановна – из переселённых на Урал польских крестьян, но это предположение появилось, пожалуй, из-за экзотического отчества Августы. Однако Августа, скорее всего, русская и родилась в деревне Куликовской Камышловского уезда[55]55
  Бажовская энциклопедия / Ред. – сост. В. В. Блажес, М. А. Литовская. Екатеринбург: Сократ, 2014. С. 348.


[Закрыть]. Случилось это в год отмены в России крепостного права, в 1861-м. Отцом Августы был крестьянин Стефан (Степан) Терентьевич Осинцев. Рассказывая о нём, ряд источников как раз и намекает на его якобы польское происхождение (отсюда, мол, и не совсем русское имя дочери, хотя, имя для того времени более чем распространённое, да и фамилия Осинцев на польскую ну никак не тянет)… После ранней смерти родителей (что именно случилось, информации опять-таки нет) Августа оказалась в Сысерти. Сироту вырастил совершенно посторонний человек, «заречный дед Филарет», как в своих воспоминаниях рассказывал Павел Петрович. Филарет жил один и забрал Августу, побиравшуюся у разных людей, к себе. Августа Стефановна рассказывала сыну Паше, что дедушка забрал её к себе вместе с приблудной кошкой, вместе с которой она ходила по домам. Отогрел, накормил, растил как собственную внучку. Возможно, именно так и родился сюжет прекрасного «Серебряного копытца» с дедом Кокованей и Дарёнкой в главных ролях. Что касается имён персонажей, то они более чем условны. Да, «коковать» – это старинное слово. А ведь и вправду, даже сейчас говорят: «куковать» – значит, быть одному, горе мыкать. Впрочем, есть и другой вариант: «Коко (в старорусском языке крёстный – „кока“) Ваня» – то есть, дед Иван был Дарёнке крёстным.

Возможно, что сказка была только сказкой, а на деле история выглядела не так волшебно. Валентина Александровна Бажова запомнила историю маленькой Августы по-другому: «Мать Павла Петровича Августа Степановна жила с нами. Она рассказывала мне о своей тяжёлой юности. Девочкой-сиротой она попала в большую многодетную семью отчима, где на неё взвалили всю чёрную работу по дому, уход за скотиной»[56]56
  Бажова В. А. О муже // Мастер, мудрец, сказочник. С. 7.


[Закрыть]. И сам Павел Петрович в своих биографических историях отмечает, что его мама недолюбливала отчима, чем косвенно свидетельствует не в пользу романтической версии происхождения сказа о Серебряном копытце.

Возможно, когда-нибудь мы узнаем, какая из двух историй настоящая. Мне, конечно, хочется верить в сказочную, особенно потому, что хорошо известно – дед Филарет воспринимался Пашей как настоящий родственник, настолько тёплыми были их отношения. Маленький Паша часто гостил у заречного деда, этот дедушка нередко и сам захаживал к Бажовым. Судя по воспоминаниям самого Бажова, именно с ним маленький Паша занимался мужским деревенским трудом, ходил в лес по грибы, рыбачил, переправлялся на лодке на другой берег пруда – там были места куда ягоднее, чем по эту сторону: нехоженые, почти дикие. Причём Павел называл неродного деда не иначе как «мой милый дедушка Филат Иваныч»[57]57
  Бажов П. П. Сочинения: В 3 т. М., 1986. Т. 3. С. 319–326.


[Закрыть], а это, согласитесь, говорит о многом.

«А мой любимый дедушка жил вот здесь, за рекой, недалеко отсюда. Он был забавный человек и выдумщик, вот уж кто знал и лес, и завод, и посёлок как свои пять пальцев! Многие заветные места ещё он мне показал. И руки у него были золотые. Радостно было смотреть, когда брался за что-нибудь. Всё у него выходило ладно да красиво. И часы починить, и побывальщину рассказать – на всё был мастер. Только не мог долго одним чем-нибудь заниматься, скучно ему было. Потому и семья жила бедно»[58]58
  Там же. С. 319–326.


[Закрыть].

В 1878 году (то есть в 17 лет) Августа вышла замуж за двадцатилетнего сысертского рабочего Петра Бажева. Уже через год у них родился сын Павел, их единственный ребёнок. Августа днями занималась домашним хозяйством, а по вечерам вывязывала на заказ для жён заводского начальства кружева и ажурные чулки – заводские барыни находили, что машинные кружева и чулки слишком грубы против «сверлихиной» работы («Сверло» – уличное прозвище отца Павла Бажова. – А. Ф.)[59]59
  Там же. С. 7.


[Закрыть]. Кружевоплетению Августа научилась ещё в малолетстве, в мастерской, куда её определила приёмная семья, и впоследствии это стало большим подспорьем, особенно в беспросветно голодные годы.

А как же отношения с сыном, спросите вы? Удивительно, но, похоже, мама была в семье самым строгим воспитателем. Вот вам маленькие отрывки домашних разговоров – Бажов в автобиографической повести так описывает семейное утро:

«Утром, когда пили чай, пришёл отец. Пришёл усталый, но весёлый и чем-то довольный. Сел рядом со мной, придвинул к себе:

– Ну, как, рыболов, дела-то? Много наловил?

Я готов был сейчас же бежать на погребицу за рыбой, но отец остановил, а бабушка сказала:

– Сейчас ушку варить станем. Страсть хорошая рыбка! Окуньки больше.

– Ты лучше спроси, в котором он часу домой пришёл, – вмешалась мама.

– Опоздал, видно? Насыпала, поди, мать-то, а? Она, брат, смотри!

– Вот и пристрожи у нас! Бабушка – потаковщица, отец – хуже того.

– Вишь, вишь, какая сердитая! – подмигнул мне отец. – Гляди у меня, слушайся! Я вон небось всегда слушаюсь. Как гудок с работы – я и домой, и уходить никуда неохота»[60]60
  Там же. С. 107.


[Закрыть].

И вот что ещё особенно важно – она, мать, была опорой отца в судьбоносном для Павла решении отправить сына учиться в Екатеринбург, а убеждать в правильности такого выбора было кого – известно, что Авдотья Петровна, бабушка Павла Петровича, была категорически против учёбы в «городе» и всеми силами мечтала переубедить молодых родителей:

«Видя, что речи остаются без ответа, бабушка переменила прицел (обратилась к сыну Петру. – А. Ф.):

– Чего молчишь? Не смеешь против грамотейки своей слова вымолвить? Нашептала она тебе?

Перекоры по поводу моей учёбы случалось слышать не раз. Обычно бабушка „стращала“: „заблудится“, „стопчут лошадями“, „оголодает“, „худому научат“. Мама старалась доказать свою правоту, ссылаясь на пословицы: „Ученье – свет, неученье – тьма“, „Без грамоты, как без свечки в потёмках“ и так далее.

Несмотря на резкий и откровенный вызов, мама на этот раз смолчала, и от этого ей стало ещё тяжелее. Отец, привыкший строго держаться принятого решения, даже укорил:

– Радоваться надо, а она реветь собралась!

Обратившись к бабушке, попросил:

– Не встревай, мать, в это дело. Сами не железные. Понимаем, сколь несладко одного парнишку из дому отпустить, а надо. Время такое подошло. Без грамоты ходу нет»[61]61
  Там же. С. 130.


[Закрыть].

В 1898 году, через 20 лет брака, Пётр Бажев скончался, и вскоре сын, осевший в Екатеринбурге, забрал мать к себе. Восемнадцатилетний Бажов поселился на окраине Екатеринбурга в старом маленьком доме на Болотной улице. В подвале стояла вода, зимой было холодно… Именно тогда ещё совсем не старая Августа Степановна начала болеть. Умерла она у себя на родине, в Камышлове, куда переехала с семьёй сына после начала Первой мировой войны. Точный год смерти неизвестен: где-то указывают 1916-й, где-то – 1914-й (в воспоминаниях В. А. Бажовой). То есть прожила мама писателя, по сегодняшним меркам, очень мало – то ли 53 года, то ли 55 лет.

Похоронили её, очевидно, на бывшем Никольском кладбище. Могила, увы, не сохранилась. А вот где упокоился отец Павла Пётр Васильевич Бажев, хорошо известно, о нём поведу речь в следующей истории.

Глава вторая
От мастера-острослова до завхоза…

…И всего-то за 40 лет. Да, отец Павла Петровича Бажова Пётр Васильевич Бажев прожил короткую, но, несомненно, яркую жизнь. Был он из крестьян Полевской волости Екатеринбургского уезда Пермской губернии[62]62
  Ныне – Полевской городской округ Свердловской области.


[Закрыть], но в Полевском на момент рождения своего единственного сына не проживал. Откуда же они, предки Павла Петровича по отцовской линии? Вот что по этому поводу пишет Павел Бажов в автобиографии от 25 января 1950 года:

«Отец по сословию считался крестьянином Полевской волости Екатеринбургского же уезда, но никогда сельским хозяйством не занимался, да и не мог заниматься, так как в Сысертском заводском округе вовсе не было тогда пахотных земельных наделов. Работал отец в пудлингово-сварочных цехах в Сысерти, Северском, Верх-Сысертском и Полевском заводах. К концу своей жизни был служащим, „рухлядным припасным“ (это примерно соответствует цеховому завхозу или инструментальщику)»[63]63
  Бажов П. П. Сочинения: В 3 т. / Под общ. ред. В. А. Бажовой, А. А. Суркова, Е. А. Пермяка; Вступ. ст., сост. и примеч. Л. И. Скорино. М.: ГХИЛ, 1952. Т. 3. С. 347.


[Закрыть].

Все его предки, а значит и все предки Павла Петровича по мужской линии – полевчане. В Полевской они приехали в начале XVIII века из Багарякской слободы[64]64
  Также относилось к Екатеринбургскому уезду Пермской губернии. Ныне – это село Багаряк Каслинского районаЧелябинской области.


[Закрыть], что называется, ковать славу города-металлурга.

Итак, Бажев считался крестьянином, но им не являлся, жил в Сысерти, но был приписан к Полевскому. Подробнее об этих удивительных фактах обязательно продолжим, чуть позже. Сначала же хочется сказать о несомненных достоинствах Петра Васильевича.

По свидетельствам домочадцев, он был человеком добрым, не дрался, в запои не уходил, семью не тиранил. Скажете: так себе достоинства-то… Но «так себе» – это по современным понятиям, по меркам же XIX века Бажев именно с таким набором личных качеств считался прекрасным семьянином! И не только. Пётр был и отличным мастером-плавильщиком пудлингово-сварочного цеха, вываривал из чугуна железо. Сослуживцы считали его докой в заводском ремесле.

«– Отец-то у тебя кем?

– Мастером на сварке (ну конечно, не на электросварке!!! так называлась операция, при которой разогретые плиты железа соединялись, для увеличения веса, давлением…)»[65]65
  Там же. С. 173.


[Закрыть].

Но профессиональная карьера сложилась не сразу, в молодости Пётр Васильевич отслужил в солдатах и во время «солдатчины» повидал много разных городов, многое понял.

Пётр Васильевич любил правду, спину ни перед кем не гнул, да ещё был остёр на язык. По свидетельству всех домашних, слово, зачастую неприличного, а то и оскорбительного свойства, всегда было у него наготове. Он мог так высмеять заводское начальство, что те были готовы сквозь землю провалиться. Здесь так и хочется предположить, что острое владение словом у Павла было врождённое, от отца. Действительно, в народе Бажева-старшего так и звали – «Сверло». Его перчёные фразы в спорах с начальством гуляли потом притчами по всей Сысерти. Понятно, что начальство его не жаловало. После «эскапад» острослова Петра регулярно увольняли с работы.

«– Ты что не собираешься? Расцвело уж!

– Ладно, без сборов. Отдохнём.

– Что ты! Отказали?

– Объявил вчера надзиратель – к расчёту!

Мать готова заплакать. Отец утешает.

– Найдём что-нибудь. Не клином свет сошелся. На Абаканские (бывшие Кольчугинские железоделательные заводы в Минусинском округе. – А. Ф.) вон которые едут.

Перед этими неведомыми Абаканскими мать окончательно теряется. Краснеет нос, морщатся щеки и выступают крупные градины – слёзы. Старается сдержаться, но не может. Отец вскакивает с табурета и быстро подходит к „опечку“, где у него всегда стояла корневая чашечка с махоркой. Торопливо набивая трубку, сдержанно бросает:

– Не реви – не умерли!

Мать, отвернувшись к залавку, начинает всхлипывать. Я реву. Отец раздраженно машет рукой и с криком: „Взяло! Поживи вот с такими!“ – захлопывает за собою дверь. Вмешивается бабушка. Она ворчит на мать, на отца, на заводское начальство и тоже усиленно трет глаза, когда доходит до Абаканских»[66]66
  Бажов П. П. Сочинения: В 3 т. М., 1986. Т. 3. С. 5.


[Закрыть].

Так что, несмотря на золотые руки отца, жить семье приходилось и в нужде. Вот тут, кстати, пригождались золотые руки матери, её мастерство плетения кружев. Это был дополнительный заработок в сложные периоды. Но, несмотря на всё, семья была дружная.

«Днем приходят соседки „посудачить“. Винят больше отца.

– И когда угомонится человек?

– Мне Михаил когда ещё говорил – непременно откажут твоему-то.

– Вон в кричном он Балаболку-то осадил: хоть стой, хоть падай!

Начинают припоминать отцовские остроты, но они так круто посолены, что передают их женщины только „на ушко“. Мать обыкновенно заступается за отца и, кажется, делает это не только „от людей“, но вполне искренно. Она даже горячится, что так редко бывает при ее ровном, спокойном характере. Вечером приходит отец. Красные воспалённые глаза показывают, что выпито немало. Однако на ногах держится твёрдо, говорит громко, уверенно. Удивляется „тем дуракам, которые сидят в Сысерти, как пришитые“.

Уедем, и дело с концом! На Абакане, небось, не по-нашему. Чуть кто зазнался, сейчас приструнят. А у нас что? Попетан изъезжается, Балаболка крутит, и Царь ехидствует. А ты не моги слова сказать. Терпи – потому у тебя тут пуп резан. Найдём место. Вон там как живут!

Отцу не противоречат, по опыту знают, что хорошего ничего из этого не выйдет. Мне – малышу – отцовские планы кажутся заманчивыми, и я засыпаю с думой о далёком крае, где всё не по-нашему. Утром тяжёлое раздумье – как быть? Оставить домишко, покос, огород! Кому продать? А вдруг на Абакане не лучше Сысерти? Бабушка и мать, конечно, против Абакана. Отец сдаёт: „Надо поискать где поближе“. „Поближе“ – значит, к Белоносихе, на спичечный завод. Но туда редко удавалось поступить. Обыкновенно там было переполнено рабочими, и работали они задаром. На мельницах тоже ничего не было. Оставалось „пытать счастья“ в „городе“ (так безыменно звался Екатеринбург)»[67]67
  Там же. С. 5–6.


[Закрыть].

Однако, по воспоминаниям Павла Петровича, его отцом, видимо, дорожили за работоспособность и ряд ценных навыков по пудлингово-сварочному цеху. Его лишь «выдерживали» и «проветривали» (проще сказать, временно отстраняли от работы).

Отец и мать горячо любили единственного сына, старались, чтобы детство его было более радостным, чем у них. Пашина бабушка Авдотья Петровна даже звала Петра Васильевича «потако́вщиком» – потакает, дескать, ребёнку.

Сыну Пётр Васильевич, конечно, как каждый родитель, желал лучшей доли. Однако все мы знаем, что одного желания порой недостаточно, нужно проявлять решительность! Пётр Васильевич её и проявил. По совету директора земской школы в Сысерти Александра Машукова и его екатеринбургского приятеля Николая Смородинцева (который впоследствии на долгие годы станет Павлу Бажову настоящим другом) он, вопреки мнению своей матери, отправил отпрыска на учёбу в далёкий Екатеринбург, что, конечно, стало отправной точкой взлёта будущего литератора.

«– Ты, Егорша (в семейном кругу сына Павла называли Егоршей. – А. Ф.), в городе-то с оглядкой действуй. На городской штиль живут. Вроде постоялого двора тут у них. Без спросу полешко построгаться не возьмёшь. Разговор может выйти. Ты и остерегайся, – и после этого утешил: – По снегу-то мать либо оба приедем…

Дальше оставалось позавидовать Чалку (конь в хозяйстве Бажевых. – А. Ф.), который с заметным оживлением направился домой»[68]68
  Там же. С. 156.


[Закрыть].

К концу жизни Пётр Васильевич много болел. Отказывала печень. В цехе работать уже не мог, но был принят «рухлядным припасным».

Пётр Бажев скончался в 1898 году, прожив всего 40 лет.

«Сентябрь 1899 года и считаю началом своего трудового стажа, – пишет Павел Бажов, – хотя в действительности работу по найму начал раньше. Отец мой умер, когда я был ещё в четвёртом классе семинарии. Последние три года (отец болел почти год) мне пришлось зарабатывать на содержание и учёбу, а также помогать матери, у которой к тому времени сильно испортилось зрение. Работа была разная. Чаще всего, конечно, репетиторство, мелкий репортаж в пермских газетах, корректура, обработка статистических материалов…»[69]69
  Мастер, мудрец, сказочник. С. 586.


[Закрыть]

Павлу тогда было девятнадцать… Похоронен отец Павла Петровича в Сысерти.

Глава третья
«Была пора: наш праздник молодой…»

Было это, вспоминает Павел Бажов, во второй половине учебного года, после святочных каникул. И точно пришлось на январь – февраль 1887 года. Паша Бажев и его одноклассники, ученики первого отделения земской школы в Сысерти, к тому времени уже научились складывать слова и теперь усиленно упражнялись в чтении. Одним из видов упражнения было чтение стихов, которые тут же запоминались. Считалось, что такое чтение содействует укреплению навыков в схватывании глазом целых слов. В то же время, это было и упражнение для тренировки памяти, чему в старой школе придавали большое значение. Заучивание стихотворений начиналось, как водится, с объяснения непонятных слов и выражений. Порой на это требовалось немало времени.

Важно отметить, что в начальных школах 1880-х годов школяры Российской империи учились читать и писать по книгам Константина Дмитриевича Ушинского «Родное слово». Их было три. В двух первых – материал для чтения, пересказа, бесед, заучивания наизусть. Третья книга – учебник грамматики. Понятно, что такой выдающийся представитель русской педагогики, каким был Ушинский, в своих учебниках отводил большое место и народному творчеству, и творчеству нашего национального гения А. С. Пушкина. Так, в третьей книге «Родного слова» предлагалось усваивать грамматику русского языка с помощью наблюдений над языком только одного произведения Пушкина – «Сказки о рыбаке и рыбке».

Павел Бажов пишет: «Первым пушкинским стихотворением для меня было „Утро“. Потом выяснилось, что и до этого я со своими сверстниками распевал пушкинские стихи, но не знал, кому они принадлежат. На этот раз запомнилось не только стихотворение, но и его автор. Оно оказалось даже событием, которое запомнилось на всю жизнь»[70]70
  Cм.: Бажов П. П. Через всю жизнь // Бажов П. П. Сочинения: В 3 т. М., 1986. Т. 3. С. 319–326.


[Закрыть].

Первоклассников удивило то, что они сразу поняли смысл стихотворения, и они сказали об этом учителю. В самом деле, «Утро» не требовало никаких дополнительных объяснений. В нём всё излагается по порядку, потому оно само запоминается, к тому же оно ещё и весёлое.

Какое же стихотворение имел в виду Павел Петрович, ведь у Пушкина стихов про утро несколько? Пожалуй, нам привычнее и ближе «Зимнее утро», написанное в 1829 году. Долгое время школьная программа предлагала знакомство с Александром Сергеевичем именно с этого стихотворения. Вы, конечно, его помните:

 
Мороз и солнце; день чудесный!
Ещё ты дремлешь, друг прелестный
– Пора, красавица, проснись:
Открой сомкнуты негой взоры
Навстречу северной Авроры,
Звездою севера явись!
 
 
Вечор, ты помнишь, вьюга злилась,
На мутном небе мгла носилась;
Луна, как бледное пятно,
Сквозь тучи мрачные желтела,
И ты печальная сидела —
А нынче… погляди в окно:
 
 
Под голубыми небесами
Великолепными коврами,
Блестя на солнце, снег лежит;
Прозрачный лес один чернеет,
И ель сквозь иней зеленеет,
И речка подо льдом блестит.
 
 
Вся комната янтарным блеском
Озарена. Весёлым треском
Трещит затопленная печь.
Приятно думать у лежанки.
Но знаешь: не велеть ли в санки
Кобылку бурую запречь?
 
 
Скользя по утреннему снегу,
Друг милый, предадимся бегу
Нетерпеливого коня
И навестим поля пустые,
Леса, недавно столь густые,
И берег, милый для меня.
 

Однако, когда Константин Дмитриевич Ушинский составлял хрестоматию «Родное слово», ему очень хотелось на примере поэтической лирики донести до городских детей народную жизнь и красоту природы. В раздел «Часы суток, дни недели, времена года» он поместил другое, адаптированное к учебнику пушкинское «Румяной зарёю» под названием «Утро»:

 
Румяной зарёю
Покрылся восток.
В селе, за рекою,
Потух огонёк.
 
 
Росой окропились
Цветы на полях.
Стада пробудились
На мягких лугах.
 
 
Седые туманы
Плывут к облакам,
Гусей караваны
Несутся к лугам.
 
 
Проснулися люди,
Спешат на поля,
Явилося Солнце,
Ликует земля.
 

Казалось бы, вопрос о первом выученном Бажовым стихотворении Пушкина решён? Но нет. Всё дело в том, что намного позднее, незадолго до своей смерти, во время интервью своему биографу Михаилу Батину он замечает, что учился по книгам Толстого – наиболее прогрессивные педагоги в то время уже переходили от Ушинского к новому автору.

«Я учился в школе тогда, когда первой, второй, третьей книгой для чтения шли его книги. Это была школьная „Книга для чтения“ Л. Н. Толстого. Её применяли после „Родного слова“. Я по ним учился. Что я могу сказать? Это неизмеримый образец простоты, ясности, большой занимательности в то же время. Взять рассказы о Мильтоне и Бульке – всё это поражало предельной простотой, ясностью, отсутствием языковых ухищрений. У него это выходило хорошо, потому что он был Львом Николаевичем Толстым»[71]71
  Бажов П. П. Публицистика, письма, дневники / Сост. В. А. Бажова, М. А. Батин; вступ. ст. М. А. Батина. Свердловск: Книжное изд-во, 1955. С. 125.


[Закрыть].

В таком случае, ответ на вопрос, какое стихотворение Пушкина Бажов выучил первым, следует искать в книгах Толстого? Но чужих, не толстовских произведений, там нет. Зато наверняка в школьной библиотеке было «Родное слово» Ушинского. Во всяком случае, пока именно такой вариант знакомства Бажова с Пушкиным представляется наиболее понятным. Тем более что большинство исследователей сходится во мнении, что первым было просто «Утро». Один из чувствительных аргументов – когда-то упомянутая Бажовым хронологичность. Бажов вспоминал: «В нём всё говорится по порядку». А хронологичность со всей очевидностью присутствует только в стихотворении, которое называется просто «Утро». Другое пушкинское «Утро» всегда значилось как «Зимнее утро», а это, согласитесь, совсем не то, о чём говорил Бажов.

Павел Петрович на протяжении всей жизни повторял, что, если бы не Пушкин, он бы так и остался заводским пареньком с четырёхклассным образованием. И говорил так, будучи молодым, и позже – уже седовласым и признанным. В этой фразе не просто констатация факта – в ней личное отношение и бесконечная благодарность! А ещё, пожалуй, удивление и восторг. Эти светлые чувства Бажов испытал, когда ему в руки попал томик стихов великого поэта. А уж когда на одном из уроков его первый «настоящий учитель» Александр Осипович Машуков рассказал, что Пушкина убили по политическим мотивам, а дуэль была заговором, уважение к поэту заметно прибавилось.

«…знайте, что нет и не было у нас писателя ближе, роднее и больше, чем Александр Сергеевич Пушкин. Сегодня вот как раз исполнилось пятьдесят лет, как его убили, а никто вровень с ним не стал и станет ли – неизвестно»[72]72
  См.: Бажов П. П. Через всю жизнь // Бажов П. П. Сочинения: В 3 т. М., 1986. Т. 3. С. 319–326.


[Закрыть].

Бажов вспоминал: «Учитель держал нас строговато, не любил, чтобы „высовывались“ с вопросами, когда нас не спрашивают, но на этот раз не сделал замечания, когда со всех сторон послышалось

– Кто убил? Где убил? Как убили? Почему? Что сделали с теми, кто убил?

Учитель рассказал о дуэли и последних днях Пушкина и угрюмо добавил:

– Подрастёте, сами узнаете, что дуэль подстроена была. Большому начальству неугоден был Пушкин, его и подвели под пистолет, а того чужеземца, который Пушкина убил, выслали домой. Всё и наказанье ему было в этом»[73]73
  Там же.


[Закрыть].

Такой осталась в памяти Бажова пятидесятая годовщина смерти великого поэта. Удивительный, необычный урок, запомнившийся на всю жизнь. А никаких других напоминаний о годовщине смерти Пушкина тогда не было, хотя, в Сысерти на тот момент проживало порядка десяти тысяч жителей. По старым меркам, это численность уездного города. В посёлке было три школы и даже клуб для конторских, где изредка давались представления для простого народа. В тот памятный день клуб оказался закрытым, а в других школах даже не было упомянуто о годовщине смерти Пушкина. Когда Бажов поделился этим безрадостным наблюдением дома, отец пояснил:

– Так ведь ваш-то Александр Осипыч из таких… за народ которые… Такой, небось, про Пушкина не забудет[74]74
  Там же.


[Закрыть].

Своего первого учителя Павел Петрович всегда вспоминал с благодарностью, именно Александр Осипович привил подросткам любовь к русской словесности, в особенности к А. С. Пушкину.

В детском представлении казалось просто невозможным не любить такого весёлого писателя, а люди из власти его не любили. Возникло предположение, что Пушкин писал и нечто другое. Захотелось найти это другое. Однако том пушкинских стихов с большими трудностями удалось получить лишь через три года после первого знакомства с его произведениями.

Как раз теперь ещё об одном удивительном эпизоде, который так любят рассказывать экскурсоводы, о нём мы вспоминали в самой первой главе книги. Маленький Паша Бажов пришёл в библиотеку за книгой Пушкина. Библиотекарь выдал томик стихов и предупредил, что получить второй том мальчик сможет, когда первый выучит наизусть.

«– Библиотекарь, наверное, пошутил, – писал впоследствии Бажов. – Но я отнёсся к делу серьёзно»[75]75
  Там же.


[Закрыть].

«Не знаю, что это было за издание, но помню, что было в пяти хорошо переплетённых книжках, и первый том начинался стихотворениями: „Невод рыбак расстилал по брегу студёного моря“ и „В младенчестве моём она меня любила“.

Первое из этих стихотворений, при своей краткости и кажущейся простоте, оставляло какой-то неразрешённый вопрос, а второе и вовсе было сложно для десятилетнего и не очень привыкшего к литературной речи мальчугана. Заучивая наизусть, я не очень отчётливо понимал, что значит – „она внимала мне с улыбкой – и слегка, по звонким скважинам пустого тростника уже наигрывал я слабыми перстами и гимны важные, внушённые богами, и песни мирные фригийских пастухов“.

Такое начало, помню, сильно смутило, но, перелистывая книгу, дошёл и до таких поэм, как „Братья-разбойники“, „Тазит“. Здесь нашёл того Пушкина, стихотворения которого „сами заучивались“. Настроениям ребячьей героики, конечно, близка была картина „Как за Волгой, ночью, вкруг огней удалых шайка собиралась“. Неотразимо действовали и такие описания:

 
„И с им кладут снаряд воинской:
Неразряжённую пищаль,
Колчан и лук, кинжал грузинской
И шашки крестовую сталь,
Чтобы крепка была могила,
Где храбрый ляжет почивать,
Чтоб мог на зов он Азраила
Исправным воином восстать“»[76]76
  Там же.


[Закрыть].
 

В этой же книге были сказки, отрывки, которые Бажову были известны ещё в начальной школе. В результате, сдавая через месяц книгу, он мог смело заявить библиотекарю:

– Вот, выучил.

Да! В общем, книгу он выучил… Это, конечно, стало известно всей школе и произвело впечатление, в том числе на директора Александра Машукова. Он рассказал о талантливом мальчишке своему давнему товарищу Николаю Смородинцеву, который жил в Екатеринбурге и иногда приезжал к приятелю в гости. Смородинцев проникся судьбой самородка из народа и, как вспоминал потом Бажов, стал «сбивать моего отца поучить маленько парнишку в городе»[77]77
  Там же.


[Закрыть]…

И… сбил! Поэтому и дальше всё было по Пушкину, ну и с Пушкиным, конечно!

 
Была пора: наш праздник молодой
Сиял, шумел и розами венчался,
И с песнями бокалов звон мешался,
И тесною сидели мы толпой.
 
 
Тогда, душой беспечные невежды,
Мы жили все и легче и смелей,
Мы пили все за здравие надежды
И юности и всех её затей.
 

Затей, если так можно сказать, в биографии Павла Петровича Бажова было действительно много, их было предостаточно и в жизни «солнца русской поэзии». Согласитесь, богатая почва для исследований. Бажов по этому поводу выразил сожаление: «Теперь, когда появилось немало солидных работ о Пушкине, его творчество не кажется раскрытым полностью. Даже больше того, с годами начинаешь думать, что многое в этом творчестве гораздо сложнее, чем ты раньше считал… Словом, семидесяти лет моей жизни не хватило, чтоб понять тайну творчества А. С. Пушкина… Есть, правда, для всего этого простое объяснение – ссылка на гениальность поэта. Гениальность, разумеется, бесспорна и несравнима, но рядом с ней у Пушкина идёт и большой труд»[78]78
  Там же.


[Закрыть].

Безусловным талантом и великим трудом подкупала пушкинская строка далеко не одного Бажова, но это не стало для наследства гения охранной грамотой. Трудно представить, но в начале ХХ столетия Павлу не раз приходилось слышать утверждения, что «Пушкин устарел», что «нельзя теперь писать стихи и прозу в пушкинской манере». «Какая-то часть этих утверждений повторялась и в первые годы советской власти, когда грамотеи старой выучки усиленно призывали „идти вперёд не от давних этапов, а от последних достижений литературы“. Вскоре, однако, эти „последние достижения литературы“, то есть словесные фокусы, сюжетное вихлянье и всякого рода кривлянье на пустом месте, были отброшены, а „давние этапы“, в частности, творчество Пушкина, стали предметом внимательного изучения»[79]79
  Там же.


[Закрыть].

Вот так. Кажется, ни прибавить, ни убавить. Вывод Бажова справедлив и сегодня. Правда, сегодня «вихлянье и всякого рода кривлянье» приняло, как бы это сказать помягче, – угрожающие размеры.