Текст книги "Поднебесная (сборник)"

Южный дождь

Алла Дмитриевна – 40 лет

Алла маленькая – 15 лет

Богомолова – около 30 лет

Оля – около 30 лет

Хозяйка – 66 лет

Люба – 20 лет

Стас – 30 лет

Август. Южный берег Крыма. Всю ночь шел дождь. Идет он и утром, не прекращаясь. Дождь очень ровный, сильный и беспросветный.

Две комнаты в частном домике. Одна из комнат, с обеденным столом, с портретами на стенах (есть, в частности, портрет академика Павлова) совсем небольшая. Из нее – выход на кухню. Вторая сдается. Здесь три кровати, раскладушка, на которой спит Алла маленькая, столик под окном, полированный шкаф. Шкафа, естественно, на всех не хватает. Платья висят по стенам на плечиках. От этого комната кажется нарядной и одновременно убогой. Зеркало на стене у дверного проема в маленькую комнату. В это зеркало можно увидеть то, что происходит в другой комнате. Сейчас перед ним причесывается Богомолова.

Алла Дмитриевна с дочерью едят груши за столиком. Оля спит или просто скучает, укрывшись с головой простыней.

Алла Дмитриевна. Мы лишены на севере фруктов и из-за этого жизнь наша беспросветна. (Вздыхает.) Ешь, доченька, груши. Ешь. Хоть две недели, да наши. Когда человек ест фрукты, он становится легким. Легко живет, торгует, перелетает в места на место. Жизнь ему в удовольствие. А мы, северные люди, от картошки да капусты тяжелые, как утюги. У моего мужа есть один знакомый кавказец, архитектор. Он там у себя на Кавказе поспорил на тысячу баксов… Господи, когда этот дождь кончится!

Алла маленькая. Никогда.

Алла Дмитриевна. Вот когда он кончится, мы с тобой первые прибежим на пляж, я войду в эту пену морскую и выйду оттуда…

Богомолова. Выиграл?

Алла Дмитриевна. Грузин? Проиграл.

Богомолова. Не обеднел.

Алла Дмитриевна. Да, но как легко. И из-за чего?

Богомолова. Из-за чего?

Алла Дмитриевна. Из-за копейки.

Богомолова. Ну да?

Алла Дмитриевна. Да. Представьте себе – собирается компания взрослых кавказцев. Пьют вино, едят фрукты, говорят всевозможные тосты. И вдруг возникает легкий спор. Такой горячий, летучий, такой безумный кавказский спор из-за копейки. Один взрослый кавказец говорит: а вот в шестьдесят первом году, во время реформы, копейку не выпускал монетный двор. А архитектор ему в ответ: ошибаешься, кацо, выпускал. И тут же поспорили на тысячу баксов.

Богомолова. Делать нечего.

Алла Дмитриевна. Но как легко!.. Прилетает архитектор в Ленинград и говорит моему мужу: Виктор, найдешь копейку – пятьсот баксов твои. Стали мы искать копейку. Всей семьей.

Алла маленькая. Просто ошизели. Всей семьей.

Алла Дмитриевна. И ты в том числе.

Алла маленькая. Найдешь копейку – получишь джинсы. Ошизеешь.

Алла Дмитриевна. Вот я и говорю – мы очень тяжелые люди. Что делает мой муж? Он идет к знакомому ювелиру и говорит ему: нужна копейка за шестьдесят первый гол. Знаешь, Виктор, отвечает ювелир, я могу тебе это сделать, но стоить это будет семьсот баксов.

Богомолова. Ну да?

Алла Дмитриевна. Да. А через полгода я у своей крестной в поллитровой банке с мелочью нашла две копейки этих самых за шестьдесят первый год.

Богомолова. Ну да?

Алла Дмитриевна. Но было поздно. Тот, кто спорил, разбился вместе с машиной.

Богомолова. Вот это номера.

Алла маленькая. А может его и не было.

Алла Дмитриевна. Ешь груши!.. Не было. Какие вы все-таки циники растете!

Входит хозяйка.

Хозяйка. Чайник вскипел. Следить надо.

Богомолова. Не обеднеете.

Выходит.

Хозяйка (вслед). А вы попробуйте баллон достать!.. (Алле Дмитриевне.) Приезжают, думают, что тут полный пансион! Тут все растет на ветках!

Алла Дмитриевна. Цены совершенно зверские.

Хозяйка. Все стоит. И то стоит, и это. Доску купить – стоит. Распилить – стоит. Гвоздь забить – тоже стоит.

Алла Дмитриевна. Ах, доченька, вот кончится дождь, мы первые побежим на пляж!.. Ах, как я войду в воду!.. Ах, как поплыву!.. Чудовищное сладострастие.

Оля (из-под простыни). О, не надо об этом.

Алла Дмитриевна. А потом выйду из пены морской!..

Хозяйка. Я бы тоже ходила в консерваторию. Слушала бы всяких знаменитостей… Не обеднеют… Думают, что на юге одни удовольствия.

Алла Дмитриевна. Когда же дождь кончится, Галина Яковлевна? Вы не слушали прогноз погоды?

Хозяйка. Кончится… Мне уже самой надоел.

Уходит.

Алла Дмитриевна. Какой-нибудь круглый, черный, картонный могла бы повесить. Ведь такие деньги имеют, такие деньги! Хоть что-то послушать… У меня такое ощущение, что нигде, никого и ничего не существует. Только дождь и мы.

Входит Богомолова с чайником. Следом за ней – Люба и Стас.

Богомолова. Ну и старуха. Чуть меня не сбила… Что, прямо на вас хлынуло?

Стас. Сначала капало. Кап-кап, кап-кап. Дзынь-дзынь. Дзынь-дзынь. А потом – ба-бах! Прямо в кровать.

Богомолова. Сколько она с вас берет за этот курятник?

Стас. Миллион.

Богомолова. У-у, жлобина.

Стас. По-моему, там на крыше кусок толя лежит. Даже не прибитый.

Богомолова. Чай будете?

Стас. Не откажусь… Люба, ты будешь?

Люба кивает. Она чувствует себя не совсем уверенно. Богомолова разливает чай, достает сахар. Входит в большую комнату.

Богомолова. Оля, будешь чай?

Оля. Не хочу.

Богомолова. Представляете? Она же на него и бочку катит.

Алла Дмитриевна (входя в маленькую комнату). Здравствуйте. Меня зовут Алла Дмитриевна.

Стас. Доброе утро.

Алла Дмитриевна. И сильно льет?

Стас. Как из-под ГЭС.

Алла Дмитриевна. Хоть какое-то событие… Простите, вам, конечно, не до шуток. Хотите пряников?

Стас. Да… не откажусь. Я завтракаю… мы завтракаем в столовой, а тут такой дождь.

Алла Дмитриевна приносит пакет с пряниками, высыпает в тарелку.

Стас. Благодарю.

Богомолова, Стас и Люба пьют чай. Алла Дмитриевна садится здесь же и, не очень скрывая любопытство, смотрит на Любу.

Богомолова. За такие деньги этот сарай можно золотом покрыть.

Алла Дмитриевна. Зато отдельно.

Богомолова (бросив взгляд на Любу). Ну да.

В большой комнате.

Оля. Там что, мужчина?

Алла маленькая. В возрасте.

Оля (отбрасывая простыню с лица). Один?

Алла маленькая. С женой.

Оля (закрываясь). А-а. Как всегда.

В маленькой комнате.

Алла Дмитриевна. У моего мужа есть один знакомый прибалт… (Стасу.)

Вы не из Прибалтики?

Стас. Москвич.

Алла Дмитриевна. А тип лица у вас прибалтийский. Такие сдержанные манеры, чувство собственного достоинства. В присутствии прибалта человек как-то подбирается весь. У нас ценят хорошего прибалта.

Богомолова. А он что?

Алла Дмитриевна. Кто?

Богомолова. Прибалт?

Алла Дмитриевна. Ничего. Просто – есть знакомый прибалт.

Богомолова. А у меня был один знакомый. Говорил всем – я эстонец, эстонец! А оказалось, никакой он не эстонец. Так.

Алла Дмитриевна. Нда.

Встает, еще раз оглядывает Любу, идет в большую комнату. У зеркала останавливается, поправляет волосы.

Стас. Спасибо за угощенье. (Отставляет стакан.) Мы здесь посидим немного.

Богомолова. А мне-то что? Сидите. Если она вас крышу крыть не заставит.

Стас. Вы думаете?

Богомолова. Я шучу.

Стас. А я уж испугался.

Богомолова. Ну да?

Стас (Любе). Посидим? (Накрывает ее руку ладонью.)

Люба (убирает руку. У нее украинское произношение.) Может, этот дождь вообще не кончится.

Стас. Потише станет, я тебя провожу. Видишь, как льет.

Богомолова шмыгает носом, громко вздыхает.

Богомолова. За такие деньги можно и дома сидеть.

Стас. Где – дома?

Богомолова. У себя дома. Пластаешься весь год за этот юг, как проклятая.

Стас. Тяжелая работа?

Богомолова. Легкая. На конвейере дырки сверлить.

Стас. Хорошо платят?

Богомолова. Не платили бы, я бы здесь не сидела.

Стас. Так мы посидим здесь.

Богомолова. Сидите, я же сказала.

Встает, идет в большую комнату. Стас снова берет Любу за руку. Молча сидят, опустив глаза.

Богомолова. Оля, иди чаю попей. Нельзя же весь день дрыхнуть.

Оля (отбрасывая простыню с лица). Идет?

Богомолова. Кто?

Оля. Дождь идет?

Богомолова. А ты не видишь?

Оля. Не все равно – сверху вода, снизу вода?

Вскакивает и с визгом, в купальнике бежит на улицу.

Все ошеломлены.

Богомолова. Вот заводная… Не подумаешь, что инженер.

Входит хозяйка.

Хозяйка (Стасу). А вы ничего не делали?

Стас. Где?

Хозяйка. На крыше? Сколько уж лет стоит. И не текло. А тут как будто кто-то сверху ходил.

Стас. Я не кот, чтобы по крышам гулять.

Хозяйка. Может, кинули что?

Стас. Я же вам сказал. Или непонятно?

Хозяйка. Понятно… А что это женщина выскочила? Что тут у вас?

Стас. Это вы у нее спросите.

Хозяйка (входит в большую комнату). Что это она? Нагишом?..

Алла Дмитриевна. Она не нагишом. У человека эмоциональный всплеск. Будь я помоложе, я бы тоже выскочила.

Алла маленькая. Ну ты даешь, мам.

Алла Дмитриевна. А вот тебя можно выгнать под дождь только если какую-нибудь тряпку в саду повесить! С юных лет вы больны практицизмом! Тряпичное поколение!

Алла маленькая. Зато вы очень чувствительные.

Алла Дмитриевна. Да! В твои годы я танцевала под таким дождем! Смеялась! И очень любила жить!

Алла маленькая. Показуха.

Алла Дмитриевна. Показуха?!.. И ты мне говоришь! Маленькая старушка! Я ждала от жизни! Ждала!..

Алла маленькая. Ну и ждала бы спокойно. Чего прыгать?

Алла Дмитриевна (всплескивает руками). Ох, какая дура!..

Алла маленькая. Такую родила.

Хозяйка. Ты что матери-то говоришь?

Богомолова. Если б меня в детстве на юг возили, я бы на конвейере не работала.

Алла маленькая (Богомоловой). А вот здесь никакой связи, логической, я не нахожу.

Богомолова. Чего?

Алла маленькая. Какая связь между югом и конвейером?

Богомолова. А вот ты поработай, тогда узнаешь.

Хозяйка видит в зеркале, что Стас и Люба целуются.

Хозяйка. Что это вы тут устраиваете?.. (Уходя.) Гос-поди…

Уходит. Пауза. Вбегает мокрая Оля.

Оля. Искупалась!.. А-ах, хорошо!

Вытирает волосы большим полотенцем, затем заворачивается в него.

Оля. Теперь чайку.

Входит в маленькую комнату.

Оля. Можно?

Стас. А почему нельзя?

Оля (смеется). Мало ли!.. (Игриво.) Вдруг у вас серьезный разговор?

Стас (холодновато). Ничего, не помешаете. Присаживайтесь.

Оля (кокетливо). Подайте, пожалуйста, сахар… Благодарю.

Наливает чай, помешивает сахар. Неслышно.

Оля. А мы тут с ума сходим от скуки… А вы наши соседи, так?

Стас. Так.

Оля. Издалека?

Стас. Из Москвы.

Оля. О! Земляки.

Стас (нехотя). Да?

Оля. Я там училась. Год. В химико-технологическом. Потом перевелась на заочное. (Вздыхает.) А потом жалела. Просто испугалась. Москва больша-ая-большая. А я маленькая-маленькая. Знаете, как у нас говорили? «Москва бьет с носка». А вы коренные?

Стас. Да.

Оля. Потомственные москвичи. Красиво.

Стас. У вас чай остывает.

Оля. Ничего. Я люблю холодный. А где вы работаете? Если не секрет, конечно!

Стас. Секрет.

Оля. В «ящике», да? Я тоже. И здесь мы коллеги.

Люба. Пойдем, а то он никогда не перестанет.

Оля. Куда? У вас же течет. Сидите! Я уже попила. Спасибо.

Стас. Не за что.

Оля негромко смеется. Смех совершенно иной, в отличие от глупенькой, наивной разговорной интонации. Довольно циничный и недобрый.

Оля (встает, вздыхая). Сидите. Ваше дело молодое.

Уходит в большую комнату.

Алла маленькая, положив подбородок на кулачки, смотрит в окно. Богомолова вынимает из чемодана платья, белье, внимательно все разглядывает и снова складывает, в иной комбинации. Алла Дмитриевна, обиженная, сидит и искоса наблюдает за дочерью.

Оля. Ах, девочки, девочки!.. А не выпить ли нам винца! А?

Богомолова. Я тебе выпью.

Оля. Вот еще!.. Зачем я тебя потащила с собой на юг?

Богомолова. Она меня потащила.

Оля. А что? (Садится на кровать.) Так бы и кисла сейчас в своей общаге.

Богомолова. Ха! А она не в общаге живет!

Оля. Тсс! Тихо! Ты меня компрометируешь. Дура.

Алла Дмитриевна (она привыкла к таким сценам). Оля! Не забывайся.

Оля. Поняла. Поняла, Алла Дмитриевна. Вот вас я уважаю. Больше того – обожаю. Другая бы покрутила носом – ф-фу! И съехала куда-нибудь к чертовой матери. А вы понимаете. Я вижу. (Алле маленькой.) Слышишь, Алка?

Алла маленькая. Что?

Оля. Ты тоже понимай, пока не поздно. А то поздно будет.

Алла маленькая. Надоели вы мне все.

Оля. Да… тоже правильно. Так и надо. Чтобы никто не слопал. Чтобы подавился! (Показывает язык в сторону маленькой комнаты.)

Алла Дмитриевна (вставая). Ну, так нельзя! Нельзя! Давайте-ка лучше стол организуем.

Оля (просияв). Вот это дело!

Алла Дмитриевна. И соседей позовем. И хозяйку. И вообще – может даже споем!

Оля (надевая халат). «Споемте, друзья, ведь завтра в поход уйдем в предрассветный туман…»

Богомолова (закрывая чемодан). Ух, какие мы стали веселые.

Оля. «Споем веселей, пусть нам подпоет седой боевой капитан!..»

Алла Дмитриевна (входит в маленькую комнату, Стасу). Вы не против?

Стас. Мы не против.

Люба. А я не хочу.

Стас. Ну что ты, солнышко? Посидим немножко.

Люба. Сидите. А я пойду.

Стас (берет ее руку). Ну? Давай посидим?

Люба (вырывая руку). Я сказала – не хочу!

Алла Дмитриевна. Так или иначе, а нам понадобится стол.

Входит Богомолова.

Богомолова (берется за край стола). Понесли. (Алла Дмитриевна заходит с другой стороны стола). Да не вы! Что здесь, мужиков нет? Берись, как тебя зовут?

Стас. Стас.

Богомолова. Давай, Стасик. В ту комнату.

Несут стол.

Алла Дмитриевна (Любе). А почему вы не хотите посидеть? Это ведь ни к чему не обязывает. Как вас зовут?

Люба. Любовь.

Алла Дмитриевна. А меня Алла Дмитриевна.

Люба. А почему Алла, а не Альбина?

Алла Дмитриевна. А мне нравится так. Мы ведь редко делаем то, что нам нравится, правда?

Люба. Не знаю. Я обычно…

Алла Дмитриевна. Хочется петь, или хочется плакать, но – нельзя. Надо ходить с ханжеским выражением лица только потому, видите ли, что у тебя взрослая дочь. Ну и что? Разве это камень на шее? Почему я не могу оставаться легкой и молодой? Зачем я буду олицетворять народную совесть и отращивать для этой цели исполинские телеса? Вы заметили такую парадоксальную ситуацию, что право решать вопросы нравственности у нас отдано ханжам?

Люба. А мне лично начихать, что подумают.

Алла Дмитриевна. Да?

Люба. Вопросы секса – это совершенно личные, я так считаю. Есть женщины вообще без желаний – и что, себя из-за них тормозить? Да чихать я хотела.

Алла Дмитриевна. А как родители?

Люба. Что?

Алла Дмитриевна. Понимают?

Люба. Ой, только не говорите мне о родителях! Им лишь бы замуж спихнуть, а там ты хоть… не знаю… хоть наизнанку вывернись.

Алла Дмитриевна. Ну, не все такие.

Люба. Родители… Я вообще считаю, как только тебе стукнуло сорок лет – отправлять в деревню или в промышленную зону. А то молодых рассуют в тайгу или в общаги, а сами… Вон, на пляже, посмотреть не на кого. Как на мясокомбинате.

Алла Дмитриевна. Но после сорока лет, Люба, уверяю вас, начинать работать очень сложно.

Люба. А что еще делать после сорока? Только работать, больше ничего не остается.

Алла Дмитриевна. Вы где-нибудь учитесь, Люба?

Люба. Приходится.

Алла Дмитриевна. Где?

Люба. Ой, лучше не напоминайте! Я будущий педагог.

Алла Дмитриевна (поражена). Вы?!

Люба. Ну вот, кому не скажешь – все удивляются.

Алла Дмитриевна. А какая специальность?

Люба. Да биолог я. По всяким букашкам. Знаете, хотела идти в официантки, так туда разве попадешь в хорошее место? А еще была мечта в школе – в стюардессы. Или в фотомодели. Но я фигуру держать не хочу. Если еще фигуру держать – совсем можно не жить.

Алла Дмитриевна. Вы что, на пляже познакомились?

Люба (вполголоса, восхищенно). Он такой наглый! Они же обычно ухаживать начинают – со скуки можно сдохнуть, а Стас мне сразу говорит… (Шепчет Алле Дмитриевне на ухо, та поражена, оглядывается на Стаса.) Только – между нами!.. А в общем – мне все равно. Чихать.

Садится, высокомерно глядя в окно.

За это время стол в комнате уже накрыт. И бутылка сухого вина стоит, и фрукты в тарелках. А Оля сбегала за хозяйкой.

Оля (входят). А мы, Галина Яковлевна, решили сделать общий стол. Помните, как раньше? Тот – кружку, тот – муки стакан, та – рыбы кусок. И все сыты, и все добрые, и еще и споют. Споем, хозяйка?

Хозяйка. Вы мне только что-нибудь не сожгите…

Оля. Ну разве так можно, Галина Яковлевна? Вы ведь жизни не видите из-за своих страхов. А надо жить каждый день – как в последний раз! Правда, Алла Дмитриевна?

Алла Дмитриевна. Правда! Правда, Оля! Как в последний раз! Галина Яковлевна, тащите-ка свой патефон и пластинки.

Хозяйка. Ох, девки…

Уходит.

Богомолова. Вот за что ее люблю – что она заводная! И где только глаза у мужиков? Стасик, ну-ка давай, поухаживай! Ну? Как вы там в Москве делаете? (Проходит, крутит задом.) Ах, я по-рюсски ни бэ, ни мэ, не понимэ!

Алла Дмитриевна. Сели! Все сели! (Рассаживаются.) Люба?

Люба. Да не хочу я!

Алла Дмитриевна. А ведь действительно, дорогие мои, – ведь никто нас не развеселит, никто не сделает счастливыми! Никто! Мы сами должны создавать вокруг себя биополя счастья, удовольствия, благополучия! Ну ее к черту, эту тоску! К дьяволу в ад! Мы знакомы так недавно и скоро расстанемся, но мне хочется верить, что каждый из нас уже прилепился душой к соседу и мы еще встретимся! Давайте выпьем за это!

Чокаются.

Оля. Алла Дмитриевна! Миленькая! Я вас никогда не забуду!

Выпивают. Входит хозяйка с патефоном.

Хозяйка. Вот… Лет двадцать, наверно, не играл.

Алла Дмитриевна (вскакивает). Ой, девочки! Сейчас в этой куче… (Перебирает пластинки.) Я сейчас в этой куче найду кусочек своего детства… ага… ага!

Накручивает ручку патефона, ставит пластинку, сияющими глазами смотрит на всех. Сейчас она действительно как будто вышла из пены морской.

Шипя, игла извлекает из пластинки «Красную розочку».

Алла Дмитриевна (Стасу). А ну-ка, кавалер, пригласите даму!

Стас. Вас?

Алла Дмитриевна. Меня.

Стас (пауза). «Мадам, уже падают листья.»

Пауза.

Алла Дмитриевна, скривив губы, едва сдерживая слезы, медленно выходит.

Алла маленькая. Мама! Мамочка! (Бежит следом, Стасу.) Ты, козел вонючий!

Выбегает.

Богомолова (снимает пластинку, совершенно поражена). Ну и дела. (Оле.)

Чего это она?

Оля. Да так. Схлопотала по морде. Ты что, не знаешь? Сейчас так принято. Еду я однажды в автобусе, а к одной молоденькой девочке один козел вонючий прислоняется. Я ему говорю: «Ты что это, козел, девочку лапаешь? Она же вас всех ненавидеть будет после этого.» А он – бац мне по морде. Целую неделю вот такой фингал носила вместо украшения.

Стас. С какой стороны?

Оля. Ты бы шел, Стасик, по хорошему. Вместе со своей девочкой.

Стас. Да брось ты.

Оля. Ну, если не хочешь – сиди.

Стас. Спасибо.

Оля. Только ты мне растолкуй, если сможешь, одну вещь.

Стас. Я смогу.

Оля. Вот. Почему ты ее оскорбил?

Стас. Я?!

Оля. Ты.

Стас. У нас тут (оглядывается) детей нет, как я понимаю? Все достаточно взрослые. Так вот. Я не донор, чтобы вливать молодую кровь в стареющее тело…

Богомолова. Да объясни ты мне, Оль…

Оля. Отвяжись! (Стасу.) Ну-ну?

Стас. И в эти игры: ах, какие мы все добрые! ах, как мы подружились все! – я тоже не играю. Надо быть человеком точным, без иллюзий. И только так. У меня протекла крыша. Я пришел с моей (оглядывается на Любу) подругой переждать дождь. И меня с вами ничто не связывает. Ничто! Можешь плеваться, брызгаться от возмущения, но мне даже знать неинтересно, как тебя зовут. И ее (кивает на Богомолову). Да и ее тоже (кивает на хозяйку).

Оля. А чего ж ты чай наш пил? И пряниками закусывал? И вином не побрезговал?

Стас. Предложили – вот и пил.

Оля. Ага. Как пес – хватанул и отскочил. Как шакал.

Стас. Хочешь, я тебе скажу, почему ты такая злая?

Оля (встает). Я, может быть, и не женщина уже. Я, может, скоро стану бесполым существом. Но меня тошнит от одной мысли, что такая (ее трясет) жаба, как ты, ко мне прикоснуться может! (Кричит.) С дороги, козел!

Убегает.

Богомолова (восхищенно). Вот девка, а? И где только слова находит. Я бы так просто стул взяла (берет стул, Стас довольно быстро уходит в другую комнату) и стулом по башке. Как хозяйка, не жалко стула на такое дело?

Хозяйка. А это все жадность меня доводит. Жадность. И что мне вас пускать? Ведь ночь не могу спать спокойно. (Кричит Богомоловой.) Поставь стул!

Та ставит.

Хозяйка. И ведь деньги же некому оставить! Некому! Зачем мне эти деньги такие?.. Правду муж мой говорил, пограничник, – человек без закона – зверь. Зверь и есть. Что ж так: за стол сесть не успели, а стульями друг дружку? (Богомоловой.) Разве женское дело на мужчину замахиваться? А вот он возьмет сейчас кнут, да кнутом тебя, кнутом!

Богомолова. Потому такая и жадная, что под кнутом воспитана. Сетки на кроватях ржавые. Хоть бы покрасила. Чего не покрасите-то? Двести грамм краски стоят двадцать копеек.

Хозяйка. Тьфу!

Уходит.

Богомолова. Жлобина.

Стас (Любе). Пошли.

Люба. Куда?

Стас. Ко мне.

Люба (пауза). А шо ты ее так?

Стас. Кого?

Люба. Женщину ту. Шо – трудно было станцевать?

Стас. Чего-о?

Люба. Того! Шо ты – сам такой молодой? У тебя уже волос седой.

Стас. Ну-ну-ну?

Люба. Шо – ну? Шо? Или ты думаешь, шо ты такой герой в этих делах?

Стас. Детка. Деточка ты моя! Так тебе же я не один нужен. Знаешь, как медицина это классифицирует?

Богомолова (берет стул, решительно). Нет, он у меня сегодня!.. (Идет.)

Стас. Ну, суки позорные!

Уходит.

Богомолова (грохает стулом об пол). Говно какое.

Люба. А шо тут удивляться? Так, знаете, знакомишься для… ясно для чего. Такая пакость встречается: жадные, злые.

Богомолова. Тебя как зовут?

Люба. Люба.

Богомолова (протягивает руку). Вера. А ты что, в отпуску?

Люба. На каникулах.

Богомолова (смотрит в окно). Что, дождь перестал?

Люба (смотрит туда же). Слава богу.

Богомолова. А я в общаге живу. Уж до того надоело, слушай, что однажды газом травилась.

Люба. Я тоже травилась.

Богомолова. А ты из-за чего?

Люба. Из-за любви, из-за чего.

Богомолова. А-а.

Пауза.

Люба. Хорошая женщина, эта… с дочкой.

Богомолова (вздыхая). Да все мы хорошие. Только вот… жить не знаешь для чего.

Выдвигает чемодан, начинает перекладывать платья, белье.

Богомолова. Вон сколько привезла… А толку-то? Никто и не посмотрит.

Люба. А ну-ка…

Берет платье, навскидку примеряет на Богомоловой.

Люба. Шо у тебя за волос? Краситься тебе надо… И кто такое белье носит? Советское, что ли?

Богомолова. Ну…

Люба. Белье надо такое, чтоб мужчина на него глянул и дальше уже слепой лез, ясно? Выкинь ты его.

Богомолова. Ты что?

Люба. Никогда на себя не жалей. Коркой одной питайся, живи в котельной, но сама ходи, как заря небесная.

Богомолова. Заря… (Захлопывает чемодан.) И на фиг нам этот юг сдался, а?.. Что же нам делать? Делать-то что?

Люба. Я тоже иногда так… прикину – чего? зачем? (Вздыхает.) Не поймешь тут ничего. Ничего не поймешь.

Богомолова. Вот у меня подруга, Оля, инженер, в Москве жила, замужем была, а тоже – спроси – ничего не понимаю, говорит. Зачем живу? Отдала бы, говорит, хоть сейчас, жизнь свою, если б было за что. Надоело до смерти – а тащишь. Вот. (Вздыхает.) И у кого ни спроси – никто не понимает. Этот о Боге начинает говорить, тот об идеях, а чего сам-то? Сам-то зачем?

Люба. Или говорят – рожай. Ну да! Рожай! И все! Один раз рожай, второй раз рожай, третий раз! А потом сиди на лавочке. Вот и все.

Пауза.

Богомолова открывает чемодан.

Богомолова. Значит, это лучше?

Люба. Ну оно же стройнит. Конечно. И волосы смени.

Богомолова. А в какой цвет?

Люба. Тебе? Тебе надо блондинкой быть. Загорелая блондинка и бюст. Им больше и не надо.

Богомолова. А что такое она ставила? Детство, говорит.

Подходит к патефону. Ставит «Красную розочку».

Богомолова. Это я что-то помню.

Люба. Это фокстрот.

Богомолова. Это что, слушали?

Люба. Танцевали.

Богомолова. Ты откуда знаешь?

Люба. Я в кружке танцевала.

Богомолова. Научишь?

Люба. Зачем? Сейчас так не танцуют.

Богомолова. А я не хочу, как сейчас. Я, как сейчас, ненавижу.

Люба. Ну, ладно.

Танцуют.

Богомолова. Ты к нам в гости приезжай.

Люба. Зачем?

Богомолова. А так. Взяла и приехала. Назло.

Люба. Кому назло?

Богомолова. А самой себе. Дай, думаешь, к Верке с Олькой съезжу? И съезди.

Люба. А что у вас делать?

Богомолова. А ничего. Приедешь, а потом уедешь. Или останешься. У нас речники есть. Может, замуж выйдешь.

Люба. Я этих речников знаешь где видала?

Богомолова. А простой танец.

Люба. Простой.

Богомолова. А то вместе уволимся и дальше поедем.

Люба. Куда?

Богомолова. Сядем на поезд и поедем. За Урал. И еще дальше.

Люба. Шо я там не видала?

Богомолова. До Хабаровска доедем, сядем на пароход.

Люба. Это на Амуре?

Богомолова. Поплывем на Камчатку. Или в Магадан. Или на остров.

Люба. Там Япония.

Богомолова. Видала я этих японцев!

Люба. И я!

Хохочут.

Богомолова. И французов всяких!

Люба. Они, знаешь, как русских любят?

Богомолова. А я их видела, знаешь где?..

Хохочут.

Люба. Я вообще, знаешь, слышала, шо на земном шаре человек – это паразит, как колорадский жук на картошке!

Богомолова. Жалко только… себя только жалко, дуру такую, лет до десяти. А потом уже совсем не жалко.

Люба. Чихать!

Уходят.

Пластинка еще крутится, но все медленнее. Завод у патефона кончается. Певица, перейдя на бас, замолкает.