Текст книги "Бажов"

Глава вторая
Бумеранг доносительства

Каждый, кто откроет и посмотрит значение слова «доносчик», несомненно узнает, что у этого существительного имеется в русском языке несколько значений. Вот только послушайте: ябедник, денунциатор, сикофант, крыса, наушник, осведомитель, фискал, стукач и так далее.

Ни одного приятного по звучанию слова, да и откуда ему взяться, ведь доносительство на Руси всегда было последним делом. Поговорки по этой теме приводит Даль: «Ябедника на том свете за язык вешают»; «Бог любит праведника, а чёрт – ябедника»; «Лучше нищий праведный, чем богач ябедный». Но оставим в покое классика, хотя, и вправду стукачей наш народ никогда не любил. Только вот парадокс – их всегда хватало, и были времена, когда их количество зашкаливало. Про такое время и буду сейчас рассказывать и про самого настоящего стукача расскажу – махрового, со стажем!

Знакомьтесь – Михаил Степанович Кашеваров. Родился он ещё в позапрошлом веке, 19 сентября 1897 года в селе Нижне-Ярском Шадринского уезда. Окончил Нижне-Ярскую церковно-приходскую школу, Далматовское высшее начальное училище, служил сначала в царской, затем в Красной армии. Участвовал в боях на Урале, воевал на Дальнем Востоке. После демобилизации работал в милиции, затем в Шадринском научном хранилище. Далёкий от архивного дела Кашеваров оценил значимость раритетных документов. Несомненно, этому способствовала и совместная работа с Владимиром Павловичем Бирюковым, знаменитым ураловедом, архивистом, фольклористом (речь о нём также пойдёт в предисловии к третьей части – «Несказка про сказы»). Кашеваров вписал себя в историю Шадринского архива тем, что стал усердно работать с документами и, как следствие, пытался активно публиковаться. Были и реальные плоды этой деятельности – в разное время Михаил Степанович издал несколько весьма обычных для своего времени, скромных, книжек. Например, брошюру под названием «Красная страничка» (из истории 4-го Уральского полка).

«Прошло 10 лет со дня первого значительного боя Шадринских крестьян и рабочих с наёмниками капитала – бело-чехословаками в Далматове. 11 июля – великий день боевого крещения всех военных частей Шадринского направления. Далматовский бой, без сомнения, должен быть унесён на страницы истории борьбы за освобождение Урала.

Каждый год, празднуя 15 июля как день освобождения Урала от Колчака, многие партизаны делятся своими воспоминаниями, помещая заметки о бое в местной газете, но, к сожалению, наша газета имеет ограниченный административно-окружной оболочкой круг читателей, и за неимением места не может поместить подробности этого боя. Этот же бой, как кроваво-классовый протест революционного Шадринского крестьянства против действий тех, кто осмеливается отнять у трудящихся Завоевания Октября, должен быть известен всему Уралу.

В целях ознакомления большего круга читателей с подробностями Далматовского боя, пользуясь газетными заметками, воспоминаниями участников этого боя и своими личными воспоминаниями, я взял на себя труд подробно описать Далматовский бой.

Стремление увековечить это исторически-революционное событие в памяти потомства – моя задача как партизана и краеведа.

М. С. Кашеваров»[186]186
  Кашеваров М. С. Красная страничка из истории 4-го Уральского полка (Далматовский бой 11 июля 1918 г.): По воспоминаниям участников и архивным материалам. Шадринск: Шадринская государственная типография, 1928.


[Закрыть].

Это предисловие к брошюре, пожалуй, самого значительного исследования Кашеварова. Издана брошюра была к десятилетнему юбилею Великой Октябрьской социалистической революции и разошлась тиражом три тысячи экземпляров. В этом же 1927 году Кашеваров был назначен на должность заведующего окружным архивным бюро, где проработал до июля 1931 года. В этот период он буквально пристрастился к исследовательской работе. Темы были самыми разными. К примеру, одна статья, вышедшая из-под пера исследователя, называлась так: «О полезных ископаемых Шадринского района и их использовании, по материалам опроса населения». Она была опубликована в 1931 году в сборнике «Исетский край». Поработав в Шадринске, Кашеваров уезжает в Свердловск. Но и здесь, как говорится, ни дня без строчки – уже в 1934 году он издал книгу «Песни борьбы», в которую вошла поэзия периода Гражданской войны на Урале, в 1935 году – книгу «Песни Уральского революционного подполья» в соавторстве с Константином Васильевичем Боголюбовым… А ведь я перескочил! Как раз в промежутке между этими двумя сборниками на свет должна была появиться ещё одна книга за авторством Михаила Степановича, у неё уже и название было, претенциозное – «История Шадрина». Но не случилось. В чём же дело? Дело, как ни странно, в Бажове.

Летом 1930 года в «Крестьянской газете», где Бажов работал долгие годы, произошли перемены. Отдел Бажова упразднили, а сам он был назначен цензором в Уралобллит. Ни одна книга, брошюра или плакат не проходили мимо него, требовали его одобрения. Как раз в это время Бажов и нажил себе стойкого и последовательного врага. Михаил Степанович Кашеваров представил ему рукопись книги с вышеупомянутым названием. Бажов, прочитав материал, «не согласился на выпуск его густо-черносотенной „Истории Шадрина“ и вообще протестовал против издания там политически безграмотных краеведческих сборников»[187]187
  Неизвестный Бажов. С. 80.


[Закрыть].

Кроме того, в стенгазете Истпарта, которую поручили редактировать журналисту Бажову, Кашеваров был однажды карикатурно представлен за его «леность в отношении партучебы». И началось! Критика обошлась Бажову очень дорого. Автор «густо-черносотенной» рукописи стал заклятым врагом. Личным, злобным и мстительным. Со всем усердием исследователя Кашеваров погрузился в биографию «запретителя», и старания принесли плоды. Доносов было два. Поначалу он пенял Павлу Петровичу на приписку им партийного стажа. В партию Бажова принимали в Камышлове в 1918-м, но «за особые заслуги» условились считать Бажова кумунистом с 1917-го, этим обстоятельством Павел Петрович очень гордился, и неудивительно – партийный революционный стаж особо ценился и давал право принадлежать к «клубу» «старых большевиков», с чьим мнением в стране всегда считались. Но вот только документов по этому поводу у Бажова не сохранилось, а следовательно, и доказать свой старый партийный стаж Павел Петрович не мог. Этим и воспользовался доносчик.

«Протокол 32

заседания партгруппы Истпарта, партархива и Музея революции от 17 ноября 1933 года.

Присутствуют: Машкова, Штейн, Рычкова, Кондратьев, Моисеев, Бажов, Крылов, Кашеваров, Торошин, Коковин.

Повестка дня: Первое: рассмотрение пятилетнего плана истпарта. Второе: заявление товарища Кашеварова.

1. Слушали: товарищ Кашеваров заявил о присвоении Бажовым партийного стажа с 1917 года и сообщил о Бажове следующие сведения:

2. Коллежский-асессор Павел Петрович Бажов, – преподаватель Камышловского духовного училища в 1915 году (Уральский торгово-промышленный адрес-календарь на 1915 год, стр. 455).

‹…›

3. 14/27 января 1918 года в помещении управы состоялся многолюдный митинг „Защиты Учредительного собрания“. Со стороны Совета рабочих и Совета крестьянских депутатов выступали: Бажов, Бабинов, Гольштейн, Горшков, Романович и Лубкин. С возражениями же выступали большевики Козлов и Подпорин.

Приветственная телеграмма:

„Мы граждане и гражданки Камышлова, крестьяне, рабочие, солдаты приветствуем Учредительное собрание и требуем прекращения насилий над ним: „Да здравствует народовластие!“

Принято предложенная докладчиком резолюция:

„Русская демократия, измученная голодом, обездоленная, искалеченная войной, свергла царскую власть и первым кличем её было: ’Да здравствует Учредительное собрание’. ’Да здравствуют народные представители’. Этого трудовые массы ждали 10 месяцев, 10 месяцев демократия шла с протянутыми руками к светлому Дню Учредительного собрания и теперь, когда народные представители собрались, кучка людей, не считаясь с мнением Совета крестьянских, рабочих и солдатских депутатов, укравшая волю демократии, отняла от неё Учредительное собрание, разогнала его после первого же его заседания. Мы, граждане и гражданки города Камышлова, рабочие, крестьяне и солдаты протестуем против разгона Учредительного собрания. Мы считаем недопустимым противопоставление Совета Учредительному собранию. Да здравствует Воля демократии! Да здравствуют Советы! Да здравствует Учредительное собрание!“ (Камышловская газета „Заря народоправства“, номер 2 от 16/29 января 1918 года).

4. Товарищ Бажов работал после в камышловском Совете рабочих солдатских и крестьянских депутатов, был левым эсером, по-видимому, до июльского мятежа левых эсеров в Москве, так как в списках эвакуированных советских работников в августе 1918 года товарищ Бажов П. П. значится беспартийным. 24 декабря 1918 года товарищ Бажов попадает в плен к белым в городе Перми. Был ли он в течение времени сентябрь – декабрь 1918 года членом нашей партии – неизвестно, но трёхмесячное его пребывание в рядах нашей партии не даёт право иметь ему стаж с 1917 года. Сейчас встаёт вопрос, для какой цели товарищу Бажову потребовалось иметь стаж с 1917 года.

Бажов: в настоящее время положение моё серьёзное и тяжёлое. Я считал, что стаж имею законно, так как Усть-Каменогорская большевистская организация, принимая меня в партию в декабре 1919 года, установила мне стаж с июля 1917 года, учитывая мои прежние заслуги. На самом же деле я в 1917 году членом партии большевиков не состоял, и вступил впервые в партию 26 июня 1918 года на съезде советов в Камышлове, где Липкин внёс предложение зачислить мне стаж с июля 1917 года. В 1917 году и после я не был эсером, а был анархистом и это давало мне возможность блокироваться со всеми другими партиями, с кем было выгодно. Значусь же эсером по камышловским газетам неверно. Взгляды мои были большевистские, но учитывая засилие кадетов в Камышлове, я под маской эсеров выступал за осуществление большевистских взглядов. С Подпоренным, Козловым и другими большевиками города Камышлова я блокировался в июльские дни и это явилось стимулом для партийной организации Большевиков установить мне стаж 1917 года. Надо сказать, что камышловские большевики группировались вокруг меня. Когда я отступил с Красной Армией, то есть семья моя преследовалась белыми, значит, я определенно имел партийность. Не знаю, на каких данных основывается товарищ Кашеваров, обвиняя меня в выступлении на митинге защиты Учредительного собрания. Мне кажется, что этих документов быть не может. Также не может быть документов о том, что я в августе 1918 был беспартийным. Я был в это время в партии большевиков“»[188]188
  Дело по обвинению Бажова Павла Петровича в присвоении партийного стажа и принадлежности к партии эсеров в 1917 г. // Центр документации общественных организаций Свердловской области (ЦДООСО). Ф. 116. Оп. 2. Д. 196. Л. 1–29.


[Закрыть].

Возражения Бажова не оказали нужного действия – после обсуждения Бажов-коммунист коммунистом быть перестал, его исключили из партии.

«Постановили:

товарища Бажева П. П. из членов партии исключить: ‹… › за присвоение партстажа с июля 1917 года, тогда как Бажев в в это время был эсером и в январе 1918 года выступал официально как эсер в защиту Учредительного собрания на митинге в городе Камышлове, где, по предложению эсеров, была принята контрреволюционная резолюция. В списках эвакуированных советских работников из местностей, занятых белыми, Бажев числится безпартийным. Бажев на чистке ячейки ОГИЗ вел себя неискренне и не заявил о присвоении им партстажа.

3. При объяснении на партгруппе также был неискренен, стараясь защищать свой поступок присвоения партстажа, возражая против документов, уличающих его, до конца отрицая своё пребывание в эсеровской организации и доказывая, что он, анархист, под маской эсэра вёл большевистскую работу»[189]189
  Там же.


[Закрыть].

Правда, впоследствии Бажова (благодаря заступничеству героя Гражданской войны Макара Васильевича Васильева – он был командиром Бажова) восстановили в партии, заменив исключение выговором, но ненадолго. Второй донос Кашеварова поставил в этом вопросе точку – Бажов был безоговорочно из партии вычищен и уволен с занимаемой должности. Что же такого ещё «нарыл» мстительный Кашеваров?

Во второй раз суть претензий была куда жёстче: дело в том, что книга «Формирование на ходу», которую писал в это время Бажов, была посвящена в том числе и комдиву Васильеву. Но вот незадача: Васильева накануне издания книги арестовали и обвинили ни больше ни меньше – в троцкизме. Вот и получилось, что Бажов в своей книге восхвалял врага народа. И оказалось совсем не важно, что книгу он писал по заданию партии и основывался на материалах газеты «Уральский рабочий».

Показательно, что Кашеваров страдал грехом доносительства не только в отношении Бажова. По данным историка Нины Кузнецовой, доносил он и на других людей и даже на организации. И вот что ещё интересно, – по свидетельствам родственников Михаила Степановича, он не расставался с пером до конца своей жизни, которую, по версии ряда исследователей, закончил в застенках НКВД. Якобы его туда забрали по чьему-то доносу в январе 1947(8) года то ли как свидетеля или как жертву. Вот такая ирония судьбы! Здесь, в этой не особо радостной истории, можно было бы ставить точку, ведь её конец более чем красноречивый и назидательный, но всё же не лишним будет сообщить ещё несколько фактов из биографии личного врага Бажова.

Во время Великой Отечественной войны Кашеваров служил в составе санитарного поезда, несколько раз был ранен, а после излечения продолжил службу в трудовой армии. Позже работал на Чебаркульском заводе, в ремесленном училище. В 1946 году вернулся обратно в Свердловск и, по некоторым источникам, именно там встретил смерть.

Нельзя не учитывать, что все эти военные и послевоенные годы Кашеваров не мог не следить за успехами Бажова. Не мог не видеть его головокружительного восхождения и по творческой, и по административной линии. Не мог не оценить и факт избрания Бажова руководителем писательской организации Урала, не мог не читать о государственных наградах Бажова. И факт избрания отца «Малахитовой шкатулки» депутатом Верховного Совета СССР наверняка не прошел мимо Кашеварова. Как всё это было им воспринято и понято, нам, конечно, неизвестно. Наверное, к лучшему!

И вот ещё несколько важных дополнений по поводу оставленного Кашеваровым следа в судьбе Павла Петровича Бажова. У меня была возможность узнать, как он относился к этому человеку, как реагировал на упоминание его фамилии. Вопрос этот я задал Ариадне Бажовой-Гайдар. Она подтвердила, что виновника стольких бед и эмоциональных потрясений в семье знали именно по фамилии, однако сам Павел Петрович её никогда не произносил и всячески избегал разговоров на эту тему. Причём был последователен – не упоминал ни в острый период, ни потом, когда всё счастливо разрешилось. По всей видимости, его душевная рана затянулась, а вот рубец в памяти остался. И, подводя итог, всё же ещё раз хочется процитировать Ариадну Бажову-Гайдар: «Не было бы счастья, да несчастье помогло». Действительно, не было бы Кашеварова с его доносом – не было бы и опасного 1937-го, года досадных потерь и невероятных обретений. Тогда, в 1937-м, оболганный и униженный Бажов сделал невероятное! Из, казалось бы, безнадёжной ситуации он вышел несомненным победителем (подробности в главе «От тюрьмы не зарекайся»). Он вышел за рамки обычного круга писателей-журналистов, перестал быть одним из многих, смог вернуть моду на подзабытый жанр, более того – стал законодателем нового стиля и примером высочайшего качества для целого направления русской литературы.

Глава третья
Так был ли мальчик?

История о том, как Бажов спасал Невьянскую башню, всплывшая относительно недавно, для любого почитателя творчества Павла Петровича – как мёд. История эта невероятно завораживающая, даже, я бы сказал, ошеломительная. Согласитесь, при всех заслугах Бажова на горизонте появился ещё один аргумент в пользу величия его имени, так сказать, контрольный выстрел в адрес неблагодарных и вечно сомневающихся. Итак, по мнению авторов невьянской истории, Бажов, наше уральское всё, спас наше достопримечательное всё, нашу жемчужину, нашу Невьянскую башню. Спас ни много ни мало от полного разрушения и сделал это, опираясь на поддержку не кого-нибудь, а самого Сталина. Это и сегодня звучит сенсационно, а десять лет назад новость буквально разорвала информационную повестку нашего региона. Автор этой версии – писатель, исследователь истории Екатеринбурга Сергей Александрович Погодин. Многим уральцам он известен книгой «История, тайны и легенды Дома Чекиста в воспоминаниях, фотографиях и документах». Ещё в 2014-м он первым рассказал: «Как Бажов спас Невьянскую башню!» В интернете и сегодня легко найти материалы с таким заголовком. В качестве главного доказательства фигурирует письмо на имя Сталина, авторство которого приписывается Павлу Петровичу. В письме Бажов призывает не допустить сноса исторического памятника.

«Дорогой Иосиф Виссарионович.

Обращаюсь к Вам с большой просьбой – рассмотреть это моё небольшое письмо в защиту Невьянской падающей башни в маленьком уральском городке – Невьянске. Это, без преувеличения сказать, грандиозное архитектурное сооружение было возведено на территории Невьянского завода в XVIII веке в вотчине дворян Демидовых. И сегодня горсоветом Невьянска поставлен на обсуждение вопрос о её сносе „для использования освободившегося места и кирпичей снесённой падающей башни в качестве стройматериала для постройки молодежного клуба имени МЮД в Невьянске“. Горсовет Невьянска мотивирует своё предложение тем, что эта падающая башня – символ величия дворян Демидовых и их деспотизма над рабочим людом, который надо стереть из памяти советских граждан, как угнетателей пролетариата. Я уже говорил на бюро Свердловского обкома ВКП(б) – под стенограмму и пишу в этом обращении к Вам ещё раз, что Невьянскую падающую башню необходимо сохранить как памятник истории и архитектуры и взять его под охрану государства как символ величия, умения и трудолюбия рабочего человека Уральской земли, из жизни которого я и составил свою книгу сказов „Малахитовая шкатулка“. Очень прошу Вас, дорогой Иосиф Виссарионович, внимательно рассмотреть это моё к Вам обращение.

С уважением, Секретарь Свердловского областного отделения Союза Советских писателей

Павел Петрович Бажов»[190]190
  Погодин С. А. Как писатель Бажов спасал Невьянскую башню // Веси. 2014. № 9. С. 22.


[Закрыть].

И далее, что называется, по тексту… В статье Погодина рассказывается, что письмо Бажова не осталось без внимания вождя, и уже через пару месяцев в Невьянск пришло указание СНК СССР о сохранении Невьянской падающей башни и предписание: «…выслать в Москву смету на ремонт башни и её часов». Смета была составлена и отправлена в Москву, а вместе с ней начальнику отдела Госохраны памятников Степанову из отдела искусств Свердловского облисполкома было отправлено письмо, в котором сообщалось:

«…произведена проверка сохранности архитектурно-художественного памятника „Пизанская падающая башня“, находящегося в гор. Невьянске. В результате проверки выяснено следующее: Башня в настоящий момент не может быть посещаема экскурсиями, а также и отдельными лицами, интересующимися этим уникальным памятником, так как она находится на территории Невьянского машиностроительного завода, доступ на который может быть разрешён только по специальному назначению, связанному с заводом, и специальным лицам. Такое положение является следствием того, что в своё время никем не было учтено значение башни и тот интерес, который она вызывает как один из замечательных архитектурно-художественных памятников. В связи с этим в 1938 году возникал вопрос о сносе башни, но этому настроению был дан соответствующий отпор со стороны партийных и общественных организаций района. В настоящий момент, как это было заявлено секретарём парткома и директором Невьянского завода, подобная мысль ни у кого не возникает, и возникнуть не может. Таким образом, этот вопрос отпадает. Но учитывая особенности завода и интерес к башне со стороны трудящихся, как-то нужно решить вопрос о доступе к башне, так как сейчас этой возможности не представляется»[191]191
  Там же.


[Закрыть].

Там же, в статье, говорится, что Бажов и ранее для привлечения внимания к судьбе Невьянской наклонной башни использовал визиты в Свердловск высоких московских гостей – писателей Серафимовича, Симонова и Михалкова, которых он специально возил в Невьянск и показывал им башню.

Версия Погодина стала настолько желанной, что и сейчас, спустя десятилетие, о ней с явным удовольствием рассказывают некоторые бажовознатцы, а реальные и потенциальные бажоволюбы этим сладким речам внимают. Уверяю вас, есть в среде популяризаторов-бажововедов и такое мнение: даже если того, что утверждал Погодин, на самом деле не было, кому-нибудь это стоило бы придумать. Но так думают не все. Как известно, историки – народ упрямый, некоторые из них, ознакомившись со сказочной версией, стали искать ей подтверждение. Такова природа исследователя: нет источника – нет доказательств, а в этом случае о невьянской спасительной эпопее можно говорить в каком угодно, но только не в научном ключе. Да, краеведы и музейщики исследовали исторические перекрёстки, разглядывали, не встречались ли там Бажов в статусе спасителя и Невьянская башня в ореоле чудесно спасённой. Увы, не встречались! Что касается автора версии, то Сергей Александрович уже через два года после памятных заявлений «почил в Бозе» и перестал быть помощником в этом вопросе. Итак, за все эти годы документов, подтверждающих прекрасную версию, не выявлено ну вот нисколечко. А как же письмо, то самое, что Бажов писал Сталину? Ведь письмо же есть? И в который раз должен написать: увы! Подлинника нет, и авторство предъявленного общественности текста не установлено.

Как раз теперь позволю предложить вам мой взгляд на эту тему. Посмотрю на историю глазами историка, к тому же, сильно начитавшегося Бажова. Так вот, я думаю, представленный общественности текст ни в коей мере не бажовский. Простите, – другой слог, и это даже с поправкой на деловой эпистолярный жанр. Поверьте, бажовских писем я прочитал немало, и в них его авторская мелодика слышна совсем не меньше, чем в художественных текстах, а в новоявленном письме бажовского акцента нет. Впрочем, бог с ним, с акцентом. Как не взять во внимание уральский характер? Автор «Каменного цветка» не отличался горячностью и иными эмоциональными всплесками. Он никак не мог отправить такой смелый «привет» Сталину! По крайней мере до тех пор, пока не исчерпал бы всех имевшихся у него на тот момент возможностей. А делая шаги в этом направлении, несомненно бы «наследил». Что уж говорить об обращении к Сталину, если не сохранилось никаких упоминаний о выступлениях начальника всех уральских писателей с этой эффектной темой ни в одном сколько-нибудь важном присутственном месте. Да, в предъявленном Погодиным тексте письма Сталину говорится о выступлении Бажова на одном из бюро Свердловского обкома ВКП(б), но стенограммы такого заседания не найдено. Давайте признаем и тот факт, что опытный управленец Бажов никогда бы не позволил себе заметать местный мусор под кремлёвский ковёр, а невьянский вопрос всё-таки местного уровня. Сложно себе представить, сколько бы шуму наделало такое письмо, появись оно в своё время! Такое «шило» в архиве утаить было бы невозможно! По факту же, шума не было. Значит, не было и письма. Ну, соответственно, и мальчика тоже.

Однако, надежда обрести желаемую точку в этом споре всё же есть, как и основание не считать выводы Погодина ничтожными. Ведь откуда-то же взялась статья, опубликованная в газете «Уральский рабочий» от 22 октября 1940 года за авторством сотрудника Свердловского краеведческого музея Б. Сушкова, в которой сообщалось читателям:

«Едва ли какой-либо другой исторический памятник на Урале так связан с историческими преданиями, как знаменитая наклонная башня. 4 марта 1702 года Невьянский завод был по Указу Петра I отдан Никите Демидову, а через 23 года его сын – Акинфий Демидов и выстроил эту башню. Время наложило на башню свою печать. Уже обветшал и перестал действовать механизм курантов, частично обрушились лестницы, приходит в негодность фундамент. Башня фактически обречена на полное разрушение. Нужен срочный ремонт. Башня находится на попечении Невьянского завода – это администрация в прошлом году приняла решение – разобрать историческую башню на кирпич. Только вмешательство Правительства предотвратило это головотяпское решение. Нужно принять действенные меры для того, чтобы сохранить ценнейший памятник старины»[192]192
  Уральский рабочий. 1940. 22 октября.


[Закрыть].

Погодин уверяет читателей, что, по его данным, уже на следующий, 1941 год из Москвы пришли запрашиваемые средства, но начавшаяся война помешала реставрационным работам.