Текст книги "Сам по себе мальчик"

Лето четного года

Иногда очень хочется побыть типичным мужиком. Не просто перекладывать свой зад из одного кресла у компьютера в другое кресло у компьютера, а что-нибудь сломать или починить. Вернуться пьяным с фонарем под глазом, почистить пулемет, сходить на рыбалку, вытянуть машину из болота – что-то такое, что делают только мужики, а бабы не делают. С годами хочется все меньше, но иногда находит. Самый простой способ побыть мужиком – это попереживать за футбол. Однако занятие это для меня нелегкое по ряду причин.

Во-первых, я никак не могу сосредоточиться на поддержке какого-то конкретного клуба из-за этой… трансферной политики, вот. Когда я слышу, что у динамовцев в нападении Ласло Педич, Луиш Фигеш и Мбо Буабуа и что им противостоят армейцы Ибн Саид, Монпасье и Хренюк под руководством еще какого-нибудь Уленшпигеля, я теряюсь. Мало того, что клубы этих невольников покупают, продают и выменивают, так их еще и берут друг у друга в аренду на полгодика. Для меня команда – это вроде как люди, игроки, к которым я привык, расположился и теперь за них болею. И если спартаковца Петрова, которым я, может, обклеил все стены, который, может, мой кумир, продали в турецкий «Шайтан-Сарай», значит ли это, что я должен перестать болеть за «Спартак» и стать поклонником «Сарая»? И как мне себя вести на матче между этими двумя командами? Да ну вас на фиг с вашим футболом, я лучше пойду болеть за Брюса Уиллиса. Он всегда за наших.

Во-вторых. Мало того, что игроки снуют из команды в команду как бешеные тараканы, они еще как-то очень быстро изнашиваются. Все мое детство на арене были советские звезды – Блохин, Дасаев, Кипиани. Еще были Марадона, Платини, Гуллит… Я все болел и болел, а они все были и были. Потом меня что-то отвлекло лет на десять – все эти мелочи: семья, работа, ремонт. А когда включил опять телевизор, все мои любимцы куда-то подевались.

То есть буквально только отвернулся, а их уже нет. Пришлось вникать в новых, это было легко, их всех звали Рональдо или Рональдиньо. Они были юны и подавали большие надежды. Только я научился различать рональдообразных в лицо, они почему-то стали ветеранами и были с почестями отправлены на пенсию в свои преклонные тридцать с чем-то лет. С тех пор я зарекся разучивать, чем одна восходящая звезда мирового футбола отличается от другой, уж больно скоропортящийся товар. То ли дело шахматы! Запомнил какого-нибудь Ананда и следи за ним лет тридцать.

В общем, когда заходит разговор о футболе, я стараюсь сменить тему. Но раз в два года… Когда наступает чемпионат мира или Европы… Когда команды называются именами стран, а за них играют люди с соответствующими фамилиями… Тут во мне просыпается Болельщик. Тут я впервые с прошлого чемпионата включаю телевизор. Я начинаю кипеть азартом, делать прогнозы, спорить, у кого какая нога лучше бьет, и вообще проживаю целую отдельную жизнь. Трепеща от крайне редкого чувства единения с миллионами мужиков во всем мире и с такими же, как я, раз в два года болельщиками!

С моими пометками

Люди делятся на два типа – нервных, которые переживают из-за царапин, и флегматичных, которые не переживают не из-за чего, особенно из-за царапин. Моя флегматичность, когда речь идет о царапинах, разрастается до скорбного бесчувствия. На телефоне, на мебели и даже, страшно сказать, на автомобиле – царапины и вмятины оставляют меня равнодушным. Вру. Сейчас скажу такое, чего не решился бы даже признать на наших занятиях анонимных флегматиков. Царапины меня радуют.

Совсем новые вещи – мертвые вещи. Вернее, еще не родившиеся. Новая вещь не принадлежит никому, кроме магазина. Настоящие живые вещи – те, которые пережили приключения вместе с хозяином, помеченные им. Эта вмятина на телефоне – я уронил его, когда пытался в баре записать номер незнакомки, незаметно от ее друга баскетболиста. А эта потертость на бампере – когда мне показалось, что я смогу впарковаться на постаменте памятника героям Плевны. Отбитые уголки чашек, отпечатки зубов на дверных ручках и ботинок на потолке – все это следы нелепых и героических событий моей жизни, и мне приятно на них смотреть. Я жил! Не верите? Спросите у этих пулевых отверстий в моем рояле.

И, напротив, меня удивляют люди, трясущиеся над вещами, как будто они не пользуются ими, а взяли на хранение по просьбе знакомого завскладом. Начиная от легендарных целлофановых оберток для пультов и кончая чехлами для телефона. Да, да – это я к вам обращаюсь, миллионы людей, прячущих продуманный дизайн дорогих телефонов в дефективные резиновые галоши. У вас что, у всех – болезнь Паркинсона? Тремор? Эпилепсия? У вашего телефона подтекает масло, так что он выскальзывает из рук? Может быть, стоит играть в теннис чем-то другим?

Мне возразят, что когда-нибудь вещь придется продавать. А я закачу глаза и возражу в ответ, что это – жизнь в презервативе, скупердяйство и неуважение к себе – лишать себя радости полноценного пользования ради дешевой экономии. Телефон без чехла – это жизнь без тормозов, этот рок-н-ролл! (Сюда же я бы отнес мятую одежду, пятна, оторванные пуговицы, пыль, грязь и плохие зубы, но, боюсь, человечество пока не готово к моей философии.)

Говорят, шрамы украшают мужчину. Тогда почему он превращается в истеричку из-за маленького шрама на своем бензиновом коне? Это ваш общий шрам, гордись им! Сам ты не умеешь ездить! Убери руки! Полиция!!!

Человек спешащий

В гениальной книжке психолога Эрика Берна «Люди, которые играют в игры, игры, в которые играют люди» описаны (если кто вдруг не читал) сценарии человеческого поведения, которые он назвал «играми». Назвал и описал – «Жертва», «Алкоголик», «Должник». Их там много, в каждой второй игре узнаешь своих знакомых. Люди, сами того не подозревая, играют в них всю жизнь. Цель игры, как правило, имеет мало общего с достижением успеха, это, скорее, оправдание собственных неудач и выколачивание из окружающих нужных игроку эмоций.

И вот недавно я поймал себя на том, что экономия секунд приносит мне куда больше удовлетворения, чем экономия часов. Я страшно радуюсь, когда лифт оказывается на моем этаже, но при этом готов просидеть за пасьянсом «Паук» пару часов. Попытавшись по своей невротической привычке проанализировать это, я понял, что открыл новую игру, почти не описанную у Берна.

Моя игра называется «Человек спешащий». Ее цель – подняться в глазах окружающих, вызвать сочувствие и выбить поблажки. Играющий в эту игру со стороны выглядит дико востребованным, он постоянно спешит. Его время стоит дороже времени Билла Гейтса. Он всегда не выспавшийся, потому что лег под утро и очень быстро встал. «Спешащего» легко узнать по щетине и грязной голове – даже это ему некогда. На вопрос, давно ли он был, например, в кино, он лишь горько усмехается. Подвох в том, что вместо плодов своей деятельности для всеобщего восхищения он преподносит свои лишения. Он явно гордится своими проблемами. Гордится, что не выспался, не пообедал, не видит ребенка, гордится грязной машиной, завалом бумаг на столе, севшим телефоном. Самоощущение перманентного подвига позволяет ему избегать неприятных бытовых хлопот: «Какая поездка за занавесками?! Я три месяца не могу до парикмахерской дойти!» Тот же мотив используется для оправдания вредных привычек – надо же как-то себя утешать в этой бесконечной гонке. А то, что реальных плодов беготни не очень много, так это жизнь такая, кризис, тяжелое время для бизнеса. Но я кручусь, пытаюсь, сплю по пять часов…

В общем, куда ни кинь, очень удобная игра. Я заявляю это ответственно, потому что давно стал чемпионом по спешке. И если я куда-нибудь не опаздываю, начинаю придумывать себе бессмысленные занятия, чтобы выйти с опозданием и снова почувствовать себя очень крутым. Спешащим. Наверное, можно жить иначе. Но у нас, спешкозависимых, не получается. Мы пробовали – скучно. Зато пара сэкономленных секунд вызывает наше ликование. А уж когда я сталкиваюсь с неслыханным богатством в виде целого свободного вечера, то впадаю в экстаз. Весь вечер проходит в этом бесплодном состоянии, и я ложусь спать, чтобы завтра с чистой совестью приняться за спешку.

Как-нибудь в другой раз?

С коварством «другого раза» человек обычно впервые сталкивается в магазине. В лице какой-нибудь вещи, которую он в принципе собирается купить. Сувенир, одежда, подарок или что-то сезонное. Отличная штука, но не к спеху или неохота весь день со штукой таскаться, или нет времени стоять в очереди. Или – что чаще всего – просто как-то не хочется внезапно расставаться с деньгами. Например, эта статуя зебры на лыжах – отлично бы подошла в подарок Васе, он как раз любит зебр и лыжи. Но его день рождения еще нескоро. И тогда мы говорим себе: «О’кей, отлично, в другой раз!» Ведь зебра не убежит, хоть и на лыжах. А потом дни начинают заниматься своим любимым делом – лететь. Наступает момент «икс», и ты вместо завтрака мчишься к заветному магазину, чтобы обнаружить, что зебра таки убежала. После чего ты тратишь массу времени, чтобы разыскать проклятую, хотя ее месяц назад сняли с производства за бездарность и непродажность. А вот те самые джинсы, которые ты еще весной приметил: остались все размеры, кроме твоего. Во всех этих случаях человек неизбежно восклицает «Почему?!» и Вселенная ответствует ему ехидным молчанием, в котором, впрочем, отчетливо слышится: «Вообще-то я тебе давала шанс».

С духовными ценностями ситуация еще хуже, чем с материальными. Я помню все концерты, на которые не пошел, потому что «они ведь еще приедут», места, которые не посетил, потому что «я же не в последний раз в Швеции (Армении, Сибири)». Почему этого не произошло – сейчас уже не помню. А то, что пропустил, недополучил впечатлений, – помню. Удивительно, но иногда то, чего не было, застревает в голове крепче, чем то, что было. Кажется, именно это называется «незакрытый гештальт».

«Другой раз» всегда находит очень убедительную причину здесь и сейчас чего-то не сделать. Да ведь это надо еще обладать ого-го какой решительностью, чтобы взять, все бросить и совершить поступок. Такая решительность у нас не всегда под рукой. А прелесть «другого раза» в том, что ты поступок как бы совершаешь, но в будущем.

Или нам страшно ошибиться? Нужно, чтобы решение окончательно созрело? И та девушка с соседнего потока, на которую я глазел весь второй курс… Когда я оказался с ней в одном трамвае, хотел подойти, но не решился… Я ведь тоже сказал себе тогда: «Что-то я сегодня не в форме, пожалуй, в другой раз, мы же каждый день, оказывается, вместе ездим». Оказывается, нет, не ездим, больше такого случая не представилось. И где она теперь? И что бы было, если бы я решился?

Всегда кажется, что в лучезарном «когда-нибудь» будет такое же, только лучше. Цены на квартиры упадут, подвернется такая же умная и красивая, но с более заметным бюстом, и точно возникнет более подходящий момент уехать на месяц в Индию или выяснить природу этих странных ощущений в животе. Шансы всегда подворачиваются некстати. И всегда кажется, что если шанс подвернулся один раз, то будут и другие.

Так вот – нет. Не будут. Цены только вырастут, девушка выйдет замуж за лысого бизнесмена, а врач скажет: «Ну что же вы так запустили!» Не бывает других шансов, и никаких других разов тоже не бывает. Мы ведь это помним с раннего детства: родительское «в другой раз» значит «никогда». Набив себе огромную шишку этими граблями, я теперь все делаю сразу. В первый же день поездки покупаю сувениры, хватаю подарки на дни рождения на пять лет вперед. Женюсь немедленно и тут же бегу обследовать каждую царапину. Более того, чувствуя знакомое сомнение, этот сладкий голосок «другого раза» в голове, я считаю это знаком и совершаю поступок, не думая. Да, возможно, я ошибаюсь. И покупаю всякую ерунду, и концерты оказываются скучными, но это и есть жизнь. И я ее проживаю. Потому что в другой раз ее прожить не получится.

Одиночество марафонца

Да, я бегаю. Бегаю утром, бегаю вечером. По будням и по выходным. Вначале ты была рада, что я стал бодр, поджар и остроуголен, но потом ситуация с бегом стала, на твой взгляд, выходить из-под контроля, и ты забеспокоилась. Ведь я бегаю один. Один, один, ты проверяла, я знаю. Но беспокойство только усилилось. Тебе кажется, что я бегу не просто, а от чего-то – от нашей жизни, от тебя. И бег мне стал важнее, чем ты. Вначале ты выразительно молчала, а потом стала спрашивать – зачем? Что и кому я хочу доказать? Ты считала этот вопрос риторическим, но у меня, как ни странно, есть ответ. И даже не один. Я действительно кое-кому хочу кое-что доказать.

Я хочу доказать Михаилу Ивановичу, нашему учителю физкультуры, что я не «толстая сосиска», как он громко (а главное – очень остроумно) обзывал меня перед классом, когда я не мог пробежать трехкилометровый кросс. Михаил Иванович давно помер, но он увидит оттуда, снизу, как я бегу, и возьмет свои слова обратно.

Я хочу доказать своей фотографии в паспорте, что, хоть мое лицо по сравнению с ней все хуже, остальной я становлюсь все лучше. А заодно и году рождения в паспорте – я понимаю, к чему он клонит, но нет, этому не бывать, я докажу.

Той девушке на пляже, три года назад – ты не помнишь. Ты весь отпуск ругалась с весами в нашем номере и металась между двумя желаниями – показать всем свою фигуру и никому никогда ее не показывать. В общем, тебе было не до меня. А я пошел играть в волейбол, и мне казалось, что я здорово играю, и та девушка посмотрела на меня с интересом. А потом эти две минуты прошли, и я стал задыхаться, а она опять посмотрела на меня, на этот раз с тревогой, и спросила: «Вы в порядке?» – и предложила воды. Я хочу доказать ей, что да, я в порядке и еще достоин не только женской жалости, но и других чувств.

Всем этим моделям из спортивной рекламы, которые раньше смотрели на меня презрительно и молча говорили: «Видишь, дядя, какие мы красивые в этой форме, но мы не берем тебя с собой в мир счастья и красоты». Так вот, ошибаетесь, ребята, я вам докажу, что я ничуть не хуже в этих кроссовках, чем вы. И я вам не дядя, а молодой человек.

И тому экономисту-политологу из Фейсбука, который пишет очень правильные вещи и бегает марафоны. Он такой умный, мне так хочется сказать ему: «Я согласен с тобой, ты такой молодец!» Но мы не знакомы, зато когда я бегу, то представляю, как мы встретимся на марафоне и, хоть я не такой умный, я смогу пожать ему руку как равный.

Я хочу доказать мировому сообществу, особенно женской его части, что не все русские мужчины алкоголики и умирают, не дожив до пенсии. Мы тоже загорелые, носим модную щетину, говорим по-английски и занимаемся спортом.

Наконец, я хочу доказать себе… Тебе этого не понять, это мужское. Нам все время нужно ставить цель и преследовать ее. А какие у меня могут быть цели? Жена и дети есть, квартира и машина есть. Миллионером я уже не стану, ничего важного не открою, ничего великого не напишу, а так хочется цели в жизни! Пробежать десять километров быстрее, чем год назад, – это, конечно, глупая цель, но хоть такая.

И, конечно, тебе. Я не говорю об этом, и ты никогда этого не узнаешь, но я хочу доказать тебе, что ты тогда не ошиблась, что я настоящий, что могу добиваться, что у меня есть воля, что я сильный. И если наступит конец света, я смогу сбегать за едой, водой, косметикой и игрушками за двадцать километров и вернуться обратно, и спасти вас.

Нет, пожалуй, я лучше снова промолчу, когда ты спросишь, кому и что я хочу доказать своим бегом. Пусть этот вопрос останется риторическим. Конечно, мне некому и нечего доказывать, и бегаю я от скуки.

Продать что-нибудь ненужное

Все мы, как потребители, вынуждены играть с производителями в эту игру искусственно созданного спроса. На рынок выходит новая модель чего угодно, и ты уже заранее внутренне сжимаешься: сейчас телепат-маркетолог залезет в твое подсознание и выудит потребность, о которой ты даже не подозревал. Ты доволен своей зубной щеткой? Ну да. Щетка как щетка, чего от нее ждать… А вот и нет! Теперь не надо елозить туда-сюда, она будет елозить сама! И ты такой – вот черт, действительно, так удобнее, откуда они знали? Разбиваешь копилку, покупаешь жужжащее чудо, не успеешь привыкнуть – вот новинка: теперь она сама знает, сколько нужно жужжать, и еще дочищает ультразвуком. И ты такой – действительно, у меня ведь всегда было неприятное чувство, что я халтурю, недочищаю… Как они догадались? Дайте две!

Видеокамера в телефоне, холодные галогеновые лампочки, ассистент парковки в машине и множество других усовершенствований оказывались очень нужными и полезными. Вещи изобретают себя заново, пока не доходят до состояния абсолютного идеала, и тут начинаются осечки – бессмысленные улучшения.

Вот типичный случай идеала – телевизоры. Их разрешение и цветопередача уткнулась в предел возможностей человеческого глаза. После чего началось удовлетворение потребностей, которых нет. Придумали 3D-телевизор, затея с треском провалилась. 3D никому не нужно.

Даже в кинотеатре просмотр 3D-фильмов вызывает у меня смешанные чувства. Я не уверен, что готов терпеть дискомфорт посторонней пластмассовой фигни у себя на носу ради нескольких секунд ощущения, что тебе в лоб летит белка с орехом. Или топор. Или обломок космического корабля. Арсенал летящих в лоб вещей не богат – орудия убийства, животные, роботы. Иногда кто-то тычет в тебя пальцем, иногда бабочки порхают прямо над головой соседа спереди. Надежда, что выпрыгивавший из экрана дракон отберет у него мобильный телефон, отравляющий тебе встречу с искусством кино, – не оправдывается. Это весело первые три раза, особенно если ты сидишь в середине ряда, а экран достаточно велик. В свободное от летящих топоров экранное время зритель мечется между двумя ощущениями – что ему как-то темно в этих очках и что эти очки до него носил кто-то больной лепросифилисом. Билеты стоят вдвое дороже, в нагрузку к ним идет подозрение, что ты поддался маркетинговому трюку.

А уж домашний 3D-телевизор и вовсе бестолковая вещь. Вместо того чтобы тюленем развалиться на диване, ты должен сидеть прямо, не сутулиться, не вертеть головой, желательно на линии перпендикуляра к экрану. Как будто вместо телевизора тебе продали твою сварливую учительницу начальных классов. Самый большой домашний экран покрывает заведомо меньшую площадь обзора, чем киношный. И вместо пространства, населенного мультяшным мельтешением, мы имеем коробочку с некоторой глубиной, в которой разворачиваются карликовые драмы.

Я почему-то испытываю легкое мстительное торжество от того, что маркетологи проиграли мне в этой своей игре, пытались угадать мою скрытую потребность и не угадали. И таких проигрышей в последнее время все больше. Смартфоны, аудио-видеотехника, бытовая техника топчутся на месте. Автомобили вроде готовят самоуправляемую революцию, а пока подсовывают только улучшенный дизайн да увеличенный объем багажника – скукота.

Мир вещей уперся в тупик. И даже выдуманная имиджевая гонка вооружений уже утомила. Переплачивать за модность желающих все меньше.

Сколько еще маркетологи будут терпеть ограниченность нашего организма? Думаю, недолго. Скоро ринутся внутрь улучшать наши возможности, чтобы создать новые потребности.

Уже вижу эту рекламу: «Теперь вы умеете летать, но от этого обветривается кожа лица? Линейка кремов для разных высот полета! И непромокаемые носки для прогулок по воде!»

С чистого листа

Когда что-то не получается, можно еще немного повозиться, но потом обычно накатывает соблазн все бросить и начать заново в другом месте с другим материалом. Писатели комкают и выбрасывают свои неудачные попытки в корзину, скульпторы плющат их в лепешку, хирург из анекдота в ярости полосует пациента с криком «Ничего не получается!»

Когда вообще все не ладится, хочется уехать куда-нибудь подальше и попробовать начать заново всю жизнь целиком. Были случаи, когда так поступали целые народы или, по крайней мере, тысячи людей в едином порыве и в едином направлении. Писателю легко достать девственный лист бумаги. Когда речь идет о новой жизни – с чистыми листами сложнее: куда ни пойдешь – там уже всё исчеркали, обжились без тебя.

Вплоть до шестнадцатого века человечество в порыве «начать все заново» осваивало новые земли. Да-да, мир раздвинулся за счет неудачников. Зачем успешному человеку куда-то рваться? Но в шестнадцатом веке планета закончилась. Еще пару веков мы уплотнялись и закрепляли границы. Дальше осталось осваивать только небо.

И весь двадцатый век люди бредили космосом, пока окончательно не поняли, что космос им пока не по зубам. Огромный мир оказался ужат в жалкую планетишку, облетаемую за несколько часов. И никаких шансов свалить.

Иногда я думаю – как жаль. Видишь, к примеру, что в твоей стране порядка не будет, а чужбина неприветлива? Бросаешь все и уезжаешь строить дивный новый мир со своими единомышленниками в самодельную страну. Разыскиваешь остров или континент необжитой, или просто кусок земли бесхозный – и вперед, начинаешь там строить государство. Язык свой привезти, все остальное – новенькое, хрустящее, с учетом последних достижений. Конституция, которая работает, нормальный демократический строй. Избирательная система толковая, чтобы популисты с лозунгами «Взять и поделить!» не смогли соблазнять скорбных разумом. Никаких религий – сугубо светское государство. Развивать науку, промышленность, культуру, бизнес. Пригласить туда всех эмигрантов, им тоже небось несладко на чужбине. Да если собрать в одном месте хотя бы десятую часть наших, которые добились успеха во всяких Америках, это же супернация получится! Наука и бизнес так заколосятся – не будешь успевать пенсии повышать. Театров понаоткрывать, киностудий, телеканалов. Журналы издавать. Возможно, даже глянцевые… Ресурсов для начала хотелось бы каких-нибудь, но в принципе обойдемся. Развращают они нашего брата, ресурсы эти. Люди – вот будет главный ресурс… Можно даже не очень большой кусок земли – на большом, как показала практика, порядок навести сложнее.

Эх, а ведь раньше так и делали – последним успел Израиль, и то не без накладок. А теперь всё – планета занята, свободных столиков нет. Может, поэтому сейчас человечество с таким восторгом следит за ползающей по Марсу железной коробкой? Давайте, дорогие, родные конструкторы и инженеры, поднажмите – на вас вся надежда. Ну должна быть у человека возможность однажды все бросить и улететь к едрене фене, чтобы всё начать сначала!