Текст книги "Викинг"

Глава тридцать третья,
в которой герой на своей шкуре познает разницу между дренгом и трэлем

Пробуждение было отвратительным. Башка болела так, что описать невозможно. С похмелья так не болит. Это во-первых. Во-вторых, я почти окоченел, поскольку сидел, прислонившись к чему-то твердому, а под задницей плескалась вода. И штаны были мокрехоньки. Кстати, штаны и не мои, а какие-то грубые чужие шаровары из колючей шерсти. Темно было – как в недрах московской канализации. Вдобавок я не мог пошевелить конечностями. То есть пошевелить как раз мог, но подвижность их была очень ограниченна: руки и ноги оказались просунуты в какие-то дырки.

Что за черт?

Еще за спиной (да и снизу тоже) раздавался какой-то очень знакомый и очень характерный звук. Невероятным усилием воли я заставил себя вспомнить… Вспомнил. Это был шум воды. Шум воды за бортом идущего судна.

Тут только я сообразил, что меня качает. То есть я чувствовал и раньше, но мне казалось, что это последствия похмелья. Как только я осознал, что меня качает на самом деле, мне стало совсем худо (хотя казалось бы, куда уж…), и меня вырвало прямо на себя.

Рядом, совсем близко, кто-то злобно выругался на нурманнском: обозвал меня свиньей и еще похуже. У меня не было сил даже ответить. Голова разболелась так, будто в нее раскаленный штырь воткнули.

Минут пять я вообще ничего не соображал от боли. Потом немного полегчало.

– Где мы? – прохрипел я слабым, как струйка бурундучка, голосом.

В ответ – новые ругательства.

Еще через какое-то время я опять провалился в беспамятство…

Очнулся, когда ощутил, что меня поднимают.

Сопротивляться сил не было. Когда в глаза ударил солнечный свет, я зажмурился.

Потом кое-как разлепил слезящиеся глаза… И увидел собственные руки, скованные колодками.

Вот дьявол! Я сидел на палубе корабля. Явно чужого, потому что на своем со мной бы так не поступили.

Осмотреться как следует я не успел.

– В воду эту хрюшку! – рявкнул кто-то командным голосом.

Меня ухватили и вышвырнули в море.

Вода была холоднющая! Как я не захлебнулся, одному Богу известно…

Но не захлебнулся и не утоп, потому что через наручные колодки пропустили ремень.

Меня поволокло следом за кораблем. Время от времени трос вздергивал меня на поверхность, и я успевал глотнуть воздух. Грести не было никакой возможности. Судя по сопротивлению воды, на ногах у меня были такие же колодки.

– Греттир, дурья башка! Клянусь кишками Тангриснира[35]35
  Тангниостр и Тангриснир, «Скрежещущий зубами» и «Скрипящий зубами» – козлы бога Тора. Плотоядные твари, которых хозяин, как уже было сказано выше, время от времени съедает. К утру козлы успешно регенерируют и снова готовы к работе. Весьма полезное свойство, однако не знаю, рады ли ему сами козлики.


[Закрыть], я не приказывал тебе сбрасывать плавучий якорь! – донесся злобный рык с кормы. Высокой, с центральным рулевым веслом. Это был кнорр. Смешно, но я порадовался, что даже в таком бедственном положении сразу определил тип судна.

Когда меня выволокли на палубу, меня трясло, как цуцика. Но в голове заметно прояснилось.

Вокруг собралось с полдюжины бородатых ребят. Им было весело.

– Подъем, трэль! Не спи, замерзнешь!

Данная команда была подкреплена пинком в бок.

Я встал. Это было невероятно трудно – в колодках. Но я справился. Минуты через три. Эти козлы продолжали гоготать.

Встал я не потому, что велели. Стоять все-таки лучше, чем валяться на палубе у них под ногами. Но только я встал, один из юмористов толкнул меня в грудь и я опять оказался на досках. Лишь борцовский навык уберег меня от того, чтобы треснуться башкой о палубу.

Скрипя зубами от боли и ярости, как уже упомянутый Тангриснир, я поднялся вновь. Весельчак же решил повторить. Ему понравилось. Но я подался в сторону, этого мудилу по инерции вынесло вперед, и я с невероятным удовольствием врезал ему головой в нос.

Потом мне было очень больно. Сначала – не расположенной к резким движениям голове, а потом – бокам, когда приголубленный дебил, сбив с ног, пинал меня ногами.

Недолго.

Кто-то, видимо старший, сообщил садисту, что если я помру, то он заплатит за меня из своей доли.

Карман, или, вернее, кошель – слабое место скандинавского моряка. Меня прекратили пинать и швырнули обратно в трюм. Люк закрывать не стали. Через квадратную дыру в трюм проникало немного воздуха и света. Достаточно, чтобы осмотреться. Прозябал я далеко не в одиночестве. Правда, видел я только ближайших соседей, но сразу стало ясно, что это – рабы. Не только потому, что все были в колодках. И не по дурацким стрижкам. По уныло-опустошенным лицам.

И вряд ли те бедолаги, что оставались вне моего поля зрения, имели другой социальный статус.

Обитатели «дна» вяло переговаривались. В основном, о еде. Двое ближайших, к моему удивлению, беседовали по-английски. Но тоже о жрачке. Еще один мой приятель по несчастью громко молился по-латыни.

Я попытался понять, каким образом оказался в трюме у работорговцев, но не сумел. Смутно помнилась ночь, улица, фонарь над воротами… Но точно не аптеки. Эх! Аптека мне бы сейчас не помешала.

– Что это за судно? – спросил я у одного из англичан.

– А тебе что за дело? – пробормотал тот.

Я спросил то же самое по-датски. Вернее, на том общем диалекте, на котором говорили все: и нореги, и свеи, и даны.

На меня покосились как на идиота.

И я на время оставил попытки завязать разговор.

Изучение колодок тоже не принесло положительной информации. Запоры – примитивнейшие. Но эффективные. С одной стороны – ремни, с другой – согнутая железка. Но даже дотянуться до них не было никакой возможности. Эх, будь здесь не эти отбросы цивилизации, а настоящие воины, мы бы запросто освободились и…

«Забудь, – сказал я себе. – Не в этой компании».

Надежда все же оставалась… Махонькая такая. Меня явно захватили врасплох. И только меня одного. Побратимы наверняка станут меня искать. Стопудово. Землю рыть будут…

Но вот найдут ли?

Ладно, буду терпеть, ждать и постараюсь сохранить организм в приличном состоянии. Мое здоровье и мои навыки – ценность безусловная. Их следует беречь.

Наступило время обеда. Выглядело это так: двоих рабов (видимо, самых надежных) освободили от колодок, затем спустили вниз котел с кашей, пару мисок и пару ложек.

Так что кормили нас в буквальном смысле – с ложечки. В дырку свесился один из работорговцев и внимательно следил, чтобы «няньки» старались. Время от времени сулил им разные неприятности, если кто-то из нас сдохнет во время пути от недоедания. Отрезание ушей было одним из самых гуманных взысканий.

Жратва (жидкая ячменная каша с рыбой, пресная и пованивающая прелью) в горло не лезла, но я заставил себя проглотить всё. Не стошнило, и слава Богу. Трэль, что меня кормил, остался доволен.

После обеда всем было предложено облегчиться – в деревянную бадью. Многие бадьи не дождались. Понос, как сказано у классика, штука резкая. Так что запашок в трюме стоял… насыщенный.

Дристунам нечего было надеяться на медицинскую помощь, но санобработкой их обеспечивали: вздергивали наверх и через некоторое время возвращали трясущимися и промокшими до нитки. Мне эта гигиеническая процедура была уже знакома.

Время шло. Вечером нас покормили еще раз. Тем же макаром. Ночь прошла тяжело. Тело в колодках закаменело. Я даже чувствовать холод почти перестал. Нет, бездействие до добра не доведет. Волю – в кулак, болевые ощущения – на выработку адреналина, и – физзарядка.

Я умел грузить мускулы даже в состоянии полной неподвижности. В колодках – тоже получилось. Через некоторое время я даже согрелся… И вызвал недовольство ближайших соседей, поскольку мешал им спать. Один даже попытался пнуть меня ногами… Получил колодкой по голове и успокоился.

Через некоторое время справа от меня раздались недовольные возгласы, однако грубый голос велел заткнуться, и говоруны смолкли.

Причина шума вскоре выяснилась. Ко мне пробирался кто-то из трюмных обитателей. Непростая работа, когда ты в колодках, но этот – справился.

Лунного света из открытого люка было маловато, чтоб его разглядеть, но, судя по всему, мужик крупный. Я приготовился к разборкам и был приятно удивлен, когда этот субьект, оказавшись рядом, просто представился:

– Над. Я был дренгом у Траслауда-ярла.

– Ульф, – в свою очередь представился я. – Хирдманн Хрёрека-ярла.

В отличие от меня, Над знал, как здесь очутился. Пару лет назад он убил какого-то бонда и то ли отказался, то ли не смог заплатить виру. Тинг присудил его к изгнанию, однако Над имел глупость вернуться, рассчитывая, что о нем забыли. Не забыли. Над был схвачен и продан за долги нашему нынешнему хозяину, Аслаку Утке. Аслак возил рабов куда-то на юг. Достаточно далеко, чтобы они могли забыть о возвращении домой. Впрочем, Над питал надежду, что парням, обученным воевать, и на юге могут предложить работу по специальности. Возможно… Но мне почему-то вспомнились дружинники Довгана, которым отрубили пальцы. А еще я слыхал, что в Микльгарде-Константинополе из таких вот здоровяков делают евнухов – присматривать за наложницами. Этой мыслью я поделился с Надом, и он загрустил. Но ненадолго.

– Почему бы нам тогда не сбежать? – предложил он. – На палубе есть ялик, до берега тут миль пять, не больше. Главное – избавиться от деревяшек.

Последние фразы он говорил шепотом мне на ухо.

– Эти трэли услышат – непременно выдадут.

– Почему? – удивился я.

– За побег накажут всех.

Что же, разумно. Теперь понятно, почему за нами никто не присматривает. Хотя наверху, у люка, может, и есть сторож.

– Должен быть, – согласился Над. – Я выкину тебя наверх, ты вроде легкий. Сбросишь сторожа сюда, а я его задушу.

Идея мне понравилась. Хотя, как говорится, гладко было на бумаге, да забыли про овраги.

Впрочем, будем решать задачи по мере их возникновения.

Мы занялись колодками.

Уже через часок стало понятно, что до обезвреживания часового дело не дойдет. Запоры были, как я уже отмечал, примитивнейшие, но крепежные железяки достаточно толсты, чтобы их невозможно было разогнуть голыми руками. Может, у Стюрмира такой подвиг и получился бы, но не у меня. И не у Нада.

Аналогичный облом вышел и с ремнями. Кожа их оказалась прочнейшей и потолще бычьей. А вязать узлы моряки умели. Вдобавок, прежде чем вязать, материал как следует вымочили. Теперь кожа высохла и стянулась. Над пытался ее перегрызть, но тут надо было иметь зубы моего серого тезки – человеческие не годились.

Словом – полное фиаско.

Разочарованные, мы с Надом чудовищным аллюром перебрались ближе к носу кнорра (там было посуше и лежали какие-то кожаные тюки), распихали недовольных трэлей (Над с ними не церемонился, и его, похоже, побаивались) и устроились на ночлег.

Утром я чувствовал себя почти прилично. Побаливали ребра, которым вчера досталось, да саднили ободранные о колодки запястья и щиколотки. Это ерунда. Лишь бы не нагноились! Подхватить в таких условиях инфекцию легче, чем высморкаться.

День не принес ничего нового. Разве что двое колодников ухитрились подраться.

На шум заглянул кто-то из команды и посулил по прибытии отрезать яйца обоим.

Дяденька не шутил, и драка мгновенно прекратилась.

Прошел еще день.

Над продолжал строить планы побега. Чистая фантастика. Но ему, похоже, так было легче.

Я же мог лишь надеяться, что мой Хрёрек-ярл – не из той же породы, что вороватые российские генералы, продававшие собственных солдат. Он сделает все возможное, чтобы найти меня и освободить. Пусть не очень скоро… Я буду ждать и надеяться. Больше пока мне надеяться не на что.

На море не остается следов…

Знай я, что надежды не так уж беспочвенны, а следы остаются даже на море, мне бы, несомненно, полегчало.

Ночью ко мне подобрался один из рабов. Мелкий, тощий мужичок. Я обращал на него внимание и раньше. Один из тех неисправимых парней, которые ухитряются сохранить оптимизм, даже оказавшись по горло в дерьме. Он единственный пытался острить и сам же хихикал над собственными шутками. И еще он постоянно пытался выцыганить лишнюю порцию вонючих помоев, которые здесь называли пищей. Основную и дополнительную пайки он сжирал со скоростью уличной шавки. Хап-хап – и миска пуста. Юморист подполз ко мне ночью и жарко зашептал в ухо по-словенски:

– Не верь северянину, Волк… Это подлый человек. Бесчестный. Предаст тебя. Предаст.

– Почему, скажи-ка, я должен верить тебе, а не ему? – тоже шепотом поинтересовался я.

– Мы с тобой одной речи, Волк… – прошептал мелкий трэль. – Я словенин, как и ты. Не гони меня. Я тебе пригожусь. Я научу тебя, как попасть к хорошему хозяину, помогу тебе. Я родился рабом, я знаю многое. То, что может знать только раб. Ты никогда не был рабом. Тебя забьют до смерти или заморят работой. У раба только два пути, Волк. Научиться рабскому закону или умереть. Мы с тобой одной речи. Только мы двое. Я научу тебя пути раба.

– Пути раба? – Я усмехнулся. Разным путям меня учили, но такому – еще нет. – Как тебя зовут, добрый человек?

– Хаучик, – ответил кандидат в мои учителя.

Говорящее имя, однако. Хавчик. Очень ему подходит.

– Только я – не человек, – вновь раздался жаркий шепот. – Я – раб. И ты тоже, Волк. Запомни это, если хочешь жить. Ты ведь хочешь жить, да?

– Хочу, – глупо отрицать очевидное. – Но не рабом, мой добрый Хавчик. Благодарю тебя за поддержку, но учиться быть рабом я не собираюсь. Сдается мне: раб из меня не получится. Но умирать я тоже не намерен. Пожалуй, придется мне все же поискать третий путь.

– Я расскажу тебе историю, – предложил Хавчик.

– Валяй, – разрешил я.

– Шел однажды человек по лесной дороге и увидел распутье. (Знакомое начало!) А на распутье – камень. А на камне том нашими резами выбито: «Налево пойдешь – побьют. Направо – пойдешь – бит будешь. Прямо пойдешь – быть тебе биту». Задумался человек. Надолго… А тут ему сверху – голос:

– Решай быстрей, странник, а то я тебя прямо тут поколочу!

Хавчик рассыпался мелким, почти беззвучным смехом. Но я не засмеялся. Верно говорят, все новые анекдоты были когда-то старыми. За исключением тех, которые – древние.

– Хочешь, расскажу тебе другую историю? – предложил я. – Ехал как-то добрый молодец по лесу и увидел распутье. А на нем – камень. А на камне надпись: «Направо пойдешь – коня потеряешь. Налево пойдешь – голова с плеч. Прямо пойдешь – штаны долой».

Задумался молодец. «Направо, верно, болото. Там конь и утопнет. Жалко коня. Не поеду направо. Налево, видать, людишки нехорошие обретаются. Не то чтобы страшно, нет. Но головой рисковать – глупо. Голова, она у молодца одна-единственная. А вот прямо – это занятно. И кто ж это с меня, с добра молодца, штаны снять сможет? Девка, не иначе! Поеду-ка я прямо». И поехал. Долго ехал, проголодался. Припасы подчистую съел, а дорога все не кончается… – Тут я сделал паузу и услышал, как Хавчик сглотнул слюну. Тема с едой его по-настоящему взволновала. – …Ехал молодец, ехал и вдруг увидел поляну, а на поляне ягод – видимо-невидимо. Слез молодец с коня да принялся те ягоды рвать…

– …А ягоды те – ядовитые! – не выдержав, перебил меня Хавчик. – Знаю я эту сказку.

– Ну почему ж ядовитые? – возразил я. – Не ядовитые вовсе. Покушал молодец, сел на коня и дальше поехал. Ехал, ехал – и тут ему живот прихватило…

– Сказал же – ядовитые!

– Не ядовитые, – усмехнулся я. – Просто зеленые. Слез добрый молодец с коня. Портки спустил… А тут и разбойники подоспели. Коня увели, а молодцу бесштанному – голову с плеч. А какой из этой сказки вывод?

– Какой? – заинтересовался Хавчик.

– Кто легких путей ищет, тот без штанов и помрет, – произнес я назидательно.

На этот раз даже Хавчик не захихикал.

– Ты бы, верно, направо пошел, – пробормотал Хавчик.

– Я-то как раз пошел прямо, – вздохнул я. – И оказался здесь. Но больше такое не повторится.

– Веришь ты в свою удачу, – завистливо прошептал Хавчик. – А дану этому здоровому все равно не верь. Предаст он тебя, вот увидишь.

Тут справа от меня завозился обвиненный в неверности Над, и Хавчик поспешно уполз в темноту. В колодках он передвигался не в пример проворнее, чем я. Опыт, надо полагать.

Глава тридцать четвертая,
в которой мы на время покидаем героя и возвращаемся в Хедебю

У Хрёрека в Хедебю не просто так оказалась собственная усадьба. Он, Хрёрек, был здесь в немалом авторитете. Более того, приходился родичем местному Хареку-конунгу. Седьмая вода на киселе, но здесь даже такое родство принималось в расчет, так что руководство города к заявлению ярла о том, что у него пропал (а возможно, и убит) человек, отнеслось с достаточным уважением. Тем более что я уже успел снискать в городе некоторую известность – как идиот, который не побоялся принять вызов от самого Сторкада. А кое-кто даже истолковал внезапную смерть Бородатой Секиры как божественное деяние.

Наибольшей популярностью пользовалась версия о том, что меня сперли и тихо прирезали родичи или друзья Сторкада, не осмелившиеся бросить мне открытый вызов.

«Родичи и друзья», естественно, активно возражали. И спасибо им, потому что как раз один из таких незаслуженно обвиненных видел, как человека, похожего на меня, загрузили на кнорр норегского купца Аслака Утки. Свидетель удивился, почему одного из трэлей, уже оформленного в колодки, вносят по трапу на руках. И подошел посмотреть. Тогда он меня, естественно, не признал, потому что видел меня в правильной одежке викинга, а не в рабских тряпках, но теперь-то вспомнил.

Парню не поверили. Ярл гнул собственную линию: «украли, убили». Грозился сделать предъяву на тинге…

И тогда наш «свидетель» с друзьями вынуждены были провести собственное расследование. Дружки у покойного Сторкада были серьезные, доводы у них имелись… очень убедительные. Помогло и то, что Хедебю – городок, строго говоря, маленький: тысячи три жителей. Скрыть что-то от соседей не так просто. А тут еще и улика подвернулась: девка, которая приветила меня у ворот и по ходу свистнула мое серебришко, держать его в носке не стала, на следующий же день решила прибарахлиться… Ее внезапное богатство не осталось незамеченным. Прижатый к теплой (даже я бы сказал – горячей) печной стенке папаша (хозяин того самого подворья) честно заявил, что никаких субсидий дочери не давал. Девку взяли в оборот: где украла? Та уперлась в версии: «подарили». Но спонсора указать не могла.

Значит, все-таки украла, сделал вывод уже не викинг-расследователь, а местный хёвдинг-судья. А как насчет проверки железом?

Трогать раскаленную железяку девке не захотелось, и она сменила показания: мол, нашла. Дома у себя. На полу.

Тут решили изучить собственно серебро. Среди мелких обрезков обладавший прекрасной памятью на ценности Ольбард опознал кусочек оберега, доставшийся мне при дележке плесковской добычи.

Опаньки!

Дальше телега покатилась быстро. Взятая в настоящий оборот девка раскололась до самых роскошных ягодиц. Папаша мгновенно вспомнил, что вломился к нему в дом какой-то… трэль. Безобразничал спьяну, хулиганил… В общем, буйного трэля повязали и продали. Как раз Аслаку Утке и продали.

Признавший косяк хедебюшец изо всех сил старался проявить добрую волю. Глядишь, забудут о его собственных проступках. Мошну развязал мгновенно. Отдал деньги, схищенные дочерью. Отдал деньги, полученные за меня от Аслака. Заплатил за моральный ущерб. Заплатил компенсацию за… В общем, отдал все, нажитое непосильным трудом. До копеечки.

Зато жив остался. Хрёреку некогда было с ним разбираться. Мои друзья быстренько загрузились на корабли и устремились в погоню.

Это лишь я думал, будто на море не остается следов. На самом деле следов – множество.

Корабли идут в прибрежных водах. Так спокойнее – можно укрыться, если вдруг шторм. И запас пресной воды пополнить. А ютландские прибрежные воды, хоть и отличаются обилием мелей, зато изобилуют людьми. Рыбаками, например. И другими мореплавателями.

Кнорр Аслака Утки оставлял след куда более заметный, чем караван повозок на лесной дороге.

Глава тридцать пятая,
в которой герой узнает, каким образом приносят жертвы Одину

Команда кнорра увидела преследователей на пятый день после отплытия из Хедебю. Это случилось бы намного раньше, если бы не попутный ветер, бодро вздувавший широкий парус кнорра.

Однако тот же ветер наполнял и паруса Хрёрековых драккаров, а узкие военные корабли по-любому шли быстрее пузатого «купца».

На палубе кнорра вскоре заметили, что драккары идут не только под парусами, но еще и работают веслами. Да и красные щиты, поднятые на мачтах, заметны издалека и выглядят недвусмысленно. Работорговцы, естественно, забеспокоились.

К тому времени, когда глазастые нореги сумели разглядеть «соколов» на парусах, весь экипаж кнорра уже носился как взмыленный. Да что толку? Уйти – никаких шансов. Разве что выброситься на берег…

Снизу, из трюма, суета наверху не осталась незамеченной. Даже апатичные трэли забеспокоились… А потом мое ухо выцепило из доносившегося сверху галдежа знакомое слово.

«Хрёрек!»

Не передать, какое облегчение я испытал. Теперь остается только ждать и помалкивать, пока мои братишки возьмут кнорр.

К сожалению, радость во мне бурлила настолько сильно, что я все же не удержался. Поделился ею с Надом. И эта сука, которого я считал почти другом…

– Эй! – завопил бывший дренг Траслауда-ярла. – Эй, там, наверху! Я знаю, почему они за вами гонятся! Это из-за меня! Я – Ульф! Хирдманн Хрёрека! Освободите меня – и вам не сделают худого!

И по телам своих сокамерников, или, вернее сказать, сотрюмников, ломанулся к открытому люку.

А я просто охренел от неожиданности и даже не знал, как реагировать.

Орать: это не он Ульф, а я? Вот ведь какая дурацкая ситуация. Я растерялся…

А Нада услышали. И мигом вытянули наверх. Сразу наступила тишина. В этой тишине было отчетливо слышно, как наверху бубнит Над. Потом голос его умолк… И раздался сиплый продолжительный хрип. Очень знакомый мне звук. И означал он, что наверху кто-то отправился в страну вечной охоты. Легко догадаться, кто…

Затем командный голос Аслака Утки рявкнул:

– Камень к ногам – и в море!

Затем его бородатая рожа возникла в квадрате люка.

– Вякнет кто – живьем кожу сдеру и в море окуну! – посулил наш добрый хозяин.

Я покосился на соседей. Кто-то из них вполне мог слышать наш разговор с Надом. Сдадут?

Может, и сдали бы… Глазенки у англичан так и сверкают… Дай им волю, порвали бы меня на куски – я такие мысли по глазам читаю. Почему они меня так не любят? Вроде ничего худого им не сделал… Или потому, что я – викинг?

Один из англичан пробормотал что-то… очень недружелюбное, даже попытался привстать, но второй не дал. Покосился на раба, обязанностью которого было нас кормить, и буркнул (я еле разобрал) себе под нос:

– Не лезь. Ночью мы его удавим.

Размечтался!

Наверху тем временем спустили парус – я легко угадал знакомые звуки. Шорох воды под днищем смолк, качка заметно уменьшилась. Мы легли в дрейф.

Не прошло и десяти минут, как я услышал глухой удар соприкоснувшихся бортов и несильный толчок. Затем топот ног. Надо полагать, мои друзья уже на палубе.

Ага! Я услышал знакомый баритон: Хрёрек.

Разговор сразу пошел на повышенных тонах. Ярл наезжал, Аслак Утка отбрехивался. Мол, ничего не знаю, плыву себе мирно, никого не трогаю!

Я помалкивал. На всякий случай. Уж очень у меня положение невыигрышное для самостоятельной игры. Да и Хрёрек – не из тех, что верит на слово. До джентльменов людям этого мира еще расти и расти.

Ага! Вот в дырку люка свесились две головы: сам Утка и… Ульфхам Треска.

– Ну у тебя тут и вонь… – проворчал Ульфхам. – Тебе бы не трэлей, а дерьмо возить.

– Трэли и есть дерьмо, – отозвался Аслак.

Голос у него был спокойный, уверенный. Еще бы!

Думает, что главной уликой уже кормится придонная фауна Балтийского моря.

– Лампу дайте! – потребовал Ульфхам.

– Зачем тебе лампа, Треска! – крикнул я снизу. – Хочешь подобрать себе кусок дерьма пожирнее?

Дальше все произошло очень быстро. Башка Аслака исчезла из кадра, голова Ульфхама – тоже. А через пару секунд вниз спрыгнули Трувор и Стюрмир.

Стюрмир приземлился на кого-то из рабов, тот заорал, но хускарлу было начхать.

Я уже стоял, опираясь спиной на доски обшивки.

Эти двое подхватили меня, как неодушевленный предмет, и метнули в люк. Наверху меня тут же ухватили три пары рук.

– Не худо бы тебе помыться, – усмехнулся ярл.

– Брось меня за борт, – предложил я. – Только не забудь потом вытянуть, а то вода холодная, я замерзну.

Парни (на палубе кнорра было не меньше двух десятков наших) заржали. Тоже сказал: холодная вода. Вот зимой она да, холодная. А сейчас просто идеальная водичка.

Тем временем с меня сняли колодки. Как приятно снова ходить самостоятельно!

Вдруг веселое лицо ярла превратилось в маску рассерженного демона. Даже я испугался.

Оказалось, к нам подвели Аслака. Рожа у хозяина кнорра была в крови, правая рука согнута под неэстетичным углом. Сломана, надо полагать.

Быстро его обработали.

Покоцанный Аслак держался неплохо. С достоинством.

– Я не знал, что он – твой хирдманн, – поведал ярлу работорговец. – Мои люди это подтвердят.

– Само собой, – согласился Хрёрек. – Великанша Ран с удовольствием их выслушает.

– Ты не можешь нас просто так перебить, – возразил Аслак. – Это не по закону. Если ты меня убьешь, тебе придется ответить перед тингом. И перед конунгом Хареком. Ты, может, не знаешь, но сестра моей матери…

– Знаю, – перебил его Хрёрек. – С конунгом мы договоримся.

– Один не одобрит… – попытался подыскать еще один аргумент в свою пользу работорговец.

– С Одином я тоже договорюсь, – усмехнулся Хрёрек. – Ты подал мне неплохую мысль. Ульфхам! Я решил подарить этот кнорр Одину!

– Жаль, – вздохнул командир личной охраны ярла. – Я как раз нашел здесь немного серебра.

– Одину! – твердо сказал Хрёрек. – Стюрмир!

– Да, вождь!

Здоровяк спрыгнул в люк, и оттуда тотчас раздались удары топора.

– Э-э-э… – пробормотал я. События развивались чересчур быстро. Неужели ярл решил утопить кнорр со всем содержимым. С людьми в трюме…

– Там есть кто-то, кому ты хотел бы сохранить жизнь? – Ярл как всегда догадлив.

Я задумался… Ненадолго.

– Пожалуй, есть один.

Я подошел к люку и крикнул в темноту:

– Хавчик!

– Я тут, Волк! – пискнули снизу.

Через минуту мой несостоявшийся учитель рабской философии стоял на палубе кнорра и лыбился щербатым ртом.

– Искупайтесь, – сказал ярл. – А мы пока тут закончим. – Вытянул меч, воздел к небу и провозгласил:

– Слышишь меня, Один! Тебе посвящаю…

И так далее.

Лезть в студеную воду мне совсем не хотелось, но приказы командира не обсуждаются. Тем более, этот командир только что извлек меня из очень глубокого нужника.

Через пару минут я, завернувшись в медвежью шкуру, хлебал пиво на палубе родного драккара. Это было нелегко, потому что зубы громко стучали о край медной чашки.

Рядом со мной завернувшийся в ветхую дерюгу Хавчик жадно грыз вяленую рыбину. Удивительный факт: ему было теплее, чем мне.

Мы отвалили. Кнорр медленно погружался в пучину. Его экипаж перебили, тела побросали в трюм. Команда Аслака почти не сопротивлялась. Видимо, надеялись, что Хрёрек не станет убивать всех. Зря надеялись.

Зато все ценности и оружие работорговцы забрали с собой. Если что-то или кто-то жертвуется Одину, то целиком. Без остатка.

Похоронным гимном тонущему кнорру стали вопли рабов, захлебывавшихся в трюме.

Они терзали мой цивилизованный слух, пока Трувор втирал целебную мазь в мои ссадины и царапины. Мазь была довольно вонючая. Зачем, спрашивается, я мылся?