Текст книги "Звездная пирамида"

– Нам ничего не грозило, – начал оправдываться корабль голосом победителя конкурса детской песни. – Такое возможно только с совсем молодыми кораблями. У них еще недостаточно нейронов для расчета прокола. Неопытный и самонадеянный пилот может дать гибельную команду, которую корабль будет обязан выпол…

– Все! Заткнись! Стоп!

Ларсен хлопнул ладонью по столу. Он понял, что надо делать. Он перестал быть жаждущим мести невротиком, он стал прежним Ларсеном, стальной воли и дикости которого опасались даже в самых бандитских кабаках Третьего спирального рукава. Ларсен прищурился и скомандовал:

– Противометеоритную пушку. Вырастить. Плазменную. Срочно. Максимальный размер и мощность!

– Йес, сэр! – суровым фальцетом бравого вояки ответил корабль. И нерешительно добавил: – Осмелюсь напомнить, что я не могу причинять прямой вред…

– Заткнись! Прямой – не причинишь. Гарантирую. Всего лишь постреляем по булыжникам.

Все-все-все

Ипат тер глаза. Вспышка ослепила его, но скачок тяготения не причинил никакого вреда. Только в ушах звенело, пищало и подвывало. Потом где-то рядом запричитало, и Ипат осознал: Семирамида. Та сидела в кресле и издавала множество разных невнятных высокочастотных звуков. Ипат хотел было успокоить ее, но сразу понял: не до того. Он огляделся. Ной держался за голову, но шевелился. А вот Цезарь в своем кресле не подавал признаков жизни. Корабль, оставшийся без управления, вращался. Вращение не чувствовалось – тяготение в корабле восстановилось, но когда Ипат попытался встать и взглянул на слившиеся в полосы звезды за прозрачными стенами рубки, его замутило.

Он сдержал себя. Он командир. Он за всех отвечает. Все-таки встал и шагнул к креслу пилота.

Цезарь был жив, но без сознания. Лицо бледное, как у мертвеца, однако веки подергивались. Ипат потребовал в пространство:

– Корабль! Воды!

Никакой реакции.

Ипат со всей дури врезал по стене.

– Я сказал – воды! Я – командир!

Теперь корабль среагировал. Из подлокотника кресла пилота вырос, как гриб, стакан с водой.

– Что, что случилось? – простонал Ной. Его голос был еле слышен за подвываниями Семирамиды.

– Погодь, не до тебя!

Ипат набрал воды в рот и брызнул Цезарю в лицо. Это был единственный способ приведения человека в сознание, известный Ипату. Ну, не только человека – на кенгуроликах тоже срабатывало. Кенгуролик, при всей своей неприхотливости, зверь деликатный, и уж если чего испугается, то бывает, что и до обмороков доходит…

Цезарь закашлялся, зашевелился и открыл глаза:

– Ты что, обалдел? – спросил он.

– И здесь работает, – удовлетворенно резюмировал Ипат и продолжил в пространство: – «Топинамбур», что случилось?

Тишина.

– Тебя спрашивает командир! – менее уверенно продолжил Ипат.

Цезарь уже почти пришел в себя. Иначе бы не смог так ехидно хихикать.

– Он тебе отвечает… командир. Но ты не слышишь, только я слышу. – Цезарь опять прыснул. – Скажи ему: «Голосовой контакт».

– Голосовой контакт!

– …выброс энергии в результате дестабилизации молекулярных соединений метеоритного обломка массой тысяча сто семнадцать килограммов, находящегося на курсе… – Механический голос корабля зазвучал громко и отовсюду.

Все вздрогнули, даже Семирамида прекратила подвывать.

– Что это значит? – Ной обращался не к кораблю, к Цезарю. Корабль понял это и замолчал.

– А чо тут непонятного. Летел себе булыжник в космосе сто тысяч лет, а потом нас увидел и взорвался! – У Цезаря сильно болела голова, потому он ерничал сильнее обычного.

– Ну хватит! – Семирамида наконец подала голос. – Говори, мерзкий «Топинамбур», что за хрень такая, почему взрыв?

Цезарь хотел было обидеться за корабль, но ему самому было интересно, и он мысленно транслировал вопрос. Не в таких выражениях, конечно.

– Выброс энергии аналогичен воздействию плазменной противометеоритной пушки, используемой кораблями моего типа.

– Ларсен! – догадался Ной. – Вот подонок. Чего он хочет?

В этот момент полыхнуло снова. На этот раз никто не ослеп – корабль вращался, к тому же светофильтры еще работали.

– Ах ты гад! – выдохнул Цезарь. – Щас я тебе! Корабль, делай такую же пушку… Что?..

Цезарь откинулся в кресле и повернулся к товарищам. Азарт сменился разочарованием.

– Он говорит, что выращивать пушку той же мощности ему придется не менее двух суток. И он не будет стрелять по своему прародителю. Запрет.

Ипат, озабоченно смотревший на панораму вращающихся звезд, Зяби и огненного шара на месте очередного взорванного булыжника, повернулся к Цезарю.

– Цезарь, мне это не нравится…

– Мне, что ли, нравится?! – взвился Цезарь.

– Ты пилот, – гудел Ипат, словно из бочки. – Я не лезу в твои пилотские дела, но… ты уж сделай что-нибудь!

– Перестань мешать, тогда попробую… Ой! – Полыхнуло еще. – Черт! – Корабль перестал вращаться. – Ага-а!.. Отворачивай!

На этот раз маневр корабля участники экспедиции даже не почувствовали – корабль восстановил контроль над гравикомпенсаторами. Но вскоре на курсе возникло еще одно огненное облако. Корабль среагировал уже сам, изменив курс без команды Цезаря. Семирамида взвизгнула.

– Что будет, если мы попадем в такое облако? – спросил Ной невозмутимо.

– Ничего хорошего. Выживем, наверное, но кораблю придется долго восстанавливаться. А кто нам будет жратву синтезировать? Чур, меня не жрать, я худой и невкусный! – С Цезаря никак не сходила напускная веселость. Перенервничал.

– Тогда надо понять, что за игру ведет Ларсен.

– Ты игрок, ты и понимай! А мне корабль вести надо.

Ной задумался. Ипат и Семирамида смотрели на него с надеждой. Ной поймал себя на незнакомом ощущении – чувстве ответственности за других. Не сказать, что это чувство ему нравилось, но и отрицательных эмоций не вызывало. Кроме того, сейчас надо было выживать и быстро мыслить. О, вот и очередная вспышка по курсу!

Так, что мы имеем?.. Если бы Ларсен мог нас уничтожить – он давно бы это сделал. Но раз мы не можем стрелять по его кораблю, то и он не может стрелять по «Топинамбуру», это очевидно. Зачем он обстреливает булыжники вокруг нас? На испуг берет? Да, наверное, но зачем? Заставить нас вернуться на Зябь? Это глупо. Направить нас на определенный курс? Это возможно. Кстати, куда мы сейчас летим?

– Цезарь, мы куда сейчас летим?

– К первому поясу астероидов. Мы в плоскости эклиптики, выйти из нее пока не можем. – Похоже, Цезарь тоже начал понимать.

Ной продолжал думать. В открытое противостояние с Ларсеном вступать не стоит – он опытный боец. Значит, надо бежать, и подальше. Это очевидно. Почему мы не бежим?

– Цезарь, почему мы не уходим в прыжок к какой-нибудь звезде.

Цезарь зашевелил губами. Корабль и без того понимал его вопросы, но губы почему-то все равно шевелились.

– Корабль говорит, что вблизи планет или астероидов он не сможет точно рассчитать прокол.

– Нам и не надо рассчитывать, просто подальше отсюда.

– Он говорит, что это опасно. Он еще маленький, он не умеет уходить в гиперпространство из звездных систем…

Ной понял. Так вот что задумал Ларсен – не дать им уйти в прыжок, взять измором. А когда они не выдержат напряжения и все-таки попытаются прыгнуть, то могут вообще сгинуть в ненашенском гипермире или как его там…

И тогда Ларсен может считать, что его дело выгорело. Он вернется на Зябь, загонит архистарейшин в угол и получит заказ на своих условиях. Вся планета вывернет карманы.

– Цезарь, спроси, что надо кораблю, чтобы рассчитать прыжок, и мы не пропали бы в этом твоем гип-гип-пространстве?

– Оно не мое, оно общее… Он говорит, что не вырастил еще достаточное количество этих… ну, мозгов, что ли. Чтобы рассчитать прыжок просто куда-нибудь, ему не хватает не так уж и много, а точным прыжкам из систем ему еще учиться несколько лет.

– Да, нехватка мозгов – это общая проблема человечества, – изрек Ной. – Но она же как-то решается?

Он оглядел присутствующих. Какая-то мысль мелькнула в сознании, но он никак не мог ее сформулировать…

– Цезарь, спроси его, а если нам…

Очередная вспышка заставила всех вздрогнуть, но не более.

Ларсен

Ларсен был доволен собой. Он гений, прочь сомненья. Зябианские ничтожества все-таки испугались. «Топинамбур» исчез с экранов – они ушли в прыжок.

– Ну что, до встречи в гиперпространстве. Буду пролетать мимо – помашу ручкой. И ведь главное – никакого прямого вреда. Сами, всё сами.

Если первая часть реплики была сказана самому себе, то последняя – кораблю. Корабль явно не был доволен последними действиями Ларсена, насколько может выражать недовольство искусственный интеллект биомеханического устройства. Команды выполнял, но на вопросы отвечал кратко и сухо. И даже перестал ныть на тему нехватки энергии, хотя Ларсен видел, что противометеоритная пушка серьезно вычищает энергоресурсы.

Впрочем, какое ему, Ларсену, дело до тонкой душевной организации кибермозга! Ларсен отомстил выскочкам с Зяби, теперь можно было начать думать, как жить дальше. Например, прямо сейчас вернуться на Зябь и сообщить, что их вербовщики погибли, и он готов их заменить. Или выждать какое-то время, чтобы там прочухались, а пока отправиться в свободный поиск, хотя корабль уже полудохлый…

Хорошо, когда есть время принять решение!

Цезарь

Ох, какой же это кайф – межзвездный прыжок! Нет большего удовольствия для корабля и эмоционально привязанного к нему пилота, чем нырок сквозь гиперпространство. Я подозреваю, что создатели кораблей это специально придумали, а зачем – кто их разберет. Может, без этой выдумки гиперпрыжки были бы сущим мучением, а может, кто-то из биоинженеров просто пошутил или, скажем, желал, чтобы его время от времени поминали добрым словом, да только слегка перестарался. Я откинулся в кресле и глупо-благостно улыбался, как деревенский дурачок или городской бездельник, обкурившийся дурь-травы. Сам-то я траву никогда не курил, не хотел, но видел таких курильщиков на Зяби. Их ловили и высылали в пустыню, но даже такая перспектива их не пугала… Впрочем, что это я. Надо делом заниматься.

Я крутанулся в кресле, глянул на наших и хихикнул. Уж больно смешно они смотрелись в своих коконах. Может, оставить их там, не будут нудить… А я буду просто прыгать от звезды к звезде и наслаждаться… Вроде бы я в шутку так подумал, но в каждой шутке есть доля шутки.

Я еще раз хихикнул и дал кораблю команду открыть коконы. Ной молодец, это он классно придумал. Действительно, если кораблю не хватает мозгов, то вот же они, три бесхозных человеческих мозга, – один тугодумит, второй истерит, третий хитрит. Четвертый – мой, он не считается, я пилотирую, мы с кораблем и так слиты почти воедино. Но вот включить в нейросистему корабля дополнительные нейронные сети и использовать их как резервные… мозговые батареи, что ли, расширить, так сказать, оперативную память корабля – отличная идея, Ною за нее спасибо. Корабль в два счета вырастил коконы с мнемоюстами внутри, Ипат, Ной и Семирамида почти беспрекословно залезли внутрь этих коконов, ни дать ни взять – червяки в яблоке. Мнемоюсты – это такие липкие присоски на стебельках, на вид не слишком-то приятные, так что Семирамида немного поистерила, но это, скорее, по привычке. Она не совсем дура и поняла, что других вариантов нет.

Первым из кокона выбрался Ной:

– Ну что, получилось? Где мы?

– Не знаю. Где-то. Не торопись, сейчас все выясним.

– Ладно, – согласился он, оглядевшись. – Вроде не в гиперпространстве, ну и хорошо.

Вторым отключился от корабля Ипат. Он сделал шаг к прозрачной стенке рубки. И замер. Просто стоял и смотрел. Потом прошептал, тихо так, но мы услышали:

– Боже, сколько звезд!

Глава 3. Цезарь, Ной и другие

Велика Галактика…

Я даже не понимал, насколько она велика, до того как мы покинули родину. И никто из наших не понимал, кроме Ноя, которому эти вопросы, по-моему, вообще были не интересны. Улететь с Зяби, чтобы посмотреть, кого еще во Вселенной можно обжулить, оторваться от Ларсена и даже полежать в коконе с присосками на голове – это ему подходит, а восхититься необозримостью космоса – нет. Я на него и слов тратить не стал.

Видел только, что он скучает, а до звезд и всяких там туманностей ему было столько же дела, сколько мне до вышивания. Зато его очень интересовали населенные планеты. Переговорщик!

Однако тут нашла коса на камень: прошел уже месяц, как мы стартовали с Зяби, а успех нам по-прежнему виделся только в снах. К двум планетам мы приблизились настолько, чтобы установить с ними сеанс радиосвязи, да только все зря. Обе планеты оказались недавно завербованными, о чем говорили и заявочные буи на их орбитах. Подозреваю, что мы сделали обычную для чайников глупость, то есть не свалили сразу, а неуклюже попытались выяснить: неужто все так плохо? И если в первый раз нас послали вежливо, то во второй – грубо. Естественно, мы не высаживались ни там ни тут, потому как это теперь имперские планеты, а тарифы империи нам не по карману. Да и нечего нам делать на планетах, которых не завербуешь, потому что они уже завербованы.

Теперь мы просто летели наугад.

– Сколько у нас денег? – неожиданно спросил Ной.

Я навострил уши. Чтобы Ной не знал чего-то о том, сколько у кого в кошельке?! Это что-то новенькое. Разве что ему отшибло память при межзвездном прыжке. Но это вряд ли.

– Тысяча сто семь имперских кредиток, – ответил Ипат, немного подумав. По-моему, он до сих пор не мог привыкнуть к таким большим числам, но все же делал медленные успехи. То-то и оно, что медленные… Я даже думать боялся, что случилось бы с ним, попроси его кто-нибудь перевести килопарсек в имперские мили.

На его месте я бы просто спросил ответ у «Топинамбура». Но Ипат и до этой мысли доходил бы целую вечность.

– А посадка на космодром любой из планет империи обойдется нам в пятьсот кредиток, – задумчиво сказал Ной.

Мы знали это и без него. Еще Сысой рассказал нам о чужеземных порядках со слов посещавших Зябь торговцев, а корабль подтвердил. Где-то больше, где-то меньше, но в среднем берут пятьсот. Только за право сесть на планету. Хорошо устроились те, кто вовремя попал в имперскую пирамиду!

Теперь и Зябь тоже в ней, да только нам с того мало радости.

– Архистарейшины отдали нам все, что у них было, – понуро сказал Ипат.

– Откуда ты знаешь, что все? – прищурился Ной.

– Сысой так сказал.

– Ах, Сысой… Ну, тогда конечно…

Ипат посмотрел на Ноя вопросительно – наверное, уловил издевку. Я обрадовался: все-таки наш фермер мало-помалу умнел. Когда он молчал, то и впрямь порой напоминал собой командира.

Он помолчал сколько надо, а потом прогудел солидно:

– Зябь отдала нам последнее. Стыдись.

– Стыжусь, стыжусь, – не стал спорить Ной. – Я что? Я ничего. А только последнее оно или нет, а серьезные люди с такими грошами в кармане по Галактике не слоняются. Случись что с «Топинамбуром» – куда мы обратимся? Ни один лекарь не возьмется лечить его за жалкую тысячу. Хорошо еще, что звездолет у нас молодой, здоровый…

– Вот именно! – заявила, выходя из душа, Семирамида. От нее пахло какими-то притираниями. Как только наша сладкоголосая поняла, что звездолет в силах не только вырастить внутри себя душевую кабину, но и синтезировать какую угодно косметику, она вовсю пользовалась и тем и другим. Это занимало почти все ее время.

Иногда, впрочем, она пробовала голос. Для этой цели я сам вырастил ей звуконепроницаемую камеру.

– Что «вот именно»? – спросил Ной.

– Не знаю, – вальяжно заявила Семирамида, нюхая какую-то склянку. – А о чем речь?

– Денег у нас мало, вот о чем.

– Правда? – Семирамида вытрясла из склянки несколько капель и принялась втирать их в шею. – Ну, пусть корабль вырастит еще.

– Чего еще?

– Ты глупый, что ли? Денег.

Ной обидно расхохотался.

– У него на это блок, он денег делать не может, – презрительно сказал он. – Я уже пробовал. Что ты понимаешь в деньгах? Даже не мечтай. У нас всего-навсего тысяча сто семь кредиток, правда, корабль синтезирует нам все, что мы захотим. Почти все… Пища, одежда, всякие удобства… Продержимся хоть сто лет, но мне это не нравится.

– А золото он тоже не может делать? – крикнула Семирамида. – А бриллианты?

– Может, – неожиданно спокойно ответил Ной. – Но в империи эти товары давным-давно обесценены. Где мы продадим их?

– Да хоть на Зяби!

Ной фыркнул.

– Даже не смешно…

– Найдем планету вне пирамиды!

– О! – сказал Ной. – Так ведь мы как раз ее и ищем. Если найдем таких лопухов, что об имперской пирамиде и не слыхивали, то наше счастье. Тогда обойдемся золотом и бриллиантами. Только ведь не найдем… Скорее найдем тех, кто до сих пор присматривается да осторожничает. В этом случае на разведку, на подарки чиновникам и на все такое прочее будут нужны имперские кредитки. И много.

– Сколько? – спросил Ипат.

– Думаю, не меньше десяти-пятнадцати миллионов.

– Ско-о-о-олько?!

По-моему, нашего командира не хватил удар только потому, что он плохо представлял себе, что такое пятнадцать миллионов. Ну и что с того, что я тоже?.. Это к делу не относится.

– Не меньше, – объявил Ной. – Это если там продажные дураки. Если продажные умники, то, пожалуй, и двадцати пяти не хватит.

Семирамида молчала с открытым ртом. Ипат по своему обыкновению моргал и двигал ушами, помогая мозгам шевелиться проворнее. Я в разговор не встревал – одним глазом любовался звездами, вырастив себе окошечко, иллюминатор по-научному, а вторым косил на Ноя и притом слушал внимательно. Было ясно как день: Ной что-то задумал.

– А если они там вообще не продажные? – спросил наконец Ипат.

– Тогда плохо наше дело. Улетим ни с чем.

– Это почему? – загудел Ипат. – Расскажем им об имперской пирамиде, разъясним преимущества присоединения к ней…

Ной прищурился.

– Это какие же преимущества на девятом-то уровне?.. Молчишь? Правильно молчишь…

– Не понял, – сказал Ипат и нахмурился.

Мне стало стыдно за нашего командира и одновременно ужасно жалко его. Даже я сообразил, что к чему.

– Сейчас поймешь, – заявил Ной. – Наверху пирамиды – Суррах, это первый, самый верхний уровень. Планета-столица, местожительство самого императора! Под Суррахом пять богатеньких планет, это второй уровень. Ниже третий уровень – двадцать пять планет победнее, но тоже ничего себе. Рагабар – седьмой уровень, Зябь – уже восьмой. Цезарь! Спишь, нет? Пилот! Скажи-ка мне, сколько обитаемых планет должно быть на восьмом уровне пирамиды, если с каждым нижележащим уровнем пирамида разрастается впятеро?

Такой расчет я нипочем бы не проделал в уме, поэтому прислонился лбом к стенке рубки и мигом получил ответ.

– Семьдесят восемь тысяч сто двадцать пять.

– Так. А теперь спроси-ка «Топинамбур», сколько планет будет содержать пирамида из восьми уровней, если все они заполнены.

Я спросил, и опять ответ не заставил себя ждать.

– Девяносто семь тысяч шестьсот пятьдесят шесть.

– А сколько планет в настоящее время входит в имперскую пирамиду?

Я снова припал лбом к моему подсказчику.

– Восемьдесят одна тысяча двести три… Только это устаревшие данные.

– Без тебя знаю, – буркнул Ной. – Эти данные обновлял Ларсен перед тем, как заявиться к нам на Зябь. Значит, округляем в бо́льшую сторону… получаем восемьдесят две тысячи. Итого, значит, восьмиступенчатая пирамида недостроена примерно на шестнадцать тысяч планет. Большей частью это восьмой уровень, хотя, наверное, где-то есть дыры и в седьмом, и уже вовсю строится девятый… Как ты думаешь, сколько всего в Галактике обитаемых планет? Ну, хоть примерно?

Он спрашивал Ипата, и тот, конечно, только нахмурился. Все эти числа были для него великоваты.

А я украдкой приложил лоб к стенке и чуть ли не впервые обиделся на «Топинамбур»: он не знал точного ответа!

– От ста двадцати до ста семидесяти тысяч… – сказал я, чуть корабль поделился со мною приблизительными сведениями. – В этих пределах…

Ной только слегка кивнул в мою сторону. Спорю на что угодно, он уже задавал этот вопрос кораблю. И тот ему ответил! Не мне, а ему!!!

Я решил, что подумаю об этом позже.

– Понял теперь? – спросил Ной, по-прежнему обращаясь к Ипату. – Вычтя одно из другого, мы в лучшем случае имеем выбор примерно из девяноста тысяч планет, в худшем – из сорока тысяч. Это в теории. Но имей в виду: на многих из них уже побывали вербовщики. Есть планеты, которые нипочем не войдут в пирамиду добровольно. Полным-полно планет нищих, хуже нашей Зяби. Они бы, может, и вошли в пирамиду, да только нам-то с них какой прок? Кому они нужны? Реальный выбор мал. Ну, пять, ну, десять тысяч планет… Скажешь, и этого много? Скажешь?..

– А что, мало разве? – пробубнил Ипат.

– Цезарь! Сколько планет будет на девятом уровне пирамиды?.. Ладно, не трудись, сам скажу. Почти четыреста тысяч. Соображаешь, что это значит для нас?

Убежден: Ипат сообразил бы. Чуть погодя. Его беда была в том, что Ной никогда не давал ему достаточно времени. Поэтому наш аферист выглядел умником хоть куда, а Ипат – дураком.

Не скажу, что мне это нравилось.

– Это значит, что по Галактике сейчас мечутся десятки тысяч кораблей с вербовщиками! – выпалил Ной, выждав самую малость. – И на всех вербовщиков не хватит объектов вербовки! Каждый год, месяц, день и час, потраченный впустую, уменьшает наши шансы завербовать хоть парочку мало-мальски приличных планет. Очень скоро их не останется вообще! Мы должны действовать быстро и напористо, согласен?

Ипат шевельнул ушами.

– Ну… в общем… да.

– Велик Девятый пророк! Уф! – Ной картинно перевел дух. – Ну, наконец-то! А теперь ответь мне, будь добр: как я смогу уломать туземцев быстро и напористо, имея всего-навсего тысячу сто семь имперских кредиток?

– Ты же ловкач, – подала голос Семирамида. – Справишься.

– Хорошенькое дело… Интересно знать – как?

– Обжулишь. Впервой тебе, что ли?

– Одну минуту! – Ной, казалось, был оскорблен. Он встал, выпрямился и картинно сложил руки на груди. – Я здесь кто? Жулик я здесь? Мошенник я здесь? Имей в виду: тот Ной Заноза остался на Зяби, нет его на борту! Есть лицо в дипломатическом ранге, уполномоченное Советом архистарейшин Зяби вести переговоры с инопланетниками. Разницу чувствуешь?

– Нет, – хихикнула Семирамида.

– В масштабе разница! – заорал Ной. Кажется, наша сладкоголосая все-таки вывела его из себя. – С ничтожными средствами удаются только ничтожные комбинации!

– Справишься.

– Может, и справлюсь. – Ной вдруг стал очень спокоен. Перестал изображать статую, сел. – Что могу – сделаю. Кто знает, вдруг мне повезет? Бывают же чудеса… Только я бы на вашем месте не особенно на них рассчитывал…

Он замолчал и стал качать ногой, устремив взгляд в потолок. Мол, я хотел как лучше, а если вы такие самонадеянные болваны, то вам же хуже, и при чем тут я?

– Что ты предлагаешь? – вскоре спросил Ипат, и я понял, что Ной дождался.

– Сядем на планету, где не запрещены азартные игры.

– И заплатим за посадку пятьсот кредиток?

– Останется еще шестьсот семь. С этими деньгами я отправлюсь играть в любое игорное заведение. То есть не в любое, конечно… Да и планету надо тщательно выбрать. Кое-что подскажет «Топинамбур», а в остальном положитесь на мой нюх и опытность. Деньги будут.

– У кого? – спросила Семирамида. Она не могла бы задать более точного вопроса.

Надо отдать Ною должное – он мастерски изобразил непонимание. Даже я не сумел бы лучше.

– У нас, конечно! Или вы… нет, погодите! Вы вообразили себе, что я… – Тут наш комбинатор опять вылез из кресла, непонимание на его физиономии сменилось горькой обидой, даже губы задрожали, и я восхитился актерской игрой нашего спеца по переговорам. Играл бы он на нашей стороне, а не на своей собственной, – цены бы ему не было.

– Именно это я и вообразила, – с неподражаемым ядом в голосе заявила Семирамида. – А что я должна была вообразить? Что-нибудь другое? Очень смешно! Ты вернешься на корабль, только если проиграешь. Но ты выиграешь и смоешься с деньгами. Я тебя насквозь вижу. Тебе только и надо было, что улететь с Зяби подальше, туда, где нет Дурных земель. Скажешь, нет?

– Нет.

– Ври кому другому! – Семирамида повысила голос, и я приготовился заткнуть уши, подумав: сейчас завопит. Но она не завопила, потому что Ной не полез в склоку. Он молча пожал плечами, сел и сгорбился, обиженный и усталый. Мол, я предложил, вы отказались, и теперь разбирайтесь сами, мое дело – сторона.

Больше всего я боялся, что Ипат поверит ему. Хоть и командир, а фермер, простая душа. Таких, как он, Ной немало обвел на Зяби вокруг пальца. Даже без азарта, а так, походя. Таких лопухов даже обманывать неинтересно.

Ипат пребывал в задумчивости. Сысоя ему не хватало под боком, Сысоя! Ну почему он не отправился с нами?!

– Ладно, – говорит тут Ной, а выглядит по-прежнему таким несчастным-разнесчастным, как будто его судят за то, чего он не делал, и вот-вот отправят на вечное жительство в Дурные земли. – Как хотите. Недоверие, это я понимаю… Ко мне недоверие… Возможно, даже заслуженное мною… Но вы мне вот что скажите: я по-прежнему главный переговорщик или нет?

– А что, тебя кем-то другим назначили? – прищурилась Семирамида.

– Значит, все-таки переговорщик?

– Он и есть.

– Печально, – молвил Ной и головой покачал, а затем поник ею же. – Я тут только одного никак не пойму: шесть сотен кредиток вы мне не доверяете, а переговоры с правительствами иных планет доверить готовы? Переговоры, цена которым – миллиарды? Не знаю, как у вас, а у меня это в голове не укладывается…

Я следил за ним через отражение в иллюминаторе и хорошо видел: вся эта игра была направлена на Ипата. Уж кто-кто, а я повидал всяких фермеров – и добрых, и скупых, и злых, а один из злых даже бегал быстрее меня, так что знакомство с ним мне не понравилось. Но если их не бесить, то народ они в общем-то добродушный и совестливый. Вроде Ипата. Вот в его-то совестливость Ной и метил.

– Переговоры мы будем вести все вместе, – заявила Семирамида. – С тобой пойдем к этим… правительствам!

– Что? – поднял голову Ной. – Ты серьезно?

– А ты думаешь, я шутки шучу?

– Ты хоть раз сама переговоры вела? Ну, скажем, о чем-нибудь простеньком, о концертах там или о звукозаписи?

– Вот еще! Их мой импресарио ведет.

– И всегда в твоем присутствии?

– Чего ради? Я ему доверяю. Хоть он и жук тот еще.

Ной вздохнул.

– Знаете что, ребята, – сказал он, – идите-ка вы сами договариваться о вербовке. Вы же все вон какие специалисты. Без Ноя Занозы справитесь. А Ноя отправьте-ка обратно на Зябь, и пускай его там упекут в Дурные земли. Все равно он там окажется, только немного позже и в вашей компании…

– Это почему? – подал наконец голос Ипат.

Ной объяснил почему. Он работал артистично; не встречал бы я жуликов во время своих путешествий по Зяби – поверил бы. Он как дважды два доказал необходимость многочисленных предварительных переговоров тет-а-тет с разными влиятельными лицами и так ловко вернул разговор опять на денежный вопрос, что едва не убедил даже меня. Взятки надо давать! Взятки!

С этим-то я не спорил. Весь вопрос был только в том, не смоется ли Ной с деньгами, сколько бы ни было тех денег. В крайнем случае ему и медяков хватит, чтобы начать. Такому, как он, в Галактике только и жизнь, на Зяби ему давно уже тесно, там его знают…

– Я предложил выход, – горячился Ной, все еще сохраняя оскорбленный вид. – Не желаете отпустить меня в игорное заведение – не надо. Тогда сами предложите что-нибудь. Почему один я обязан думать?..

Он замолчал, меня никто не спрашивал, а Ипат с Семирамидой попробовали думать. Ипат ничего не надумал, зато наша сладкоголосая в два счета родила идею:

– Можно продать зародыш звездолета. Сколько они стоят?

– Смотря где, – пробурчал Ной. – Где-то на них есть спрос, а где-то его нет. Но миллионов двадцать-двадцать пять выручить можно.

– И ты молчал?! – Настроение Семирамиды изменилось в один момент. Вот что значит артистическая натура! По-моему, она была готова наброситься на Ноя с объятиями и поцелуями, а глаза так и сияли.

Я понял, что хочу я того или нет, а вмешаться мне придется.

– Э нет! Никаких почкований! Наш «Топинамбур» еще совсем детеныш, ему это вредно.

– А что такого с ним может случиться? – небрежно спросил Ной. – Лопнет, что ли?

– Не даст десяти потомков, как обязан по документации, – объяснил я. – Даст шесть или семь, а может, и всего штуки три. Хорошо, если здоровых, а то и дефектных. И рекламацию на Рагабаре не примут, скажут: сами виноваты. А нам для дела нужно не меньше пяти удачных почкований, и еще чтоб запас был на всякий случай…

– Это корабль тебе сказал?

– А кто же еще?

– И долго нам придется ждать?

– Чем дольше, тем лучше, а по минимуму еще дней двадцать пять-тридцать.

– Та-ак… – протянул Ной. – Ну, хоть не год… И что нам делать эти тридцать дней?

– Искать хорошую планету, что же еще. – Эти слова я адресовал главным образом Ипату. Но ответил, конечно, Ной:

– Искать? Где ее искать?! Опять наугад? Пробовали уже. Может, покажешь, раз такой умный?

Я вывел на стену карту этого участка Галактики. Ткнул в темную туманность, смахивающую то ли на перееханного самодвижущейся повозкой слона, то ли просто на чернильную кляксу.

– Вот тут.

Они начали вглядываться. По-моему, с непривычки у них зарябило в глазах. Я увеличил масштаб изображения. Клякса расползлась.

– Тут и звезд-то нету, – прогудел Ипат. – А разве бывают планеты без звезд?

От фермерской рассудительности, если принимать ее в больших дозах, можно сойти с ума.

– Есть тут звезды. Просто они в темном облаке. – Я вывел на карту россыпь светящихся точек – планет, входящих в имперскую пирамиду. – Видишь? Вот тут одна, с краешку туманности. Обитаемый мир, шестой уровень пирамиды. А где один, там, наверное, есть и другие.

– Внутри этой кляксы?

Я пожал плечами.

– А что в этом такого?

– Чем же они там дышат? – ужаснулась Семирамида. По-моему, тот же вопрос хотел задать Ипат, но она его опередила. И мне пришлось долго втолковывать им обоим, что космическая пыль никак не влияет ни на находящиеся в ней звезды, ни на дыхание туземцев, обитающих на планетах, кружащихся вокруг тех звезд. Ну не нужно тем туземцам дышать через тряпки! У меня даже язык устал, и я решил, что впредь буду отсылать их к звездолету, пускай он им объясняет.

– А «Топинамбуру» там будет хорошо, – закончил я. – Будет лететь сквозь туманность и кормиться ею. Где космической пыли нет, там он на голодном пайке. Вот как здесь, например.

– Он еще подрастет? – заинтересовалась Семирамида.

– Наверное, да.

– Это хорошо, – рассудительно заявила наша сладкоголосая. – Ты тогда заставь его для меня отдельную душевую вырастить. Нет, лучше ванную комнату… И солярий.

Кому что. Но она хотя бы не спорила и не визжала, так что я мысленно пообещал ей вырастить бассейн с ароматизированной водой, если она и дальше будет вести себя тихо.

Ной смолчал. Кто-нибудь посторонний мог бы подумать, что он переживает свое поражение, да только я-то давно уже понял: если он выглядит прибитым, значит, сам того хочет. Он, конечно, уже начал обдумывать какую-нибудь очередную комбинацию.