Текст книги "Гамбургский симпатяга. Живые стеклышки калейдоскопа"

Глава 3
Нелегалы

Журналисты, работающие за рубежом, особенно в капиталистических странах, начинали воображать себя секретными агентами. Натурально шпионами. Хотя на самом деле таковыми не являлись. Они как бы сращивались с темой. Я знавал одного такого. Приличный человек, из московской хорошей семьи. Как-то он приехал ко мне, в английский корпункт нашей комсомольской газеты. Заявился в модном пальто песочного цвета рано утром, и неподдельно восторгался яичницей с сосисками. Как будто ему подали королевский завтрак. Особенность же появления заключалась в том, что благородное его пальто, цвета песка афганской пустыни, было извозюкано и словно вываляно в соломе. Как будто он добирался ко мне с материка на остров (Англия – остров!) не на комфортабельном экспрессе, а в теплушке для перевозки крупного рогатого скота. Он округлял глаза, подмигивал и намекал на что-то. Он таинственно шептал: «Сам понимаешь!», «Там знают!» И тыкал пальцем в потолок. Он только не сказал, что прибыл со специальным заданием. А может, он приехал инспектировать меня? Мы сделали репортаж из музея Шерлока Холмса, что на Бейкер-стрит. Согласно последним данным музей принадлежит семье экс-президента Казахстана Нурсултана Назарбаева. В музее нет ни одного подлинного экспоната. Сейчас говорят – реплики. Вот зачем Назарбаеву и его семье музей реплик? А зачем нам надо было срочно делать репортаж из музея марионеток? Для прикрытия… Чего? Дыма без огня не бывает. В те годы под крышей корпунктов ведущих газет за границей работало много советских разведчиков. Была такая практика. И не только у нас. Английские и американские шпионы тоже не брезговали удостоверениями журналистов. До меня газету представлял человек, которого выслали из Англии в двадцать четыре часа. Сейчас, говорят, он обретается в Женеве – Мекке шпионов всего мира. Когда сбежал Олег Гордиевский, заместитель советского резидента в Англии, Суворов встретился с ним. Проговорили и пропьянствовали всю ночь. Видимо, было что вспомнить и обсудить. Суворов вынес свой суровый вердикт: «Я с ним срать на одном гектаре не сяду!» Суворов ведь писатель. И ему не чужд язык народа, на котором говорил великий Астафьев, зэк Елизарыч, мой наставник с дебаркадера Лупейкин. А иногда даже моя бабушка-баптистка Матрёна Максимовна Ершова. Гордиевский же сообщил Суворову, что присланный нынче в Англию корреспондент комсомольской газеты не является сотрудником Службы внешней разведки. Впервые за долгие годы.

– Ну, вот видишь! – сказал я Суворову, радуясь своему случайному алиби.

– Плохой разведчик Гордиевский, – ответил Суворов, – он забыл, что есть еще долгое внедрение. И сейчас ты не работаешь в добывании или в обеспечении. Ты адаптируешься. То есть приноравливаешься к новым для тебя условиям и обстоятельствам. Ты внедряешься в незнакомую обстановку.

Внимательно посмотрев на меня, добавил:

– А плохое знание английского языка – часть твоей легенды.

Может, Суворову в душе льстило, что за ним приехал охотиться не какой-то выскочка с Нижнего Амура, а матерый Алекс. С долгим внедрением. Пароль: «У вас не продается желтое пальто?» Отзыв: «Пальто продали! Есть черные баретки!» «Все помнят: Юстас – Алексу… Пищит морзянка. Эсэмэски тогда еще «не мурлыкали» и вотсап «не булькал» в кармане пиджака английского твида. И Катрины у меня еще не было.

…И немедленно учиться в языковую школу для эмигрантов! В нашей группе занимались поляк Пашка, француз Эндрю и симпатичная афроангличанка Фанни. Мы ее звали Фанька. Через два года занятий мы четверо – талантливые чертяки! – прошли тест на льготное обучение в Кембридже. Но мне так и не довелось там учиться. В рассаднике снобизма, где пестовали элиту мирового капитала. Мне нужно было писать репортажи в газету и добывать эксклюзивные интервью с английскими министрами. Одна только толстуха Фанни проучилась в Кембридже два года и даже стала магистром. По такому случаю она закатила party и нас пригласила. За кружкой доброго эля я спросил Эндрю:

– Ты почему не стал учиться в Кембридже?

Он снисходительно посмотрел на меня:

– Сам посуди, Алекс… Кто я в Кембридже? Черномазый студент из Туниса.

Он был тунисского происхождения. Вместо «черномазый» он произнес другое слово. Нетрудно догадаться, у кого он научился нетолерантной лексике.

– А на самом-то деле я не драйвер! Я шофер!

Он хотел сказать, что the driver – обыкновенный водила, может, даже дальнобойщик, а вот chauffeur – другой класс. Почти королевский! Я видел однажды, как Эндрю выскакивает из своего лакированного кадиллака и открывает дверку пассажиру – председателю совета директоров какой-то нефтяной корпорации. При этом сам Эндрю похож на наследного султана Туниса. Или голливудского актера, приехавшего получать «Оскар». В черном смокинге, в белых перчатках и с галстуком-бабочкой. Разумеется, баретки… Не из магазина ритуальных принадлежностей. Заметив мое повышенное внимание и явное желание познакомиться с его пассажиром, замахал руками и страшно завращал белками глаз:

– Вечно эти рашенс, простодырые… Подожди, Алекс, не до тебя!

Слово «простодырый» он, конечно, не знал. Я прочитал слово в его глазах. Правда, потом, когда глава «Бритиш-шмитишь» – в обтрепанном, кстати, пиджачишке, в джинсах и в мятой майке, скрылся в лифте, Эндрю подошел ко мне. И мы с ним выкурили по сигарете. Тогда в Лондоне еще можно было курить на улице где захочешь. За ухом у шофера торчало переговорное устройство. И как только оно призывно «замурлыкало», Эндрю тут же выбросил сигарету в урну. Что тут добавить? Одно слово – шофер!

А добывание и обеспечение – два вида деятельности разведчика за границей. Он или добывает информацию, или обеспечивает проведение секретной операции. Главное же достижение любого разведчика – вербовка. Получение того самого источника информации, который будет снабжать секретами. Пистолет только натирает ляжку или подмышку шпиона. Почти в девяноста девяти случаях из ста пистолет настоящему шпиону не нужен и лежит в сейфе резидента, в подвале на улице Кенсингтон Палас Гарденс, 13. Смотри-ка! Столько лет прошло, но адрес не забылся. Кто-то очень внимательный заметит: не-е-ет! Не случайно он рванулся знакомиться с директором нефтяной компании. Искал себе новый источник информации, чтобы завербовать! Повторяю для тебя, Фома Неверующий. Мой лирический герой Шурка в Англии писал заметки и брал интервью у звезд. Хотя работа разведчика и корреспондента часто схожи. Они оба рыщут по Лондону в поисках жареной информации. Ну… хорошо. Не жареной – эксклюзивной.

Еще один мой давний приятель. Я до сих пор считаю его отличным репортером. Посланный под старость в бывшую страну соцлагеря собственным корреспондентом газеты, в которой к тому времени я служил уже главным редактором, он придумал целую историю преследования его спецлужбами маленькой и симпатичной страны. До недавних пор к нам дружественной. Я предложил приятелю срочно приехать, пойти в правительство, организовать пресс-конференцию. Протестовать, одним словом, против беспочвенного обвинения. Так думалось – беспочвенного. Приятель категорически отказался. Позже я понял, почему он так поступил. Он хотел перейти на работу в другую, более престижную и статусную, газету. И в итоге перешел. В свободной энциклопедии есть про него статья. «Весной 2016 года МИД (называется МИД той страны) отказал такому-то (называется фамилия моего приятеля) в продлении аккредитации. Причины, по которым принято это решение, не разглашаются и квалифицируются тем же МИДом как особо секретные»… Ядерную бомбу он, что ли, хотел украсть в маленькой, но гордой стране, больше известной своими шайбами? Последней в статье шла строка: «С 2016 года имярек (то есть мой приятель) – собственный корреспондент…» Называется другая газета. Но в той же стране.

Сразу стало как-то непонятно. Почему к нему теперь нет претензий у МИДа? И обвинений в особо секретной деятельности. Он же фамилию и внешность не менял, а другая газета, куда он перешел, тоже российская… То есть он остался «шпионить» в той же самой стране с надоедливыми спецслужбистами и по-прежнему меткими шайбами. Тут перед моим мысленным взором, как писали в романах прошлого века, мелькнули картины былого и возникли варианты ответа. Первый. Наверное, он раскаялся и перестал шпионить. Как пишутся статьи в свободной энциклопедии – мы все прекрасно знаем. К формулировке «как особо секретные» редакторы поставили синенькую ссылку «источник не указан 1919 дней». Он вряд ли будет указан и через сто лет, этот источник. Я переворошил десятки сайтов, чтобы найти подтверждение ссылки. Увы, не нашел. Потому что источник никакой не МИД, а он сам, мой старый и добрый приятель. Второй вариант. После того как его разоблачили и отказали в аккредитации, он, горестно стеная, горными тропами пробрался в логово спецслужб. Там он ударил себя в грудь и… Ужас! Неужели они его перевербовали? И теперь он двойной агент! А почему сразу не выслали? 24 часа – и ты на Родине.

Сам по себе напрашивался и совсем неромантический вариант ответа. Без перехода границы на коровьих копытах. Маленькие, но злые пульсики неудовлетворения собственным статусом бились в моем приятеле-«нелегале» по ночам. Он хотел иной славы. Шофер Эндрю гордился должностью водителя. Шофер! А мой товарищ не гордился газетой, которую представлял. И смокинг не тот, и перчатки штопаные… Да и сам лимузин подкачал. «Нелегал» написал книгу мемуарно-публицистического характера, где меня и некоторых своих бывших друзей (правда, не всех) представил… Ну, скажем, в несколько невыгодном и неожиданном для нас свете. Ну, да и господь с ним! Имеет право на авторский взгляд и интерпретацию известных событий. На самом деле его прием называется литературой мщения. Наиболее широко литература мщения была представлена в фейсбуке. Мой давний коллега в фейсбуке буквально жил. Он там дышал и мечтал, спал и завтракал… Он мне сам однажды сказал: «У меня тысяча френдов! Ты хоть представляешь, что это такое?» Представляю. У меня бы от десяти «френдов» «крыша» съехала. Он переосмыслил достаточно известные в прошлом факты нашей общей биографии. Захлебывался, описывая свои отношения с «настоящими», как он полагал, друзьями. Не с сошками, а с сильными мира сего: президентами, генералами, командующими войсками, министром МВД, с самыми знаменитыми журналистами… С комендантом Кремля. Но и тоже господь с ним! Недополучил человек в свое время известности, денег, признания. Простим ему вольности стиля и вольную интерпретацию фактов. И даже злобные пульсики и откровенное, чего уж скрывать, вранье – простим. Тщеславие – не самый плохой двигатель журналистской карьеры. Удивило другое. Ни в этой своей книге, ни во второй, вышедшей следом, он ни разу не упомянул газету, которая отправила его за границу и достойно содержала, не очень многого требуя взамен. Она оказалась ниже того уровня, которого он, по его мнению, заслуживал. Не блестящий кадиллак, а видавший виды жигуленок-копейка из ржавого гаража, который вскоре снесет московская мэрия. Зато название важной газеты, куда он перешел, мелькало чуть ли не на каждой странице его мемуаров. Про себя он скромно, по-мужски роняя скупую слезу, писал: «Тянул лямку собкора». Какова лямка собкора за границей, многие из его бывших друзей и коллег знают не понаслышке. Главное – вовремя отчитаться за растраченные средства перед бухгалтершей Клавой. И накупить бутылок с виски. Перед тем как ехать за новыми средствами в Москву. Ну и, конечно, заметки… Куда же без них? Литература не живет без графоманов. Журналистика в родном отечестве не живет без таинственных «нелегалов», неизвестно кем и для чего внедренных в профессиональные ряды разведчиков.

Я, кажется, знаю, почему Штирлиц стал народным героем и попал в анекдоты. У многих русских, особенно у старшего поколения, игра в разведчиков становится почти национальной чертой. Обыденность жизни, ее унылость и серость настолько утомляют, что человек начинает представлять себя засланцем. Один такой засланец обязательно находится в компании. Он сидит молча где-то в уголке и посверкивает изредка глазами из-под насупленных бровей. Молчание его многозначительно. «Говорите, что Горбачев – буревестник перестройки?! Ну-ну… Мы-то знаем, чей он агент влияния! Говорите, что в булке белого хлеба нашли окурок?! Ну-ну… А вы знаете, что в большинстве продуктов отечественного производства содержатся отравляющие вещества? Да нет – сначала очень малыми дозами, а вот потом…»

Рассказывают, что Юлиан Семенов, создатель Штирлица и вообще писатель плодовитый и человек замечательный, на вопрос: «Юлик, а правда, что ты – генерал КГБ?» заразительно хохотал. Вопрос ему нравился. Подозревали, что и Евгений Александрович Евтушенко завербован КГБ и носит тайное звание полковника. Последний слух был связан с историей высылки Бродского из страны. Думаю, что ни Семенов, ни Евтушенко ни в каком КГБ не служили. Семенова, по распоряжению Андропова, допускали к полусекретным архивам. С Евтушенко, тогда уже гражданином мира, заигрывали на предмет доносительства. Но стучали в основном на самого Евтушенко. Славы и популярности хватало и Юлиану, и Евгению. Но, не доигравши в разведчиков, они оба, по складу мальчишеского характера, на коварные вопросы подкатывали глазки и многозначительно посмеивались… К тому же давно известно, что девушкам – особенно тем, кому за тридцать, нравятся кавалеры нестандартные. Например, разведчики. Они не просто хлещут стаканами водку. А делают коктейль «Северное сияние». Ну, кто из настоящих шпионов не знает, что такое коктейль «Северное сияние»? Старшина дебаркадера Адольф Лупейкин хоть и не был шпионом, называл такой коктейль бабоукладчиком. Искристый от шампанского и непредсказуемый от крепости водки… А еще лучше от чистого спирта. Тема выпивки – навязчивый пунктир нынешнего опуса.

…В Лондоне редко идет снег. В мою бытность лишь однажды. От посольства до своего дома на Ворвик Гарденс я доезжал за десять минут. В тот снежный вечер потребовалось пять часов. Автомобили с летними шинами на колесах сгрудились, как глупые бараны, под горкой за Гайд-парком. На дорогах образовалась гололедица. Многие побились фарами и поцарапались дверками. Полицейские в ручном режиме разгребали пробки, выли сирены карет скорой помощи, из Гайд-парка на улицу Бейс-Вотер вывалили толпой чернокожие трибуны. В Гайд-парке часто произносили зажигательные речи афроангличане. Они кутались в свои накидки, похожие на домотканые русские половики, ловили снежинки и размахивали руками. Тоже пытались регулировать беспорядочное движение. Многие видели снег впервые и радовались, как дети из стихотворении Бродского «Осенний крик ястреба».

 
…карту, ставшую горстью юрких
хлопьев, летящих на склон холма.
И, ловя их пальцами, детвора
выбегает на улицу в пестрых куртках
и кричит по-английски: «Зима, зима!»
 

По-английски «зима» – «винтер». Некоторые подталкивали машины. Я заметил, что неграм всегда больше всех надо. Они очень сострадательные люди. И готовы помочь даже тогда, когда их никто не просит об этом. Афроангличан и афроамериканцев тогда еще все называли неграми. И никто не обижался.

Я приткнул свою хондочку у знакомого паба, дожидаясь окончания метели. И я подумал: «Обещают глобальное потепление и смену климата на Земле… А вдруг в Лондон придут трескучие морозы? Что люди будут делать? Погаснут окна в домах, машины встанут… А на острове Диксоне созреют бананы…Что станет на любимых Островах Зеленого Мыса? Страшно представить! За кубометр газа – тысячи долларов…» Вот как я тогда подумал. Чур меня, чур! Впрочем… Даю себе слова не ходить в сторону политического болота. И не только потому, что тропка туда очень сомнительна. Мой метод предполагает исследование других порывов и других страстей. Порывов человеческой души и страстей любовного накала. Прочитают мои лучшие друзья, Симонов и Лепский, пассажи про Урганта и талантливого пародиста Галкина и перестанут со мной здороваться. У них есть свое мнение. Имеют право. А я не хочу из-за газа и из-за Галкина терять друзей. У нас уже случались времена, когда мы перестали глядеть в глаза друг другу. Слава богу, хватило ума под старость собраться и взгляд сфокусировать. Мы организовали «Пень-клуб». Не Пен, а Пень. Короткая справка: «Пень может быть как еще живым (тогда из него еще может снова вырасти дерево – пневая поросль), так и мертвым». То, что вы читаете сейчас, в чистом виде пневая поросль.

Мой приятель-«нелегал» из «Пень-клуба» демонстративно вышел. Хотя никто его не выгонял. Мы даже избирали его своим президентом. Безо всякого сомнения, он хороший журналист. И слава не однажды накрывала его своим крылом. Он заслуженно получил боевой орден за работу в Афганистане. Он небеден. Хвалится особняком где-то на Николиной Горе. Или на Ильинском шоссе. И главным редактором он работал. Одно время он демонстративно стал называть меня шефом. К месту и не к месту. Тогда в чем же дело? Зависть? Не думаю. Дело вот в чем. На склоне лет он придумал для себя «долгое внедрение». В область таинственной и опасной деятельности, почестей и славы, которых, оказывается, ему так не хватало. Таким людям до глубокой старости, как в детстве, хочется прийти на Северный полюс раньше Димы Шпаро. Первым, раньше Гагарина, полететь в космос. Или получить Звезду Героя Советского Союза. Перейти границу на оленьих копытах. Выкрасть секретные чертежи. Про странный психологический феномен у Шукшина есть рассказ «Миль пардон, мадам!». В рассказе Бронька Пупков собирается освободить мир от Гитлера. Устранить его физически. Пробирается в ставку. Стреляет, но… Промахивается! Пупков, когда рассказывает всю эту чушь, от горя плачет. Выпивает, конечно… Не называю фамилию своего давнего друга и коллеги по двум причинам. Вдруг все, что он нагородил в Интернете про себя и про особо секретные сведения – правда? И он не Бронька, а настоящий разведчик долгого внедрения. А тут я со своими мелкими подозрениями. Работу советских разведчиков за границей я всегда уважал. Но нестыковка с переходом из одной газеты в другую остается. Как в анекдоте: ложки нашлись, но осадочек в душе остался. Вторая причина еще проще. Мой бывший коллега догадался о том, что я догадался об истинной причине его «особо секретных данных». Которых даже МИД страны, заподозривший его в подпольной деятельности, не знает. «Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она, чтоб посмотреть, не оглянулся ли я…» А ведь поначалу слова песенки кажутся глуповатыми. Песня создана композитором М. Леонидовым для таких нелегалов, как мой бывший коллега. Они должны все время оглядываться: нет ли хвоста.

…Виртуальное становище «разведчиков-нелегалов», имитаторов бурной деятельности и недополучивших от своего отечества (родителей, жен, мужей, друзей, контор и фирм – нужное подчеркнуть) наград, благодарностей и благ ширится и пузырится. Стойбище в фейсбуке и в Инстаграм. Им недодали. С ударением на «о». И они о своем горе ежедневно пишут. Прекрасное, на самом деле, изобретение – социальные сети. И фейсбук, в частности. Безграничная свобода общения. Однако же микроскопом гвозди забивали тоже. И книги жгли на площадях. Как показывают события последнего времени, продолжают жечь книги и забивать микроскопами гвозди. Зашкаливает ненасытность и агрессивность френдов, жаждущих лайков. Вольные стрелки-блогеры сбиваются стаями и стаями же нападают на отбившегося волка-одиночку. Или на овцу. Всегда кажется, что френды размножаются почкованием. Мичурин грушу прививал к яблоне. Прививки снижают долговечность деревьев. Если не ставишь заветный «лайк», тебя отправят в «игнор». Так придумано. Ты должен шагать под бой барабана в одну сторону, за старшим пионерским вожатым. Например, за Байденом. Для мирового пионервожатого Джо оказался староват. Моя бабушка говорила: «Трусится дедок на завалинке. То есть трясется. Сидел бы у себя на ранчо и там бы обзывал Путина. Я вот сижу за Торжком и помидоры “монгол” выращиваю. А я ведь моложе Байдена!»

…Тьфу на меня, тьфу! Опять сбиваюсь с курса. Бабушка Матрёна говорила: «Кто про что, а вшивый про баню!» Разрешаю моему редактору убрать из текста все нападки на Америку, если таковые найдутся. На уважаемую мной по-прежнему страну. У меня там дочка живет и вторая внучка, Ниночка. Она любит играть на саксофоне и читает русскую классику. Сам видел – Тургенев, «Ася» и «Дым». Но почему-то Нина категорически отказывается есть борщ. По отцу она украинка. Когда они с мамой приезжали из Америки, она тихонько шептала мне на ухо: «Дед, скажи им, чтобы не давали мне суп с капустой…» Но борщ с чипсами не варят. Как и окрошку не мутят на кока-коле. Только на квасе. Иногда на кислом молоке. Последние несколько лет Нина ко мне не приезжает. Куда-то в Питер едет, в Крым… Я ее понимаю. Недавно ее мама, моя дочь, прислала мне список аэропортов, через которые еще можно добраться до Америки. Я, конечно, не выдержал – ответил: «Дочка! Не выбрасывай список. Через эти аэропорты вы вернетесь в Россию». А ведь в летах уже. И ума палата. Только ключ потерян. Так иронизировала бабка Матрёна. Мы до сих пор дружим с отцом Нины, то есть моим бывшим зятем Михаилом Юрьевичем Панченко. Наша дружба и общение не нравятся моей дочери Татьяне Александровне. Татьяне Александровне хочется, чтобы я нападал на Мишку и бесконечно критиковал его за то, что он недостаточно обильно помогает своей бывшей жене. То есть моей дочери. Но я знаю, что это не так. Михаил привез мне целую папку всяческих счетов и документов. Вот оплата за поездки и учебу Нины, вот оплата за индивидуальные экскурсии в Большой театр. Нина тогда занималась балетом. Вот перевод на накопительный счет – по достижении восемнадцати лет. Вот первый транш на покупку автомобиля… Михаил сам финансист, его специальность – инвестиции. И в таких делах он дока, человек сосредоточенный. Иногда излишне. Он окончил факультет в Джорджтаунском университете, Дипломатическую академию МИДа, защитил диссертацию и стал доктором политологических наук. Работает в солидных фирмах и неплохо, как я вижу, зарабатывает. Он всем своим детям от разных браков (у него четверо детей) всегда помогает. Старшего, Федьку, уже выучил. Тоже в Америке. Я это хорошо знаю без отчетной документации. Миша любит пображничать и всегда слегка авантюрист. Тут он мне даст фору. Я люблю таких. Панченко сходил на Эльбрус, финалист президентского конкурса «Лидеры» первого состава. Но дело в другом.

Моя дочь Татьяна Александровна Америку любит. А Мишка считает ее (Америку, а не Татьяну) лживой страной, в которой никогда не было и не будет никакой демократии. Панченко, происхождением из харьковских (или херсонских?) хохлов, на пиндосов обижен. Он их так называет – пиндосы. Впервые термин Пиндостан я услышал в среде десантников ВДВ в Афганистане. Когда Миша закончил учебу, его пригласили работать в солидную американскую фирму. Экспертом по бывшим странам социалистического лагеря. Кто забыл – было два лагеря: социалистический и капиталистический. Еще были «страны третьего мира». Панченко возил весь империалистический кагал американских консультантов и экспертов в Москву. Жили только в «Национале». Эксперты днем сбивали с толку Ельцина, Гайдара и Чубайса. Коржакова и Барсукова, ястребов, у них не получалось сбить. А ближе к вечеру наймиты желтого дьявола начинали кобелировать и настойчиво требовали игрищ и забав. Чего ж не устроить-то в «Национале», почти у стен древнего Кремля… Миша, будучи все-таки аборигеном, устраивал. Не президент же с чубайсом поведут шаловливых американских аналитиков в сауну с русскими прелестницами! А потом гарвардские и чикагские высоколобые аналитики возвращались в Америку и с удовольствием Мишаню закладывали своим боссам. Дескать, искуситель Панч. Они его так звали – Панч, на американский манер. Миша обиделся. Я бы тоже обиделся. «У них – все так!» – доверительно говорил мне Панч. Разумеется, в своих политологических статьях и, выступая по телевидению, Михаил про личное умалчивает. И так есть что сказать. Все, что происходит на Украине, он предсказал в Интернете, по телевидению и в газете восемь лет назад. Поразительно! Совпали все его прогнозы. Когда-то я знал отца Панченко. Он работал директором кирпичного завода в Хабаровске. Сильный был мужик. Мишка в него. Миша до сих пор дружит со своими дембелями, дружками по армейской службе. Раз в год они обязательно собираются и идут на мое любимое побережье, Охотское. Далеко не все доктора наук. Обычные парни-дальневосточники. Меня зовут с собой, но я с ними не хожу. Они все охотники, отлично стреляют. А я охоту так и не смог полюбить. И вновь дело не в этом. Они разрушают мою иронию по поводу поколения, идущего вслед за нами. Их я воспринимаю, как исключение из печальной для меня тенденции. Михаил сейчас занимается… мусором! Меня он, по старой привычке, называет папочкой. Мишка говорит: «Папочка! Выбираем приоритеты… Помимо геополитических интересов и собирания нации в кучку надвинулась мощнейшая проблема – мусор…» Собирание в кучку – это как Юля и ее дизайнеры собирают пространство. Только Миша и его фирма собирают в кучки мусор. Не надо думать, что они с утра до ночи расставляют по городам и весям зеленые баки. Сейчас, по-моему, появились еще синие и красные – для раздельного сбора. Сегодняшняя проблема мусора в России – это гигантские полигоны, современные перерабатывающие заводы, логистика, экология, новейшие методы управления, айти-технологии, подбор команд, митинги протеста… Ну и мафия, конечно. А посмотрите, что делается с мусором на северах, на побережьях дальневосточных территорий, в тундре… Груды гнилых бочек из-под использованного топлива, какие-то ржавые баржи и вымершие, как мамонты, трактора, выброшенные на берег катера и баржи. А после нефтяников что в тундре остается?

Надо выбирать приоритеты.

Михаил сосредоточен. Очень сосредоточен. Так получилось, что недавно он прочитал мой кинороман «Истопник». Роман уже завоевал несколько литературных премий. Одна из них международная. Там я оказался в одном списке с Бекбедером. В романе Михаил нашел больше ста огрехов. Панченко ведь историк. Кроме описок, грамматических ошибок и просто неточностей. Все выписал на бумагу, указал страницы и дал комментарии. «На стр. 307 – До дому, до хаты… Я бы добавил: «До ридной маты». Иначе хохляцкая идиома неполная». Знает, о чем говорит. Украинцев прошу не обижаться, что использую слово «хохлы»… Никого не хочу обидеть. И на «москаля» сам не обижаюсь. У меня по линии родственников отца, жителей деревни Полтавка в Амурской области, большая часть – переселенцы с Украины. Как теперь понять, где хохол, а где москаль? Мой тесть Константин Федорович Коляда объяснял: «Есть хохлы, а есть сыны Богдана Хмельницкого… Я – сын!» В семнадцать лет он, приписав себе годик, ушел воевать. Раненый, в воронке от бомбы, залитой водой, пролежал трое суток. Его вытащил на себе русский солдат-одессит. Коляда вернулся с войны на костылях. Потом тот солдат стал полковником, а Коляда – ревизором-контролером в Совнаркоме. Потом работал в прокуратуре. Он летал в Одессу, в гости к своему спасителю. И всегда фонил, проходя рамку безопасности. Осколки из ноги выходили у Коляды до конца жизни.

Лайки в тундре и лайки в фейсбуке – совсем разные собаки. Изобретение Интернета на века. Как изобретение бумаги, пороха и пенициллина. Между тем президент журфака МГУ Ясен Засурский в свое время заметил: «Если все читать, что в фейсбуке пишут, то вы вообще умрете и больше ничего не узнаете…» Социальные сети переполнились фейками – лживыми новостями и роликами специального воздействия на массовое сознание. Поколение русских, формируясь во лжи и двуличии, выстраивалось в новые отряды. Уже не пионеров, но френдов. Сознание их в социальных сетях исказилось. Патриарх Кирилл предупредил: «Антихрист на пороге!» Имея в виду интернет-зависимость. Либералы взвыли на разные голоса: «Мракобесие, замшелость! Капуста в бороде запуталась… Нас хотят насильственно изъять из мировой цивилизации!» Они тоже не хотели есть суп с капустой. То есть борщ. Уже тогда. Им больше нравились гамбургеры. Но стало очевидно и другое: страна потеряет не только поколение школяров и студентов. Потеря самоидентичности нации – разрушение, сравнимое с ядерным взрывом. От двуличия советской системы и ее коммунистической доктрины мы плавно переходили к двойным стандартам не менее лживого либерализма, навязанного европейскими родителями № 1 и № 2. И уже почти перешли… Страшна не пятая колонна. Она поступила по-честному. Шестая затаилась и сидит в норках. Как нацики сидели в подвалах «Азовстали». Потом их сдачу в плен назовут плановой эвакуацией.

…Прямо наваждение какое-то! Куда ты несешь меня, птица-тройка? Не дает ответа. Валентин Гафт читал мне отрывки из своей поэмы про Сталина. Дело происходило в клинике иглоукалывания. Мы лежали на кушетках рядом. «Куда ты, птица-тройка, нас несешь? Пора заправиться, поешь овса немного. Потом опять скачи, авось поймешь, что это кольцевая, б…, дорога…» Тут претензии не ко мне – к Гафту. Хоть и обещал. Но из песни слова не выкинешь. Почему нас так тянет в криминал и в политику? Как в рюмочные и на кладбища… Мы уже где-то отметили странную особенность русского характера.

Я спросил своего тестя-хохла Коляду, ветерана войны и труда:

– Вот ты всю жизнь проработал ревизором… И даже в прокуратуре. Хоть одного вора поймал?

Константин Федорович трудился в основном в хлебопекарной промышленности Хабаровского края. Дед Костя, так мы его звали дома, закряхтел. Сидели в буфете гостиницы «Дальний Восток, недалеко от конторы ревизора Коляды.

– Ты что-нибудь про ГОСТы слышал? Если выпекать булочки, торты, ром-бабы и пирожки по нормам, заложенным госстандартами, то вся продукция или сгорит, или ее в рот не возьмешь. Все заложено с большим перебором. Мука, сливочное масло, яйца, сахар… И шоколад с коньяком. Чтобы делать нормальную выпечку, нужно все нормы уменьшать. Технологи знают. Образуются огромные остатки. Когда приходит ревизия, у работника любого хлебопекарного предприятия одна проблема – немедленно уничтожить или спрятать остатки. Неоспоримая улика! Что получилось? Государство само спланировало воровство. Там не доложил килограмм масла, здесь не долил сто граммов рому…

– Ром-то при чем?

– А в ром-бабу что подливают? Ром или коньяк. Еще нужны корица, какао, ванилин. Прикинь – сто ром-баб… А если тысяча?

Я прикинул. Ром-бабу я представлял несколько иначе, чем ревизор Коляда. В моем представлении ром-баба была похожа на комендантшу нашего малосемейного общежития на улице Ленинградской, в котором я жил, прежде чем женился на дочери Константина Федоровича. Общагу называли Воронья слобода, или Аул. А комендантшу звали Идея Петровна. Идея Петровна была ростом с нашего главного редактора хабаровской молодежки Сергея Торбина, под два метра. Тетка-гренадер. Торбин меня в Аул и подселил. По большому, между прочим, блату. Ну да господь с ней, с Идеей Петровной. Хотя нам еще придется пересечься с ней на страницах увлекательного повествования. Увлекательного-увлекательного! Где вы еще встретите коменданта с именем Идея (имя подлинное)? К Идее захаживал начальник ЖЭКа. Фамилия необязательна. Яков Давыдович был ростиком с меня в десятом классе. Где-то я упоминал, что на уроках физкультуры я стоял в строю предпоследним. Последним – Гена Касаткин, сын директора Рейда морской сплотки. Если и не упоминал, то еще упомню.