Текст книги "100 магнитоальбомов советского рока. Избранные страницы истории отечественного рока. 1977 – 1991. 15 лет подпольной звукозаписи"

сторона A

Брат Исайя

Тот, кто нашел (Сундук)

Странные люди

Пустота

Червяки на крючке

сторона B

Послеобеденный сон

В кайф – и больше ничего (Хиппарь)

Торчу с твоих ног

Капли кайфовой росы

По итогам 82-го года, обнародованным в журнале «Рокси», этот дебютный альбом попал в пятерку самых лучших записей сезона – в одном ряду с «LV», «Табу» и «45». Вместе с тем «Выход» того времени можно было считать рок-группой достаточно условно. Оттолкнувшись от бардовской традиции, Сергей «Силя» Селюнин сочинял одухотворенные баллады, периодически перескакивая с КСП на реггей, блюз и неявную психоделику. Акустический орнамент его песен был обусловлен двумя факторами – невозможностью играть электрические концерты и невысоким техническим потенциалом музыкантов группы.

От полной халявы в музыкальном плане «Выход» спасал скрипач Андрей Заблудовский, ставший впоследствии лидер-гитаристом «Секрета». Он доводил до завершенного вида мелодии Силиных песен, являясь их основным аранжировщиком. Ритм-секцию «Выхода» составляли влюбленные в реггей и «новую волну» Михаил Брук (барабаны) и Александр Андреев (бас), про музыкальное мастерство которых ироничный Силя выразился в духе «одно дело – любить, а другое дело – уметь играть». Как бы там ни было, именно Брук с Андреевым подсадили Силю на песни Боба Марли, принеся своему другу целую пачку пластинок с ямайской музыкой.

Следствием подобной реггей-подготовки оказался заглавный хит «Брат Исайя» – неожиданное для Сили обращение к библейской тематике: «Дверь заперта, брат Исайя, открой! / Мертвый или живой!» Этот реггей, написанный Силей за пятнадцать минут во время прогулки от дома до электрички, впоследствии оказался одной из самых популярных его песен и давал богатую пищу для всевозможных толкований.

«В идейном смысле „Брат Исайя“ ничем не навеян, – рассказывает Силя. – Я прикололся к рифме „кайя – Исайя“, но потом слово „кайя“ из песни ушло и осталась рифма „душа простая“. Позднее мои друзья нашли в тексте глубокий смысл – мол, это про Солженицына (так как он Исаевич), – чего в песне отродясь не было».

Основная часть композиций «Выхода» была написана Селюниным в 79–82-м годах и представляла собой смесь хиппистских гимнов («Хиппарь») и эротических откровений («Торчу с твоих ног», «Капли кайфовой росы»), не переходящих в открытую похоть и остающихся где-то на территории царства Вечной Мечты.

Как ни банально это звучит, сюжеты для песен Силя брал из собственной жизни. Физик по образованию и будущий кандидат наук, он без ложного пафоса насыщал почти каждую из композиций бурными посталкогольными воспоминаниями, обостренным сексуальным восприятием действительности и остроумнейшим стебом – казалось, надо всем на свете. Одной из таких песен был «Хиппарь» – разудалый манифест раздолбайства, насыщенный легко читаемой самоиронией.

Еще одна из композиций, «Капли кайфовой росы», была написана Силей в приступе «похмельного стыда» – после очередной белой горячки. В ней оказались перемешаны мелодии сразу двух песен – «Они ползут по стенам» и «Собирательница капель». С бодуна Силя взял припев первой песни и куплет второй и механически их соединил.

При наличии буйной фантазии песни Сили могли ассоциироваться как с прибомжованным вариантом акустических опусов раннего Макаревича, так и с творчеством переевшихся «смешинками» музыкантов «Аквариума», пародирующих композиции из собственного альбома «Акустика».

«Я тексты никогда не осознавал как основную деталь, – говорит Силя. – Ведь начиналось все с чего? „Хей-хей!“ – и ритм, и тексты, как заполнение… Надо уметь замечать, что если слишком умный текст, то непонятно, зачем его под барабаны петь. А если глупый, то он и под барабаны пойдет».

Одной из сильных сторон Сили как творческой личности было и остается не только удивительное чувство экспромта, но и отсутствие каких-либо комплексов по поводу звучания собственной группы.

«Свой звук мы искали с помощью ганжи, – с улыбкой вспоминает он. – Записав на репетиции новую песню, мы курили косяки и, слушая собственные опусы, восторгались: „Какой звук! Вот это ништяк! Целый оркестр!“»

Как гласит история, в электричестве ранний «Выход» отыграл всего два концерта. Начинались они с того, что луч света очерчивал силуэт человека в капюшоне, который буйно молотил по барабанам. Затем шел забойный хард-роковый рифф, после чего Силя начинал орать «Брата Исайю». Вообще среди девяти песен, вошедших в одноименный альбом, в электричестве исполнялись только две: «Хиппарь» и собственно «Брат Исайя». Все остальные игрались группой в акустике на многочисленных квартирниках. В конце концов именно после подобных концертов Силю истерзали друзья, настоявшие на записи альбома – «вполне осмысленной работы на вечность».

Сессия состоялась в июне 82-го года на квартире у Саши Бавина – обладателя бытового магнитофона и самопального железного пульта весом около двадцати килограммов. В пульт были подключены микрофоны, два из которых находились у Сили (голос, гитара), один – у Брука (бонги) и один у Заблудовского, который в зависимости от ситуации либо играл на скрипке, либо подпевал.

У Саши Андреева собственного микрофона не было. Он сидел в глубине комнаты и задумчиво ковырял на акустической шести-струнке. В нужный момент он подкрадывался к одному из микрофонов и, по выражению Сили, «делал маленькие солофеньки». Как минимум одна из них, проникновенно исполненная Андреевым в композиции «Торчу с твоих ног», до сих пор берет за душу.

Сам Силя играл на древней гитаре производства ленинградской фабрики имени Луначарского, принадлежавшей Дому медицинского работника. К моменту записи из двенадцати струн в живых осталось лишь восемь.

«Все получилось размеренно и по кайфу – не в смысле аранжировки, а в смысле настроения», – вынес спустя полтора десятка лет свой вердикт Селюнин.

Несмотря на то, что микрофоны беспрерывно капризничали, атмосфера во время сессии была действительно приподнятая. Песни переписывались только в том случае, если Силя внезапно забывал слова. Фальшивые ноты, ритмические сбивки и корявые партии в расчет не принимались.

В первый день было записано девять песен – больше трех четвертей предполагаемого материала. После чего обрадованный Силя отправился в гости, где прозаично нажрался до розовых слонов и концовку записи продинамил. В результате незафиксированным остался один из основных хитов Сили – щемящий белый блюз «Машка, я твой парень», возможно одна из самых «жалостливых» композиций советского рока начала 80-х.

Итак, альбом пошел в народ недописанным – общей протяженностью где-то в 35 минут. Несмотря на ряд музыкальных находок, своеобразный гитарно-скрипичный саунд и утонченную иронию большинства песен, «Брат Исайя» являлся классическим образцом халявно сделанной работы. Другое дело, что отчасти именно это обстоятельство добавляло данному опусу элемент обаяния и притягательности. Ведь в то время у «Выхода» по определению не могло быть другого альбома.

«То, что мы записали, – вспоминает Силя, – не было конечной формой альбома. Сама пленка планировалась к использованию в качестве матрицы, разрезанной и склеенной в нужном порядке. Но все так и осталось в первоначальном виде».

С тех пор утекло немало воды, которую «Выход» баламутил как хотел и когда хотел. Несколько лет подряд группа и вовсе не давала концертов – под благовидным предлогом «мы справляем траур по новому басисту». Когда же после творческого тайм-аута Силя попробовал записаться в электричестве (альбом «Безобразие»), он первую половину сессии проработал трезвым, а вторую «совершенно уже нет».

«В этом альбоме переход от сознательного к бессознательному был для меня особенно важен», – откровенничал он спустя несколько лет.

В начале 90-х годов Силя на некоторое время стабилизировал состав группы (с участием Олега Сакмарова (флейта), Петра Акимова (виолончель) и Вани Воропаева (альт)), но не свое незамутненно-расслабленное отношение к жизни. Возможно, именно благодаря этому он не подвергся зверскому испытанию куплей-продажей и раскруткой в масс-медиа. Почему и жив, хотя и не знаменит. Его песни – «Инспектор ГАИ», «Женщины как лошади», «Город кастрированных поэтов», «Мой лучший друг», «Пригласи меня на анашу» – любимы многими и в разных городах. А кавер-версию наутилусовских «Прогулок по воде», превращенных «Выходом» из трогательной философской притчи в стебный музыкальный комикс, стоит рассматривать как нечастый случай, когда копия не уступает оригиналу.

Что же касается «Брата Исайи», то на компакт-диске этот альбом так и не был издан[1]1
  Когда книга готовилась к печати, альбом «Брат Исайя» был издан на лицензионной кассете «Отделением „Выход“».


[Закрыть]. Оригинал альбома долгое время хранился у Саши Андреева, который не без оснований полагал, что у Сили матрица все равно пропадет. Алогичность ситуации заключалась в том, что, когда Силя созрел выпустить «Брата Исайю» на компакте, Андреев активно запротестовал. В качестве аргумента он приводил доводы о том, что у группы нет никакой гарантии, что фирма, выпускающая этот альбом в России, произведет квалифицированную реставрацию оригинала.

«Поеду-ка я лучше вместе с альбомом в Сан-Франциско, – неторопливо рассуждал Андреев. – У меня там есть знакомый звукоинженер, который отлично восстанавливает бутлеги Doors. Теперь они звучат лучше, чем официальные альбомы. Вот у него-то в студии мы „Брата Исайю“ и подчистим».

В Сан-Франциско Андреев едет и по сей день. В противном случае это был бы просто не «Выход».

1983

сторона A

Компромисс

Они играют жесткий рок

Не так уж плохо все, малыш

Башкирский мед

сторона B

Три кошки

Все хорошо

Черный демон

Живу в назойливом мире

Не стреляй

К моменту подготовки этой программы в активе «ДДТ» уже числилось два магнитоальбома. Первый состоял из восьми песен и не имел широкого хождения. Второй – «Свинья на радуге» – записывался в уфимском телецентре под благовидным предлогом подготовки фонограммы для всесоюзного конкурса молодых исполнителей «Золотой камертон – 82». Попав в финал этого смотра эстрадных дарований, Шевчук знакомится с музыкантами череповецкой группы «Рок-сентябрь», локально известной по танцевальному шлягеру «Диско-робот». Рока в их творчестве было немного.

«Ребята имели по тем временам прекрасный аппарат, были хорошими инструменталистами, но „сала в башке“ им явно не хватало, – вспоминает Шевчук в интервью журналу «Бит». – Решили соединиться: от „ДДТ“ – я и клавишник Владимир Сигачев, а от „Рок-сентября“ – Слава Кобрин (лидер-гитара), Андрей Масленников (бас), Евгений Белозеров (барабаны)».

Необходимость возникновения этого мутантского по своей сути состава была продиктована проблемами, связанными с «выездной моделью» самого «ДДТ». Предполагаемая запись на студии «Рок-сентября» означала отсутствие музыкантов «по месту работы», что, как выяснилось, стало непреодолимым препятствием для басиста «ДДТ» Геннадия Родина и гитариста Рустема Асанбаева.

Вторая причина компромиссного альянса с «Рок-сентябрем» заключалась в невозможности для «ДДТ» записываться в Уфе. Башкирские власти решили не отставать от Москвы, усилив идеологический прессинг по всем направлениям. Бурной волной по городу прокатились «диссидентские» репрессии и целая кампания провокаций против немногочисленных представителей «детей цветов». У «ДДТ» в последний момент отменили предновогоднее выступление в оперном театре (упоминание об этом несостоявшемся концерте впоследствии вошло в альбом «Периферия»), а самого Шевчука изгнали с репетиционной базы в ДК «Нефтяник», фактически объявив персоной нон грата.

Под давлением внешних и внутренних обстоятельств «ДДТ» дало первую трещину. Вдобавок ко всему отправившиеся в Череповец Шевчук и Сигачев (как им представлялось в тот момент – на постоянное место жительства) буквально в день приезда поняли, что оказались в западне.

«Встреча была бурной, к ночи она превратилась в ураган, – вспоминает Шевчук. – Кобрин, оказывается, пригласил нас, наивных, только как голос и клавиши и хотел с нашей помощью накатать альбомчик „культурных“ песен а-ля „Динамик“ или „Круиз“. В итоге ни одной репетиции так и не состоялось. Я устроился художником в местный кинотеатр, а Сигачев поигрывал на танцах».

В течение целого месяца уфимцы жили буквально на хлебе с водой. Шевчук вместо брюк 48-го размера начал носить 44-й, бычки от сигарет подбирались прямо на улице… Ситуацию кое-как спасали акустические квартирники – один из них удалось записать, и он до сих пор хранится у коллекционеров под незатейливым наименованием «череповецкий концерт».

…Новый, 1983 год Шевчук с Сигачевым встречали с мыслями любой ценой зафиксировать на студии у Кобрина новые песни, большая часть которых была написана уже в «эмиграционный» период. Автором всех текстов был Шевчук – за исключением «Черного демона», по определению Сигачева, «замечательно бессмысленного с точки зрения социальности». Любопытный подтекст также был у композиции «Не так уж плохо все, малыш», которая первоначально называлась «Привет М».

«Самое смешное, что эта песня – привет Макаревичу, – вспоминает старинный уфимский приятель «ДДТ», заслуженный хиппи-меломан по прозвищу Джимми. – Причем подоплека была мощной: заява типа „Учись, Андрюша, писать лирические песни“».

В отличие от предыдущих программ, состоявших преимущественно из блюзов и традиции, большинство череповецких песен несколько неожиданно представляли собой энергичный и бескомпромиссный жесткий рок. «Музыка в стиле советских танков, идущих на Берлин» – так впоследствии охарактеризовали в Уфе эту работу друзья группы, знакомые с музыкой «ДДТ» по «Свинье на радуге» и акустическим песням.

Дело в том, что музыкальным мозгом раннего «ДДТ» и автором большинства аранжировок являлся Сигачев. Именно ему – как бы он впоследствии ни открещивался – принадлежала идея о значительном утяжелении звучания новых песен Шевчука.

Началу долгожданной сессии предшествовал «крестовый поход» Шевчука к Кобрину.

«Пришел я к Кобрину, – вспоминает Шевчук, – и говорю: „Мы рванули к вам, как к людям, все побросав. Сидим в дерьме – денег нет даже на обратную дорогу. Есть идея – ты должен помочь нам ее записать, и мы уедем“. Он, конечно, не хотел нам помогать, да и „листва“ из „Рок-сентября“ особо не горела, считая эти песни ерундой, „которая не пойдет“. Но деваться им было некуда – я был настроен очень серьезно».

После нескольких репетиций в смешанном составе запись альбома наконец-то стартовала. Сессия осуществлялась в период с 13 по 16 января 83-го года. Одним из немногих в окружении «Рок-сентября», кто действительно помогал «ДДТ», оказался звукооператор Юрий Сорокин, фактически выступивший в роли продюсера. Песни записывались на два одноканальных магнитофона, с единственным наложением вокала и соло-гитары. Еще одно наложение могло привести к сильнейшей диспропорции частот, делавшей фонограмму непригодной для воспроизведения на бытовой аппаратуре.

«Еще до записи мы четко знали, в каком стиле будем играть, – вспоминал Сигачев в интервью известному рок-журналисту Сергею Гурьеву. – Не хард-рок, не рок-н-ролл, а такой стиль, где активная гитара, активный рояль, четкий ритм – убойный, что называется. Мы старались отказаться от клише, внося элементы того, что потом Юрка назвал эклектикой – парадные какие-то интонации, иногда вплоть до джаза. Но сохраняя жесткий рок как стилистику».

Только две песни из новой программы не вписывались в эту эстетику. Сатирический реггей «Башкирский мед», поставленный в альбом «для разрядки», являлся своеобразным экспромтом и был сыгран с первого раза. Второй композицией была лирическая баллада «Не стреляй» – акустическое произведение бардовского плана, содержащее прямые аллюзии на афганскую войну (к слову, оно входило и в первые два альбома «ДДТ»). Шевчук планировал «оформить» эту песню в студии чуть ли не в симфороковом варианте, но дело в итоге завершилось акустикой.

Все остальные произведения, как уже упоминалось, отличались непривычной для раннего «ДДТ» жесткостью звучания: начиная от Status Quo-подобного «Компромисса» – прямого ответа на мещанские постулаты Кобрина – и заканчивая композицией «Три кошки», сыгранной в актуальном для тех лет стиле black metal.

Наиболее монументальной и впечатляющей выглядела пятиминутная композиция «Они играют жесткий рок», инструментальная часть которой была выстроена на утяжеленном гитарном риффе и энергичном клавишном проигрыше Сигачева, выполненном в духе органных импровизаций Джона Лорда. Музыканты из «Рок-сентября» играли свои партии тщательно, но без особого энтузиазма – что называется, с кукишем в кармане. Что же касается Шевчука, то его манеру пения и низкий тембр вокала сравнивали с Женей Морозовым из «ДК» или, на худой конец, с Дэном Маккаферти из Nazareth. На фоне запоминающихся рефренов и агрессивной игры Шевчук великолепно поддерживал хардовое настроение и драйв – можно даже пожалеть, что позднее он выбрал совсем другой жанр…

Комментируя впоследствии столь непривычно «тяжелый» для «ДДТ» альбом, Сигачев тем не менее отдал должное Кобрину и остальным череповецким рокерам – впрочем, весьма своеобразно: «Кобрин – типичный филармонический деятель, хотя и играет неплохо. А ритм-секция – это вообще кабацкие музыканты, которые совершенно не представляли себе, что делают. Но то, что мы говорили им, делали нота в ноту. Они играли попсу, а в попсе тогда – в их понимании – был металл. Было невозможно заставить этих людей сыграть что-то светлое и большое. Я, видя, что такое дело получается, вставил туда „Трех кошек“ – самую тяжелую композицию, чтобы поставить все точки над i. В результате мы записали настоящий „металлический альбом“ – до „Арии“, до всех, когда в Москве не было еще ни одного металлиста».

«Компромисс» получился не только единственным как бы «металлическим» альбомом «ДДТ», но и одной из самых пессимистичных работ группы. Здесь есть заметный крен от социальности к философичности, обобщениям и размышлизмам. Что за печальный хард-ангел снизошел тогда на Шевчука и Сигачева? Ни один из альбомов «ДДТ» не имеет такого доминирующего настроения – при этом звучит здесь скорее даже не металл, а хард-блюз, тяжелый башкирский блюз, близкий по своим корням к музыке начала семидесятых. Предсказания счастливой (в некотором смысле) судьбы Северной Пальмиры, конечно, грели душу, но в остальном главные песни – отдававшая западопоклонничеством «Они играют жесткий рок», сатирический «Башкирский мед» и мрачноватая «Все хорошо» – содержали обязательные для раннего Шевчука скоморошество и горькую иронию.

…Записав «Компромисс» (другие названия – «Монолог в Сайгоне» и «ДДТ III»), Шевчук и Сигачев буквально на следующий день вернулись в Уфу. Вскоре покинул Череповец и лидер «Рок-сентября» Слава Кобрин, уехавший играть блюз в Эстонию («Кобрин блюз бэнд», «Ультима Туле», «Магнетик бэнд»), а затем эмигрировавший в Канаду.

Что же касается увлечения Шевчука жестким роком, то после череповецкого альбома все эксперименты с металлом в «ДДТ» были закончены. Правда, поиски общего знаменателя на стилистической ниве от «Рок-сентября» до Black Sabbath повлияли (по принципу «от противного») на последующие альбомы «Периферия» и «Время».

Когда концерты «ДДТ» стали сравнительно обычным явлением, поклонники долго и безуспешно пытались выпросить у Шевчука исполнение песен с «Компромисса». Юрий Юлианович, словно стесняясь, не желал возвращаться к этому материалу. Исключением стала «Не стреляй» – главный хит раннего «ДДТ» и, по сути, единственная песня из череповецкого альбома, реанимированная впоследствии в студийном и концертном вариантах.

сторона A

Телефон-рок

Девочка в баре

Мой приятель – «голубой»

Достала

Пора по чуть-чуть

Старый лимузин

сторона B

Купи мне, мама, джинсы!

Дядя швейцар

У меня мал папа

Утро с похмелья

Прелюдия

Баба Люба

Удивительно, но факт: за полгода до записи своего самого известного альбома «Путешествие в рок-н-ролл» певец и композитор Юрий Лоза подумывал бросить музыку. За пять лет работы в эстрадном шоу саратовского «Интеграла» у Юрия накопилось более сотни собственных песен, которые никак не удавалось реализовать в рамках группы. Кроме того, кочевая артистическая жизнь привела к тому, что со временем Лоза превратился в настоящего бомжа. Уроженец Алма-Аты, он переехал в Саратов, в котором жил без прописки и квартиры. После того как художественный руководитель «Интеграла» Бари Алибасов вместе с директором саратовской филармонии не выполнили обещаний о предоставлении Лозе местной прописки, Юрий уходит из ансамбля и в начале 83-го года перебирается в Москву.

Это был сложный период в его судьбе. Не поступив в ГИТИС, Лоза по-прежнему ведет кочевой образ жизни и существует на остатки «интеграловских» заначек. Иногда ему приходится прифарцовывать музинструментами, а новые песни писать в тамбурах электричек.

«Я постарался понять этот город, и вскоре мне стало ясно, что здесь можно найти собственную нишу, – вспоминает Лоза. – Сначала я пытался читать какие-то произведения, писать вступительные монологи, но вскоре понял, что это никому не надо и максимальная естественность – моя стезя».

Однажды судьба забросила Лозу на репетиционную базу группы «Примус», которой руководил его бывший приятель по «Интегралу» Слава Ангелюк. По выходным «Примус» играл в подмосковном Голицыно на дискотеке в Доме офицеров, а в остальное время упорно репетировал собственную англоязычную программу. Помимо Ангелюка, выполнявшего функции худрука, в группу также входили гитарист Александр Боднарь и клавишник Игорь Плеханов.

Основным достоинством «Примуса» того периода был собранный Ангелюком комплект аппаратуры: синтезатор с секвенсорным блоком памяти, ритм-бокс Roland 110 и масса всевозможных эффектов и звукообработок.

В один из июньских дней 83-го года в отсутствии Ангелюка Лоза начал при помощи Боднаря и Плеханова экспериментировать с неожиданно освободившейся аппаратурой.

«Я быстро освоил принцип работы ритм-бокса и правила „забивки“ в него несложных ритмических структур, – вспоминает Лоза. – В свое время я учился в музыкальном училище по классу барабанных инструментов, и мне были знакомы основные ритмические рисунки. Я взял и „заколотил“ в ритм-бокс первый попавшийся рисунок и вскоре понял, что подобным образом можно сделать целую композицию».

Решив не упускать случай, Лоза предложил музыкантам «Примуса» (которых он знал от силы несколько месяцев) попробовать с ходу сыграть несколько его песен.

Попробовали – получилось. Сначала к этой затее никто серьезно не относился, и поэтому все играли максимально раскрепощенно. Лоза пел и играл на ритм-гитаре, Плеханов следил за ритм-боксом и подыгрывал одним пальцем на синтезаторе, а Боднарь, не знающий нот песен, играл соло, ориентируясь на положение Юриных пальцев на ладах. Все эта импровизированная сессия выглядела вполне в духе Лозы, живущего исключительно сегодняшним днем и не слишком задумывающегося о том, что ждет его завтра.

…В углу репетиционной комнаты стоял разобранный магнитофон «Нота», на который этот спонтанный джем записывался живьем. «Звукорежиссера нет и не было в помине», – напишет Лоза спустя 15 лет на внутренней обложке компакт-диска «Путешествие в рок-н-ролл», и это будет чистой правдой.

Первым был отрепетирован «Телефон-рок» – квадратная основа, стандартный рок-н-ролл, написанный Лозой еще в «Интеграле» на стихи московского поэта Алексея Дидурова. Тексты остальных песен принадлежали самому Лозе (кроме «Купи мне, мама, джинсы!») и представляли собой натуралистические зарисовки про плейбоя, самодельный коньяк, джинсы, девочку в баре, голубых, стерву-жену, жестокое похмелье и т. п.

В основе большинства мелодий лежали классические рок-н-ролльные ходы: от риффов из репертуара Mamas & Papas («У меня мал папа») до знаменитых рефренов Чака Берри и Билла Хейли («Баба Люба»). В нескольких композициях есть попытки фрагментарных стилизаций – от применения восточного лада «мугам» в песне «Мой приятель – „голубой“ до чуть ли не оперного вокала в увертюре к «Бабе Любе».

«Сделать с музыкантами „Примуса“ что-нибудь помимо рок-н-ролла было невозможно, – считает Лоза. – Как только я показывал им сложную гармонию, все шло „мимо кассы“. Они сидели, раскрыв рты, и мы технически не могли исполнять другие песни, а техническая сторона рок-н-ролльной структуры подразумевает использование примитивных формул – когда в ритм-бокс забивается один такт, а следующий повторяет его при ручном переключении тональности». Незамысловатые инструментальные аранжировки большинства номеров Лоза частенько вытягивал за счет вокала. Природная артистичность позволяла ему вытворять с голосом все что угодно – от имитации похотливых интонаций голодного мартовского кота до разъяренного рычания незадачливого мужика. Эстрадные окраски в голосе Лозы органично соседствовали с дворовыми подростковыми интонациями, а все вместе играло на усредненный и вполне узнаваемый образ непутевого подростка из соседнего подъезда, гнусавящего под гитару поздним вечером что-то «заводное и забойное». При этом – много грязи, стрема и бытовой романтики в текстах, воспринимаемых спустя годы с улыбкой («Мой приятель – „голубой“).

Лоза стал одним из первых, кто доказал, что эстрада может быть энергичной и остроумной, а рок-н-ролл – массово-доступным и неагрессивным. Хотя нельзя не отметить на «Путешествии» появление слабой по тексту композиции «У меня мал папа» и несколько выпадающей по стилю минорной зарисовки «Утро с похмелья», анонсирующей пессимистическую направленность последующих работ Лозы («Тоска», «Плот» и др.).

…На второй день ближе к концу записи в репетиционный подвал нагрянули добродушные прапорщики из близлежащей воинской части. Они принесли с собой ящик пива, а также помогли разыграть алкогольные реплики у пивного ларька, вошедшие в сатирическую композицию «Пора по чуть-чуть».

После того как работа над альбомом была завершена, события, происходящие с ним, неожиданно начали приобретать детективный характер. Лоза взял копию записи, назвал ее «Путешествие в рок-н-ролл» и уехал с ней «хвастаться к друзьям».

В это же время по стране начал распространяться второй вариант записи, отличавшийся от первого тем, что в самом начале пленки голосом Боднаря было сказано: «Для вас поет свои песни группа „Примус“».

«Когда я это услышал, – вспоминает Лоза, – у меня волосы дыбом встали. Почему вдруг „Примус“? Я не давал на это никакого разрешения, это мои песни, мои тексты, моя музыка, я все спел и сыграл. В конце концов, я не являлся членом группы „Примус“».

Но было уже поздно – альбом пошел в народ именно в таком виде. Лоза порвал все отношения с «Примусом», Ангелюк обиделся на Лозу… Сам Лоза был вынужден придумать версию, что «Примус» – это не название проекта, а, в переводе с латинского, номер альбома, т. е. «первый». Как бы там ни было, уже через несколько месяцев «Путешествие в рок-н-ролл» стал бешено популярным и естественным образом оказался одним из самых слушаемых альбомов 83-го года. «Девочка в баре» звучала на каждой дискотеке – это был один из главных хитов сезона. Техническая халявность записи лишь усиливала ее правдоподобие и доверие к исполнителю. Во всяком случае, на уровне «наш – не наш».

Примечательно, что, несмотря на гиперпопулярность, сам альбом в течение нескольких лет подвергался массированной атаке в прессе – как слева, так и справа. Андеграундные рок-издания критиковали «Путешествие» за попсовость, слабые аранжировки и «кислые гармонии», а адвокатов чистой поэзии из официальной прессы приводили в неописуемое бешенство «мещанские, созерцательные и пошлые» тексты. Особое возмущение у советских музыковедов вызывали невинные (глазами сегодняшнего дня) строчки про самодельный коньяк, которые во время концертных выступлений Лоза был вынужден заменять на более нейтральный текст.

В положительном контексте альбом был упомянут лишь однажды – в радиопередаче Севы Новгородцева, импортируемой в СССР на волнах русской службы Би-би-си. С философской точки зрения подобная реакция Запада воспринималась тогда почти как закономерность. Большое, как известно, видится на расстоянии.