Текст книги "Исследователи древностей Москвы и Подмосковья"

Итоговая публикация вышла в 1936 году. Это том большого формата, озаглавленный «По трассе первой очереди Московского метрополитена. Архивно-исторические и археологические работы в 1934 г.» (Известия ГАИМК, выпуск 132). Том открывается предисловием П. П. Ротерта, где сказано, что договор ГАИМК и Метростроя – «это документ, на котором лежит печать сотрудничества инженера и историка, работающих над одним объектом и ради одной общей цели – строительства социалистической Москвы, мировой пролетарской столицы» (С. 5). Далее идут статьи историков П. В. Сытина, Н. Г. Тарасова, И. М. Тарабрина, Н. П. Чулкова, П. Н. Миллера, а потом публикации археологов.

Т. С. Пассек охарактеризовала «Культурный слой древней Москвы» (С. 92—100). Промеры в котлованах метро показали, что в среднем он достигает 2 метров, а наиболее мощен на Волхонке – 4 метра. Арциховскому принадлежат статьи о находках в колодцах на Моховой и о надгробных плитах с надписями XVI–XVII веков. А. П. Смирнов описал гидротехнические сооружения, Н. М. Коробков – пушечные ядра XVI–XVII столетий и аптекарскую посуду, С. В. Киселев – остатки одежд. О металлических вещах рассказал один из самых молодых сотрудников экспедиции Б. А. Рыбаков. Есть здесь и другие статьи отчетного характера.

В книге дан оптимистический прогноз: новые очереди метро обогатят археологию еще больше. Этот прогноз не оправдался. Во-первых, новые линии прошли уже не по историческому центру города, а по окраинам, где нет средневекового культурного слоя или он очень тонок. Во-вторых, шахты стали закладывать гораздо глубже, чем раньше, и они не затрагивали культурных напластований. Все же кое-какие находки и наблюдения были сделаны и при строительстве второй очереди метро в 1935–1936 годах. И здесь вели надзор А. В. Арциховский, С. В. Киселев и А. П. Смирнов. Обобщающий отчет экспедиции был издан Е. И. Горюновой уже после войны, в 1947 году.[302]302
  Горюнова Е. И. Итоги работ археологического надзора на строительстве второй очереди Московского метрополитена // Материалы и исследования по археологии СССР. 1947. № 7. С. 41–54.


[Закрыть]

Значение археологической службы Метростроя в истории изучения прошлого Москвы велико. Выяснилось, что культурный слой города достаточно мощен и содержит многочисленные строительные и бытовые остатки. Значит, можно и должно изучать их путем раскопок и пора уже переходить от пассивного надзора за вырытыми то тут, то там котлованами и траншеями к планомерным исследованиям с применением всех выработанных наукой методов. Надо, кроме того, найти и более древние слои, чем те, что были выявлены на трассе метро, относящиеся не к XVI–XVIII векам, а к XII–XV столетиям.

После завершения экспедиции на Метрострое Артемий Владимирович вернулся к раскопкам в Новгороде. Он опять счел московскую тематику для себя исчерпанной и опять ошибся.

Молодой и очень талантливый ленинградский археолог Петр Николаевич Третьяков (1909–1976) выступил в середине тридцатых годов с докладом, дерзко озаглавленным так же, как за 35 лет до того назвал свое классическое исследование А. А. Спицын: «Расселение древнерусских племен по археологическим данным». Третьяков заявил, что утвердившиеся в науке выводы Спицына ошибочны, и пытался опровергнуть их как раз на материалах, рассмотренных в книге Арциховского «Курганы вятичей». Да, соглашался докладчик, эти курганы насыпаны в XII–XIV веках. Но разве в такое позднее время существовали племена? Племя свойственно эпохе родового строя, а XII–XIV века – это период развитого феодализма. Скорее всего, области, очерченные археологами, соответствуют не территориям отдельных племен, а границам недавно сложившихся феодальных княжеств. Нарисованная летописью картина расселения кривичей, вятичей, радимичей и т. д. могла найти отражение не в памятниках XII–XIV веков, а в материалах VIII–X столетий.[303]303
  Третьяков П. Н. Расселение древнерусских племен по археологическим данным // Советская археология. 1937. Т. 4. С. 33–50.


[Закрыть] Обоснования этого тезиса Третьяков опубликовал в 1940-х годах, и эти его труды представляют бесспорный интерес. Доклад Третьякова задел Арциховского, и в ответ он написал темпераментную статью «В защиту летописей и курганов». Она была напечатана рядом со статьей Третьякова в четвертом томе сборников «Советская археология» в 1937 году. Арциховский подчеркнул, что упоминания вятичей в летописях нередки и в XII веке, вплоть до конца этого столетия (1197 год). Речь идет, конечно, не о племени в точном социологическом понимании этого слова, а об определенной этнографической группе. Этнография свидетельствует о чрезвычайной устойчивости специфических типов костюма, сформировавшихся в глубокой древности и по традиции сохранявшихся на протяжении очень долгого времени. Именно это и видим мы на примере головного убора, характерного для земли вятичей. Границы феодальных княжеств, напротив, не отличались стабильностью. «Если бы древнерусские крестьянки захотели одеваться по указаниям П. Н. Третьякова, руководствуясь своей политической зависимостью, – саркастически замечал его оппонент, – моды менялись бы быстро, как в XX в. Автор явно переоценил верноподданность этих крестьянок. Они не сообразовывали свои одежды с принадлежностью тем или иным князьям».[304]304
  Арциховский А. В. В защиту летописей и курганов // Советская археология. 1937. Т. 4. С. 53–60. Цитирую с. 60.


[Закрыть] Ответ прозвучал убедительно. Выводы Спицына и Арциховского остались в силе.

Полемика с Третьяковым была в сущности лишь эпизодом в научной деятельности Артемия Владимировича. Продолжение его занятий археологией Московского края предопределило совсем другое. В 1934 году после решений Коммунистической партии и Советского правительства об исторической науке возродился исторический факультет Московского университета. Арциховского пригласили читать там общий курс археологии для историков всех специальностей. В 1939 году на факультете выделили кафедру археологии для подготовки специалистов в этой области. Арциховский возглавил кафедру. В 1937 году он получил ученое звание профессора, а в 1940– защитил докторскую диссертацию.

До 1960 года Артемий Владимирович работал в созданном на базе ГАИМК Институте археологии Академии наук СССР. Он был редактором журнала «Советская археология», консультантом «Большой советской энциклопедии», занимал ряд других постов. Но кафедра всегда оставалась для него главной заботой и любимым детищем. На седьмом десятке лет, когда здоровье начало сдавать, он отказался от многих обязанностей, отошел даже от руководства раскопками в Новгороде, но покинуть кафедру не нашел в себе сил. Он заведовал ею около сорока лет до самой смерти (умер 17 февраля 1978 года).

Автор этой книжки – выпускник кафедры археологии МГУ. С Артемием Владимировичем я познакомился еще школьником, лет двадцать довольно часто с ним общался и до сих пор вспоминаю его в числе интереснейших людей, встреченных на жизненном пути.

Чем привлекал нас, студентов, Артемий Владимирович? Прежде всего, вниманием и уважительным отношением к юным коллегам. Он обладал феноменальной, почти патологической памятью и без особого напряжения запоминал имена, отчества и фамилии всех студентов Истфака, сдававших экзамен по археологии на первом курсе. Уже тогда он составлял о каждом определенное представление (надо признать, – не всегда верное). К тем, кто поступал на его кафедру специализироваться по археологии, внимание было, конечно, еще большим. Он расспрашивал нас не только о том, какие коллекции мы смотрим в музеях, на каких раскопках побывали летом, какую тему выбрали для курсовых или дипломных работ, но и о том, что мы читаем, любим ли стихи, живопись, архитектуру.

Чарлз Сноу заметил в одном из своих романов, что холостякам свойствен повышенный интерес к людям. Артемий Владимирович служил подтверждением этому наблюдению. Ему хотелось понять, кто придет на смену его поколению, и он не жалел времени на беседы с молодежью. Он приглашал нас к себе на какой-нибудь вечер, сначала в забитую книгами комнатку в коммунальной квартире в Кречетниковском переулке, а потом в большую отдельную квартиру в новом здании МГУ на Ленинских горах, и мы часами разговаривали. Он увлекательно рассказывал о своих учителях, о поездках по древнерусским городам или за границу, делился мыслями о тех или иных исторических событиях, произведениях литературы и искусства, людях и книгах. С ним можно было не соглашаться, спорить, недоумевать по поводу каких-то его парадоксальных суждений, но встречи никогда не были пустыми и формальными.

Как-то Артемий Владимирович обмолвился: «Я ведь не люблю работать. Я люблю лежать на диване и читать». Разумеется, в этой фразе была доля кокетства, но была и откровенность. Арциховский не написал фундаментальных трудов ни о Новгороде Великом, которых все от него ждали, ни о древней Москве. Вообще он писал меньше, чем многие его коллеги. Но он все время читал самые разные книги – и художественную литературу, и научную – по очень широкому кругу тем, вплоть до биологии и математики. Все прочтенное как-то откладывалось в его невероятной памяти, и он мог дать достаточно точную справку по весьма неожиданному вопросу, высказать о нем вполне компетентное мнение. Пожалуй, это свойство даже мешало ему. Он знал так много, что не видел особого смысла в умножении запаса фактов, в новых и новых изысканиях. По печатной продукции Арциховского наши преемники вряд ли смогут представить себе и объем его знаний, и его неповторимый облик.

Как исследователь он иногда проигрывал рядом с некоторыми ярко-творческими натурами своих сверстников. Но как педагог, профессор, наставник молодежи, стоял на большой высоте. Я застал блестящую плеяду профессоров Истфака: С. В. Бахрушина, К. В. Базилевича, С. П. Толстова, Е. В. Тарле. Превосходные преподаватели были и на кафедре археологии. И все же, как начинающий научный работник в студенческие годы я больше всего получил именно от Арциховского, хотя занимался далекой от его основных интересов первобытной эпохой. В области истории науки я его прямой ученик. От него я впервые услышал о Ходаковском, Черткове и Сизове.

И на лекциях, и в статьях Артемий Владимирович стремился и умел говорить небанально, своим индивидуальным языком, что в те времена было уже большой редкостью. Стиль его отличался лаконизмом, афористичностью. Его фразы не спутаешь с чьими-то ни было.

Наконец, для Арциховского была характерна особая весомость, категоричность суждений. Он не склонен был сомневаться в том, что когда-то решил и где-то высказал. На мой взгляд, для деятеля науки это скорее недостаток, чем достоинство. Но молодежь, жаждавшую найти авторитетного учителя, такая убежденность в своей правоте подкупала.

После того, как на Истфаке началась подготовка археологов, надо было подумать об организации полевой практики. Помня об опыте кафедры во времена Городцова, Артемий Владимирович избрал объектом этой практики подмосковные курганы. В конце 1930-х – начале 1940-х годов под руководством Арциховского, а затем и самостоятельно студенты-археологи изучили несколько курганных групп в окрестностях столицы. В 1937 году копали курганы в Поваровке (Солнечногорский район), в 1938 – в Черемушках (тогда еще загородном селе), в 1939 – в Салтыковке (Балашихинский район), в 1940 – в трех группах под Звенигородом.

Описания этих памятников и сделанных находок публиковали выпускники кафедры предвоенных лет. О Черемушках написал Игорь Владимирович Савков (1918–1942). Это образцовая по тщательности и по полноте использования литературных данных работа – первый и последний труд автора.[305]305
  Савков И. В. Курганы с. Черемушки // Сборник научных студенческих работ МГУ. 1940. Вып. 11. С. 59–84.


[Закрыть] Вместе с тысячами москвичей в 1941 году он пошел добровольцем на фронт и не вернулся с войны.

Судьба его несколько прояснилась лишь в 1990 году. Он попал в плен, стал переводчиком у немцев, связался с Ржевским партизанским подпольем. При передаче секретных материалов партизанам был схвачен и расстрелян фашистами.[306]306
  Максимова 9. Вопросы задаем мы в надежде на ответы КГБ // Известия. 9 июня 1990. № 161; Харькова Н. И. Его звали Игорь Савков. // Археографический ежегодник за 1997 г. М., 1998. С. 202–214.


[Закрыть]

Поваровские курганы рассмотрены в статье студента Михаила Григорьевича Рабиновича (1916–2000).[307]307
  Рабинович М. Г. Курганы в Поваровке // Сборник научных студенческих работ МГУ. М., 1940. Вып. 11. С. 85–99. О нем: Векслер А. Г. Памяти М. Г. Рабиновича // Российская археология. 2000. № 4. С. 265, 266; Рабинович М. Г. Записки советского интеллигента. М., 2005.


[Закрыть] Прошлое Москвы– одна из основных тем в его научном творчестве. В 1946 году он провел первые раскопки в городе – в устье Яузы – и продолжал эти исследования до 1960 года в Зарядье и в Кремле. В 1964 году М. Г. Рабинович напечатал ценную монографию «О древней Москве», защитив ее как докторскую диссертацию. Ему принадлежит, кроме того, много статей и научно-популярных книг по ранней истории города.

Прожил он долго, но и его судьба не баловала. Сын очень популярного в Москве детского врача, он всей душой любил родной город. Но в период «борьбы с космополитизмом» властям не нравилось, что статьи о советской столице пишет какой-то еврей. В 1951 году Рабиновича уволили из Академии. Вернулся в нее он после XX съезда КПСС, и не в Институт археологии, а в Институт этнографии. В восьмидесятилетнем возрасте эмигрировал и вскоре умер в США.

Салтыковским курганам посвящена статья Александра Львовича Монгайта (1915–1974). Старший научный сотрудник Института археологии Академии наук СССР, доктор исторических наук, он на протяжении всей жизни изучал замечательный памятник древнерусской культуры домонгольского времени – городище Старая Рязань. А. Л. Монгайт написал также целую серию научно-популярных книг об археологии, ее истории, методах и достижениях.[308]308
  Монгайт А. Л. Салтыковские курганы // Материалы и исследования по археологии СССР. 1947. № 7. С. 82–87. О нем: Формозов А. А. Александр Львович Монгайт // Советская археология. 1975. № 2. С. 318.


[Закрыть]

О Звенигородских курганах рассказано в статье Гайды Андреевны Авдусиной (1921–1984) – лаборанта кафедры археологии, многолетнего помощника Артемия Владимировича при его раскопках в Новгороде.[309]309
  Авдусина Г. А. Три группы курганов у Звенигорода // Историко-археологический сборник. М., 1962. С. 272–289.


[Закрыть]

Таковы были первые выпускники кафедры археологии МГУ, ученики А. В. Арциховского. Все они умели и работать лопатой в поле, и усидчиво заниматься разборкой и классификацией коллекций в музеях и лабораториях. В 1938 году вместе со своим учителем они провели научную конференцию, приуроченную к столетию с начала раскопок подмосковных курганов.

А потом пришла война. А. В. Арциховский, А. П. Смирнов, А. Л. Монгайт, О. Н. Бадер, как и многие другие археологи, в рядах народного ополчения обороняли столицу от нависшей над ней угрозы фашистского вторжения. Вскоре Арциховского, как профессора, демобилизовали, и он вновь читал лекции в МГУ, эвакуированном в Ашхабад и Свердловск.

В 1944 году университет вернулся в Москву. Опять возник вопрос о полевой практике студентов, и опять объектом ее стали подмосковные курганы. В 1944 году эти памятники раскапывали у Царицына, в 1945–1947 – возле расположенного в 10 километрах от него села Беседы (Ленинский район). Копали студенты, а контролировали ход работы по очереди все профессора кафедры. Так, в выездах в Царицыно приняли участие не только Арциховский, но и Сергей Владимирович Киселев, антрополог Георгий Францевич Дебец (1905–1969), специалист по античной археологии, архитектуре и искусству Владимир Дмитриевич Блаватский (1899–1980), исследователь скифских древностей и греческой эпиграфики Борис Николаевич Граков (1899–1970).

Если курганы в Черемушках, Поваровке, Салтыковке и Царицыне дали материалы, вполне обычные для захоронений вятичей, то могильник в Беседах порадовал ученых настоящим открытием. Среди небольших насыпей, высотой полтора-два метра, здесь возвышался холм, достигающий четырех метров. В нем не было ни женских украшений, ни железных орудий, ни вообще каких-либо вещевых находок, но он крайне интересен в иных отношениях. Под насыпью были обнаружены следы сгоревшего древнего сооружения, точно такого, какие выявлены на Верхнем Дону в курганах, надежно датированных VIII–X веками. Значит, этот необычный памятник предшествует основной массе подмосковных курганов и отражает ранний этап жизни славян на данной территории. Погребальный обряд у них был другой, чем в XII–XIV веках, примерно тот, что предположительно описан Арциховским в 1930 году. Бревенчатый сруб, где помещали, а потом сжигали тело покойника, вероятно, и есть упоминаемый в летописях «столп».

Арциховский напечатал отчет о раскопках в Царицыне[310]310
  Арциховский А. В. Царицынские курганы // Материалы и исследования по археологии СССР. 1947. № 7. С. 77–81.


[Закрыть] и статью о Большом Беседском кургане.[311]311
  Арциховский А. В. Большой Беседский курган // Древние славяне и их соседи. М., 1970. С. 102–105; Енуков В. В. Курганы в селе Беседы // Советская археология. 1987. № 3. С. 190–201.


[Закрыть] Это последняя его публикация по археологии Подмосковья.

Первокурсником Истфака в мае 1947 года я еще успел побывать на раскопках в Беседах. Кажется, то была последняя насыпь оставшаяся не изученной в уже исследованной группе. Кое-где еще лежал снег. Вздувшаяся Москва-река не вошла в свое русло. Земля была влажной. Я и мои однокурсники рьяно бросали землю лопатами – мы приобщались к науке, которой собирались посвятить свою жизнь.

Этот день памятен мне и потому, что тогда я познакомился с рядом выпускников кафедры из первых послевоенных выпусков, с теми, с кем на протяжении полувека мне суждено было работать, спорить, ссориться, дружить… Через два года после конца войны они еще носили шинели. У одного не было руки, у другого после контузии нервно подергивалось лицо. Сейчас все они профессора, доктора наук. Кто-то ведет раскопки в Новгороде, кто-то – в Смоленске, а кто – ив Сибири или даже в Ираке, но для всех несложные исследования маленьких подмосковных курганов дороги как незабываемая школа.

С московской археологией связала себя только Тамара Владимировна Равдина (1919–1991) – старшина первой статьи Ладожской военной флотилии и Рижского укрепленного района. За годы войны она выходила сотни раненых. Став сотрудником Института археологии Академии наук СССР, в 1975 году Т. А. Равдина защитила кандидатскую диссертацию о курганах вятичей, где пересмотрела некоторые выводы, сделанные полвека назад в книге Арциховского.[312]312
  Равдина Т. В. Типология «вятических» древностей. Автореф. канд. дисс. М., 1975. О ней см.: Макарова Т. И. Памяти Тамары Владимировны Равдиной // Российская археология. 1992. № 4. С. 263, 264.


[Закрыть]

Раскопки последнего Беседского кургана близились к концу. Артемий Владимирович явно скучал. Какой по счету был этот курган в его жизни? Сотый? Двухсотый? Профессор заранее знал, что и где там может лежать. Чтобы мы не слишком разочаровались, он предупреждал нас, что захоронение может оказаться мужским и не даст ничего, кроме «голого костяка». Но погребение было женским с типичными семилопастными височными кольцами и сердоликовыми бусами. Арциховский взглянул на него мельком, полностью доверяя своим ученикам, составлявшим чертежи и описания, фотографировавшим могилу, бережно паковавшим находки. Он часто уходил на берег Москвы-реки, любуясь с разных точек замечательным шатровым храмом села Беседы, построенным в 1590-х годах (Артемий Владимирович был тонким ценителем старой архитектуры, в особенности русской).

Чувствовалось, что для автора «Курганов вятичей» археология Московского края – тема, оставшаяся далеко позади. Впереди были широкие раскопки в Новгороде, открытие нового вида исторических источников – берестяных грамот, поездки с докладами об этом в разные страны мира, избрание членом-корреспондентом Академии наук, награждение Государственной премией… О проблемах, волновавших ученого в первую половину жизни, можно было не беспокоиться. Современные представления об археологии Москвы и Подмосковья Арциховский уже создал, а развивать их будет следующее поколение археологов.

Заключение

Рассказ об истории исследования археологических памятников Подмосковья я начал с 1819 года, а закончу 1947-м. Этот год без оговорок об условности всякой принятой границы можно считать рубежом в процессе познания древностей нашей столицы и ее окрестностей.

Осенью 1947 года праздновалось восьмисотлетие Москвы. К этой дате был выпущен седьмой том непериодической серии «Материалы и исследования по археологии СССР» с тематически подобранными статьями. Сборник открывался предисловием редактора – А. В. Арциховского «Основные вопросы археологии Москвы».[313]313
  Арциховский А. В. Основные вопросы археологии Москвы // Материалы и исследования по археологии СССР. 1947. № 7. С. 7—22.


[Закрыть] Далее шли публикации О. Н. Бадера и С. К. Богоявленского, содержавшие ценные для составителей археологической карты сведения о десятках городищ и могильников Подмосковья, отчет Е. И. Горюновой о наблюдениях, сделанных при строительстве второй очереди метрополитена, описания раскопок Царицынских и Салтыковских курганов и статья М. Г. Рабиновича «Гончарная слобода XVI–XVIII веков».[314]314
  Рабинович М. Г. Гончарная слобода XVI–XVIII веков // Материалы и исследования… № 7. С. 55–76.


[Закрыть] Это информация о раскопках в устье Яузы на том месте, где в средние века жили ремесленники-гончары, в интересах пожарной безопасности вынесшие свои постройки подальше от центра города. Тут в 1946–1947 годах археологи впервые получили возможность не поспешно выбирать из-под лопаты строителей разбитые древние вещи, а тщательно изучить комплексы жилых и производственных сооружений, где концентрировались многочисленные бытовые остатки.

Вот эти два события – выход книги, подводившей итоги изучения древностей Московской земли более чем за сто лет, и начало планомерных раскопок в самой столице – позволяют говорить о том, что именно тогда завершился большой этап этой работы. На новом этапе ее я здесь останавливаться не буду. Во-первых, уже есть научно-популярные книги, посвященные послевоенным изысканиям в Москве и ее округе. Во-вторых, большинство из тех, кто в 1950—1990-х годах занимался московской археологией, успешно трудятся и сейчас. Давать оценку их деятельности и преждевременно и неуместно.

Много ли нового внес в науку этот пятидесятилетний послевоенный период раскопок? Не исчерпана ли была проблематика за предшествовавшие сто лет, когда в окрестностях столицы вели поиски четыре поколения незаурядных русских ученых? Нет. Последние десятилетия обогатили нас важными открытиями.

На территории области впервые выявлен палеолит. Стоянка охотников на мамонта в Зарайске существовала не менее двадцати тысяч лет назад. Среди сотен древнерусских курганов неожиданно встретились и могилы бронзового века у села Коренец Шатурского района и у Пушкина. Начались раскопки в Звенигороде, Верее, Волоколамске, Тушкове, Радонеже, а в самой Москве, в Кремле, наконец-то нащупаны слои домонгольского времени, отражающие самый ранний этап жизни нашей столицы.

Очень важно издание в 1994–1997 годах трех выпусков «Археологической карты России», посвященных Московской области и содержащих сведения более чем о двух тысячах памятников древности. Как видим, Московская земля не исчерпана для археологов. Каждый год дарит нам те или иные ценные находки, приоткрывающие завесу над далеким прошлым нашего края. Несомненно, немало открытий ждет и идущие нам на смену поколения исследователей.

Это не означает, что все сделанное в XIX и первой половине XX века уже сдано в архив истории науки. Археологические коллекции не устаревают. Ученые могут сотни раз перечитывать тексты летописей и грамот, но второй раз раскопать Большой Беседенский курган или Дьяково городище невозможно. Информация, полученная некогда при раскопках, на взгляд археологов, работавших позднее, будет неполной, но она неповторима. Вот почему археологи вновь и вновь обращаются к материалам, добытым сто и более лет назад. Так, разбирая запутанные коллекции А. П. Богданова, Т. В. Равдина сумела добавить к надежным 229-ти комплексам вятических могил, выделенным А. В. Арциховским, еще несколько комплексов, вполне пригодных для научного анализа.[315]315
  Равдина Т. В. Хронология «вятических» древностей. М., 1975 – рукопись кандидатской диссертации в Архиве Института археологии Российской Академии наук. Р. 2. № 2154.


[Закрыть]

Исторические выводы менее долговечны, чем факты. Построения Ходаковского и Черткова, Сизова и Городцова уже не удовлетворяют их преемников. Но мысль, живая исследовательская мысль, пронизывающая страницы, казалось бы, во всем устаревших книг и статей, невольно привлекает нас и сегодня. Она-то и заставляет возвращаться к сочинениям фантазера Ходаковского и дилетанта Черткова, не говоря уже о трудах Сизова и Городцова. Об этой ищущей, то блуждающей в потемках, то прорывающейся вперед, то отступающей назад мысли я и хотел рассказать в прочтенной Вами книге.