Текст книги "Чешская литература"

Вслед за первыми деятелями возрождения, имена которых мы назвали выше, выступили Шнейдер, Пухмайер, два брата Неедлые, Гневковский, Полак и бессмертный своими заслугами Юнгман. Они стали отваживаться уже в область поэзии; Шнейдер бросил писать немецкие стихи, доставившие ему некоторую известность, и начал писать чешские стихотворения; но преобладающий характер литературы оставался учоный. Нужно было, так сказать, отрыть славянскую народность в Чехии из-под груды развалин и восстановить перед пробуждавшимся в народе сознанием картину его прошлого. Много способствовало этому делу учреждение, в 1818 году, по инициативе графа Коловрата, Чешского Музея, при котором возникло учоное общество, начал издаваться учоно-литературный журнал, а в 1830 году учредилась Матица, то-есть общество для издания полезных чешских книг. Обращенное на чешскую старину внимание повело к открытию многих замечательных памятников, которые в свою очередь действовали живительно на общество, почти забывшее язык и дела своих предков.

Этот период научной по преимуществу работы обнимает время до 1848 года. Умственная жизнь Чехии сосредоточивалась около учоных, как Юнгман, который в громадном, образцовом словаре собрал все литературные богатства чешского языка, Ганка, открывший «Краледворскую Рукопись» и издавший множество памятников, Шафарик, творец славянских древностей, Палацкий, воссоздавший историю чешского народа. К этим именам нужно присоединить Челяковского, Эрбена, Воцеля, Томка и др. Но недостаточно было восстановить прошлое чешского народа; нужно было уяснить ему его связь с великим славянским миром: ибо без этой связи что значила бы горсть чехов в центре западной Европы? Эта идея возникала и в людях прежнего поколения. Добровский изучал церковно-славянский язык и сравнивал славянские наречия; поэт Пухмайер сочинил русскую грамматику для чехов. С двадцатых годов та же идея проникает во всю литературу чешскую. Ее первый провозгласил Коллар в восторженной поэме своей «Дочь Славы», и потом развил в сочинении «О литературной взаимности между племенами и наречиями славянского народа» (1837). Таже идея одушевляла общественную деятельность и учоные издания Ганки; она выразилась наукообразно в «Славянских Древностях» и «Славянской Народописи» Шафарика, в «Сравнительной грамматике славянских наречий» Челяковского, в его «Отголосках славянских песен» и т. д.; словом, она не была чужда ни одному из чешских писателей этого времени.

Другая отличительная черта этой эпохи заключалась в крайнем разнообразии работ тогдашних чешских писателей. Людей было мало, цель была громадная и всем общая, и потому никто не посвящал себя исключительно тому или другому роду литературы, а переходил от одного к другому, для пользы общего дела. Юнгман переводил «Потерянный Рай» Мильтона и составлял учонейший словарь; учоные по призванию, как Ганка, Шафарик, Палацкий, писали лирические стихи; поэты в душе, как Нолар и Челяковский, трудились над древностями и филологиею, Эрбен писал баллады и издавал юридические документы, Воцель сочинял эпические поэмы и разработывал археологию.

Возрождение чешской мысли шло с таким успехом, что в 30-тых и 40-вых годах за этими первостепенными вождями шла уже целая группа литераторов. То были поэты: Хмеленский, Лангер, Бубек, Бамарит, Винарицкий, а из младших Маха, Яблонский, Рубеш, Небеский, Виллани, Штульц, Фурх; драматурги: Блицпера, Тыль, Миковец и др.; авторы романов и повестей: тот же Тыл, Хохолушек, Марфк, Сабина, Вожена Немцова и т. д. Их одушевляло одно стремление – будить в чешском народе самосознание и славянское чувство. Вся эта литература не произвела, правда, ни одного первокласного художественного творения; но она принесла огромную практическую пользу. Замечательно, что единственный из всех названных нами поэтов, которого произведения не служили общей патриотической цели, а имели чисто субъективный характер, Маха, вовсе не ценился своими современниками, не смотря на то, что художественными достоинствами превышал многих популярнейших тогда поэтов.

1848 год обнаружил, что усилия тружеников науки и литературных деятелей были не бесплодны. Чешский народ поднял голову и потребовал возвращения принадлежащих ему прав; он гласно заявил свою солидарность с славянским миром. Бомбардирование Праги (12 июня 1848) и осадное положение, провозглашенное австрийским правительством, придушили на время этот голос – и наступило десятилетие тяжелого полицейского гнета. Политическая литература, которую создал-было Гавличек, замолкла с его ссылкою в тирольскую крепость; его поэтические произведения, отличавшиеся необыкновенным остроумием, оставались неизданными; замолкло и слово Ригера, открывшего чешскому языку поле политического красноречия. Но работа продолжалась, приняв несколько другое направление. Вместо создания учоных работ, на первый план выступила популяризация знания. Младшее поколение произвело также замечательных учоных: Иречва, Гануша, Гатталу, Вертятко и других; но это не такие крупные двигатели науки, как люди прежнего времени, Юнгман, Шафарив, Палацкий. Даже в поэзии и беллетристике мы находим менее выдающихся имен; можем назвать Пфлегера, Галева, Иосифа Эрбена, Каролину Светлу, переводчика Пушкина Бендля и др. Главное же содержание литературы составляет масса работ для передачи чешскому народу результатов, достигнутых во всех отраслях знания. Продолжая самостоятельную разработку вопросов, касающихся непосредственно чешского края и отчасти всего славянского мира, чешские писатели в последнее двадцатилетие поставили себе, казалось бы, задачею – освободите чешский народ от подчиненности немцам в умственном отношении. И они этого достигли. В настоящее время немецкий язык перестал быть необходим чеху, как образовательное средство; он ему нужен столько же, сколько иностранные языки нужны нам русским, т. е. для высшего, так-называемого университетского образования; но чех может в настоящее время, не зная ни слова ни на каком другом языке, кроме чешского, получить общее образование по всем предметам. Он имеет по-чешски всеобщую и австрийскую историю в книгах Томка и Сметаны, всеобщую географию в изданиях Запа и Палацкого (сына), логику Марфва, зоологию и ботанику Пресля, физику и астрономию.

Сметаны, минералогию и геологию Крейчего, химию Войтеха Шафарина, механику Майера, политическую экономию в разных сочинениях Ригера, действующие в Австрии законы в издании Шембери в д. Он имеет специальные чешские журналы: «Живу» по части естественных наук, основанную знаменитым Пуркине, который в ней популяризовал свои исследования, «Правник» журнал юридический, журналы: сельско-хозяйственный, педагогический, медицинский и др. Чех может прочесть на своем языке в прекрасных переводах лучших классиков древности, Шекспира и не мало других великих писателей. Наконец у него есть по-чешски превосходный энциклопедический словарь, издаваемый Ригером и почти уже оконченный. Умственная зависимость чешского народа пала; господство немецкого языка держится теперь только принуждением.

Результаты у нас перед глазами. Чешская народность, которую 50 лет тому назад лучший её представитель, Добровский, считал умершею, стала политическою силою, с которою начинают считаться, а со временем вероятно будут считаться гораздо более.

Палацкий сказал в одном из своих сочинений, что «славянский народ в Богемии, не смотря на свою малочисленность, по крайней мере один раз в продолжение своей истории получил, подобно голландцам и шведам, значение всемирное». Палацкий разумеет эпоху Гуса. Быть-может, когда-нибудь скажут, что и литература чешская, при всей тесноте её круга, совершила дело всемирно-исторического значения. Она воскресила целый народ славянский в средине западной Европы. Значение этого события едва ли подлежит оценке нашего времени; но, во всяком случае, дело, совершенное чешскою литературою, причислится к тем, против всякого чаяния и вероятия одержанным, победам духа над материальною силою, которые облагороживают человеческую природу и о которых с отрадою вспоминает история.