Текст книги "Поднебесная (сборник)"

Голос

Я жил здесь в молодые годы. Даже тополи и липы постарели с тех пор. Пруды в Парке Победы не раз зацветали. Потом их чистили. Они снова цвели. Скамейки не успевали сгнить: их ломали ночные подростки. Одни только павильоны сталинских времен ветшали безостановочно. Отваливались весла в руках физкультурниц. Утки крякали каждую осень. Все новые, новые утки… Наши телефоны начинались с трех одинаковых цифр – два девять шесть.

Это был апрель, да… Апрель шестьдесят первого года. Это был Гагарин.

1961 год

Он. Алло!

Она. Алло?

Он. Алло!

Она. Алло? Кто это?

Он. Алло! Алло! Алло! Обождите минуту, девушка! Сейчас с вами будет говорить… с вами будет говорить… майор Юрий Алексеевич Гагарин! Ура! Ура! Ура!

Она. Но кто вы такой?

Он. Я? Я блондин! Мне шестнадцать лет! А вы?

Она. И мне шестнадцать. Ты где-то рядом.

Он. Посмотрите в окно. Я там.

Она…. В телефонной будке? Это вы в телефонной будке?

Он. Это не я в телефонной будке! Я же вам сказал – я в окне! А окно выходит куда?

Она. Куда?

Он. В небо выходит окно! Девушка, почему вы такая приземленная? Ищите меня в небе!..

Она. Откуда у вас мой телефон?

Он. Откуда? Оттуда! «Мне сверху видно все – ты так и знай!»

Она. Я кладу трубку.

Он. Обождите, девушка! У меня абсолютная зрительная память. Я ваш номер набрал совершенно случайно. Не верите?

Она. Верю.

Он. Девушка, у меня какое-то безумие! Он в космосе, девушка! Вы понимаете?! Он был там!.. Почему вы молчите? Хотите, я завоплю?

Она. Не надо.

Он. А встретиться не хотите?.. Вы снова молчите?.. Ну, как хотите. Отставьте немного трубку от уха – я сейчас завоплю… Аааа!!

Он. Алло?

Она. Алло.

Он. Это вы, девушка?

Она. Это я.

Он. Я вас вчера не напугал?

Она. Ничего.

Он. У вас такой голос красивый. Правда.

Она. Я в ответ должна похвалить ваш?

Он. Нет, правда. Я когда завопил, то сразу пожалел. Думаю – вдруг она больше со мной говорить не захочет?

Она. А вы успеваете думать, когда вопите?

Он. Девушка, вы так говорите красиво, что я таю как эскимо за одиннадцать копеек!

Она. Или трубочка за пятнадцать…

Он. Нет, как брикет за двадцать две!

Она. Не растайте совсем.

Он. А вы пожалеете? Нет, правда, вы пожалеете, если я растаю?

Она. Не знаю. Видимо, пожалею.

Он. Это ж надо, какой у вас голос красивый! Можно я вам еще позвоню?

Она. Позвоните.

Он. Ладно. До свиданья.

Она. До свиданья.

Он. Алло?

Она. Это снова вы?

Он. Но вы ведь разрешили мне снова позвонить. Я положил трубку и тут же снова позвонил. Теперь я буду просить у вас разрешения позвонить еще раз. И так далее.

Она. Что – «так далее»?

Он. Послушайте, я действительно от вашего голоса как пьяный! Правда!

Она. Ну, хватит. Мне спать пора.

Он. Так рано?

Она. Не рано, уже одиннадцатый час.

Он. А вы жаворонок?

Она. Какой жаворонок?

Он. Рано ложитесь, рано встаете?

Она. Нет.

Он. Значит, вы сова.

Она. Всё. Спокойной ночи.

Он. Алло?

Она. Я слушаю.

Он. Это я.

Она. Ну, и что?

Он. Вы сердитесь?

Она. Я? С чего вы взяли?

Он. Я целые сутки анализировал.

Она. Ну и как?

Он. Вы почему-то обиделись на слово «сова». А оно ведь только обозначает…

Она. До свиданья.

Он. Алло!

Она. Не звоните мне.

Он. Алло!

Она. Я же вам сказала – не звоните мне.

Он. Хотите, на колени встану?.. Вот, теперь я с вами говорю на коленях… Правда. Хотите, я с вами всегда так буду разговаривать?.. Молчание – знак согласия.

Она. Не хочу.

Он. Слава богу. А то они такие у меня острые. Правда. Острые и мускулистые. У вас что по химии?

Она. У меня?.. Пять.

Он. И у меня пять. Люблю химию. Правда. Я в «техноложку» собираюсь. А вы?

Она. Я еще не знаю.

Он. А давайте ничего друг о друге не знать?

Она. Как это?

Он. Ну не знать ничего. Не узнавать. Просто говорить, говорить… Обо всем. Два случайных голоса. И тогда нам можно будет не обижаться друг на друга, не обманывать. Как? Здорово придумано?.. Вы против?

Она. Я думаю.

Он. А о чем тут думать? Думать не о чем. Это ведь голос, понимаете? Только голос. Или вы верующая?

Она. Нет. Я бы хотела, но… нет.

Он. Вот и хорошо. Два неверующих голоса станут рассуждать о космосе, о стихах. А что? Можно о любви поговорить… Вы против?

Она. Не знаю. Я подумаю. До свиданья.

Он. Здравствуй, Голос!

Она. Это вы?

Он. Нет, это ты! Теперь мы будем на ты! Теперь мы сможем говорить о таких вещах, о таких!.. У меня даже мурашки по коже идут! Я всю ночь не спал, с тобой разговаривал, честное слово! Это как будто подарок нам, представляешь? Кто-то, какой-то щедрый Бог подарил двум неверующим душам по подарку ко дню рождения. У меня день рождения завтра.

Она. Поздравляю.

Он. Что значит – поздравляю? А поцелуй для именинника?

Она. Слушайте, это уже хулиганство!

Он. Ладно, я пошутил. Не обижайся. Скажи мне «ты».

Она. Я уже говорила.

Он. Когда?

Она. Когда-то. Неважно. Проехали.

Он. Скажи мне «ты» и на сегодня все.

Она. Ну – ты.

Он. Еще раз.

Она. Ты.

Он. И еще.

Она. Ты.

Он. Теперь я буду жить с этим «ты» несколько часов. До утра. Пока!

Она. Пока.

Он. Алло?

Она. Алло.

Он. Можно, я немного помолчу?.. Когда молчишь, что-то происходит. Как будто переплываешь на незнакомый берег. В темноте.

Она. Это называется – помолчу?

Он. А уже не хочется. Только что хотелось, и уже хочется слышать твой голос.

Она. Как день рождения?

Он. Он еще в самом разгаре. Слушай: (Нестройный хор поет «Ямщик, не гони лошадей…») Это я дверь открыл. Знаешь, я сидел как на гвоздях. Так хотелось с тобой поговорить.

Она. Что тебе подарили?

Он. Мяч волейбольный и костюм гэдээровский на выпускной… Давай лучше об этом не будем, а?

Она. О чем?

Он. О том, о чем все. О днях рождения, о школе, об экзаменах, об институте. Давай будем с тобой, как сам с собой?.. Почему ты молчишь?

Она. Что ж. Давай.

Он. Тебе это неприятно?

Она. Не знаю.

Он. Нет, ты честно скажи! Как скажешь, так и будет. Пойдем завтра в кино, в «Мир»? Там комедия с Фернанделем. Пойдем?.. Я такой – под метр восемьдесят пять, стиляга на микропорке.

Она. А потом ты меня будешь провожать, да?

Он. Конечно.

Она. А потом в парадном будешь не пускать меня домой, да?

Он. Наверно.

Она. А потом мы будем встречаться, встречаться, встречаться, да?

Он. Наверно.

Она. А потом ты меня бросишь.

Он. Почему?

Она. Потому что ты не хочешь меня увидеть. Ты боишься меня увидеть.

Он. Ничего я не боюсь!

Она. И не надо. Ты прав. Я тоже боюсь. Давай лучше говорить.

Он. Но мы можем поговорить, а потом вдруг захотим встретиться и – встретимся.

Она. Нет. Мы никогда не встретимся.

Он. Почему?! Я сейчас же выхожу из дома! Кладу трубку и выхожу. И ты выходи. Я тебя жду на углу Московского и Кузнецовской, у входа в Парк Победы. Я такой стиляга на микропорке, в сером пыльнике.

Она. А почему ты не спрашиваешь, какая я?

Он. Мне это не нужно. Я знаю, какая ты.

Она. Какая?

Он. Ну… среднего роста.

Она. И все?

Он. А вдруг я не угадаю? Ты обидишься.

Она. А ты угадай.

Он. У тебя две руки, две ноги, голова.

Она. И всё?

Он. А что еще?

Она. Тело.

……

Почему ты молчишь? Ты ведь этого хотел, когда предлагал не встречаться и только говорить, как сам с собой? Этого?

Он. Слушай – давай немедленно встретимся. Сейчас же.

Она. Испугался?

Он. Ничего я не испугался. Чего я должен был испугаться?

Она. Этого самого.

Он. К твоему сведению, «этого самого» у меня сколько угодно.

Она. Поздравляю.

Он. Давай не будем, а? Что мы, как дураки? Я же хотел, честно, с тобой наговориться, наговориться, наговориться. Чтобы о чем угодно, без всякого стеснения. А?.. Почему ты молчишь?.. Ты что, плачешь?

Она. Дурак ты. Всё. Не звони. Прощай.

1968 год

Он. Алло?

Она. Я слушаю.

Он. Вы меня не узнаете?.. Почему вы молчите?.. Вы действительно меня узнали?.. Нет, этого не может быть. Отбой.

Он. Алло.

Она. Я слушаю.

Он. Снова я. Я из армии только что. Три года отслужил. Сегодня утром приехал на поезде. Весь день хожу вокруг телефона и не решаюсь. Вы меня действительно помните? Нет, как же это… семь лет прошло, а вы помните? Не отвечайте, не надо! Я сейчас скончаюсь. Отбой.

Он. Алло.

Она. Зачем вы меня мучаете?

Он. Алло! Простите меня! Я семь лет не звонил, а вы ждали? Нет, серьезно – ждали?.. А я жил… в свое удовольствие. И вдруг в армии, на третьем году, меня как будто начало выедать изнутри. Думаю – что-то было важное в жизни, самое важное! а вспомнить не могу. Месяца полтора мучался. А потом в клубе части – я в ТуркВО служил – вижу кино, «Укрощение огня», про космонавтов. И вдруг вспомнил! Я полгода только о вас думал… Вы слушаете?

Она. Слушаю.

Он. А я ведь вас не видел ни разу. Но я за полгода этих в армии… Я только о вас думал. Для меня даже папа с мамой по сравнению с вами совсем чужие люди. Правда. А вы институт окончили?

Она. Окончила.

Он. И… не замужем?.. Ладно, не говорите! Это не важно! У вас голос еще красивее стал, честное слово! Такой глубокий, волнующий… Я просто таю, как мороженое… да?.. за двадцать две… помните?

Она. Да.

Он. Давайте встретимся? Сейчас? На углу Кузнецовской и Московского, у входа в Парк Победы. Я все еще под метр восемьдесят пять, у меня даже пыльник тот серый еще сохранился… Нет! Давайте сначала поговорим, давайте наговоримся, я с вами полгода обо всем разговаривал, просто как сумасшедший ходил! Меня из-за этого чуть не комиссовали. Там Афганистан на том берегу, люди какие-то средневековые, а я вспоминаю пруды в Парке Победы и то, как вы там ходили и я мимо ходил и даже не делал попытки, вы представляете? узнать ваш адрес! Я ведь мог по номеру телефона… Какой я был идиот! Меня ведь с четвертого курса в армию призвали, а я был просто идиот, какой-то чумной! Я какой-то ненасытный был, я дома почти не жил – то в Кавголово мотаюсь, то на скалы, то песенки пою под гитару! А самое главное в жизни чуть не прозевал. Вы знаете, что у меня три цифры самые главные в жизни, я их все кручу в голове, на что только не посмотрю – все время эти цифры приспосабливаю. Знаете, какие?

Она. Какие?

Он. Два, девять и шесть! Двести девяносто шесть! Ваш номер начинается так. Я теперь понимаю, что мы не случайно встретились. Это мистика какая-то. Мы соединены такими канатами, такими тросами стальными. Нам друг без друга нельзя больше ни одной минуты…

Она. А семь лет можно было?

Он. Какие семь лет?.. А-а. Так это тоже мистика. Семь лет! Это число страшное. Мы как будто разбежались в космосе как кометы и снова сближаемся.

Она. Чтобы снова разбежаться.

Он. Ни за что.

Она. Вы сами себе не верите.

Он. Почему?

Она. Потому что мне уже не шестнадцать.

Он. И мне…

Она. Это другое дело. Другое. У вас последняя романтика догорает. Гагарин, апрель, случайный звонок… Я тоже думала о вас. И я вас прошу – не звоните больше. Не надо.

Он. Но почему?!

Она. Параллельные линии не пересекаются.

Он. А Лобачевский…

Она. Какой Лобачевский? О чем вы? Нас не существует, поймите! Только звуковые волны. Мы несемся в черных тоннелях, мы только голоса. Это так грустно, я не могу говорить.

Он. Алло! Алло!.. Алло!.. Она просто сумасшедшая.

Он. Слушайте, не бросайте трубку. Я вам расскажу о себе, о своей жизни, чтобы вы убедились, что я существую, что я грубый, наглый и бесцеремонный тип. Единственное, для чего я все это рассказываю – чтобы к вам прорваться. Мне безразлично, как вы выглядите. Если даже вы инвалид детства, я буду носить вам еду, вывозить в парк, стирать и готовить. Но вы должны выслушать все мои мерзости. Слушайте. Вскоре после нашего знакомства я попал в одну компанию – ну, как это обычно бывает: «Пошли!.. Не хочу… А, так ты еще мальчик? Испугался?.. Я? Испугался? Пошли!». Там была одна женщина, из общежития Балтийского завода. А я был действительно мальчик, – ну там со всеми этими умелыми руками. А она – баба, понимаете? Ей надо было устраивать судьбу…

Она. Зачем вы…

Он. Чтобы вы поняли, что я не трус! Я семь лет назад струсил, испугался встречи! Но сейчас я вам все расскажу, как на духу…

Она. Молчите! Молчите! Молчите!!

Он. Алло! Не бросайте… Боже, ну что же это такое!!

2002 год

Он. Алло?

Она. Я слушаю.

Он. Я туда попал?

Она. А вы куда звоните?

Он. Я звоню по старому телефону, знаете… Я даже боюсь сказать вам. Это было очень давно, все номера давно поменяли, но, может быть… Я не могу говорить от волнения… Ведь это – вы?

Она. Боже мой…

Он. Значит, вы… Что ж… Здравствуй, Голос. Ты так же красив, так же глубок… Впрочем, что я говорю… Сорок лет прошло, а я по-прежнему глуп. Не бросайте меня на этот раз! Прошу вас! выслушайте!

Она. Я закрою дверь.

……

Говорите.

Он. В голосе та же обида. Скажите – почему?

Она. Почему – что?

Он. Почему так жестоко? И в шестьдесят первом, и в шестьдесят восьмом… Я уже не помню дословно, но я так стремился к вам. Теперь вы можете холодно и четко? Ведь всё уже состоялось. Всё.

Она. И вы не поняли?

Он. Нет… Почему вы замолчали?

Она. Я думаю.

Он. Говорить мне или нет?

Она. Я думаю обо всех сорока годах, вспоминаю. Я прожила обычную жизнь, но у меня был голос, тайна… Мне казалось, что вы погибли. Я придумывала – как. Простите. Я не могла понять первые семь лет. Но как-то склеила. Сорок лет я понять не в состоянии. Вы подлец.

Он. Да, я подлец, но почему вы так жестоко…

Она. Зачем вы вспомнили этот номер?! Зачем вы звоните мне?! Вы понимаете, что вы разорвали меня от паха до самой шеи?! Что все ваши жалкие вопросы «почему ты была так жестока?» и «зачем ты бросила трубку?» – это трусость, подлость, трусость? Подлец! «В сером пыльнике, стиляга на микропорке»! Да вы знаете, что я годами ходила по дорожкам Парка и всматривалась, всматривалась, всматривалась!! Всматривалась…

Он. Господи… Так вы хотели встречи?

Она. Подлец… подлец…

Он. Вы хотели…

Она. Ничего не осталось… ничего…

Она. Подождите. Вы хотели моей смерти?

Он. Я сейчас хочу ее больше всего на свете. Будьте вы прокляты.

Он. Алло!.. Не бросайте трубку!.. Я погиб.

Он. Алло… Алло, я знаю, что вы слушаете меня, не бросайте трубку, ради бога! Да, я подлец, да, я достоин смерти, презрения, я трус, я не достоин оправдания. Но поймите… я ведь тоже страдаю, вы слышите? я уже не плакал лет сорок, а сейчас… Давайте вместе немного помолчим… Наверно, мы уже не встретимся. Я худой, сутулый, лысый. У меня нет никого. Всех потерял… Неважно. Я не хочу, чтобы вы говорили со мной из жалости. Пусть уж лучше ненависть… Но у меня в жизни тоже нет ничего, кроме вашего голоса и этого телефонного номера. Думаете, я не думал о вас? Но я был уверен, что ничего хорошего не будет… Вернее, знал, что этого номера просто нет. Что там какая-то прачечная или чужие люди. Вы для меня были последней, самой последней весной. А позвонить и убедиться, что этого номера уже нет в моей жизни… Нет, я не мог. И с каждым годом это становилось все невозможнее. А сейчас я кончаюсь… Не буквально, нет, но фактически. И вот я весь перед вами, только голос… Растопчите меня. Я готов…

Она. Бедный…

Он. Вы меня простили?!.. Подождите, я перезвоню… Я сейчас немного все… у меня в голове…

Она. Алло! Алло!! Куда вы пропали?.. Вас снова не будет?.. Снова…

Он. Алло?

Она. Вы идиот? Я ведь не знаю вашего номера!

Он. Вы испугались? Вы действительно испугались?.. Значит, вы все помните… Если бы вы сейчас отрезали мне голову, я испытал бы полное блаженство.

Она. Что?!

Он. Я ваш полный раб.

Она. Ну, о чем вы говорите? Разве можно такое говорить? Ведь я обычная женщина…

Он. Вы больше, чем все остальные люди. Если положить на одну чашку вас, а на вторую все человечество…

Она. Какие глупые комплименты.

Он. Простите… Я всегда невпопад… Но я вас хочу попросить об одном… Можно?

Она. Я не знаю даже, что ответить.

Он. Но только пообещайте, а потом можете не выполнять, я не обижусь! Честное слово! Это так важно для меня!

Она. Не знаю… Я так не могу.

Он. Но это для меня безумно важно! А вам, может быть, почти не… Прошу вас!

Она. Ну… хорошо.

Он. Вы только ответьте на вопрос – и всё. Для меня это сейчас как жизнь!

Она. Ну, спрашивайте!

Он. Как вас зовут?..

Она. Анна.

Он. Анна?!.. Анна… Аня… Вы – Аня?!

Она. Да.

Он. Анна… Анна… Как я счастлив, если бы вы знали! Анна!

Она. Вы шутите?

Он. Нет! Вы меня просто вырвали из моего одиночества! Теперь я богат!.. Анна…

Она. И этого надо было добиваться сорок лет?

Он. Вы шутите замечательно!.. Боже, как я хочу вас увидеть! Хотя бы издали…

Она. Мы можем встретиться на углу Кузнецовской и парка Победы.

Он. Да?.. Да! И вы меня сразу узнаете!

Она. По серому пыльнику и микропорке?

Он. Нет. У меня в руках будет громадный портрет. Он висит в моей комнате двадцать семь лет.

Она. Ваш портрет? Это необычно.

Он. Нет. Портрет Гагарина.

Пятеро

Таня

Тонких

Толя

Федя

Ножиков

Гости

СЦЕНА 1.

День рождения Ножикова. 1940 год. Федя Голованов требует внимания. Произносит тост.

Федя. Товарищи! В то время, как в мире происходят кровавые события…

Грохот.

Федя. В чем дело?

Голоса. Именинника удар хватил!.. Ты его, Федя, не жалей, громи с самого потопа!..

Федя. Попрошу тише! Внимание! Так вот, в то время, когда в мире происходят кровавые события…

Ломается стул, хохот.

Голоса. Дайте же человеку кончить!.. Пожалуйста, Федя, продолжай…

Федя. В общем, будь здоров и счастлив, Ножиков. Но помни, что в то время, когда в мире происходят кровавые события…

Заглушая его слова, звучат «Весенние голоса». К стоящему в одиночестве Толе, кружась, подлетает Таня.

Таня (бурно дыша). Повторяй за мной: «Я…» Ну, что же ты?..

Толя. Я…

Таня. «Тебя…»

Толя. Тебя…

Таня. «Не люблю!»

Смеется. Затем подлетает к Тонких, делает книксен. Они танцуют.

Федя отводит Ножикова в сторону.

Федя. Ты вот что учти, Ножиков. Лично против тебя я ничего не имею. Но если ты будешь продолжать свои эти… намеки, то я могу и обидеться.

Ножиков. Какие намеки?

Федя. Что ты придуриваешься? Заметил он, что Федор Матвеич, – и прекрати меня называть по отчеству! Понял?

Ножиков. Понял.

Федя. Я уже говорил об этом, а ты все равно называешь!

Ножиков. Честное слово, гадом буду, Федор Матвеич, не буду называть!

Федя. И что у тебя за блатные слова?

Ножиков. Не буду.

Пауза.

Федя. О чем я говорил?

Ножиков. Когда?

Федя. А-а!.. Я Таню без этих мыслей провожал, ясно?

Ножиков. Ясно.

Федя. Мне надо знать, чем каждый человек дышит.

Ножиков. Ясно.

Федя. А вот ты, к примеру, Ножиков, очень легкомысленный. Какой из тебя инженер будет? В комсомоле не работаешь. Выпить любишь. А ведь ты еще молодой.

Ножиков. Молодой.

Федя. Какие-то гнилые настроения у тебя, песни…

Ножиков (проникновенно). Детдомовский я, Федя. Безотцовщина. Без матушки рос, без ласки.

Федя. А я с лаской рос? У меня отца убили в тридцать первом! Вон, посмотри, руки у меня какие! Ты думаешь, чего я маленький? Ты за плугом походи! Не вижу я, как вы надо мной смеетесь! Слова путаю иностранные! Да я этих слов до двенадцати лет и не слыхал! Ты думаешь, мне легко – учеба да работа в партии?

Ножиков. Не думаю, Федя, не думаю.

Федя. А может, я правда тупой?.. Не могу я в абстракции. Но я же стремлюсь! Может, я чье-то место занимаю в ВУЗе, но я знаю, что я добросовестный! А это, может, главное, а? Скажи!

Ножиков. Ты, Федя, не тупой. Ты – магнитный. Вот тебе надо притянуть гайку, а ты вместе с гайкой разный сор железный волокешь. А из-за этого сора и гайки не видно.

Федя (подумав). А ты, Ножиков, не глупый. Придумал тоже – гайка.

Вальс заканчивается. Таня дышит часто, смеется.

Таня. Франц Иоганн Штраус! «Весенние голоса»! (Напевает.) Моя мама обожает Штрауса.

Тонких. Если у него была такая же жизнь, как его вальсы, то ему можно позавидовать.

Таня. Завидовать? Штраусу? Завидовать надо нам! (Громко.) Эй вы! Слушайте! Я вас всех люблю! (Тонких.) Мы молоды, мы студенты, мы красивые!

Тонких. И сам черт нам не брат. У тебя лента распустилась.

Таня. Завяжи.

Тонких завязывает ленту, она смотрит на него через плечо.

Тонких. Не вертись.

Таня (тихо). И откуда ты такой, Тонких, взялся. И какой тебя бес принес по мою головушку. Ты кто такой?

Тонких (подхватывает). Родом я из Сибири, из города Иркутска. Отец мой потомственный каторжанин, мать – из оскудевшей крестьянской семьи. Несмотря на свое происхождение, она все же согласилась пойти за земского врача. На свет я появился седьмого февраля двадцатого года. В этот же день произошло еще одно событие, не столь значительное, а именно: расстрел Колчака. Так что заря новой жизни светила мне с колыбели.

Таня. Я не понимаю, когда ты говоришь серьезно, а когда шутишь. Но это так интересно. Давай дальше.

Тонких. Мой отец – хирург, а хирурги – те же саперы. Он резал всех: губернаторов, крестьян, интеллигенцию, генералов. После революции начальство пошло молодое, здоровое и на отца стали смотреть косо. Во всех профессиях есть завистники. У хирургов их мало. Надо совмещать вражду и операции, а это очень трудно. Я горжусь своим отцом, потому что он всегда был выше сословных различий. Он видел перед собой людей и возвращал их в строй. А дальше уж они сами разберутся.

Таня. А в гражданскую…

Тонких. А в гражданскую он вправлял грыжи чехам и колчаковцам. Однажды он отказался делать операцию и просидел за это три месяца в Александровском централе. Там он познакомился с большевиком, который в дальнейшем стал его другом. Отец и ему вырезал полжелудка. Сколько я его помню, его любимой фразой было «умом Россию не понять». А в начале тридцатых годов он добрался до продолжения «аршином общим не измерить». В тридцать пятом он умер и теперь, видимо, мне придется оканчивать четверостишие.

Таня (медленно). Ты все-таки не очень добрый.

Тонких. Добрым быть нельзя. Доброта хороша в семье. В коллективе важна честность. А для Родины, для страны необходима не столько доброта, да и не честность, может быть, а ум и мужество.

Таня. Ты далеко замахиваешься.

Тонких. Это время замахивается, а не я. Пойдем к столу. Твои однокурсники начинают закипать.

Ножиков сидит на столе, поставив ногу на стул. В его руках гитара. Он встречает их взглядом.

Ножиков. Романс двадцатых годов! По заказу Федора Матвеича Голованова, стахановца учебы и командира комнаты! Ша!

Поет.

 
Молодость сыграла под сурдинку,
Никому не причинила зла.
Хоть и не искал ты серединку,
А она сама тебя нашла.
О пошли, поехали денечки
Беспорочны, беспортошныи-и…
Повернулся – лопаются почки.
Оглянулся – убывают дни.
Мельтешиться прекрати, природа.
Жизнь, ударь по почкам в разворот!
Надоело пить с изжоги соду.
Надоело прикрывать живот.
Мы живем с завидным постоянством
На обратной стороне Луны,
Озабочены борьбою с пьянством
И проблемой мира и войны…
 

Голоса. Нашел, что петь!.. Нэпман!..

Федя. Ножиков!.. Ножиков, прекрати!

Ножиков. Эх, мать честная! Золотой мой Винпром! Разливай, дорогая. Выпьем вдесятером. Буду речь говорить. (Пауза.) Всем налито? Так. Сколько себя помню, жил я весело. Вообще я человек веселый. Но есть у меня одно такое… желание. Хочу иметь детей. (Смех.) Пятерых. (Смех.) И чтобы мои дети приходили из школы и говорили: «Здравствуй, папа». Все. Больше мне ничего не надо. Выпьем за то, чтобы мое желание исполнилось! Музыка!

Звучит фокстрот. Ножиков, дурачась, танцует его с одной из девушек. Оживление. Затем музыка становится тише, кое-кто продолжает танцевать.

Таня. Почему ты так думаешь?

Тонких. Так думают все, но не говорят об этом.

Таня. Значит, все притворяются?

Тонких. Не знаю.

Таня. Сейчас ты, конечно, добавишь, что к присутствующим, ко мне, то есть, все сказанное не относится.

Тонких. Нет, я ничего не добавлю.

Таня. Итак, все женщины – рабы. До чего это старо!

Тонких. Все истины стары.

Таня. Но это не истина! Ты ничем не можешь это доказать! На каждый твой пример я отвечу двумя.

Тонких. Видишь ли, Таня, об этом говорить не принято. Вообще чистую правду очень трудно вынести. Вот, например, и ты, и я умрем. И умрем обязательно. Что может быть истинней этого? Ничего. А попробуй думать так каждую минуту и ты сойдешь с ума. Это – запретная тема. Так же в вопросе о женщинах и о любви: каждый прекрасно знает, что любви нет, но обманывает себя, и иногда благополучно. Мы с вами, как два враждующих лагеря. У нас все разное – и мысли, и чувства. Но вы в нашем подчинении и словами этого не исправишь. Так уж получилось.

Таня. Я тебя ненавижу.

Тонких. Это естественно. Если сон крепкий, то ненавидят будильник, хотя он ни в чем не виноват.

Таня. Но ты же когда-то женишься на рабе, на дуре, на женщине? И неужели будешь говорить ей все это?

Тонких. Каждая женщина чувствует свое место.

Таня. Тогда почему ты выбрал меня мишенью? Разве я твой враг? Ты мне мстишь за что-то? А-а! Я знаю! Каждый мужчина мстит за унижение. Как же! Пока ухаживаешь, чего только не натерпишься – и внимания на тебя не обращают, и на свидания не приходят. Зато потом-то он свое берет. Тот, кто попроще – колотит жену кулаками, а такие, как ты – словами так побьют, что места живого не останется. В кровь!

Тонких. Если бы ты остановилась после слов «почему ты выбрал меня мишенью», я бы сгорел со стыда.

Таня. Ты меня даже не уважаешь, Тонких.

Тонких. Я очень жалею, что начал этот разговор.

Таня. Теперь поздно жалеть.

Тонких (бормочет). Может, все обойдется…

Таня. Что ты сказал? Обойдется? (Пауза.) Да нет, поздно уже. Конец.

Подходит Толя.

Толя. Федю не видели? Он мне конспекты обещал по теплотехнике.

Тонких. Федя ушел. Он встает рано, в четыре утра. Говорит, что утром голова пустая, как амбар весной и в нее можно ссыпать много зерна.

Ножиков. Толян!

Толя подходит к нему. Таня уходит. Тонких с выражением опустошенности, ранней усталости на лице присаживается к столу, за которым никого нет.

Ножиков. Толян, сгоняй в лавку, а? Купи еще две бутылки. На.

Подает деньги.

Толя. Да у меня есть, не надо.

Ножиков. Бери, бери. Мне – двадцать пять, понял? Двадцать пять лет топчу землю, выдергиваюсь, как морковка. А зачем? Затем, чтобы на могильном камне написали: «Лежит Ножиков. Блатной. Задолженность по профвзносам – семнадцать лет. Дело передано в небесную канцелярию». Знаешь, Толян, что в жизни главное?

Толя, улыбаясь, пожимает плечами.

Ножиков. Главное – это не закрывать глаза. Даже если тебя бьют в морду. Тебя хоть раз били?

Толя. Н-не помню… Нет.

Ножиков. Жалко. Ты много потерял. Прямой удар в лицо – это хорошо. Честно. Как фамилия этого типа?

Толя. Кого?

Ножиков. Того, что с Татьяной танцевал, с четвертого курса?

Толя. А-а. Тонких.

Ножиков. Вот он сегодня будет Тонких. Знаешь, почему я не люблю таких вот жориков? И умные они, и слова грубого не скажут, и передовики во всем – и в работе, и в учебе, а друзей у них нет. Нету! А если у человека нет друга, хоть одного, самого захудалого, то он лишний, никакой и ничей. Таких надо ссылать за Полярный круг, потому что от них вся смута. Вот пудрит он ей мозги, не любит ведь, а рядом мучаются три хороших человека: ты, я и Федор Матвеич. Толян, слушай сюда: если у вас, у тебя или у Феди, с ней что-нибудь получится, то я, слушай, я буду вам другом, понял? Ну, а теперь давай. В пальто карманы целые?

Толя уходит.

Ножиков медленно приближается к Тонких, на ходу делает колено цыганочки.

Ножиков. Сэр, на море качка?

Тонких. Что?

Ножиков. Штормит, говорю?

Тонких внимательно смотрит на него, ничего не отвечает.

Ножиков. Интеллигентный ты человек, Тонких.

Тонких. Это плохо?

Ножиков. Я сам детдомовский, понимаешь?

Тонких. Не совсем.

Ножиков. Знаешь, как я день рождения себе выбрал? Открыл календарь наугад. Теперь понимаешь?

Тонких. Нет.

Ножиков. Интеллигент, а соображаешь медленно. В этот день я приглашаю в гости самых дорогих мне людей. Вот я смотрю и думаю: а он мне мог бы быть братом, она могла бы быть сестрой. Федор Матвеич был бы хорошим дядькой. Ты, Тонких, пришел с Таней, а уже обидел ее. Вот я думал, думал, кем бы ты мог быть? И знаешь, ты даже на шурина не тянешь.

Тонких. К чему такие изгибы.

Ножиков. Надо поговорить. Выйдем в коридор.

Уходят.

СЦЕНА 2.

Комната Тани. Входят Таня и Толя. Он в офицерской форме, с планшетом.

Таня (вынимает из стола пачку писем). Вы четверо писали мне оттуда. Я каждый день ждала писем от вас. Если есть письмо – значит, жив. Ты не представляешь, какая это мука: жить в непрерывном страхе, а вдруг это вот письмо – последнее, и тогда, когда я его читаю, Гены или Феди уже нет в живых. Это как свет звезды: мы ее видим, а звезды давно нет!.. Если бы я знала, за что вы любили меня там, под бомбами, так любили девчонку, пустую, капризную! Если бы вернуть тот вечер в общежитии, помнишь, у Ножикова?

Толя (сухо). И что было бы?

Таня. Я бы вам… руки целовала.

Толя. Да, тогда… А там нам этого было бы мало.

Таня. Я не понимаю.

Толя. На фронте все по-другому… Хочется, чтобы ждали только тебя. А ты… Ты писала всем одно и то же.

Пауза.

Таня. Я писала то, что думала. Вы все были мне близки. Все.

Толя. Я встретил в сорок третьем в Воронеже Федю… и он…

Таня. Он сказал, что видел меня? Он сказал тебе?

Толя. Да.

Таня. Он был на переформировке… Да… Он был худой, рыженький, такой невзрачный… Вы все были хитрые, а он… Знаешь, что такое печаль?

Это когда чем-то пожадничал для человека, а он умер. Он был после ранения. Он жил здесь, у меня, три дня. Мы ели тушенку и шоколадные конфеты. Такие сладкие…

Толя (грубо). А Ножиков не приезжал?

Таня (не замечая). Гена был. Гена был в августе, кажется в сорок третьем. Да, в сорок третьем. Мы катались на лодке.

Толя (резко). Он жил у тебя?

Таня (не замечая). Да. Вы ведь все общежитейские. Не было только тебя и Тонких.

Толя. Меня и Тонких.

Таня. Я думала, что потеряла всех. И ты не писал. Почему ты не писал? Я думала… я боялась…

Толя (грубо). Значит, жалеешь.

Таня. Что?

Толя. То, что я не как все.

Пауза.

Таня (начинает понимать). Вот что… Так ты думал… думал об этом…

Толя. А как я должен был думать после твоих писем? И клятв? И – как ты там писала – «береги себя, лю-би-мый». А если бы сейчас здесь был не один я?

Таня. Что ты говоришь…

Толя. Я не поверил Феде тогда… Как я мог поверить, если вот здесь, с левой стороны, лежали твои письма?.. Но потом Генка Ножиков написал, мы с ним переписывались, и здесь уж…

Таня (медленно). Так ты пришел судить меня…

Толя (сухо). Нет. Я пришел взять свои письма. И письма ребят.

Пауза.

Таня. Свои письма… Они не здесь.

Толя. Что за фокусы. Отдай.

Таня. Они не вместе. Они у меня в другой комнате.

Медленно уходит. Он закрывает глаза, сжимает зубы. Без всякого выражения говорит.

Толя. Какая ерунда.

Входит Таня. Подает ему коробочку.

Таня. Вот.

Толя. Остальные.

Таня. Я не могу их тебе отдать.

Толя. Ты их отдашь.

Таня (кричит). Я женщина!

Толя (сухо). Я не буду их читать. Я сожгу все. (Пауза.) Ну?

Она отдает стопку писем. Затем отходит и садится спиной к залу. Он кладет письма в планшет, смотрит ей в затылок, медлит.

Толя (будничным голосом). Ты не должна была этого делать.

Она молчит.

Толя. Ты всех нас предала.

Таня (без всякого выражения). Ты дурак.

Толя. Прощай.

Таня. Нет, постой! (Встает, подходит к нему). Ты взял у меня все, понимаешь? Я вся здесь. (Показывает на планшет). Больше меня нет. Я окончилась. Ты думаешь, я не знала, что так будет? Я не девочка. Боже, как мне было жалко вас, господи боже! (Пауза.) Я знала, что ты придешь.