Текст книги "О прожитом с иронией. Часть вторая"

Не чокаясь, большими глотками выпил водку. Вновь встал.

– Парни, пойдём на перекур. Дамы нас, я надеюсь, простят.

Лейтенанты ничего не поняли, но послушно встали и пошли за товарищем. Пашка, правда, задержался – забыл глотнуть спиртное. Выпил, крякнул, руку к носу и побежал за друзьями.

Серж не знал, о чём будет говорить с коллегами, а потому молча сидел в курилке и пускал дым. Он, видимо, считал, что сложившаяся ситуация рассосётся, нужно время.

Молчание нарушил Андрей:

– Серж, а Серж, а что это было?

Глянул на парня.

– Думаешь, я знаю? Припёрлись бабы, как снег на голову! Откуда же я знал?

Андрей оживился:

– Тогда знаешь что, возьму-ка я Наталью в подружки. Может, у нас что и сладится. Красивая девчонка. Красивая – дух захватывает.

Сергей оживился:

– Вот-вот, красивая, я ведь хотел на ней жениться, но закрутил со Светланой, всё позабыл.

В разговор встрял Павел:

– Что-то у нас идёт неправильно, мы что, на танцах местных красоток делим? А?

Парни загалдели:

– Да ты что… Да как можно… Да мы…

Серж остановил прения:

– Ша, не на комсомольском собрании. Паша, ты должен понять, девушки приехали не по приглашению, это воля случая. Надо найти выход из положения…

Поскольку лейтенанты выпили и слегка опьянели, то разговор затягивался, уже и говорить стали невесть о чём. Первым остановился Сергей.

– Пойдём к столу, и будь что будет.

Лейтенанты согласно кивнули, притушили сигареты и двинулись в зал.

Девушки во время отсутствия кавалеров тоже общались. Началось с того, что Ольга разревелась, Наталья надулась. Света, ничего не понимая, принялась разбираться, и клубок помаленьку раскрутился. В итоге гостьи успокоились: дело сделано, они в гостях, а вот Светлана была готова зареветь. Но надо понимать, это была Светлана – коварный человек, злопамятный. И если уж её… кто-то… да она!!!

Она не плакала.

– Девушки! Предложение такое: раз уж мы здесь собрались, скандалить не будем. Пьём, гуляем, отдыхаем, а с Ловеласом я сама разберусь.

Наталья посмотрела на Свету:

– А вы откуда знаете, что его в училище Ловеласом звали.

Света ухмыльнулась:

– Я, подруга, всё знаю!

Сделала паузу, затем решительно встала:

– Девочки, не вешать нос, меня дождитесь, я быстро.

И вышла в фойе.

В тот вечер в головах участников торжества трудились две не противоречащих друг другу позиции: «будь что будет» и «гуляй – не хочу». Так всё и было: танцевали, ели разносолы, пили шампанское, шутили, смеялись и откровенно флиртовали. Пожалуй, веселей всех была Светлана. И если вы думаете, что она радовалась оттого, что Серж принадлежит ей, – ни в коей мере. Просто план мести был готов, осталось выйти на улицу, а уж там…

А там разминали кулаки дружки её старшего брата. Разминались и готовились к бою. Жаль, Светка запретила хахаля бить по лицу. Ну очень жаль.

В двенадцать, не без помощи администрации ресторана, гости разошлись. Андрей повёл Наталью на прогулку в парк. Ольга с Пашкой побежали к поезду, а не в меру развеселившийся Сержик повёл подругу домой, в подкорке имея в виду: надо бы Светика пригласить домой, пока нет квартирантов. Серж был в прекрасном настроении, без умолку рассказывал какие-то небылицы, истории и сам над ними смеялся. Света вела себя сдержанно, шла тихо и молча.

И вдруг решительно остановилась.

– Как тебе вечер?

Только Серж открыл рот, чтобы выразить искреннее восхищение отдыхом, тут же, получив удар в живот, захрипел. Чем и кто его бил, он не знал. И вновь в памяти сон-Папанов, с его «аккуратно, но сильно». Избиение продолжалось минут двадцать. Он уж и приспособился – закрыл лицо и живот руками. По счастью, в голову не били. И вдруг тишина. Славский пошевелился, приоткрыл глаза, огляделся. Над ним деревянные перекладины лавки, рядом её столбики, а сам он, сжавшись в клубок, сидит между этими столбиками. И как забрался сюда?

Послышался женский голос:

– Эй, Ловелас, ты жив? Хозяйство не отбили?

Светлана!

Попытался вылезти из своего убежища. Только поднял голову, бац – пощёчина, ещё удар, ещё… И её голос:

– Вот и сиди здесь, бабий прихвостень, жаль, яйца не отшибли.

Шевельнулся. Больно. Закрыл глаза, опёрся о ближайший столбик. Хорошо. Тепло и спокойно. И заснул, сказались нервотрёпка, спиртное и, что неудивительно, избиение.

– Человек! Вы живы? Мужчина!

Нет, это не Папанов, это женский голос. Значит, опять будут бить по щекам. Осторожно приоткрыл один глаз, другой. У лавки на корточках сидела девушка. Незнакомая девушка.

– Вылезайте оттуда, слышите. Вылезайте!

Серж напрягся, но вылезти из-под лавки не смог.

– Не получается, вы уж простите.

Девушка удивлённо смотрела на фигуру под лавкой.

– Ну и подарок. Кто вас туда загнал?

Услыхав фразу о подарке, Серж вспомнил, у него был праздник, день рождения, выпивали… Боже! А где гости? Поднапрягся, натужился – получилось. Он почти вылез и вдруг увидел руки девушки…

Опять по щекам!

Закрыл глаза. Но нет, девушка просто помогла выбраться из-под лавки. Встал во весь рост, распрямил спину. Вот теперь получилось.

– Сядьте, успокойтесь.

Это опять девушка. Прищурился, рассматривая её, но изображение двоилось. Девушка взяла его под руку, и они пошли…

Очнулся Сергей утром следующего дня. Кровать чужая, простыня чистая, наволочка свежая. На часах семь. Голова болит, глаза не вращаются, во рту словно ночь хулиганили сотни кошек.

Дурно! Ой как дурно!

– Молодой человек!

А это кто? Ах да, это незнакомка, что вынимала его из-под лавки в парке. Где-то в голове шевельнулось – стыдоба, какая стыдоба! Но то, что шевельнулось, Серж проигнорировал.

– Доброе утро. Я вам испортил…

Он ещё не понял, что испортил, но был готов извиниться немедленно.

– Я…

Девушка немым укором стояла в головах. Она приложила палец к своим губам, дескать, молчите.

– Не тревожьтесь, всё нормально. Вот ваша одежда. На работу вам нельзя, у вас, возможно, сотрясение мозга. Отлежитесь хотя бы пару дней.

Славский домой шёл, прячась за деревья, не дай бог, кто увидит. Ему казалось, что он в клочья разорван, расцарапан, изувечен. Однако придя домой, в зеркале увидел прежнего Ловеласа, симпатичного и отглаженного. Дома ребят не было, к машине помчались. Позвонил дежурному, попросил передать командиру, что плохо себя чувствует, но завтра будет на службе, лёг в кровать и дрых до позднего вечера.

Со вторника всё вошло в привычный ритм.

Служба.

А в пятницу вечером он отважился найти девушку, которая спасла его от позора. Надев гражданку, с букетом цветов подошёл к подъезду дома, где ночевал в ночь после памятного дня рождения. Отважился позвонить в дверь квартиры. Никто не ответил. Тогда он вышел на улицу, присел на брёвнышко в палисаднике, на лавку сесть не посмел. Часов в двенадцать ночи услышал торопливые шаги. Она. Точно она.

– Девушка, а девушка.

Его спасительница остановилась, огляделась. Серж не рискнул сразу выйти из своего укрытия, боялся испугать девушку.

– Это я, тот, кого вы отмыли на днях и пригрели.

Слышно было, девушка шумно выдохнула.

– Так можно и инфаркт получить.

Славский вышел на свет. Протянул цветы.

– Это вам. Спасибо за спасение и исцеление. Кстати, я имени вашего не знаю.

В ответ Серж получил улыбку.

– Анастасия.

А Настёна на личико довольно мила. Серж попытался надеть на лицо привычную ловеласовскую улыбку, не получилось, и он понял: на лице вместо улыбки гримаса.

Почувствовала это и Настя.

– Вам что, больно?

Что делать? Надо выкручиваться. И он опять включил свои штучки.

– Больно! Душа болит, и сердце просто ломит.

Анастасия рассмеялась:

– Сердце ломить не может, и душа штука не материальная. Вы как-то проще будьте и говорите понятнее.

Серж понял – раскрыт, разгромлен, разбит.

– Извините, Анастасия. Больше дурака валять не буду. Просто я хотел поблагодарить за спасение и объясниться, если вы не возражаете.

Девушка стала серьёзной.

– А может, не в ночь? Я с дежурства, устала. Если хотите, можно в субботу встретиться, положим, часов в восемь вечера. Хорошо?

Серж и ответить не успел, за девушкой закрылась дверь подъезда.

В субботу они встретились, объясняться Сержу не пришлось, Настю не интересовали интрижки Ловеласа. Она оказалась замечательным собеседником, внимательным и искренним человеком. Были ещё и ещё встречи. Сержа тянуло к Насте, он уже не мог без неё. А в феврале Славский признался Насте в любви и предложил выйти замуж. Девушка не отказала.

Свадьбу сыграли на День Советской армии и флота.

Так завершилась эта история. Ушёл в небытие Ловелас, в доме молодой семьи воцарились мир и любовь, а год спустя семья Славских пополнилась. Настя родила двух замечательных девочек-близняшек. Сестрички были красоты невероятной. Жаль, дед на небеса ушёл, не видел девчушек, вот кто радовался бы торжеству и справедливости природы.

А ещё через год Славские уехали, Серж получил повышение.

Затем Москва, академия, вновь войска.

Сергей Славский.

Это о нём речь, о нём и его замечательной семье…

А начальство вспомнило…

Кубытько закрыл дверь кабинета, опечатал, чуть прищурившись, осмотрел оттиск печати – всё нормально, глянул на часы и вышел на крыльцо штаба дивизиона.

Вслед из окна дежурки раздался голос, это был заместитель командира третьей батареи Владимиров:

– Николай Степанович!

Далеко собрался? Если командир будет спрашивать, что доложить?

Кубытько, и не повернув голову в сторону офицера, недовольно хмыкнул:

– Я что, ему подчинён, что докладывать должен?

Впрочем, Владимиров был прав, командир должен знать, куда уехал дивизионный особист. Порядок есть порядок.

Николай Степанович ответил:

– Передай командиру, я к комитетчикам в город. Кстати, в автопарк позвони, пусть моя машина подъезжает к КПП.

Вновь посмотрел на часы, было двенадцать. До обеда два часа. Впрочем, обедать желания сегодня не было, шеф аппетит испортил – принесла нелёгкая. Прежний начальник особого отдела дивизии приезд в гарнизоны выстраивал солидно. Все знали, когда приедет, с кем, с какими вопросами и прочее, и ко времени прибытия у КПП важного начальника встречали командир дивизиона, замполит и, конечно, он, оперуполномоченный Кубытько. Но вот перевели шефа, прислали нового, и все установки прежнего руководства полетели к чертям. Этот новый, подполковник Щукин, мало того, что наезжал внезапно, так ещё и демократом прикидывается, а как же – перестройка.

Помнится, в первый приезд командир дивизиона не встретил Щукина, был на комплексном занятии. Дежурный доложил командиру о прибытии гостя по телефону, и майор бегом километра два от старта к штабу. Примчался весь в поту, докладывает, а сам едва дышит.

Щукин сладенько улыбнулся:

– Что, запыхались? Ладно, ладно! Вижу, заняты, занимайтесь, я через часок зайду.

Мягко стелет. А вот падать больно. И Кубытько было поверил доброй руководящей улыбке, но в тот первый день нарвался на строгий выговор, за незнание положения дел на порученном участке. Впрочем, это была только формулировка, а реально вдул ему шеф за устойчивый запах перегара на рабочем месте. Как ни пытался оправдаться капитан, ничего не помогло, не поверил Щукин в трезвый образ жизни подчинённого.

С того дня жизнь Николая Степановича усложнилась до предела. Во-первых, он не знал, когда нагрянет начальник. А во-вторых, не понимал, что такое надо сотворить, чтобы угодить шефу. С прежним всё было понятно – к приезду в кабинете стояла коробка с местными изысками: твёрдая колбаса, шмат сала, сыр, бальзам, хорошая водка, обязательно ароматный хлеб – в Литве этого чуда навалом. И особых вопросов начальник не задавал, так, по обстановке поспрашивает и, не очень-то слушая ответы, больше сам разглагольствовал, рассуждал о бдительности, происках империалистов, иногда об успехах в ловле рыбы рассказывал. А уезжая, напутствовал: «Вы тут держитесь! Боевая готовность и бдительность – главное, ну и дисциплина. О дисциплине думайте!»

А этот…

Вот сегодня. Прискочил в дивизион – и к нему в кабинет. Нюхает, нюхает. Степаныч уже всю спиртовую заначку домой перенёс, все углы одеколоном залил, а он всё нюхает. Нанюхался, сел к столу, бумажками пошелестел и к нему с вопросами:

– Николай Степанович, а вы читаете докладные записки, которые пишете?

Вопрос по меньшей мере странный. Конечно, он читает, и подпись под докладами его есть. А подполковник улыбается. Улыбается, а у самого глазища злые. Понял Степаныч: сейчас начнётся.

– А газеты вы читаете?

Кубытько не понял, к чему шеф клонит. Повертел головой, где-то стопка газет должна лежать, да и журналы там же. Но ответить не успел. Щукин поднялся, подошёл к шкафу и достал лежащее на шкафчике «нечто», завёрнутое в газету. Сердечко ёкнуло, у Степаныча там сало, подарок начпрода, час как принёс.

Господи! Ну не везёт, и всё тут!

Щукин вновь за своё:

– Так! А если поискать, то можно найти то, для чего это сало предназначено. Не так ли, Николай Степанович?

И вновь глазищами сверлит, а во взгляде кроме злости ещё и издёвка видится. Растерзает шеф, точно растерзает…

А значит, отступать нельзя.

– Товарищ подполковник, Андрей Петрович, я всю последнюю неделю на работе ночую. В дивизионе учения – и я с людьми, все на позиции – и я там же, кусок сала в карман – и к людям. Вон там, в шкафчике, внутри на полке ещё хлеб, и тоже в газетке. Что же мне, голодать?

Подполковник не ожидал такой реакции. Молча постоял у шкафа, прошёлся по кабинету, присел в кресло. Понятно. Видимо, отстанет.

Но куда там.

– Вот я и спрашиваю, Николай Степанович, вы газеты читаете?

Что делать? Только есть начальство взглядом. Может, этот финт поможет?

Не помогло.

– Не читаете, уважаемый товарищ капитан. А если бы читали, то ахинею в донесениях не писали бы. Вот смотрите.

Подполковник открыл портфель, достал блокнот, полистал.

– Читаю: «От информированного источника получил сведения, что у рядового Чибисова (повар хозяйственного подразделения дивизиона) родная тётя, Чибисова Анна Германовна, проживает в Канаде. Чибисов неоднократно в местах скопления людей (курилка, умывальник) высказывал мысль о том, что в Канаде жить лучше, чем в СССР, и он с удовольствием уехал бы в Канаду на ПМЖ». Или вот: «Прапорщик Подкорытов высказывал намерение уехать на постоянное жительство в Ирландию…» И как всё это понимать?

Степаныч пожал плечами:

– Товарищ подполковник, всё, что написано, правда, так оно и есть…

Щукин перебил:

– Да, правда. Только я недаром вас спросил, читаете ли газеты. Какой сейчас год? 1988-й, три года как перестройка идёт. В ракетные дивизии и полки американцы как в «Макдоналдс» за гамбургерами приезжают, все наши сооружения облазили и на днях прибудут технику смотреть. А вы – «Канада… тётушка…», да какими такими секретами ваш поварёнок владеет. Американцы всё о наших ракетах знают, и рядовой Чибисов при полном желании, кроме рецепта борща, ничего толкового не сможет врагу передать. Ну и что касается Подкорытова. Он по несоответствию уволен два месяца назад, заметьте, ещё до вашего доклада, и вместо Ирландии воровством в соседнем городе занялся, неделю назад на краже пойман. Что, не знаете? Мне доложили. Память у меня отменная, и я ваш доклад вспомнил. Почитал. Ирландия… Какая Ирландия? Вот я и думаю, а что, собственно говоря, вы тут делаете, чей хлеб жуёте, чью зарплату получаете? А?

Кубытько вспомнил тот оскал шефа, и вновь жарко стало. Стоял он тогда ни жив ни мёртв. Холодный пот противными струйками катился по спине. До сих пор рубашка мокрая.

А подполковник продолжал:

– Газеты почитайте. Националисты в Прибалтике головы подняли. Грузия, Украина, Узбекистан, повсюду горячо. Вы хоть национальный состав дивизиона представляете? Нет? Вот здесь, у вас под носом, может быть скоро горячо, а вы – Ирландия… тётушка. Позор! Не тем занимаетесь.

Партия требует бдительности. Бдительности, в том числе и к внутреннему врагу. Нетерпимость нужна и к расхитителям достояния государства. И здесь вы обязаны быть на передовых позициях. А у вас сало в газете. Что, сало куплено? Наверняка ворованное, и воровано вашими друзьями-прапорщиками. Так по кусочку всю страну и разнесёте. Бдительность и ещё раз бдительность. Ясно?

Кубытько молчал и по-прежнему ел начальство глазами.

А Щукин добивал:

– Так какой сейчас год?

Надо было отвечать.

– 1988-й, товарищ подполковник.

Щукин впился газами в подчинённого:

– А кто генеральный секретарь ЦК КПСС?

Ну, это уж слишком…

– Горбачёв.

А шефа не остановить. Опять бьёт:

– Кто председатель КГБ СССР?

И Кубытько с испугу брякнул:

– Андропов Владимир Юрьевич…

Щукин выкатил глаза, тяжело задышав, сел. В его взгляде уже не было ни злости, ни издёвки, это был взгляд усталого и измученного человека…

– Да вы понимаете, что вы несёте? Вы ещё Феликса Эдмундовича Дзержинского вспомните! Тупица!!!

Начальник особого отдела дивизии вскочил и к двери.

– Я этого так не оставлю! Рапорт на увольнение пишите!!!

Да, обед испорчен, это точно. Впрочем, может, и не только обед… Весь день наперекосяк.

Кубытько всё ещё стоял у штаба дивизиона.

Ay КПП ожидал старенький ГАЗ-51, автомобиль, закреплённый за ним лично. Конечно, не УАЗ, не легковой газончик, но машина надёжная и водитель знающий. Николай Степанович пошёл к машине. Водитель услужливо открыл дверь кабины, вытянулся в струнку, отдал честь.

– Поехали.

Бетонка с годами совсем рассыпалась, и семь километров, что предстояло преодолеть до шоссе, казались каторгой. Степаныч прикрыл глаза и, ежесекундно подпрыгивая в кресле, чертыхался, конечно, не вслух, в душе.

Спустя несколько минут машина притормозила.

– Товарищ капитан, наш вроде, дивизионный. Ну да, прапорщик Черноусов, из эксплуатационно-ремонтной роты.

Кубытько открыл глаза. Рядом с машиной стоял прапорщик. Николай Степанович открыл боковое стекло.

– Откуда, Черноусов?

Тот лихо щёлкнул пыльными сапогами:

– По семейным обстоятельствам задержался, товарищ капитан, командир знает, вот иду на службу.

Капитан поморщился, будто что-то вспоминая:

– Что-то я тебя давно не видел.

Довольная физиономия прапорщика раздражала, но что поделаешь, раз остановился, надо что-то говорить.

– Так где ты был?

Прапорщик широко улыбнулся:

– С людьми на фабрике работал, завтра опять уезжаю, мы ещё четыре дня работаем, затем батарейная команда меняет.

Кубытько насторожился. Так, так… Что там Щукин про злоупотребления говорил? Ага! Вот и хорошо, вот и тема! Надо выпутываться из позы, в которую вогнал шеф.

Он вышел из кабины, достал пачку «Опала», прапорщику сигарету предложил. Закурили.

– Так говоришь, на фабрику поедешь? Давай со мной, давно собирался мебель посмотреть, может, что и себе подберу.

Прапорщик оживился:

– И правильно, товарищ капитан. У нас полдивизиона из фабричных отходов себе кухни, стенки, различные полочки, шкафчики делают. Дело хорошее, стоит копейки, а дома всё выглядит богато.

Кубытько встал на подножку кабины:

– Значит, так. В половине десятого жду завтра у штаба.

Прапорщик лихо козырнул и быстрыми шагами двинулся к дивизиону. Капитан ухмыльнулся, лихо идёт, а ведь пять километров впереди.

Спустя полчаса он был в городе.

В подъезд Николай Степанович зашёл быстро, скорее заскочил, а не зашёл. В доме были люди, что не думая могли заложить – как так, ещё и двух часов нет, а он дома. Потому и машину у перекрёстка отпустил. Скандалы ему сейчас не нужны.

Не снимая обувь, прошёл на кухню, открыл холодильник, достал початую бутылку водки, налив стакан, выпил. Сел в кресло, прикрыл глаза. Через несколько минут понял: оно упало – содержимое стакана в желудке.

Мозги стали проясняться.

Минут через десяток он был бодр и готов приступить к трапезе. Но чтобы не шуршать сковородкой, нарезал сала, чуть почерствевший хлеб, из трёхлитровой банки достал квашеную капусту. Всё, обед готов.

Теперь можно и туфли снять.

Присел к столу. Не спеша налил сто граммов, нет, не водки, это был разведённый спирт. Поставил перед собой. Всё, что он сейчас проделал, было ритуалом, от которого он не отступал с момента ухода жены, а было это лет пять назад. Пять лет назад его законная, не захотев вести абсолютно бесперспективный для себя образ жизни, ушла-ушла и письма не оставила. Степаныч особо не тосковал, для личных утех, бывало, девчонок с вокзала приводил, но постепенно людские удовольствия заменило спиртное. В будни выпивал немного, всё же на службу надо ездить с чистыми мозгами. Но уж в пятницу, да и в субботу, напивался крепко. Сначала для выпивки повод искал, а в итоге плюнул и пил просто – «За здоровье!». Вот и сегодня пожелал себе здравия, выпил, перекусил и поспал пару часов. В восемь вечера вновь выпил и на боковую.

Утром Кубытько был в дивизионе. Подхватив, как и договаривались, прапорщика Черноусова, выехал на мебельную фабрику. Путь недалёк, всего-то пятнадцать километров. К одиннадцати были на месте. То, что Степаныч увидел, фабрикой в полном смысле слова назвать было нельзя. Скорее это цех, где трудились четверо мастеров, а подмастерьями у мебельщиков, точнее, на подхвате были солдаты. Причём не только их дивизиона, что для Кубытько было удивительным. Он насчитал человек двадцать бойцов. Двоих парней в серых комбинезонах, как и у мастеров, принял было за местных – ребятишки лихо управляли электрокарами.

Да! Дело поставлено широко.

Черноусов, глядя на удивлённое лицо капитана, усмехнулся:

– Николай Степанович, вы в цех пройдёте или готовую продукцию посмотрите?

Конечно, надо было смотреть готовую мебель. Он постучал Черноусова по плечу:

– Пошли готовую продукцию глянем.

Через ворота вышли на дорогу, по тропке вдоль забора, и вот он, фасад. Вот здесь было видно – перед ними фабрика. Зашли в холл. Черноусов вёл себя здесь как свой человек. Раскланивался с местными барышнями, кивал каким-то людям. Видно, парень прижился.

В холле кроме них топтались ещё военнослужащие, в том числе прапорщик с эмблемами связиста. Кубытько дёрнул за рукав Черноусова:

– А эти откуда?

Прапорщик пожал плечами:

– Что, надо узнать?

У Кубытько проснулся азарт следака.

– Конечно, и как можно подробнее, а я покурю на улице.

Он вышел на улицу. Здесь стоял военный грузовик. В грузовик солдаты грузили мебель, по комплектности это была жилая комната – стенка, два кресла и диван. Посмотрел номера, вроде в дивизии есть такие. Может, это машина управления дивизии?

Черноусов выскочил минут через десяток.

– Николай Степанович. Это машина автослужбы дивизии, прапорщик старший, фамилия Смирнов. А приехали они получить мебель. Мебель для командира. Больше узнать ничего не удалось.

Кубытько больше и не нужно было. Он понял: всё им увиденное – большая удача. Николай Степанович гордился собой, считал себя хорошим аналитиком, правда, непризнанным. В его уме сложилась вполне стройная картина злоупотреблений человека из верхнего эшелона военной власти. Он знал, новый командир дивизии прибыл всего месяц назад, мебели наверняка у него нет, и то, что сейчас загружают бойцы, – мебель для комдива. Раз на фабрике налажены рабочие контакты, значит, что-то за работу солдат перепадает мебельными щитами, это сущая безделица, а что-то мебелью, и он присутствует при большой взятке.

Кубытько развернулся и бегом к своей машине, даже с Черноусовым не попрощался.

Спустя тридцать минут, запершись в кабинете, капитан каллиграфическим почерком выводил: «Совершенно секретно. Срочно. Начальнику особого отдела… Докладываю…»

Через час донесение Кубытько лежало на столе шефа.

Прочитав, Щукин мотнул головой, словно не понял написанного, ещё раз прочёл. Снял трубку телефона.

– Алексей Алексеевич, разрешите подойти, есть не терпящий отлагательства вопрос.

Через пять минут Щукин был в кабинете командира дивизии. Молча положил перед ним докладную.

Командир пробежал глазами текст, отодвинул бланк телеграммы в сторону.

– Он… Кубытько этот, дурак или сумасшедший?

Щукин с серьёзным видом притянул бланк к себе.

– Не только, он ещё и алкоголик конченый.

Комдив рассмеялся:

– Андрей Петрович, и зачем вы его держите, выгоняйте. Расформирование грядёт, в идиотах войска нынче не нуждаются. Пусть на мебельную фабрику идёт.

Щукин расслабился – ход телеграмме дал, последний толчок к увольнению Кубытько организовал. Ну а по факту разберёмся – что за машина, чья мебель, кто купил, и купил ли, и прочее.

– Алексей Алексеевич, я представление на Кубытько ещё вчера своему руководству направил.

А в это время Николай Степанович был уже дома. Налив стакан водки, готовился отхлебнуть, как вдруг икнул. Раз икнул, другой, да так громко, что и сам испугался. Попытался задержать дыхание. Третий раз икнул. Вновь задержал дыхание. Икнул, но глотнуть успел.

Глотнул и не поперхнулся.

Сел в кресло. Икота прошла. Подумалось – легко икнул, значит, кто-то вспомнил! Может, начальство? Да нет, что начальству до него, маленький он человек.

Кубытько прикрыл глаза. Через пару минут почувствовал – содержимое упало в желудок.

Мозги стали проясняться.