Текст книги "Исследователи древностей Москвы и Подмосковья"

В 1893 году, навестив жившего на даче в Царицыне руководителя Исторического музея И. Е. Забелина, Сизов вместе с ним раскопал один курган в окрестностях поселка.[177]177
  Коллекция в Государственном Историческом музее.


[Закрыть]

Мы не знаем, как использовали специалистов во время экспедиции в село Чернево на Сходне (ныне Красногорский район), проведенной в 1889 году под эгидой генерал-губернатора Москвы, брата Александра III, великого князя Сергея Александровича (1857–1905),[178]178
  Раскопки в Московской губернии, произведенные летом 1889 года его императорским высочеством великим князем Сергеем Александровичем // Древности. 1894. Т. 15. Вып. 1. С. 199–201; Стрижова Н. Б. Граф А. С. Уваров и Великий князь Сергей Александрович //Санкт-Петербургский фонд культуры. Программа «Храм». СПб., 1996. Вып. 9. С. 201–206.


[Закрыть] но, думается, без опытных археологов там не обошлось, и в числе их должен был быть Сизов.

Сам Сергей Александрович интересовался древностями, осматривал их при поездках с А. С. Уваровым, был основателем Русско-Палестинского общества, посещал заседания Московского археологического общества и археологических съездов.

Нет прямых данных об участии Сизова и в выезде членов Московского археологического общества в село Спас-Тушино в 1894 году, когда было вскрыто 15 курганов, но наблюдения, сделанные при этих работах, использованы в одной статье Сизова. Очевидно, он тут побывал.

Через руки хранителя Исторического музея прошли материалы и тех раскопок, на которых он сам не присутствовал, но приложенные им усилия к разборке коллекций, тщательной регистрации находок по комплексам могил, реставрации поврежденных временем предметов значили для науки едва ли не больше, чем простое извлечение древних вещей из земли. То, что в шестидесятых годах упустили А. П. Богданов и его сотрудники, Сизов старался теперь фиксировать в максимальном объеме. Пришедшие на смену поколения археологов должны быть за это очень благодарны.

Так, в 1900–1903 годах Ю. Г. Гендуне вскрыла значительное число курганов у Болшева (ныне Пушкинский район) и деревни Михайловская в Дмитровском уезде (ныне районе). Ни те, ни другие материалы она не издала, но коллекции поступили в Исторический музей, были приведены в порядок и с тех пор пригодны для любого исследования.

К рубежу XIX и XX столетий подмосковные курганы оказались одними из наиболее полно изученных археологических памятников России. В 1885 году А. М. Кельсиев говорил, что их раскопано 370 в 45 пунктах.[179]179
  Кельсиев А. М. Подмосковное курганное кладбище… С. 31.


[Закрыть] В 1930 году А. В. Арциховский писал уже о тысяче курганов (правда, в это число вошли и захоронения, исследованные после смерти Сизова, и могилы вятичей, находящиеся в соседних с Московской областях).[180]180
  Арциховский А. В. Курганы вятичей. С. 107.


[Закрыть] Так или иначе, огромный материал, сконцентрированный прежде всего в Историческом музее, давно пора было привести в некую систему. Сизов исподволь занимался этим из год в год. Солидную монографию на эту тему написать он не успел, но одну статью, сыгравшую немалую роль в развитии славяно-русской археологии, напечатал.

Очерк «О происхождении и характере курганных височных колец и преимущественно так называемого московского типа» помещен в «Археологических известиях и заметках» в 1895 году.[181]181
  Сизов В. И. О происхождении и характере курганных височных колец и преимущественно так называемого московского типа // Археологические известия и заметки. 1895. № 6. С. 177–188.


[Закрыть] В появлявшихся до того сообщениях о подмосковных курганах в лучшем случае описывалось, где какие вещи лежали в могиле и как они выглядели, но никогда не делались попытки реконструировать одежду, головной убор погребенных, сравнить и классифицировать похожие, но все-таки не тождественные предметы. Сизов попробовал решить обе задачи. Серебряные изделия, называвшиеся раскопщиками то «серьгами», то «рясами» и нередко находимые около черепов, были интерпретированы им как особый вид женских украшений – височные кольца. Их попарно вплетали в волосы или закрепляли на висках с помощью ленты. Реконструкция основана, с одной стороны, на наблюдениях при раскопках у села Спас-Тушина под Москвой и в самом городе в Ипатьевском переулке у Старой площади, а с другой – на изображениях в древних рукописях. Сизов ссылался, в частности, на миниатюры в чешских манускриптах XII века, говоря о сходстве женских головных уборов у всех славянских народов в средние века. Этот вывод принят и в современной науке. (Сизов знал и использовал труды ведущих чешских археологов – Любора Нидерле и Иозефа Пича, бывал за границей и знакомился с коллекциями зарубежных музеев).

Исходные формы самих украшений автор искал на арабском Востоке, что достаточно спорно, но признавал, что позже их изготовляли на месте русские мастера.

Наиболее важны собственно археологические выводы, касающиеся возраста изучаемых предметов и племен, их использовавших. В Гнездове под Смоленском Сизов исследовал большое число курганов. Ни в одном из них височных колец не было. В могилах попадались арабские монеты X века. Под большей частью насыпей выявлены следы сожжения покойников. В подмосковных курганах остатки трупосожжений исключительно редки (они встретились в нескольких пунктах Богданову и его сотрудникам). Сопровождающие их вещи моложе X века. Показательны хотя бы орнаменты на одном перстне, напоминающие узоры на суздальских храмах. Значит, височные кольца возникли после X века, скорее всего в XI столетии, продолжая существовать и в XII, и в XIII. Курганы в окрестностях Москвы, как следует из всего этого, – отнюдь не языческие памятники, а кладбища эпохи христианства. Оставили же их не финноязычные племена, как городища Дьякова типа, а славяне, потомки людей, похороненных в могильниках с трупосожжениями, подобных Гнездову.

Статья иллюстрирована рисунками автора. В них, да, пожалуй, и в тексте, явно чувствуется его художественная натура.

Завершая обзор деятельности Сизова по изучению археологии Москвы и Подмосковья, мы можем сказать, что это был не одаренный дилетант вроде А. Д. Черткова, С. Д. Нечаева или А. А. Гатцука, а вполне профессиональный ученый. К середине XIX века археология уже сложилась как особая наука со своими методами полевой и камеральной работы и весьма значительным запасом фактов. Любители волей или неволей должны были отступать на второй план, предоставив разработку сложных научных вопросов специалистам. Одним из таких первых специалистов-археологов и был скромный сотрудник Российского исторического музея Владимир Ильич Сизов.

Глава 5
Археологические находки в Москве. Первые обобщения

До сих пор речь шла об археологических исследованиях в окрестностях Москвы. В самом городе специальных раскопок не было до рубежа XIX и XX столетий. Но еще за полвека до этого при разнообразных земляных работах были сделаны отдельные наблюдения и небезынтересные находки, попавшие, наконец, в поле зрение историков.

В составленной в 1817 году для императрицы Марии Федоровны «Записке о московских достопамятностях» Н. М. Карамзин писал: «Во многих местах Кремля в земле видны остатки кирпичных сводов: это были погреба князей и бояр, имевших там свои домы».[182]182
  Карамзин Н. М. Записка о Московских достопамятностях. Соч.: В 9 т. СПб., 1833. Т. 9. С. 252.


[Закрыть] К раскопкам их автор не призывал.

В царствование Николая I в Кремле была произведена реконструкция. Палач Пушкина и декабристов, душитель свободной мысли считал нужным демонстрировать свою заботу об отечественных реликвиях. Даже в письме В. А. Жуковского, извещавшем С. Л. Пушкина о гибели его сына, подчеркивалось, что государь «любит все русское, он ставит новые памятники и бережет старые».[183]183
  Жуковский В. А. Письмо к С. Л.Пушкину // А. С. Пушкин в воспоминаниях современников. М., 1974. Т. 2. С. 351.


[Закрыть] Проявлялась эта любовь весьма своеобразно: некоторые архитектурные сооружения были отреставрированы, другие же, нисколько не менее ценные, – безжалостно уничтожены. Так, когда в Кремле в 1830—1840-х годах возводился колоссальный дворец К. А. Тона, была разрушена первая по времени постройки московская церковь – храм Иоанна Предтечи, переведенный в камень Алевизом Новым в 1509 году.[184]184
  Успенский А. И. Судьба первой церкви на Москве. М., 1901.


[Закрыть]

При рытье котлованов для зданий николаевской эпохи и были отмечены некоторые немаловажные для истории города объекты. В 1838 году на юго-западной оконечности Кремля строители обратили внимание на следы уже в древности заплывшего землею рва. Он отрезал мыс при впадении Неглинной в Москву-реку. Этот факт был мельком упомянут в четырех строчках давно забытой и ставшей библиографической редкостью книги Михаила Степановича Гастева (1801–1883) «Материалы для полной и сравнительной статистики Москвы» (М., 1841. Ч. 1. Объяснение планов. С. 4). В 1902 году известный историк И. Е. Забелин напомнил об этом сообщении. Он думал, что ров представлял собой часть языческого еще городища – святилища, предшествовавшего возникновению княжеского села Москвы, фигурировавшего в летописи в 1147 году.[185]185
  Забелин И. Е. История города Москвы. М. 1902. Ч. 1. С. 62.


[Закрыть] Раскопки, проведенные в Кремле в 1959–1960 годах, выявили другой участок того же рва и позволили определить, что это остатки укреплений, созданных не ранее X и не позднее первой половины XI века (во второй половине XII столетия ров был уже засыпан). Иными словами, это древнейшее ограждение Москвы – в ту пору совсем еще маленького городка.[186]186
  Рабинович М. Г. О древней Москве. М., 1964. С. 17–19.


[Закрыть]

В 1843 году напротив кремлевской Константино-Еленинской церкви в земле были найдены два сосуда. Один – глиняная фляга – оказался наполненным ртутью, во втором – медном – неожиданно были обнаружены восемнадцать пергаментных и два бумажных свитка, снабженных печатями. К сожалению, влага разрушила надписи. Обрывки текстов уцелели только на грамотах, попавших в центр засунутого в кувшин рулона. По этим записям ясно, что перед нами документы, относящиеся ко второй половине XIV века, к княжению Дмитрия Донского, и связанные с деятельностью наместника Новоторжского.

Писатель пушкинского круга Александр Фомич Вельтман (1800–1870), служивший в Оружейной палате и опубликовавший несколько книг о старой Москве, доложил о находке в Петербург. Николай I велел переслать рукописи в Академию наук. Адъюнкт, в будущем академик, Яков Иванович Бередников (1793–1854) напечатал статью об этом открытии. Он подумал, нельзя ли восстановить утраченные тексты с помощью методов точных наук. Химик Герман Иванович Гесс (1802–1850) провел по его просьбе соответствующую обработку бумаги и пергамента. Некоторые поблекшие строки стали видны и поддались прочтению.[187]187
  Записка об открытых в Московском Кремле древностях, представленная второму отделению Академии наук адъюнктом Я. Бередниковым // Bulletin de la classe des sciences historiques, philologiques et poli-tiques de FAcademie imperiale des sciences de Saint-Petersbourg. 1845. T. II (4–5). P. 53–59.


[Закрыть]

В настоящий момент грамоты, найденные в Кремле полтораста лет назад, вернулись с берегов Невы в Москву и хранятся в Центральном государственном архиве древних актов. Там собираются реставрировать их с применением современных научных методов.

В 1846 году при строительстве нового здания для Оружейной палаты, в районе разрушенной церкви Иоанна Предтечи, была сделана еще одна интересная находка – два серебряных семилопастных височных кольца и две серебряные же шейные гривны. Эти вещи ближайшим образом напоминали украшения из курганов у Верхогрязья, раскопанных А. Д. Чертковым. Может быть, это предметы из древнего захоронения или клада, зарытого на площади поселка, а может быть, просто потерянные вещи, случайно попавшие в культурный слой.[188]188
  Рабинович M. Г. О древней Москве. С. 76, 77.


[Закрыть]

В книге А. Ф. Вельтмана «Описание нового императорского дворца в Кремле Московском» (М., 1851. С. V) упомянуты и такие археологические открытия, как «дубовые дерева, лежащие одно на другом, стеною до 22 аршин в земле…. фундаменты с цоколями нескольких древних зданий, свинцовые трубы, служившие проводниками воды, которыя от Водовзводной башни поднимались некогда для снабжения дворцов, и, вероятно, для орошения верхнего сада». Находки в Кремле поступили сперва в Оружейную палату, потом были переданы в Румянцевский музей,[189]189
  Каталог отделения доисторических древностей Московского публичного музея / Сост. Г. Д. Филимоновым. М., 1873. С. 93.


[Закрыть] а теперь хранятся в Государственном Историческом музее.

В 1880-х годах в Кремле был поставлен памятник Александру II. Это было монументальное архитектурное сооружение, потребовавшее мощных фундаментов и, следовательно, большой выемки земли. Автор проекта – профессор Института гражданских инженеров Николай Владимирович Султанов (1850–1908)[190]190
  О нем см.: Славина Т. А. Исследователи русского зодчества. Л., 1983. С. 110, 111; Кириченко Е. И. Архитектурные теории XIX века в России. М., 1986. С. 249–256.


[Закрыть] – позаботился о том, чтобы не пропали попадавшиеся в земле археологические материалы, а в своей статье о памятнике дал суммарную, но все же достаточно содержательную характеристику культурных отложений этой части Кремля.

В середине века здесь стояли здания приказов, затем какое-то время существовало кладбище. При рытье котлована были отмечены остатки построек, следы пожарищ, многочисленные захоронения. Часто встречались бронзовые чернильницы. В одной даже уцелело воткнутое в нее гусиное перо. Землекопы передали архитектору обломки изразцов, глиняные игрушки – лошадку и человечка, железный наконечник стрелы и другой специфический вид оружия – «чеснок» – железные желваки с несколькими остриями. Их разбрасывали по земле, чтобы вражеские кони, поранив ноги, выходили из строя.

Удивила находка кремневого неолитического наконечника копья. Скорее всего, он оказался тут не после посещения кремлевского холма первобытными охотниками, а был использован вторично как колдовское средство средневековыми лекарями. Целебные «Громовые стрелы» не раз упоминаются в русской письменности XVI–XVII веков. (Позднее, в 1928 году, в Кремле на месте церкви Гермогена был найден сверленый каменный топор.[191]191
  Бадер О. Н. Материалы к археологической карте Москвы и ее окрестностей // Материалы и исследования по археологии СССР. 1947. № 7. С. 129, 130.


[Закрыть] Вероятно и он, зарытый в могилу бронзового века где-то в другом месте, был принесен в Москву через три с лишним тысячи лет для лечения больных).[192]192
  Об этом см.: Формозов А. А. Начало изучения каменного века в России. М., 1983. С. 5, 6.


[Закрыть]

Все перечисленные вещи Н. В. Султанов не только описал, но и поместил их фотографии в журнале «Строитель» в статье о памятнике царю-освободителю. Особый очерк посвятил он красным печным изразцам.[193]193
  Султанов Н. В. Памятник императору Александру II в Кремле Московском. СПб., 1888 (Строитель. № 15–18). С. 605–609. Рис. на с. 608; Он же. Древнерусские красные изразцы // Археологические известия и заметки. 1894. № 12. С. 369–387.


[Закрыть]

Вне Кремля при земляных работах тоже бывали интересные открытия. В 1823–1838 годах огромный котлован был вырыт на месте упраздненного Алексеевского женского монастыря для спроектированного К. А. Тоном мемориала Отечественной войны 1812 года– храма Христа Спасителя. В самом низу, в слое песка, на глубине девяти аршин, были обнаружены кости мамонта. Выше – на уровне семи аршин – нашли целый клад арабских монет X века – свидетельство торговых связей древних обитателей этих мест с Востоком. На глубине пяти аршин лежали каменные надгробия XVI столетия (одно – с датой 1582 год), еще выше – мелкие серебряные копеечки XV–XVII веков, и, наконец, на самом верху – могилы монастырского кладбища около 1700 года. Обо всем этом рассказал на страницах «Журнала Министерства народного просвещения» нумизмат и археолог Павел Степанович Савельев (1814–1859).[194]194
  Савельев П. С. О важности изучения восточной нумизматики и археологии в России // Журнал Министерства народного просвещения. 1847. Т. 53. № 3. С. 267.


[Закрыть] Прочитав его статью, московский историк профессор университета М. П. Погодин сделал для себя верный вывод: слои земли имеют разный возраст и, изучая их один за другим, как бы листаешь летопись давно минувшей эпохи.[195]195
  Барсуков Н. П. Жизнь и труды М. П. Погодина. СПб., 1896. Кн. 10. С. 56.


[Закрыть]

В 1867 году в Москве проводили газовое освещение. Приглядываясь к стенкам вырытых для этого канав, Иван Егорович Забелин заметил перерезанные ими бревенчатые настилы, еще в древности затянутые землей и проложенные вновь на тех же самых местах. Историк догадался, что это следы средневековой уличной сети, указывающие на достаточно раннее благоустройство столицы. Упоминание об этом в рецензии Забелина на книгу И. М. Снегирева о Москве как-то прошло мимо внимания археологов.[196]196
  Забелин И. Е. Опыты изучения русских древностей и истории. М., 1873. 4.2. С. 178.


[Закрыть] Между тем это важное наблюдение: первые мостовые, выявленные в средневековом русском городе вообще (обычно считают, что открыли их лишь в 1930-х годах в Новгороде Великом).

Если просмотреть московские газеты и журналы конца XIX – начала XX века, то там можно разыскать немало сообщений и о других археологических находках в пределах города.

В 1883 году молодой Чехов (еще «Антоша Чехонте») писал в «Осколках»: «Москва… занялась в последнее время науками: археологией и антропологией. В Теплых рядах гроб выкопали. На Тверской в доме Толмачева выкопали целую Помпею». Комментаторы полагают, что речь идет о двух находках, сделанных в июле—августе этого года и отраженных в газетах «Новости дня» и «Русские ведомости». В первом случае при земляных работах наткнулись на единичное захоронение, во втором – на углу Тверской и Газетного переулка – на остатки целого кладбища XV века.[197]197
  Чехов А. П. Осколки московской жизни // Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. М., 1979. Т. 16. С. 45; Новости дня. 26 июля 1883. № 26; 27 июля 1883 г. № 27; Русские ведомости. 27 июля 1883. № 204; Новости дня. 1883. № 32, 33.


[Закрыть]

В 1895 году на Ильинке при прокладке канализационных труб был найден склад оружия XVI века: несколько шлемов, пять кольчуг, двенадцать копий, наборы конской упряжи, медный сосуд с изображением оленя, серебряные монеты.[198]198
  Русские ведомости. 11 мая 1895. № 128; Археологические известия и заметки. 1895, № 6. С. 223, 224.


[Закрыть]

В 1906 году в двух точках при земляных работах были потревожены древние могилы: на Лубянке, у церкви Введения Богородицы, и у Троицы на Капельках. Как известно, до 1771 года, когда Москву опустошила чума и пришлось создать загородные кладбища, люди хоронили своих близких неподалеку от дома, у приходских церквей. Из погребений, случайно вскрытых, на заброшенных кладбищах, извлекли остатки одежды, нательные кресты и т. д.[199]199
  Московский листок. 15 и 22 июня 1906. № 110 и 152 (цитирую по хронике в «Известиях Археологической комиссии». СПб., 1907. Вып. 22. С. 19, 20).


[Закрыть]

Специальные археологические раскопки в Москве до революции провели только раз. В 1894 году в Россию приехал страсбургский профессор Эдуард Тремер. Он поднял вопрос о поисках библиотеки Ивана Грозного, содержавшей некогда уникальные греческие и славянские рукописи. Русские ученые – А. И. Соболевский, С. А. Белокуров, А. И. Зерцалов, И. Е. Забелин – живо обсуждали, было ли такое книжное собрание вообще и могло ли оно как-нибудь сохраниться.[200]200
  Зарубин Н. Н. Библиотека Ивана Грозного. Л., 1982.


[Закрыть] В статье «Подземные хранилища Московского Кремля» И. Е. Забелин привел сведения о тайниках и ходах под дворцовыми зданиями, виденных отдельными людьми в XVII–XVIII веках.[201]201
  Забелин И. Е. Подземные хранилища Московского Кремля // Археологические известия и заметки. 1894. № 2. С. 33–34.


[Закрыть] Решено было отыскать эти подземелья. Вдруг там и спрятана библиотека.

Раскопками 1894 и 1895 годов руководил чиновник особых поручений при управлении Российским историческим музеем князь Николай Сергеевич Щербатов (1853–1926). Хотя после смерти И. Е. Забелина он занял его пост – товарища председателя музея (председателем был брат царя великий князь Михаил Александрович, так что «товарищ» – заместитель – фактически возглавлял учреждение), а после революции недолго был даже директором музея, к науке он имел отдаленное отношение. В молодости служил во флоте, а потом его сестра П. С. Уварова – вдова А. С. Уварова и председатель Московского археологического общества – пристроила братца на солидное место.

Щербатов искал следы древних тайников под Троицкой, Водовзводной, Боровицкой и Арсенальной башнями Кремля. У двух последних входные части каких-то лазов ему удалось нащупать. Продолжить исследования он однако не рискнул, боясь повредить фундаменты соседних зданий. Никаких старинных вещей – черепков сосудов или железных поделок, несомненно попадавшихся в земле, Щербатов не зафиксировал и не сохранил.[202]202
  К[нязъ] Щ[ербатов Н. С] К раскопкам в Московском Кремле // Археологические известия и заметки. 1895. № 12. С. 394–400. М. И.П[ыляев]. Кремлевские тайники и подземелья // Новое время. 9 июня 1894. № 6564. Газетная литература по поводу статьи И. Е. Забелина «Подземные хранилища Московского Кремля» и раскопки в Кремле //Археологические известия и заметки. 1894. № 6–7. С. 212–219.


[Закрыть]

Наблюдения и находки, делавшиеся с 1838 года при земляных работах на территории Кремля и окружавшего его посада, показали то, что и так нетрудно было предположить: в культурном слое города можно найти остатки древних построек и немало разнообразных предметов. Целеустремленные археологические исследования, как и использование вещественных исторических источников при восстановлении ранних этапов прошлого нашей столицы начались только после революции.

Так или иначе, к рубежу XIX и XX веков материалов о московских древностях накопилось уже много. Пришла пора для обобщений. Первая попытка в этом направлении принадлежала И. Е. Забелину.

Петербургский издатель Маврикий Осипович Вольф выпускал в 1881–1901 годах многотомную серию книг «Живописная Россия». Научное руководство изданием осуществлял знаменитый географ Петр Петрович Семенов-Тян-Шанский. Для шестого тома – «Москва и Московская промышленная область» – статьи о развитии старой столицы были заказаны в конце 1890-х годов Забелину. Великий знаток средневековой Москвы был уже дряхл, ему шел семьдесят восьмой год. В разделах, посвященных XVI–XVII векам, – эпохе, занимавшей его на протяжении всей жизни, он еще сумел дать живые картины быта давно ушедшего времени. Но первый археологический очерк получился неудачным.

Больше всего здесь говорилось о курганах. Автор называл их мерянскими и относил к IX–X векам. Опирался он при этом не на работы о подмосковных могильниках и коллекции вещей из них, хранившиеся у него под боком в Историческом музее, а на монографию А. С. Уварова «Меряне и их быт по курганным раскопкам» (1872), основанную на давних исследованиях во Владимирской и Костромской губерниях. Таким образом, представление о древнерусских курганах Подмосковья из очерка Забелина читатели по сути дела не получали. Мельком упоминал он о находках каменных орудий и о городищах, трактуя их как поселения тех же людей, что похоронены в курганах.[203]203
  Забелин И. Е. Первобытные обитатели Московской промышленной области // Живописная Россия. Отечество наше в земельном, историческом, племенном, экономическом и бытовом отношении / Под ред. П. П. Семенова – вице-председателя Русского географического общества. СПб., 1898. Т. 6. Ч. 1. Москва и Московская промышленная область. С. 1—10.


[Закрыть]

Как ни печально писать такие вещи, но очерк почтенного историка отражал оставшийся уже позади, а не современный ему этап развития науки. Хорошо аргументированные выводы собственного сотрудника по Историческому музею В. И. Сизова Забелин не учел совершенно. Значение этой публикации лишь в том, что здесь впервые археологические памятники Центральной России были использованы на равных правах с письменными источниками для воссоздания начальной истории этой области.

Иной характер имели обзоры московских древностей, изданные в 1890—1900-х годах Александром Андреевичем Спицыным (1858–1931). Эти работы, рассчитанные не на широкого читателя, а на специалистов, наряду со статьями В. И. Сизова, заложили основы современных представлений об археологии нашего края.

Спицын не был москвичом. Он родился в Яранске, учился в Вятской гимназии и Петербургском университете. Вернувшись на родину, около десяти лет преподавал в губернской женской гимназии, увлеченно занимаясь краеведческой работой. Его исследования прикамских городищ обратили на себя внимание столичных ученых, и талантливого провинциала пригласили в Петербург. Там с 1892 года он служил в Императорской археологической комиссии. После Октябрьской революции Спицын стал действительным членом Государственной академии истории материальной культуры (созданной на базе Комиссии) и профессором Ленинградского университета, был избран членом-корреспондентом Академии наук СССР.

На первый взгляд кажется странным, что в развитие археологии Москвы и Подмосковья весомый вклад внес петербуржец. Это будет выглядеть еще более странным, если я скажу, что в раскопках под Москвой Спицын не участвовал ни разу. Но расхожее представление об археологе как о человеке, роющемся в земле в поисках всяческих редкостей, неверно. Археолог – это знаток вещественных исторических источников, умеющий, анализируя их, получать надежные выводы о далеком прошлом. При этом безразлично, добыты эти материалы в ходе раскопок им самим или кем-то другим, извлечены из земли или дошли до нас как-то иначе.

В Археологическую комиссию, основанную в 1859 году, со всех концов страны поступали находки древностей, как случайные, так и сделанные при раскопках, проведенных по выданным Комиссией «открытым листам», обязывавшим получателей присылать в Петербург свои находки и отчеты о полевых исследованиях. В задачу сотрудников Комиссии входили разбор, систематизация и публикация этих материалов, распределение их по музеям. За четверть века через руки Спицына прошли сотни каменных, бронзовых, костяных и железных орудий, украшений, частей конской упряжи, глиняных сосудов и т. д. Он не только до мельчайших деталей узнал особенности этих не похожих друг на друга вещей и умел найти для каждой место в создаваемой им самим хронологической системе. Он всей душой любил эти «чудесные стрелочки» и «удивительные скребочки», как говаривал порой на лекциях студентам. Тщательно собирая сведения об условиях находок – обряде захоронений, последовательности слоев на селищах и городищах, ученый шаг за шагом продвигался к построению классификации всех археологических памятников, представленных на территории нашей страны. Постепенно становилось яснее, какие типы изделий, могил, поселений свойственны определенному времени, той или иной конкретной области, что им предшествовало, что их сменило. Спицын мечтал завершить труд жизни «Общим курсом отечественных древностей». Подготовить его он не успел, но десяток опубликованных им книг, триста статей, богатейший архив с тысячами записей и зарисовок вывели археологическую науку в России на принципиально новый этап.

Первая заметка, касающаяся Подмосковья, напечатана Спицыным в 1898 году. Она занимает всего две странички, скромно подписана инициалами А. С. и характеризует всего несколько предметов, переданных автору Ю. Г. Гендуне. При строительстве шоссе у села Болшева были разрушены курганы. Кое-что из находок удалось спасти. О них и рассказал Спицын, но не ограничился этим. Тип вещей, знакомый ему по другим раскопкам, указывал на дату курганов – не VIII–X века, как у А. П. Богданова, не IX–X, как у И. Е. Забелина, даже не XI–XII, как у В. И. Сизова, а XIII–XIV.[204]204
  А. С. [Спицын А. А.] Находки 1896 г. близ с. Болыпева Московского у. // Вестник археологии и истории. СПб., 1898. Т. 16. С. 116–117. Авторство этой и других статей определяется «Списком ученых трудов А. А. Спицына// Советская археология. 1948. Т. 10. С. 15, 16.


[Закрыть] Короче говоря, Спицын утверждал, что в центре России над прахом умерших возводили насыпи, а в могилы клали вещи и в тот период, когда существовало уже Московское феодальное княжество.

В 1873 году Археологической комиссии были переданы сведения о древностях, собиравшихся по инициативе Д. Я. Самоквасова уездными статистическими комитетами. Спицын решил опубликовать эти материалы, дополнив их архивными данными, ссылками на музейные коллекции и сообщениями, попавшими в печать. Так в нескольких выпусках «Записок Русского археологического общества» появилась серия статей без подписи (Спицын нередко так делал) «Обозрение некоторых губерний и областей России в археологическом отношении». В 1899 году издан обзор, посвященный Московской губернии. В нем всего девять страниц, но они насыщены фактами. Перечислены все находки каменных орудий в Подмосковье, учтена коллекция бронзовых вещей из Загорья, рассмотрены городища в Дьякове и Нижних Котлах (автор по традиции датировал их VII–VIII веками нашей эры), кратко охарактеризованы все крупные курганные группы, раскопанные к тому времени в пределах губернии.[205]205
  [Спицын А. А.] Обозрение некоторых губерний и областей России в археологическом отношении // Записки Русского археологического общества. 1899. Т. 11. Вып. 1–2. С. 199–207.


[Закрыть]

В 1903 году Спицын (снова без подписи) напечатал две ценные сводки – о «городищах Дьякова типа» и о «медном веке в Верхнем Поволжье».[206]206
  [Спицын А. А.] О городищах Дьякова типа // Записки Отделения русской и славянской археологии Русского археологического общества. 1903. Т. 5. Вып. 1. С. 111–148; С[пицын]А.А. Медный век в Верхнем Поволжье // Там же. С. 77–93.


[Закрыть] Смысл первой статьи в том, что городище, исследованное В. И. Сизовым, перестало быть уникальным или, напротив, подобным прикамским укрепленным поселениям, а превратилось в один из памятников, типичных для бассейна Оки и Верхней Волги. Городища, изученные Ю. Г. Гендуне в Тверской, а Н. И. Булычовым в Калужской губернии, содержали глиняную посуду, покрытую отпечатками ткани, костяные и железные предметы, вполне сходные с теми, что найдены в Дьякове. Возраст поселений Дьякова типа в этой статье определен как VI–VIII века.

К медному веку Спицын отнес Фатьяновский бескурганный могильник в Ярославской губернии, открытый в 1873 году. И он оказался не единичным. В Верхнем Поволжье есть и другие захоронения с тем же составом находок и теми же чертами погребального обряда. В Московской губернии могильники фатьяновского типа тогда не были известны, но после революции их выявили и тут, притом в очень большом числе. Так что и эта работа самым непосредственным образом связана с московскими сюжетами.

Наиболее важной, не утратившей своего значения до сих пор, через целое столетие – редчайший случай в археологии – была статья Спицына «Расселение древнерусских племен по археологическим данным», опубликованная в 1899 году в «Журнале Министерства народного просвещения».[207]207
  Спицын А. А. Расселение древнерусских племен по археологическим данным // Журнал Министерства народного просвещения 1899. № 8. С. 301–340. Цитирую с. 316, 317, 338.


[Закрыть]

Многие, вероятно, помнят, что наша начальная летопись открывается рассказом о том, как размещались славянские племена, кто где «сидел»: поляне – на Днепре под Киевом, радимичи – в болотистых районах Верхнего Поднепровья, словене новгородские – вокруг Ильменя, вятичи – на Оке и т. д. По этим указаниям можно составить историко-географическую карту, что неоднократно и делалось. Но результаты у разных ученых получались неодинаковыми, поскольку сведения летописцев кратки и не слишком определенны.

К концу XIX века накопился большой материал о древнерусских курганах. По внешнему облику, особенностям могил и находкам они похожи, но все-таки не тождественны. Спицын попробовал выделить из общей массы средневековых курганов Восточной Европы несколько своеобразных групп, картографировать их и наложить эту археологическую карту на те, что составлялись после анализа летописей. Попытка дала впечатляющий результат. Ареалы на сравниваемых картах в основном совпали, а это открывало перед археологами и историками новые перспективы. Во-первых, границы расселения древнерусских племен были очерчены гораздо точнее, чем раньше. Во-вторых, отныне курганы стали для исследователей не просто средневековыми или славянскими, а захоронениями именно вятичей, радимичей, кривичей… В третьих, обогатились наши представления о культуре отдельных племен. Если из летописей можно узнать только о походе на вятичей некоего князя, то раскопки позволяют судить об их верованиях, костюмах, ремеслах и т. д.

Спицын пришел к выводу, что «христианство и курганы идут рука об руку». Мало того, что новая религия не привела русских к отказу от старых языческих обычаев. Некоторые обряды в эпоху христианства особенно четко оформились и вошли в быт. У вятичей, например, курганы появились в XI веке, позже, чем у других племен. Христианство отменило лишь обычай сжигать тела умерших, господствовавший на Руси в X веке. Но в глухом лесном краю – у тех же вятичей – он сохранялся порой и в более позднее время.

Спицын перечислил общие для всех русских курганов типы вещей – сердоликовые бусы, металлические подвески-лунницы, крестики, витые и пластинчатые браслеты, бубенчики, глиняные сосуды с линейным и волнистым орнаментом. Типами, распространенными в более узких регионах и, вероятно, специфическими для отдельных племен, оказались предметы, связанные с головным убором. У каждого племени он обладал некогда своеобразными чертами. Семилопастные височные кольца, известные со времен раскопок А. Д. Черткова в Верхогрязье, встречаются исключительно в южной половине Подмосковья и бассейнов Оки – в области, занятой вятичами. Севернее Москвы-реки курганы дают иного вида височные кольца – браслетообразные. Согласно летописи тут жили кривичи. Для них-то и была свойственна данная разновидность женских украшений.

О кривичах как древнейших обитателях Центральной России писал еще в 1819 году Ходаковский, но, где обитали вятичи, он тогда не решил. В очерке, помещенном в «Живописной России», И. Е. Забелин утверждал, что на смену мерянам в Подмосковье пришли кривичи, северяне, радимичи, словене Новгородские, а вятичей даже не назвал. Не говорил о них и В. И. Сизов. Теперь стало ясно: основным населением бассейна Оки и Москвы-реки в средневековье были как раз вятичи.

Итоговые выводы статьи Спицына таковы: «курганы – наилучшее пособие для определения границ древнерусских племен». «Все показания летописи… вполне совпадают с археологическими наблюдениями». Под этими словами могли бы подписаться и современные археологи.

Спицын обращался к московским древностям и позднее. Я упоминал его информацию о Синьковском и Попелковском городищах. Он издал также сообщения о раскопках народного учителя, председателя Мглинского общества сельского хозяйства и члена Черниговского статистического комитета Семена Андроновича Гатцука (родился в 1880-х– умер в начале 1920-х), родственника Алексея Алексеевича, в Волоколамском и Каширском уездах и о курганах, вскрытых А. А. Смирновым в Дмитровском уезде.[208]208
  А. С. [Спицын А. А.] Отчет о раскопках С. А. Гатцука в Смоленской, Московской и Тульской губерниях // Записки Отделения русской и славянской археологии. 1905. Т. 7. Вып. 1. С. 120–135; [Спицын А. А.] О раскопках А. А. Смирнова в Дмитровском у. // Записки Отделения… 1915. Т. 6. Вып. 1. С. 94–96. Данные о С. А. Гатцуке взяты из Архива Института истории материальной культуры Российской Академии наук. Ф. 1. Д. 1902. № 96. 1904. № 94. См. также: Ясновська Л. В., Коваленко О. Е. «Археологические журналы» Семена Гатцука // Слов'янорусыа старожитности Швшчного Л1вобережжя. Чернтв, 1995. С. 109–111. Коваленко О.Е., Ясновська Л. В. Листи С. Гатцука до В. Модзалевського // Скарбница Украшьской культури. Чершгш, 2003. Вып. 3. С. 154–166.


[Закрыть]