Текст книги "Звездная пирамида"

– Правильно. Надо пригласить по одному человеку с обеих сторон, только порознь. Там и увидим, с кем нам иметь дело.

– Ладно, – неожиданно легко согласился Ипат, довольный тем, как я повернул разговор. – А с чего начнем?

Я малость покумекал и на сей раз сообразил быстро.

– С того, что выпустим нашего плен… э-э… гостя. Пока жрецы будут чесать репу, мы переговорим с аристократами. А потом и со жрецами.

Ипат задумался, а я сделал вид, что молчание – знак согласия. Тем более что Семирамида тоже сказала: «Правильно», – а командир не возразил. Я велел кораблю сожрать то рванье, что было на туземце, а взамен вырастить ему белоснежный балахон из лучшей имперской ткани, а заодно хорошенько вымыть туземца. Так сразу и подумал: если жертва вновь явится к жрецам, да еще в таком красивом виде, то это уже никакая не жертва, а какой-нибудь праведник. Как белобалахонникам не чтить такого? Он у них станет не просто жрецом, а прослывет угодником и чудотворцем. Да еще я сбрил туземцу все волосы на черепе, чтобы он смахивал на жреца, а вместо волос навесил ему нимб, совершенно вещественный нимб, который должен был понемногу растаять после выхода новоявленного праведника из «Топинамбура». Я решил, что неудобно будет ему все время жить с нимбом, ну а если ненадолго, то сойдет. Главное, все белобалахонники успеют полюбоваться этим нимбом.

Туземец, правда, чуть не помер со страху, когда манипулятор проделывал над ним все эти действия, но как-то обошлось. Щупальце я уже не выращивал, а велел кораблю передвинуть прозрачный стакан с туземцем к самой… чуть было не сказал «обшивке», да только нет у «Топинамбура» никакой обшивки… короче, к самой периферии корабля и открыть из стакана дверь наружу.

Сначала туземец стоял столбом, не веря, что его отпускают, затем как рванет! Ему бы выйти чинно, а он не сообразил, да и я сплоховал: не объяснил ему через «Топинамбур», как надо себя вести. Впрочем, все обошлось. Промчавшись шагов десять и увидев толпу своих палачей, туземец сразу замедлил бег, а там и остановился. Нимб на нем сиял не хуже радуги. Гляжу – подействовало: белобалахонники расступились, а кое-кто из них упал на колени и давай бить поклоны. Тут наш туземец сразу приободрился. Гляжу, несколько желтобалахонных обошли край «здания» и подглядывают, что там у жрецов делается. Ну, думаю, все идет путем. Я приказал кораблю вырастить со стороны аристократии еще один прозрачный стакан и открыть дверь – входи, мол, всякий желающий, пообщайся с посланцами богов!

Черта с два они сразу вошли. Они заспорили между собой, кому входить, а кому скучать на солнцепеке. Спорили долго, а потом драться начали, да не на кулаках, а на коротких мечах, что были спрятаны у них под балахонами. Все наши, кроме Илоны, сбежались поглазеть, как они наскакивают друг на друга, клинки звенят о клинки, а желтые балахоны так и развеваются. Гвалт стоит несусветный – надо думать, по большей части скверные ругательства. Я даже не приказал кораблю переводить, что они там орут, – ругани я, что ли, не слыхал? Вскоре появились пострадавшие: одному ухо отсекли, другому хобот уполовинили, а третий запутался в своем балахоне, полетел наземь, да и хряп башкой о камень! Ной с Семирамидой затеяли болеть: он – за прыткого парня, который единственный догадался сначала подвязать балахон, чтобы не путался в ногах, а потом уже лезть в драку; она – за здоровенного верзилу, орущего громче всех. Так и подсигивают на месте и подзуживают своих любимцев, как будто те могут их слышать!

Мне это надоело, и я закрыл дверь. И что вы думаете – драка сразу прекратилась? Ничуть не бывало – эти аристократы, или как их там, еще минут десять полосовали воздух своими мечами, и не одного из них верные рабы вытащили из свалки в самом неприглядном виде. Потом гляжу – вроде задумываться начали: а тем ли они занимаются, чем им надо заниматься? Что дверь в стакане закрылась, они заметили, однако не успокоились и давай выяснять, кто виноват в том, что боги рассердились. Морды у них уже не синие, а багровые, и красноты на балахонах больше, чем желтизны, а им все мало. Едва опять битва не случилась. Тут я велел «Топинамбуру» рявкнуть на них нечленораздельно, но так, чтобы у всех уши заложило, – он и рявкнул. Гляжу – утихли желтые балахоны, а Ной с нашей сладкоголосой накинулись на меня: зачем, мол, остановил такое зрелище?

– Я вам дам – зрелище! – гаркнул тут Ипат, и я понял, что ему битва тоже не понравилась. Я и не удивился: чтобы понять, что нравится и что не нравится Ипату, достаточно знать, что нравится или не нравится Илоне. Ей-то дико и больно было смотреть на то, до чего люди могут опуститься, не важно, с хоботами они или без. Не зря она смотреть не стала, а Ипат это сразу раскумекал. Он, может, и медленного ума человек, да тут не ум нужен.

Давно Ипат не орал, даже Семирамида вздрогнула. А я понял, что как раз сейчас самое время мне высказаться, и никто меня шкетом не обзовет.

– У этих знатных спеси побольше, чем у наших чиновников с Зяби, – говорю. – Ну и на кой они нам? Пускай кто другой с ними договаривается.

Ной задвигался, хотел было что-то сказать, но под тяжелым взглядом Ипата сразу присмирел.

– Лучше, значит, со жрецами? – подала голос Семирамида, и неприятен был тот голос. – Они едва-едва своего сородича не убили, а мы с ними – договариваться?

Я подумал немного и сказал:

– И те убийцы, и эти. Жрецы хоть степенные, а те, которые в желтом, знать ничего не хотят, кроме своей спеси. Кто как, а я за жрецов.

Ипат тоже был за степенных убийц, и вот, не оглядываясь на Семирамиду и Ноя, я открыл дверь в стакан со стороны белобалахонников и велел кораблю прореветь погромче и повнушительнее, желательно без акцента: «Войди один». Велеть-то я велел, а сам думаю: не началась бы и тут драка. Кто, интересно, войдет? Достойнейший? Или тот, кого не жалко? И не передерутся ли жрецы, выясняя между собой, кто из них чего достоин и кого не жаль?

Драться они не стали, но спорили долго. Сначала хотели предложить войти тому типу, что собирался рубить голову жертве – надо думать, старшему жрецу, – да тот не больно-то мечтал об этом, только не признавался, а разыгрывал скромника и указывал на несостоявшуюся жертву: мол, праведник, уже отмеченный богами, подойдет в самый раз. В конце концов выбрали они одного и без мордобоя обошлись. Белобалахонник как белобалахонник, с виду ничего особенного. Лысый, как все жрецы. Росточку небольшого, лицо узкое, движения медленные, взгляд умный. Может, то, что надо?

Ну, вошел он. Дверь за ним закрылась, и прозрачный стакан с туземным воздухом по моему приказу переместился сквозь половину корабля поближе к нам. По-научному выражаясь – продиффундировал. Я от «Топинамбура» много разных ученых слов нахватался; если вернусь на Зябь к прежней жизни – буду уверять полицейских, что не бродяжничаю, а диффундирую по Зяби, и такая-то и сякая-то самодвижущаяся повозка не была угнана мною, а продиффундировала.

Хотя нет, не буду. В ухо получу. Знаю я наших полицейских.

Опять Ной вперед вылез – переговоры вести. Мы с Ипатом переглянулись, я пожал плечами, он тоже, и мы молча решили: пусть поговорит; если под нашим контролем – не страшно. Пока мы мурыжили туземца в стакане, шел спор: вернуть Ною нимб – или обойдется? Ной уверял, что нимб теперь не нужен, даже вреден. Мол, перед нами не безграмотный раб, а жрец не самого низшего ранга и притом явно не дурак, по роже видно. Мол, он нас сразу раскусит, потому что все священники, которые не дураки, не верят ни одному слову из того, что проповедуют, и если сами верят во что-то, то уж точно не в тех богов, которые годятся для простого народа. Взять хоть наших священников церкви Девятого пророка…

Тут Семирамида завизжала и едва не вцепилась Ною в отросшие патлы, да и Ипат заворчал, готовясь применить кулак. Я-то в этом споре был на стороне Ноя, но помалкивал, чтобы и мне не влетело. Хочет Ипат организовать Ною сияние вокруг головы – организую и не поморщусь. Очень мне надо страдать еще и из-за религии! А наших попов я знаю только чуть хуже, чем полицейских, и могу поклясться, что Ной прав. Хуже нет, когда в исправительном заведении приезжий поп читает проповедь: так и кажется, что он страдает не меньше, чем те, кто его слушает. А уж если вознесет взор ввысь, якобы к небу, хотя на самом деле к потолку, то сразу понятно: хочет поскорее отделаться от этой обязанности и пойти на пару с дьяконом выпить чего покрепче и плотно закусить.

Словом, я понял, что надо делать, и тут же сотворил Ною нимб еще краше прежнего, а Семирамида умолкла и перестала тянуть руки, потому что как же таскать человека за волосы, если он при нимбе? А еще я тайком велел «Топинамбуру» сделать так, чтобы нимб был виден только нам, а не жрецу; ему же транслировать изображение Ноя как есть, только приукрасить его немного, чтобы не было сразу видно, что он жулик. Я заранее знал, что Ипат не догадается проверить, какую картинку видит туземец, а бог меня, наверное, простит, если я потом помолюсь и объясню ему, что все это не просто так, а ради процветания Зяби. Ну а если не простит и отправит меня в те Дурные земли, которые есть на том свете, – что ж, так тому и быть.

Сказать по правде, после того как мы уже порядочно помотались по Галактике, я стал подозревать, что на том свете все иначе устроено, чем уверяют наши попы. Может, и нет там никаких Дурных земель?

«Может, и того света никакого нет?»

Меня аж в пот бросило, когда я так подумал. Однако рассуждать было некогда: Ной уже приступил к разговору со жрецом, а «Топинамбур» начал переводить. Гляжу, жрец и правда умный: на колени падать не стал, а уселся на сиденье, нарочно мною выращенное, сложил руки на животе и всем своим видом показывает: никакие вы не боги и не их посланцы, я-то знаю, и нечего тут мне фокусы показывать, давайте переходить к делу. Ну, Ной и давай разливаться певчей пташкой.

– …таким образом, очевидно, что Хатон остается в выигрыше. Пять процентов от валового дохода он платит нам паутиной и изделиями из нее, а за это получает зародыш звездолета вместе со всеми встроенными в него знаниями и право вербовки пяти миров…

Долго Ной перед синерожим распинался, под конец даже сипеть начал. Жрец слушает и кивает. Вижу, дело вроде идет на лад, да и чему тут дивиться? Ной, если захочет, кого угодно заболтает – кроме нас, надеюсь. Но мы-то его знаем, а синерожие – нет!

Кончил речь Ной, и тут начал задавать вопросы жрец. Много было вопросов, и все до одного деловые. Бьюсь об заклад, он понял, что не такое уж это выгодное для Хатона дело, как расписал Ной, ну а о том, что мы просто люди с другой планеты, такие же, как он, только без хобота, он, по-моему, сразу догадался. Ужасно проницательный тип.

Спрашивал он, спрашивал о том о сем, а потом вздохнул и говорит:

– К моему величайшему сожалению, ничего не выйдет.

– Как? – вскинулся Ипат, а Ной повернулся к нему и скорчил страшную рожу: молчи, мол. Повернулся опять к туземцу – и уже улыбается.

– Почему? – спрашивает ласково так, с приятной улыбочкой. – Какие-нибудь затруднения?

С затруднениями мы разбирались целые сутки. Когда жрец уставал, мы выпускали его наружу, где он совещался с другими белобалахонниками, а «Топинамбур», конечно, подслушивал их разговоры и переводил нам. Желтые балахоны были очень недовольны и пытались скандалить, подступая к жрецам, кое-кто уже за оружие взялся, но тут из города очень кстати прибыл целый отряд в доспехах – храмовая стража, как я понял, – и взял жрецов в круг, ощетиненный копьями. Аристократия поорала-поорала, да и отступила. Я бы на месте желтых балахонов сделал то же самое, только без крика.

Если подслушивание – грех, то, ей-ей, один из самых малых. Короче говоря, главная жреческая проблема стала нам понятна еще до того, как о ней осторожными обиняками заговорил туземец. Как выяснилось, вражда между жрецами и знатью возникла не вчера, а существовала чуть ли не целые тысячелетия. Столетия – уж точно, могу поспорить на что угодно. И на протяжении всего этого времени то жрецы, то аристократы попеременно одерживали верх, сажали на трон некоего «владыку владык» из своего круга, и тогда побежденной группировке приходилось несладко. Ясное дело, этот «владыка владык» спешил основать династию, потом эту династию свергали, казнили ее приверженцев, и все начиналось по новой. Честное слово, если бы я мог прожить несколько столетий, то уж точно нашел бы себе более интересное занятие, чем все время драться за власть. А этим синим до сих пор не надоело.

Ну вот. Насколько нам удалось понять, сейчас у власти жрецы, но власть их шатается – вон как аристократы себя ведут, вконец обнаглели. А все потому, что «владыка владык» Имхамон Восемнадцатый серьезно болен и, по-видимому, не жилец. Помрет – тут и начнется заварушка, а кто победит в ней – неясно. Вероятно, все-таки аристократы. Они надменны и спесивы, между собой собачатся так, что только шерсть летит, но на жрецов готовы наброситься единой сворой. Вот такие дела – печальные для жрецов, надо сказать.

– …но если почтенным гостям из иных миров удастся вылечить нашего владыку владык и продлить его дни…

Произнес жрец эти слова, и я сразу понял, что надо делать. А Ной это понял даже чуть раньше меня, да и чего тут было не понять. Жрецы согласны присоединить Хатон к имперской пирамиде, платить Зяби дань паутиной они тоже согласны, ряд моментов требует уточнения, и уж конечно, местные захотят себе каких-нибудь поблажек, тут не обойтись без долгих переговоров, но дело-то в целом склеивается! Одна проблема – излечить от хвори этого «владыку владык»…

– Какая у него болезнь? – спросил Ной.

– Опухоль средоточия, – ответил жрец и хобот повесил: сразу видно, что дело дрянь.

– И только-то? Враз вылечим.

В первую секунду я, конечно, удивился: откуда у Ноя такие глубокие познания в медицине? – но тотчас догадался, что он просто держит марку, производит на туземцев впечатление. Думаю: это, конечно, правильно, но как же он собирается лечить Имхамона? И где у больного это самое средоточие?

Так поначалу и решил, что Ной по своему обыкновению хочет обжулить синерожих, однако ошибся. Ной сказал жрецу, что больного монарха надо доставить сюда, и выпроводил его, а сам повернулся к Ипату.

– Ну что, – говорит, – готовься.

– К чему? – Ипат только заморгал.

– Как к чему? Лечить больного. Что у него там – опухоль? Наверное, понадобится операция.

Ипат чуть не упал.

– Почему я?

– А у нас других медиков нет, – говорит Ной серьезным голосом, хотя чувствую: внутренне глумится. – Ты хотя бы с кенгуроликами дело имел. Лечил ведь их?

– Ну, лечил, – нехотя признался Ипат. – Если какой из них ногу подвернет или дурной травой обожрется – тогда лечил, конечно. Или если еще что простое, что сам могу… Но не человека же!

– А туземцы не очень-то и люди, – нахально заявил Ной. – Просто лечи как знаешь, а «Топинамбур» поможет. Верно, Цезарь? Вылечишь – считай, еще одна планета у нас в кармане, а не вылечишь – чем мы рискуем? Только тем, что уберемся с Хатона не солоно хлебавши? Если ничего не делать, то нам так и так придется убраться.

Ипату очень не хотелось врачевать человека, хотя бы и синерожего «владыку владык». Мне бы тоже не захотелось.

– А может, «Топинамбур» сам его вылечит? – размечтался Ипат. – Цезарь, спроси его, а?

Я спросил – на всякий случай мысленно – и получил ответ: звездолет может врачевать людей, в том числе производить над ними хирургические операции, но в отношении анатомии и физиологии туземцев Хатона его сведения крайне недостаточны. Короче, ничего гарантировать он не может и рекомендует отказаться от этой затеи.

– Ну что, вылечит он Имхамона? – спросил Ипат с надеждой.

И я, вместо того чтобы ответить честно, в смысле, повторить вслух рекомендацию «Топинамбура», вдруг взял, да и сказал:

– Вылечить не вылечит, а помочь – поможет.

Не очень-то и соврал, ведь так? Просто-напросто понял, что иначе нам никак нельзя. Мотаешься по Галактике туда-сюда, мотаешься – а толку много ли? Это нам еще везло, ну а если бы отовсюду от ворот поворот? А главное – главное! – Ной прав: без нас этот ихний Имхамон все равно покойник, так что попытка не пытка, а хуже не будет. Поглядел я на Семирамиду, поглядел на Илону, которая все слышала, и решил, что не стану ничего уточнять. «Топинамбур» ведь и впрямь поможет.

Да еще вижу: Илона глядит на Ипата с восхищением, как на редкого умельца, а тот ловит ее взгляд и расправляет плечи. Ну, значит, так тому и быть.

– «Топинамбур», – говорю вслух, – приготовь операционную.

– Какой модели? – уточняет он.

– Самую лучшую! Только чтобы все было понятно!

Скомандовать-то легко, но когда толком не знаешь, что последует за твоей командой, можно влипнуть в историю. Корабль вырастил такую операционную палату и с таким количеством приборов и аппаратов, что я только рот разинул, а Ипат и подавно. Пришлось ему спешно впитать курс пользования всем этим хозяйством, а заодно и курс общей хирургии для фельдшеров. На врача-то он не замахивался, да и я понимал, что это уж слишком: пусть голова у Ипата большая и емкая, а ну как все равно взорвется?

– Ассистент нужен, – осипшим голосом сказал Ипат, прослушав учебный курс и недоверчиво ощупывая свою голову. – Ной, это будешь ты.

– Почему я? – заспорил Ной. – Как переговоры вести, так я, а как ковыряться в чьем-то брюхе – опять я?

– Ты, и не спорь, – мстительно сказал Ипат. – У тебя пальцы вон какие длинные да проворные.

– У Цезаря не хуже.

– Хуже, хуже, – оболгал я свои пальцы и на всякий случай спрятал руки за спину.

– Я могу ассистировать, – храбро выдвинулась вперед Илона.

Мне это не очень понравилось: чего доброго от ее присутствия у Ипата начнется дрожь, да и смотреть он должен только на требуху Имхамона, ища в ней опухшее средоточие, а никак не на ассистентку. Я быстренько коснулся лбом переборки и выяснил все, что хотел.

– Ассистент не нужен. Ассистировать будет «Топинамбур». Он же и подскажет, что делать, а что нет. Может, и вообще не понадобится никакая операция…

Видно было, что Ипату этого ужасно хочется.

Очень скоро из города доставили здоровенные крытые носилки под охраной целого полка синерожих – то есть ни одной их рожи я не видел, потому что они были скрыты глухими шлемами с тремя узкими прорезями для глаз, но кто же еще это мог быть? Все из себя франты, доспехи так и сверкают. В один момент они взяли «Топинамбур» в кольцо и оттеснили желтобалахонников подальше на пустырь. Жрец-переговорщик опять попросился к нам внутрь и, узнав, что все готово, настоял на том, чтобы мы забрали владыку владык прямо с носилками, а еще захотел, чтобы ему, жрецу, было разрешено смотреть на излечение. Размечтался! Очень нам надо, чтобы он понял, что никакие мы не врачи-кудесники!

Носилки с Имхамоном я подцепил не щупальцем – открыл в боку «Топинамбура» здоровенную нишу, вроде пещеры, носильщики занесли туда носилки и поспешили убраться, а я нишу зарастил. «Владыка владык» пребывал без сознания, а выглядел так, что непременно помер бы от расстройства, если бы очнулся и увидел себя в зеркале. Ручки-ножки тоненькие, как спички, кожа да кости, головенка тоже высохшая, и хобот завял, зато брюхо вздутое. Корабль поглотил Имхамона, повертел его внутри себя, пожевал слегка и, наверное, что-то в нем понял. Ипата корабль тоже поглотил, слегка повертел в себе и преобразил: стал он весь белый, как ангел, если только ангелы бывают верзилами, и стерильный хуже некуда, а на физиономии специальная нашлепка, чтобы можно было нормально дышать тем же воздухом, каким дышит Имхамон.

Семирамида аж засмотрелась на Ипата, Илона тем более, даже Ной проявил интерес, ну а я сбежал. Называйте это как хотите, а только нехорошо мне стало. Ушел к себе в каюту и думаю: умру от стыда, если Ипат не справится. Я ведь не сказал ему, что, по мнению «Топинамбура», операция запросто может кончиться неудачно, а Ипат то ли понял это сам, то ли нет, не знаю. Наверное, все-таки нет. Он простодушный, и ему от этого хорошо, – ну а мне-то каково?!

Однако не выдержал: взял и велел кораблю держать меня в курсе операции, только не показывать изображение, а всего лишь транслировать звук – и этого хватит, думаю. Лежал и слышал, как Ипат неразборчиво бурчит себе под нос, а потом как начнет командовать: «Виброскальпель! Корнцанг! Прижги тут!» – и так далее. Потом только его дыхание да звяканье инструментов, а затем удивленное: «Ну и зачем ему вторая печень?..» По-моему, сволочи были предки здешних туземцев: исковеркали себя так, что теперь и мудрец не догадается, что там у них внутри к чему и для чего служит.

Может, час прошел, а может, и два, только вдруг слышу: «Зашить могу я сам» – это «Топинамбур» говорит. У меня здорово отлегло от сердца: нет ведь никакого смысла штопать покойника. Значит, пациент жив. А «Топинамбур», умница, и говорит мне: «Прогноз благоприятный». Ура! Теперь, думаю, дело пойдет на лад. Корабль вы́ходит Имхамона, договор будет подписан, и Сысой на Зяби, когда узнает о Хатоне, поймет, что не зря послал нас в космос.

Потому что мы, как ни крути, уже экипаж не только по названию. Полный комплект у нас на борту. Ипат – командир, даром что еще и хирург, я – пилот, Семирамида – навигатор, Ной – переговорщик.

Ну а с Илоной совсем просто. Она – наша совесть.