Текст книги "Пятый всадник"

Я вопросительно поглядел на своего собеседника. А при чем здесь, спрашивается, психопаты? В моем представлении психопат – психически неуравновешенный тип, способный на неадекватные поступки. И противопоставлять их эмпатам, то есть людям, способным сострадать, переживать другим, казалось нелогичным. Профессор верно оценил выражение моего лица.

– Многие путают понятия психопат и псих. Псих это, грубо говоря, страдающий психическими расстройствами – шизофрения, эпилепсия, истерия и тому подобными. Психопатию врачи считают не болезнью, а всего лишь психологическим синдромом. Если немного упростить, то психопата можно считать полной противоположностью эмпату. Главными его качествами являются неспособность к состраданию и искреннему раскаянию. Считается, что ярко выраженных психопатов в современном обществе порядка двух-трех процентов. Но людей, в той или иной степени проявляющих психопатические черты, намного больше. Статистика говорит, что таких уже процентов десять-пятнадцать. В преступном мире и бизнесе количество психопатов доходит до двадцати процентов. И, как утверждают исследования, профессия с наибольшим процентным соотношением психопатов – генеральный директор. Но я думаю, что среди политиков их еще больше. Просто никто не проводил таких исследований.

Мой собеседник решил перевести дух. Я тем временем переваривал услышанное. Информация о психопатах была для меня в какой-то степени откровением. Нет, конечно, в жизни я часто сталкивался с людьми, чье поведение мог бы назвать безжалостным, но в тоже время не садистским. Было заметно, что для них причинение боли другому человеку не доставляет удовольствия. Им просто абсолютно все равно. Как говорится, бизнес есть бизнес. Оказывается, психиатры в данном случае все уже распределили по полочкам. Я старался понять, к чему клонит Профессор. Какая связь между эмпатами, психопатами и Концом Света? Так и тянуло вставить в его монолог прямой вопрос об этом, но случая никак не представлялось, а перебивать было бы невежливым.

– Некоторые утверждают, что существует ген психопатии. Но скорее всего, это не так. Больше всего похоже на то, что у психопатов просто напрочь отсутствует ген эмпатии. Это можно довольно легко доказать, но сейчас мы не будем углубляться в эту тему. Важно то, что именно психопаты являются угрозой устойчивости человеческих объединений. Вернее, этой угрозой является их самая характерная черта – им абсолютно наплевать на всех окружающих и их интересы. В этом своем поведении они совершенно искренни. Отсутствие способности сопереживать просто не позволяет им поставить себя на место другого человека. При попадании в коллектив такие особи взрывают его изнутри. Руководители-психопаты очень часто губят поначалу вполне успешные предприятия. А все потому, что у них отсутствует понятие справедливости. А объединять людей они могут только с помощью страха. И мы совершенно спокойно между терминами психопат и паразит можем поставить знак равенства. Потому что, даже если в какой-то момент в силу сложившихся обстоятельств он вынужден производить полезный продукт, то при первой же возможности постарается найти тех, кто бы работал вместо него. Так как любая деятельность для такого организма – тяжкая каторга.

Честно говоря, за всей этой длинной тирадой про психопатов я потерял нить касательно борьбы сапиенсов с неандертальцами. Сейчас мне показалось, что настал подходящий момент для того, чтобы вставить свой вопрос. Профессор слегка поморщился. Похоже, психопаты – это его любимая тема, и он готов говорить о них часами. Но мне на самом деле интересно было вернуться к вопросу о неандертальцах и Конце Света.

– Сапиенс, в отличие от своего противника, умел организовываться в устойчивые многочисленные коллективы. И я думаю, главной причиной этого было то, что подавляющее большинство их являлись ярко выраженными эмпатами. Палеонтологи утверждают, что общественным устройством людей каменного века был первобытный коммунизм. А главным принципом коммунизма является «от каждого по способностям, каждому по потребностям». В таком обществе паразиты, какими по своей сути являются психопаты, тут же получают преимущество. Потому что работать у них желания нет, зато потребностей – ого-го. Но, тем не менее, в те древние времена имелся какой-то механизм, позволяющий нейтрализовать эти их губительные свойства. Скорее всего, их было просто мало. И они вынуждены были маскироваться, подстраиваясь под общество, что, наверное, вызывало у них безмерные страдания. Но здесь возникает логичный вопрос – почему же их было мало? Почему они не имели репродуктивного преимущества перед эмпатами? Я думаю, потому что в первобытном мире царил матриархат. А при матриархате женщина на уровне инстинкта будет выбирать себе мужчину не из принципа, чтобы тот мог нормально содержать всех ее будущих детей, а по критерию большей полезности для племени. То есть здесь альтруисты и эмпаты имели неоспоримое превосходство.

Опа! Мало того, что Профессор – фанатик, верящий в Конец Света, так он еще и тайный сторонник матриархата! Я не удержался, чтобы не спросить его об этом прямо.

– Разумеется, я не являюсь приверженцем матриархата. Просто я пытался найти наиболее адекватное объяснение исчезновению неандертальцев. А еще я хотел объяснить, почему у человека до сих пор остаются гены эмпатии. И, кстати, вам никогда не приходило в голову, почему Хомо Сапиенс существует уже не меньше ста тысяч лет, а реальный прогресс идет только последние шесть-восемь тысячелетий?

Он вопросительно посмотрел на меня.

На уроках истории в школе говорили насчет того, что как только люди перешли от охоты и собирательства к сельскому хозяйству, у них стали образовываться излишки продуктов. И, наверное, излишки времени, чтобы поразмыслить над всяческими техническими усовершенствованиями.

Я поделился этими соображениями с Профессором. Тот улыбнулся во весь рот.

– Да. Для школьного учебника объяснение достаточное. А вот почему люди начали заниматься сельским хозяйством только в последние тысячелетия?

Так. Все понятно. Сейчас начнет рассказывать про добрых пришельцев из космоса, всему научивших человечество. Короче, натуральный маньяк. Господи, куда я попал! А ведь сначала показался таким адекватным.

– Есть другое объяснение, – с каким-то веселым блеском в глазах сказал Профессор, – но оно очень непопулярно в среде историков. Оно связывает переход к сельскому хозяйству и скачкообразное ускорение прогресса именно с уходом от матриархата. Женщина – существо очень приземленное и консервативное и не любит всяких новшеств.

Здесь я с ним был солидарен. Как я хорошо ни относился к моей Машуне, но вот ее крайнее неприятие новых удобных кухонных инструментов меня убивало. Существовали только три вещи, которые она очень хотела иметь – стиральную и посудомоечную машины и новую плиту. Но покупать такие громоздкие вещи в съемную квартиру было бы неразумно.

Слова Профессора живо вызвали в голове забавную сценку. Вот сидит, задумавшись, на берегу озера такой древний бородатый человек и размышляет о том, как бы переместить тушу только что убитого мамонта поближе к поселку. И вдруг промелькнула в его сознании мысль как-то использовать для этого круглые бревна. А ведь от этого – всего один шаг к колесу. Но не успел он ухватить эту, только-только начавшую оформляться идею, как, откуда ни возьмись, появляется женщина-вождь племени.

– Ах ты, бездельник! Ты чего это здесь расселся? Все племя мамонта разделывает, а ты тут прохлаждаешься! А ну, марш работать!

И все. До изобретения колеса еще куча тысячелетий.

Дальнейшие слова Профессора развеяли красочную картинку.

– Так что прогресс обязан Хомо Сапиенсу, но вот захватил планету Хомо Эмпатикус. Человек Разумный, но не сострадающий не способен поддерживать устойчивые сообщества. Здесь нужен не разум, а возможность сопереживать. Яркий пример из современного мира. Большая часть дачных участков не имеет нормальных дорог, хотя живут в них часто совсем не бедные люди. Просто очень тяжело со всех собрать деньги. Всегда находятся хитрецы, желающие прокатиться за счет остальных.

Определенную логику в его словах я находил. Но при чем здесь Конец Света? Я задал этот вопрос.

– Да при том, что психопатов, то есть тех, кто не способен к сопереживанию, с каждым годом становится все больше. А когда их количество превысит предельно допустимый уровень – общество разрушится. Потому что если большинство будет руководствоваться только собственной выгодой, то исчезнет самый важный фактор в жизни людей – доверие. Каждый будет опасаться, что его обманут, и тогда экономика остановится. Ну, а с экономикой – вся жизнь. Вообще, большая часть проблем человечества, которые я озвучил вначале, вытекают из проблемы постоянного увеличения численности психопатов и паразитов в сравнении с эмпатами.

Возможно, в этом он прав. Я вспомнил слова Рожина о том, что самым главным риском в бизнесе является опасность «кидалова» со стороны контрагента. Но все равно в скорый Конец Света не верилось. Через тысячу лет, или через пятьсот – возможно. Кстати, Профессор так и не назвал срок.

– А когда, по-вашему, произойдет Апокалипсис?

– По нашим подсчетам осталось от десяти до двадцати лет.

От моего внимания не ускользнуло это «по нашим». Интересно, кто это «мы»? Но спрашивать не стал. Маньяк, похоже, не одиночка.

– А к чему, простите, весь этот разговор насчет Конца Света?

Я уже начал догадываться – к чему. Но было интересно услышать ответ.

– А потому, Олег Николаевич, что вы задаете слишком много вопросов, – с этими словами он пристально поглядел мне прямо в глаза. Я не выдержал его долгий немигающий взор и опустил взгляд.

Кажется, я попал.

Как говорят в некоторых определенных кругах – «кто задает много вопросов – долго не живет».

– Вы спрашивали – зачем нужна такая странная реализация технологических процессов, которые вы разрабатывали по моему заданию? – между тем задал вопрос Профессор и, не дожидаясь ответа, продолжил, – я могу удовлетворить ваше любопытство, но тогда вынужден буду взять с вас обязательство не разглашать полученные сведения. Ваше дело – решать, останетесь с нами работать или нет. В любом случае то, что вы услышите, не должно выйти из этих стен. Речь будет идти о службе в засекреченной организации. Сразу предупреждаю, что никакого отношения к подготовке к свержению власти или терроризму мы не имеем. Короче, ничего противозаконного. Цели, скорее, гуманистические, но есть некоторые причины, по которым требуется секретность. Секретность эта обеспечивается хорошей службой безопасности и обширными связями в компетентных органах. Так что наказание за разглашение будет неотвратимым.

Все это Профессор произносил, неотрывно смотря мне прямо в глаза. Слова его пугали. Еще год назад, до всех этих ужасных событий, я бы совершенно точно сказал: «простите, я должен подумать», вышел бы из этой конторы, и больше ноги моей здесь не было. Но за это время слишком многое изменилось. В том числе во мне самом. Прежде всего, меня теперь уже не так просто напугать угрозами. В моём характере появился элемент фатализма. Я сейчас был гораздо больше склонен к риску ради изменений в своей жизни. И вообще, куда мне сейчас идти? Профессор говорил, что мне на базе предоставят жилье. Если сейчас откажусь, то придется неизвестно сколько времени ночевать в машине. А ведь по ночам уже минус, и совсем скоро уже начнется настоящая зима. Куда тогда? Опять в общагу? Но ведь не факт, что удастся постоянно находить заработок. Как-никак, кризис на дворе. После непродолжительных раздумий я кивнул головой.

– Согласен. Все, что я услышу, останется в этой комнате. Никакая информация от меня не уйдет. Если в вашей деятельности нет ничего противозаконного, то я, разумеется, продолжу работать.

– Согласны? Замечательно! Я, конечно, тоже хотел бы продолжить работу с вами. А сейчас – слушайте.

Профессор неожиданно поменял позу. До того он сидел, слегка наклонившись в мою сторону и положив руки на стол. Теперь же он откинулся на спинку кресла, скрестив пальцы на животе.

Голос Профессора приобрел торжественность.

– Итак, мы должны спасти человечество!

Вот как! Всего-навсего спасти человечество. Ни больше, ни меньше.

– Еще сто лет назад настоящий Конец Света был бы невозможен. Значительная часть населения в мире занималась натуральным хозяйством. Многие спокойно смогли бы обойтись без электричества. Инженерно-технические работники имели широкий профиль и в случае какой-нибудь глобальной катастрофы достаточно быстро смогли бы восстановить прежнюю инфраструктуру. Инструменты были долговечны. Они делались на совесть, не то, что сейчас. И рассчитывались на использование несколькими поколениями. Поэтому гипотетическое глобальное бедствие не вызвало бы полного краха цивилизации, а только небольшой откат и торможение в развитии максимум на несколько десятков лет. Но если инфраструктура начнет рушиться сейчас, то откат этот будет до каменного века. Причем доживут до этого далеко не все. В Европе – максимум один-два процента. В отсталых странах больше. А дикари где-нибудь в джунглях Амазонки могут вообще ничего не заметить.

Вступление слегка затянулось, и я заскучал. В принципе, все это он уже говорил. Хотелось конкретики. Наконец, Профессор подошел к главному.

– Наша организация готовит, если так можно выразиться, запасной аэродром для человечества.

Если бы я имел уши, как собаки, то при этих его словах они бы точно настороженно приподнялись. К счастью, мои уши не обладали такими свойствами. Что он имеет в виду? Неужели они собираются переселить людей на другие планеты? Дело начало принимать весьма интересный оборот.

– После того, как наступит хаос, падение цивилизации будет очень быстрым, так как разрушение инфраструктуры – это типичный процесс с положительной обратной связью. Восстановление цивилизации может начаться только с конкретных центров, где останутся люди, владеющие нужными технологиями. Эти центры будут собирать оставшихся в живых. И через определенный период смогут заново создать инфраструктуру, способную заставить человечество опять двигаться вперед. Естественно, это будут не те технологии, которые мы имеем сегодня.

Ага! Вот к чему он клонит. Картина потихоньку начала для меня проясняться. Это должны быть центры кристаллизации. Без них, как известно, кристаллы не выпадают даже в пересыщенном растворе. Вот зачем они требовали для моих процессов как можно более примитивную реализацию. Но, позвольте! Лепить реакторы из глины – это, по-моему, уже чересчур!

– Простите, Сергей Александрович! – не выдержал я, – а эти технологии будут технологиями каменного века?

Профессор опешил на мгновение, но затем быстро взял себя в руки.

– Почему каменного?

– Лепить химические реакторы из глины – близко к этому. Неужели вы думаете, что после Апокалипсиса нельзя будет на свалке найти несколько кусков труб и железяк, чтобы сварганить что-то более современное?

В ответ он весело улыбнулся.

– Найти можно. Только вот сделать из них что-то будет не так просто. Все современные технологии металлообработки требуют электричества. А его не будет. Плюс еще куча всякого специального инструмента. А глину можно найти везде. Главное, чтобы были люди, которые знают, как лепить, а еще важнее, что именно надо лепить.

– Значит, вы думаете, что все будет так плохо? Что даже от дизельного генератора нельзя будет получить электричество?

– Почему же? Можно, конечно. Но только первое время. Максимум, год. Основные проблемы будут с топливом. Причем, его достаточный запас сделать не получится, так как современное топливо долго не хранится. Да и ресурс самых лучших генераторов – пять тысяч часов работы. А это чуть больше полугода. Дальше – ремонты. А это – специалисты, запчасти и прочие проблемы.

Я попытался представить себе ситуацию всеобщего хаоса, которую до этого обрисовал Профессор, и понял, что тот прав.

– Смысл в том, что, в отличие от людей каменного века, у нас есть знания. И мы должны научиться эти знания превратить в технологии с помощью древних примитивных инструментов.

Объяснение меня удовлетворило. Но на каком технологическом уровне, если считать по привычной нам хронологии, они пытаются остановить падение? Я спросил об этом.

– Не так все просто. Можно сказать, что это будет приблизительно Европа средних веков. Но с элементами современных технологий.

– А каких, если не секрет?

– Ну, например, биогаз. Его спокойно могли добывать в древние времена, но не знали – как. А мы знаем. Опять же, ваша работа, которая позволит на простейшем оборудовании производить очень нужную в хозяйстве продукцию. И другие полезные вещи, которые позволят поднять производительность труда по добыванию пищи в несколько раз по сравнению со средневековьем. В частности, искусственное выращивание червей, грибов.

Я вдруг представил, что мне придется есть червей, и невольно передернул плечами.

– В средние века в Европе сельским хозяйством занималось девяносто процентов населения. То есть, развитием общества могли заниматься не более десяти. Мы собираемся это число удвоить или даже утроить. Здесь есть определенные сложности. Сначала надо проработать сеть взаимосвязей в будущем хозяйстве, а это не так просто, как может показаться со стороны. Несмотря на то, что мы собираемся максимально упростить инфраструктуру, все равно это будут тысячи узлов и сотни тысяч связей между ними. Потом, еще стоит задача по разработке принципа общественного устройства. Представляется, что на первых порах это будет что-то типа военного коммунизма. Вообще, наша главная задача – первое время воспользоваться останками цивилизации – топливом, оборудованием, инструментами, чтобы иметь возможность и время постепенно опустить человечество до того уровня, на котором оно сможет стабильно остановиться без дальнейшей деградации. И с которого оно потом начнет подниматься.

Профессор задумался на несколько секунд.

– Но главное не в технологиях, а в людях. Я ведь не случайно начал разговор с темы про неандертальцев, эмпатов и психопатов. Судьба человечества зависит от того, какие именно люди будут восстанавливать цивилизацию. Если в будущих поселениях вдруг окажется большой процент психопатов и паразитов – мы обречены. Можно даже не начинать что-то делать.

– И как же решить эту проблему? – поинтересовался я.

Профессор усмехнулся. Видимо, моей наивности.

– Вопрос, конечно, интересный. Это самая сложная часть работы. Тем не менее, есть определенные наметки, как ее выполнить. Если в двух словах – начинать искать людей надо уже сейчас. Чтобы к «часу икс» у нас были в готовности несколько тысяч человек. И все эти люди должны быть ярко выраженными эмпатами.

То, что я сейчас услышал, показалось абсолютной утопией. Они что – будут хватать людей на улице и брать пробы ДНК на предмет наличия генов эмпатии? Или, может, подвергать десятки тысяч людей специальным психологическим тестам? Это полный бред. Так они будут искать до скончания века. В год по два десятка. И то, по самым оптимистичным прогнозам. Я осторожно поделился своими сомнениями. Профессор улыбнулся.

– На самом деле, все не так страшно, как вам кажется. Лет десять назад было бы намного сложнее, но сейчас, слава Богу, социальные сети сильно облегчают задачу.

– Все понятно. Но вы же не думаете всерьез, что по странице в социальных сетях можно определить – эмпат человек или нет.

– Если уж на то пошло, психопатов выявить очень просто. Их главная черта – патологический эгоизм – так и прет со страницы. Ведь человек помещает там то, что его интересует. А если на странице видишь только, как он хвастается, что бывал там-то и там-то или купил новую машину, то понятно, что интересует его только собственная персона. Скажу по секрету – есть принципы поиска, позволяющие сильно сузить круг лиц, с которыми потом можно работать. Вот, например, люди, которые выбрали для себя работу ветеринара. Или волонтеры, которые помогают бездомным животным. Отношение к братьям нашим меньшим – это показатель. Но, кстати, любовь к домашним котикам к этому совершенно не относится. Те, кто любит породистых котиков, прежде всего любят в них самих себя. А вот если человек подобрал на улице бездомного щенка или выходил раненую птицу – это уже очень хороший признак.

Я хотел задать какой-то вопрос, но услышав про раненую птицу, вдруг вспомнил, как Машуня еще в самом начале нашей совместной жизни в комнате общежития принесла домой молодую ворону со сломанным крылом. Мы потом с месяц пытались ее выходить. Не умея определить ее пол, я дал ей, а, может, ему, кличку Птиц. В конце концов, Птиц умер, что стало настоящим горем. Надо было обратиться к ветеринарам, но я не был уверен в существовании специалистов по выхаживанию ворон. От воспоминаний о нашей совместной жизни, теперь уже такой далекой, с моей бедной Машуней, запершило в горле. Я поспешил, по выработанной привычке, поскорее отвлечься от этих мыслей.

– После того, как подходящий кандидат выбран, – продолжал тем временем Профессор, – за ним устанавливается наблюдение. Самый лучший вариант – если человек водит машину. Достаточно пару дней понаблюдать, чтобы составить о нем полное представление. Понимаете, настоящий эмпат все свои действия соотносит с главным принципом – доставлять как можно меньше неудобств окружающим. И он всегда воспринимает себя как часть общества. То есть он никогда не будет противопоставлять себя остальным. Самым характерным признаком является то, как он ведет себя в пробке. Если он объезжает пробку по обочине, то все – это уже не наш клиент. Раз он так делает, значит, не уравнивает себя с остальными, ставит выше окружающих.

Мне очень захотелось куда-то спрятаться. Вдруг почувствовал, что уши начали загораться малиновым огнем. Черт! Как бы Профессор ничего не заметил. Дело в том, что я иногда поступал именно так, как он сейчас сказал. Хоть и не часто, и только в том случае, если по обочине уже ехала вереница машин. При этом меня очень мучила совесть, мне было стыдно перед теми, кто безропотно стоял в хвосте. Я думаю, в подобных случаях мною двигало ощущение несправедливости. Просто было обидно, что хитрожопые уродцы считают себя умнее или круче меня.

– Или то, как он паркуется. Если не старается встать компактно, чтобы оставить побольше пространства для остальных, а занимает площадь, где спокойно уместились бы две машины, то это плохой признак.

Ну, слава Богу, уж в этом-то меня никто обвинить не сможет. Иной раз я по нескольку раз подаю вперед-назад с тем, чтобы сбоку или сзади от меня еще осталось место для парковки. И тут я испытал чувство, похожее на панику. А что, если они и за мною так следили? Тогда они знают, что я – бомж, ночующий в машине. От этой мысли мне сразу сделалось как-то не по себе. Чтобы скрыть свое состояние, решил задать вопрос.

– А если человек не водит машину? Как тогда быть?

– Тогда сложнее. Но все равно есть определенные методы. Можно последить за ним в супермаркете. Если бросает свою тележку посреди прохода, не стараясь оставить ее там, где бы она никому не мешала, то это, скорее всего, не наш человек.

Тут он задел мне больное место. Главной причиной, по которой я терпеть не мог посещать супермаркеты в выходные дни – это как раз стада тех самых особей, о которых только что упомянул Профессор. Они вызывали у меня раздражение, граничащее с бешенством.

– Хорошо. Предположим, вам удалось найти несколько тысяч подходящих людей. И что вы будете с ними делать? Агитировать и отправлять на тайные базы? Но ведь все эти люди сейчас где-то работают, кормят свои семьи.

Взгляд Профессора моментально сделался таким серьезным, я бы даже сказал, жестким, что невольно вызвал у меня дрожь. Он оторвал спину от кресла, слегка наклонившись в мою сторону.

– А вот дальше, уважаемый Олег Николаевич, вы должны решить – остаетесь с нами работать после всего, что услышали, или нет. Я не тороплю. Можете поехать домой и подумать. До завтра мне нужен ответ.

В принципе, к этому моменту я уже все для себя решил. Похоже, никакого криминала здесь нет. Поэтому, чем раньше смогу начать работать у них на этой базе за городом, тем лучше. Возвращаться к ночевкам в машине и поиску новой работы не было абсолютно никакого желания.

– Я согласен, – вырвалось у меня. Я не на шутку испугался, что мне прямо сейчас укажут на дверь, чтобы «подумать».

– Я не тороплю. Я же вам даю день на размышления. Обратного хода не будет. Вы станете членом тайной организации.

– А чего тут размышлять. Я и так уже все обдумал. Работа, похоже, предстоит интересная.

При этих моих словах лицо Профессора заметно потеплело.

– Значит, продолжим.

И он опять расслабленно откинулся на спинку кресла.

– Наша задача – создать три-четыре десятка баз по стране и какое-то количество за границей. На этих базах будут запасы продовольствия и топлива на первое время, генераторы, средства связи. Также там будет оборудование, необходимое для налаживания инфраструктуры после Апокалипсиса. Типа того, что вам предстоит делать. Да, – тут он улыбнулся, – вроде химических реакторов из глины. На этих базах постоянно должно дежурить небольшое количество людей – человек пять, может, десять. Еще при каждой базе будут закреплены два-три десятка людей, которые предварительно прошли там обучение. То есть всего должно быть тысяча-полторы активных сотрудников. Эти люди в час «икс» должны будут осуществить эвакуацию на базы из городов тех, кто предварительно был отобран с помощью методов, которые я уже перечислил. Это еще двадцать-тридцать тысяч человек. Таким образом, у нас будет несколько десятков ядер, вокруг которых потом начнет восстанавливаться цивилизация. Выжившие будут постепенно стягиваться к ним. Также специальные команды сами будут искать разрозненные группы оставшихся людей и выводить их на базы. Но все будут проходить тщательную проверку на предмет того, насколько они способны к нормальному существованию в обществе. Паразиты и психопаты будут безжалостно изгоняться.

Мне не терпелось узнать, насколько крупна организация, куда я так неожиданно вступил, и на каком же этапе сейчас находится процесс подготовки к Апокалипсису.

– Можно сказать, что наша Организация всемирная, – с нотками гордости в голосе произнес Профессор, – так как отделения есть не только в России, но в других странах. Здесь, в России, мы только в самом начале пути. Одна база готова, еще одна строится. Наше отделение создано не так давно – менее десяти лет назад. Первое время основными были координационные вопросы, поиск средств. Но если все будет идти по плану, то лет через десять-двенадцать мы будем полностью готовы.

– То есть, насколько я понял, пока не будет до конца создана вся необходимая инфраструктура, организация не сможет полноценно функционировать. Это так?

– В общем, да.

– А нельзя, например, подготовить одну базу, полностью оснастить ее, набрать и обучить персонал, потом вторую, и так далее по очереди? Тогда в случае, если Апокалипсис начнется раньше, чем вы будете готовы полностью, хоть что-то сможет функционировать. А так, как вы говорите – все средства и время будут потрачены вообще впустую.

Я задал вопрос и сам испугался – не брякнул ли чего лишнего?

– Мы, – коротко бросил Профессор.

– Что? – не понял я.

– Теперь уже не «вы», а «мы».

До меня дошло.

– Ну, да. Правильно. Конечно, теперь уже «мы».

– Мы просчитывали разные варианты. Да. Риск того, о чем вы говорите – есть. Но, тем не менее, в данном случае вынуждены рисковать. Несмотря на то, что мы по максимуму старались упростить инфраструктуру будущего общества, все равно она получается слишком сложной. Для ее обслуживания необходимо несколько десятков тысяч человек. Одно или два поселения не смогут с этим справиться. Они начнут быстро деградировать и в течение одного-двух поколений или вымрут, или скатятся в каменный век. Навсегда. Про человеческую цивилизацию можно будет забыть.

– Постойте! Почему забыть? Всего каких-то пять-семь тысяч лет назад человечество жило в каменном веке. Почему же вы считаете, что оно опять не сможет подняться за такой же срок?

– Потому что человечеству был дан только один шанс. Тогда были легкодоступные месторождения металлов и других полезных ископаемых. Сейчас их уже не осталось.

Мне пришлось согласиться с ним. Логика была бесспорной.

– Плюс еще необходимость обороняться от банд мародеров. Против крупной банды население одной базы может не выстоять. Потребуется помощь соседей.

– Может, лучше строить одну базу? Просто постоянно ее расширять и набирать в нее все новых людей?

– Несколько десятков небольших баз можно создать незаметно. Например, под видом сельскохозяйственных предприятий где-нибудь в глухих местах. А вы представляете, что значит строить город на двадцать-тридцать тысяч человек народу? Это тут же привлечет ненужное внимание. У нас есть, конечно, определенные связи в компетентных органах. Но они не настолько высокого уровня, который требуется для того, чтобы власти закрыли глаза на подобную деятельность.

– То есть вы не предусматриваете такую вероятность, что к моменту «икс» все полностью не будет готово?

Профессор надолго задумался. На минуту в комнате повисло напряженное молчание. Я уже пожалел, что задал этот вопрос. Профессор отвечал медленно и спокойно.

– Возможно все в этом мире. Конечно, это было бы крайне нежелательно. Но у нас есть запасной вариант.

– Если не секрет, какой?

Тут губы Профессора тронула едва заметная улыбка.

– Олег Николаевич, а вы не желаете слегка проветриться?

– В каком смысле?

– Прокатиться кое-куда на несколько часов.

Похоже, он хочет свозить меня на Базу. Почему бы не съездить? В любом случае рано или поздно это необходимо было бы сделать. А в моем нынешнем положении лучше рано. Однако он так и не ответил на мой вопрос. Уклоняется от ответа? Может быть, кое о чем мне знать пока не положено? А, может, ответ находится на Базе, и я смогу сам увидеть все своими глазами? И тут червячок сомнения начал подтачивать изнутри мой мозг. А что, если все то, что он мне сейчас тут понарассказывал – просто ловкий ход, чтобы заманить в свое логово. А там меня посадят в подвал под охрану и буду я вместе с десятком еще таких же бедолаг делать взрывчатку для террористов. Или наркотики. Нет, надо хоть как-то подстраховаться.

– Сегодня на вечер у меня были кое-какие планы, но, если это важно, я могу их отменить.

– Важно, если хотите своими глазами увидеть ответ на свой вопрос.

– Хорошо. Только я должен буду сделать один звонок по телефону. А куда мы поедем, если не секрет?