Текст книги "Поднебесная (сборник)"

Тарасова. Так хорошо?

Дилленбург. Да.

Тарасова. Но и так плохо ни с кем не будет.

Дилленбург. Я просто не выживу без тебя. Ведь когда мы встретились, я только начинал жить, в тридцать пять. Впервые я почувствовал себя сильным, независимым, и все эти ученые степени, они давались легко, между прочим, именно после этого. Может быть, просто совпало – ощущение силы и ты, но вы неразделимы, и я с тобой…

Тарасова. Да, пока у меня крепкая грудь! Пока у меня гладкая кожа! И ноги без изъянов!

Дилленбург (тихо). Аля…

Тарасова. Прости, я… Прости, я не хотела! Ну, не хотела я!

Дилленбург. Когда я стоял у двери, а ты демонстративно целовала его, вот здесь я испугался. Я подумал, что уже стар… Нет. Я подумал, что ты боишься меня из-за того, что я становлюсь стар, и уже не могу быть никаким, легким, беспечным, что я отяжелел и буду всё тяжелее… Но я ведь могу еще бегать, могу несколько дней провести в лесу, могу танцевать всю ночь… Да разве в этом дело? Я могу с ума сходить от любви к тебе! Аля…

Тарасова (пауза, тихо). Что?

Дилленбург. Не уходи.

Тарасова. Ну… ну, что…

Входит Голицин.

Дилленбург. Павел Петрович!

Голицин. Продрог.

Садится.

Дилленбург (Тарасовой). Так значит?..

Тарасова. Хорошо.

Встает.

Голицин. Уломали, Юрий Ильич?

Дилленбург. Вы же случайный человек, Павел Петрович. А внесли такую сумятицу.

Голицин. Что ж. Простите. Двое дерутся, третий не лезь. Прощайте, Галя.

Тарасова (тихо). Прощайте.

Голицин (встает). Главное, ничего не бойтесь. А то вы здесь такого страху нам нагнали, Юрий Ильич, как будто сам сатана на своей таратайке пожаловал.

Дилленбург (холодно). Не надо давить, Павел Петрович, там, где больно.

Голицин. Куда вы ее везете? Она же больная!

Дилленбург. Отойдите. Отойдите с дороги.

Голицин. Вы же ее в психушку загоните! Галя! Вы хотите ехать?

Тарасова молчит.

Голицин. Ну, кивните головой! Или покачайте, вот так.

Тарасова отрицательно качает головой.

Голицин. До свидания, Юрий Ильич. Как-нибудь проживете сегодняшнюю ночь без нее.

Дилленбург. Вы думаете, я оставлю ее с вами?

Голицин. А чего вы боитесь?

Дилленбург. Я боюсь, что вы специально придаете нашим отношениям товарный характер. Отойдите с дороги.

Тарасова. Я не поеду.

Дилленбург. Да что же это такое… Он же случайный человек, случайный, понимаешь? Странник! Ты прилепишься к нему, а он и не заметит, где ты отлетишь! Он пойдет дальше, а у тебя уже не останется ничего, только… пыль на зубах!

Тарасова. Я не поеду.

Дилленбург. Что ж… помни, Аля, не один день – десять лет.

Тарасова. Уходи.

Дилленбург пытается поймать ее взгляд. Она отворачивается. Дилленбург уходит. Резко взвывает мотор, машина срывается с места.

Голицин. Как вы себя чувствуете?

Тарасова (садится на другую скамью). Вы тоже хороший кот. Как вы мне надоели!

Голицин (смеется). Да… Но что ж я могу с собой поделать?

Тарасова. Спите. Только без храпа.

Голицин (укладывается). А я уже храпел? Не лягался?

Тарасова. Лягался.

Голицин. Я предупреждал. (Ложится на спину, заложив руки за голову.) Да, все-таки вы редкая женщина. В старину говорили – магнетическая.

Тарасова. Чем вы занимаетесь? Какая у вас профессия?

Голицин. По профессии я конструктор.

Тарасова. Что за шутки.

Голицин. Я не шучу. Но я не работаю конструктором. Я шофер, на автобусе.

Тарасова. Как вы сразу заземлились. А я уж думала…

Голицин. Вот. Вы уже обо мне думаете… Нет, ничего у нас с вами не выйдет. Зря Юрий Ильич переживает.

Тарасова. У вас очень тонкий слой штукатурки. И грубый фасад.

Голицин. Зато крепкий. Вон как вы за меня уцепились.

Тарасова. Мне надо переждать эту ночь.

Голицин. Не обольщайтесь. Вы как ласточка, лепитесь над дверью и далеко не улетаете. Если бы не я, вы бы уже десять раз вернулись.

Пауза.

Тарасова. Что же мне делать? Что?

Голицин. Не знаю. (Пауза, небрежно.) Прилепитесь ко мне. Я не женат.

Тарасова. Я уже думала об этом.

Голицин (глупо). Ну да?

Тарасова. Только бы пережить эту ночь.

Голицин (садится, пауза). Что-то холодно стало. Печку затопить, что ли? Пойду за дровами.

Выходит.

Пауза.

Тарасова. Галина Голицина. Галина Георгиевна Голицина. Пошла Галя по рукам. По мужикам. И осталось от Гали ма-а-ленькое перышко.

Гул приближающегося поезда.

Тарасова встает, выходит.

Поезд проходит.

Входит Голицин с несколькими штакетинами, сухими ветками. Следом входит Тарасова. Тоже несет веточку.

Голицин. Это мужское дело – заготавливать дрова и топить печь. (Начинает ломать штакетины, ветки. Складным ножом стругает лучины.)

Тарасова. Значит, вы согласны?

Голицин. Но ведь это я предложил.

Тарасова (присаживается рядом на корточки). Хорошо. Примете по акту, по инвентарной книге?

Голицин. У меня нет собственности. И не будет.

Тарасова. Ясно. Новые порядки. Очень интересно.

Голицин (разжигает печь). Родились в Ленинграде?

Тарасова. Зачем на «вы», когда уже нужно на «ты»?

Голицин. Понял. Сейчас будет теплее.

Тарасова. Вдвоем мы и так не замерзнем.

Голицин (посмотрев на нее). За что вы меня топчете?

Тарасова. А разве тебе так интересно в твои годы снова писать прописи?

Голицин (поднимаясь). Мне всё интересно.

Тарасова (встает рядом). И с чего же мы тогда начнем, Паша?

Голицин. С начала, Галя.

Тарасова. Нам как-то нужно… поцеловаться, что ли. Если не брезгуешь.

Голицин целует ее.

Тарасова. Ты небрит.

Голицин. Вторые сутки странствую.

Тарасова (садится). Хорошо одному?

Голицин. Да. (Садится.) И в Вологде ночевал. И в Великих Луках.

Тарасова. Если мы будем продолжать это вдвоем, то будем ночевать в милиции.

Голицин. Что-нибудь придумаем.

Тарасова. У тебя никогда не было семьи?

Голицин. Нет. Слишком долго приглядывался, всё как-то не стыковалось с внутренним образом.

Тарасова. А я? Я же случайная женщина, Паша.

Голицин. Ты сразу в меня влезла. Как только вошла сюда.

Тарасова. Так. И здесь я в роли добычи… Только бы пережить сегодняшнюю ночь… Слышишь?

Голицин. Нет.

Тарасова. Как будто остановилась…

Голицин. Я ничего не слышал.

Тарасова. Потому что тебя это не касается… Нет, Паша, тот охотник не чета тебе. Ты еще мальчик. Ты еще думаешь – как красиво летит, какое у нее оперение… как горько рыдает… Разве это женщина рыдала над рекой? Это добыча чья-то… А тот… Тот живет охотой. Для него удачно выстрелить влёт, или как там называется, – такое наслаждение, что он ради этого душу продаст…

Голицин. Ты преувеличиваешь. Он стареет и…

Тарасова. Он моложе тебя по чувствам.

Голицин. Спи. Ложись и спи. Ты устала. Ложись на матрац.

Тарасова. Нет. Я лучше на лавочке. Положу голову тебе на колени… Чтобы ты не ушел…

Ложится, засунув руки в рукава шубки. Закрывает глаза.

А ты мне что-нибудь рассказывай… из жизни птиц…

Голицин. Когда я был помоложе, я писал стихи…

Тарасова. Плохие?

Голицин. Хорошие… и мне казалось, что это не я пишу, а кто-то водит моей рукой…

Тарасова (сонно). Значит, хорошие…

Голицин. Но я их никому не показывал и сжег лет пять назад. А лучшие почему-то забыл. Помню только строчки.

Тарасова. Прочти…

Голицин. «Я так помню тебя, что в минуту глаза влажнеют. И сгорает дыханье. Но знать я тебя не хочу. Я, посеявший время, отвеял тебя, я отвеял, чтобы колос валился от сока и бил по плечу…»

Пауза.

Тарасова. Дальше.

Голицин. «О, свобода, твои целомудренны губы. И признанья твои, и признанья я пью наугад. За стеснение жить, за счастливый удел однолюба, за ночного дождя перестук, за ветвей перекат…» (Пауза, шепотом.) Спишь?

Тарасова (по-детски, сонно). Не-а…

Засыпает. Голицин сам борется с дремотой. Голова то резко падает, то поднимается. Он не замечает, как в одно из окон за ним пристально наблюдает Дилленбург. Наконец, случайно водя сонным взглядом по сторонам, Голицин замечает его и резко вздрагивает. Дилленбург широко, полным оскалом улыбается ему.

Затем входит, садится на соседнюю скамью.

Дилленбург (шепотом). Спит?

В дальнейшем говорят тихо.

Голицин. Вы действительно какой-то шайтан, Юрий Ильич.

Дилленбург. Не надо острить. Я не люблю этот современный стиль.

Голицин. Тогда зачем вы снова появились?

Дилленбург. Зачем вы воспользовались ситуацией? Вы же прекрасно знаете, что эта женщина не для вас. Это низко – пользоваться чужой бедой и… грубыми руками ломать все.

Голицин. Это, видимо, называется, стрелять поднятую другим дичь. Дилленбург. Не знаю, как это называется на вашем языке. Кто вы по профессии?

Голицин. Шофер.

Пауза.

Дилленбург. Только не отказывайтесь сразу. Не играйте в непосредственность. Вам не двадцать лет. Подумайте, прежде чем отказаться. Хотите ездить в ФРГ, во Францию?

Голицин Кто не хочет? Все хотят.

Дилленбург. Я помогу вам устроиться на международные перевозки.

Голицин. Спасибо. Это интересно.

Дилленбург. Не иронизируйте. В вашем возрасте уже выбираешь что-то одно. Вы не можете жить в одном месте. Это тот же наркотик – перемена мест. Соглашайтесь.

Голицин. Действительно, это интересно.

Дилленбург. На честное слово вы, конечно, не поверите.

Голицин. Почему? Вам – поверю.

Дилленбург. Что ж, тем лучше. Я почему-то думал, что в таких людях, как вы, враждебность становится принципом и условием самоуважения. Я рад, что вы не держите зла.

Голицин. И вы не держите.

Дилленбург. Что она для вас? Ну, влюбленность, встреча, подарок судьбы. Вожделение, в конце концов. Ведь ситуация как раз подстегивает вожделение. Загляните в себя, отбросьте то, что я назвал, и вы убедитесь, что это не любовь. Не то единственное, ради чего только и стоит жертвовать, терпеть лишения, даже умирать. Это для меня она – всё. Без остатка.

Голицин. Я понимаю, Юрий Ильич. Я всё это понимаю, хотя и думаю, что вы упрощаете меня. Но ведь она не хочет оставаться с вами, вот что.

Дилленбург. Нет. Не может быть.

Голицин. Снова вы заклинились на этом.

Дилленбург. Я всё это предчувствовал… Я всё это знал… Я знал, что будет какой-то срыв… Разве дело в моей жене и дочери? Я давно там не живу: юридические и материальные связи. Хотя… мне жалко жену, она страдает и я не могу перерезать отношения… Это очень больно… Не в этом дело. Я слишком много ей даю. Я даю всего себя, без игры, без какой-то позы… Может быть, это слишком много, слишком тяжело для нее… Она просто надорвалась…

Голицин. Мне это… неприятно слушать.

Дилленбург. Ну, хорошо. Тогда посоветуйте что-нибудь. Я никогда не был в такой растерянности!

Голицин. Не ставьте меня в дикое положение.

Дилленбург. Пока у меня есть хоть… крошечная надежда, я буду ждать. Я буду спать у ее дверей! Да что я только не сделаю ради нее!

Голицин. Вы разбудите ее.

Дилленбург молча, жадно смотрит на Тарасову.

Дилленбург. Аля…

Голицин. Уезжайте, Юрий Ильич. Она очень боится вас. Очень.

Дилленбург. Может быть, ей отдохнуть? Месяц, два? На юге? Она соскучится, я знаю!

Голицин. Уезжайте, прошу вас. Она проснется и будет хуже. Слышите. Дилленбург. Хорошо. (Глубоко вздыхает, давит слезы.) Поеду. Только куда? Некуда… от нее…

Встает, уходит.

Пауза.

Голицин. Знаешь что, Павел Петрович?.. Не надо этого делать… Грех… Уходить надо…

Слабый звук машины. Тарасова вздрагивает, просыпается.

Тарасова (хрипло). Слышишь?

Голицин. Да, это грузовая.

Тарасова. Да? (Пауза.) Ты что читал?

Голицин. Что?

Тарасова. Ты стихи читал… А я уснула… Давно так хорошо не просыпалась… Просыпаюсь – и ты… Поцелуй… в губы…

Целуются.

Тарасова. Сгорели дрова?

Голицин. Сгорели.

Тарасова. Ты не вставай, не надо. Не замерзнем.

Голицин. Галя…

Тарасова. Что?

Голицин. Да нет, ничего…

Тарасова. Когда ты ночью смотришь в небо, тебе не кажется, что оно раздвигается?

Голицин. Да.

Тарасова. И мне… А как ты смешно вскочил и сказал: Голицин, мадам! Откуда у тебя такая фамилия?

Голицин. От отца.

Тарасова смеется. Затем садится, сладко зевает.

Тарасова. И все-таки не жарко.

Голицин встает, снова стругает лучины, растапливает печь.

Тарасова. Ничего не случилось?

Голицин. А?.. Нет…

Тарасова. Ты как-то немного изменился.

Голицин. Ты больше.

Тарасова. Прирастаю. (Зевает.) С тобой хорошо. И со мной тебе будет хорошо, вот увидишь.

Голицин. Да… наверное…

Тарасова. Я бы хотела спать с тобой.

Голицин. Ты уже спала. На коленях.

Тарасова. Нет. По-настоящему.

Голицин отходит от печки, садится рядом. Она тянется к нему. Долгий поцелуй.

Тарасова. Хорошо, что бы не бритый… царапаешься…

Голицин. У тебя ни одной морщинки.

Тарасова. Мне двадцать лет… Какой покой… Какой покой!..

Голицин. Скоро первая электричка.

Тарасова. Да? Жалко.

Голицин. Надо матрац убрать. И выкинуть.

Тарасова. Зачем?

Голицин (встает, выпускает воздух из матраца, скатывает). Потому что выпендрёж.

Тарасова. А ты всё помнишь?

Голицин. Помню.

Тарасова. И… ничего?

Голицин. Не знаю. (Пауза.) Ничего.

Голицин укладывает рюкзак. Тарасова неотрывно, пристально смотрит на него.

Голицин. Что видишь?

Тарасова. Прирастаю… (плачет).

Голицин садится рядом, обнимает ее за плечи.

Голицин. Поплачь… Только не рыдай… У тебя есть детские фотографии?

Тарасова (сквозь слезы). Есть… зачем?

Голицин. Я увеличу и развешу везде… А платочек у тебя есть?

Тарасова. Есть… зачем?

Голицин. Глаза вытереть. И высморкаться. (Смотрит на часы.) Пошли на перрон. Пора.

Тарасова шмыгает носом, промокает глаза платочком.

Встают, уходят.

Гулливериада

Незнакомая местность. Двое, Олег и Геннадий. Очень пьяны.

Олег. Куда-то мы занеслись… в незнакомую местность…

Геннадий. Тсс!.. У меня есть выпить! Хочешь?

Олег. Выпить?.. А!.. Выпить… Что такое – выпить? Ты мне объясни, Геннадий, где мы потеряли эту ма… ммаленькую девочку?

Геннадий. Выпьем! Я предлагаю! На этой пполяне. Садись.

Садятся. Олег вскакивает.

Олег. Ннет. Я… пплыву. Здесь какой-то замечательный запах. Я пойду поищу.

Геннадий (выпив). Кого?

Олег. Эту ккрошку.

Геннадий. А я предполагаю, что мы с тобой в ней обманулись.

Олег. Ты пьян.

Геннадий. Трезв, как стекло в обкоме.

Олег. Не кощунствуй.

Геннадий. Между нами.

Олег. Геннадий.

Геннадий. Здесь.

Олег. Это очень похоже на ту крошку.

Геннадий. Что?

Олег. Все это очень похоже. Просто – очень. Я так думаю, что мы ее нашли.

Геннадий. Где?

Олег. Здесь.

Геннадий. Она такая мм…маленькая?

Олег. Она большая, Геннадий. Мы по ней путешествуем.

Геннадий. Выпей. Это плохо кончится. Пей.

Олег. Я ее обожаю. Я ее всю пройду пешком. Как малую родину.

Геннадий. На посошок.

Олег. Да. Это – святое. (Пьет.) Прощай, Геннадий.

Уходит. Геннадий пьет. Засыпает. Просыпается от движения почвы.

Геннадий. Что такое? А?.. Землетрясение.

Засыпает. Вбегает Олег.

Олег. Геннадий! Геннадий, вставай!

Геннадий. А? Что?

Олег. Вставай, Геннадий! Там… это.

Геннадий. Что? З-землетрясение? Это было. Ничего. Не бойся. Это не белая горячка.

Олег. Геннадий, оно там… такое!

Геннадий. Что? Ну – что?

Олег. Вот такое вот! Вот! (Показывает гору.) Я просто готов… умереть.

Геннадий. Что, так страшно?

Олег. Нет, не страшно. Совсем не страшно. Но хочется умереть.

Геннадий (вставая). Поехали домой.

Олег. Я дома. Я тут… навсегда… буду жить.

Геннадий. Так. Говори, что видел. Ну?

Олег. Это… на горизонте такое… Нет, не могу!

Геннадий. Я тебе сейчас в лобешник, Олег…

Олег. Грудь! Да! Две! Груди! На горизонте! Как Антарктида!

Геннадий. Ага. А мы в районе пупка.

Олег. Не смешно! Это – событие! Да! Как Бог!

Геннадий (пауза). Олег… Олег, не надо идеали…зировать женщин. Это опасно.

Олег. Я у нее попрошусь жить в медальоне. Навсегда.

Геннадий. Олег. Тебе надо заняться ссексуальным разбоем. Беспощадно.

Олег. Я впервые в жизни пполюбил. Две таких горы!

Геннадий. В темноте?

Олег. Белые!

Геннадий. Поехали. Мотор… Эй! Такси!

Олег. Какое такси, Геннадий? Это тело. Тело!

Геннадий. Значит, найдем частника. Я домой… Буду спать дома, на диване. А-ха-ха-ха-ха! (Зевает.) Олег, завтра я эту историю продам шефу. Прости, старик. Эта история тебя возвысит. Это красиво.

Олег. Геннадий. Я тебе должен сказать. Слушай! Не зевай! Вот так. Сосредоточься. Ну? Вот так. Геннадий, мы уже не вернемся. Понял? Мы куда-то выпали. А они над нами смеются. Понял? А потом им надоест и они нас – бац! – и прихлопнут. Мы мошки, Геннадий. Все. Я все понял. Сиди тихо. Все.

Геннадий. Ты… прекрати, Олег! Это… убедительно ты говоришь! Ты меня пугаешь! Это белая горячка. Коллективная.

Олег (шепотом). Тсс! Надо ее не разбудить. Проснется – все, мы погибли. Давай-ка с этого тела… сваливать. Давай. Думай. Куда-нибудь… по простыне, а там… я не знаю. Там кровать высотой с… Ниагару.

Геннадий. Олег, ты чудовищно у…убедителен. Скажи, что ты меня разыграл, и я тебе поставлю ящик коньяка.

Олег. Геннадий. Мы одни. Никто нам не поможет. Надо выжить. Правда, не знаю, для чего. Нас первый встречный таракан сожрет, Геннадий!

Геннадий. Олег. Олег, не доводи меня! Я страшно впе…впечатлительный. Опа! (Бьет бутылкой о бутылку, остается с осколочным горлышком в руке.) Пусть сунется! Да!.. Олег. Олег, надо посчитать.

Олег. Что?

Геннадий. Надо нам прикинуть… масштаб уменьшения. Горы большие?

Олег. Метров… по триста.

Геннадий (садится, считает). Так…

Олег. Может, в темноте немного ошибся.

Геннадий. Не мешай. (Считает.) Расстояние?

Олег. Километра полтора.

Геннадий. Так… Олег, мы погибли.

Олег. Что?

Геннадий. Мы меньше миллиметра.

Олег. Геннадий… ты думаешь, что говоришь?!

Геннадий. Олег, слушай. Слушай, Олег. Мы погибли. Все. Капец. Кранты.

Олег. Нет! Надо верить! Геннадий. Не сдавайся! Человек… должен верить! Есть вопрос! Геннадий, не плачь! Ответь на вопрос!

Геннадий (сквозь рыдания). Говори…

Олег. Во сколько раз мы уменьшились?

Геннадий. В семь тысяч раз. О, господи боже! (Рыдает.)

Олег. Я тебя спасу, Геннадий! Слушай! Я тебя спасу… силой мысли!

Геннадий. Не верю! (Рыдает.)

Олег. Геннадий, наша интен… интенсивность выросла в семь тысяч раз!

Геннадий (прекращая рыдать). Что за интенсивность?

Олег. Мы живем в семь тысяч раз быстрее, Геннадий! Она чмокнет губами, а для нас это целые сутки! Жизнь мошки длится двое суток. Мы, Геннадий, можем состариться у этого… пупка. Все. Я спокоен. Я буду изучать тело.

Геннадий. Физика меня не убедила. Время это время. Ты видишь мошек?

Олег. Вижу.

Геннадий. Значит, у них такое же время.

Олег. А как ты увидишь тех мошек, Геннадий, которые в семь тысяч раз интенсивнее? Где у тебя такой глаз? Где такой рапид? А?.. А-а… То-то.

Геннадий. Олег. Олег, природа таинственна! (Плачет.) Я поклоняюсь высшим силам!

Олег. Только без подхалимажа. Им все видно.

Геннадий. Я слаб, Олег. Я человек.

Олег. Геннадий, мне пришла в голову мысль. Это страшно, но пприятно.

Геннадий. Я не знал, что ты так озабочен в области секса.

Олег. Геннадий, это другое. Другое! Это разгадка. Слушай. Ты слушаешь?

Геннадий. Слушаю.

Олег. Дай я тебе на ухо… Дай сюда ухо.

Шепчет. Геннадий отшатывается.

Геннадий. Олег, ты маньяк!

Олег. Пошли.

Геннадий. Никуда я не пойду!

Олег. Пойдешь. Мы близнецы, запомни.

Геннадий. Уйди. Я ударю.

Олег. Ударь. Но мы зачинаем… Зачинаемся. Мы должны туда спуститься.

Геннадий. Я иду в другую сторону! Олег! Опомнись! Как ты туда попадешь?

Олег. Как?

Геннадий. Да? Как?

Олег. Меня… надоумят.

Геннадий. Кто?

Олег. Они. Они меня посылают, я иду. Значит, они знают. Пошли, Геннадий! Мы родимся великанами!

Геннадий. Олег, не говори больше ни слова. Я за себя не ручаюсь. Вставай. Иди за мной.

Олег. Куда?

Геннадий. Единственное место, где мы можем спуститься, это по волосам на подушку. А там устроимся в углу кровати. Нам на пол необязательно, Олег. Для нас квадратного сантиметра хватит, чтобы построить дом. Или землянку вырыть.

Олег. А клопы?

Геннадий. Клопы маленьких не обижают.

Олег. Ты низменно мыслишь, Геннадий. Это не жизнь. Ты предлагаешь не жизнь.

Геннадий. Я не готов умирать. Все. Закрыли эту тему.

Олег. Я не предлагаю смерть. Я предлагаю другую жизнь!

Геннадий. Олег, будь реалистом. Что ты там будешь делать девять месяцев?

Олег. Умноженные на семь тысяч.

Геннадий. Это… (считает) пять с половиной тысяч лет! Олег! Всю историю цивилизации в утробе!

Олег. Пусть. Я хочу жить… сейчас посчитаю… так: четыреста девяносто тысяч лет. Все! Я решил…

Геннадий. А потом?

Олег. Когда?

Геннадий. Через четыреста девяносто тысяч лет? Олег! Не будь идиотом! Те годы для тебя будут то же самое, что для меня эти!

Олег. Как?

Геннадий. Так. Природу не обманешь.

Олег (пауза). Да. Да, ты прав. Дай мне стекло. Я перережу себе вены.

Все. Мне это надоело.

Геннадий. Стой! Хорошо. Перережешь ты вены. И в следующей жизни попадешь куда-то совсем уже… в сортир какой-нибудь, и будешь тонуть, и так далее. Брось, Олег. Мы в западне.

Олег. И – что? Что? Никуда?.. Некуда выйти?.. Геннадий! Я тебя утешил! Теперь ты меня спасай от моего разума!

Геннадий. Давай напьемся!

Олег. Как ты можешь… Геннадий! Ты прав, Геннадий! Давай напьемся!

Геннадий. Давай, прямо из горла… Эх, Олег! Ты был… веселый парень!

Олег. На. Допей. И ты, Геннадий. Ставим точку.

Геннадий. Мир непознаваем. Пьем вторую бутылку.

Олег. Где это ты находишь?

Геннадий. А здесь погреб. О. Старые вина. И коньяки.

Олег. А где мы находимся, Геннадий?

Геннадий. На теле. Небесное тело летит… сквозь пространства.

Олег. Давай выпьем.

Геннадий. На… И на этом теле…

Олег. Давай еще выпьем.

Геннадий. Ты уже третью бутылку пьешь.

Олег. А что, жалко?

Геннадий. Ни фига. Но она сейчас проснется.

Олег. Мы и ей… нальем.

Геннадий. Олег! Я придумал.

Олег. Нет. Это западня. Выхода нет. Нет выхода.

Геннадий. Есть. Есть выход. Наша мысль, Олег… это крылатая птица.

Олег. Она у тебя редко летает.

Геннадий. Наши мысли, Олег! Давай на них улетим.

Олег. Куда?

Геннадий. Куда полетят.

Олег (пауза). Мысль должна быть легка.

Геннадий. Я смогу! Плевал я на…

Олег. Тихо!

Геннадий. Это очень крылатая мысль, Олег.

Олег. Согласен. Но опасная.

Геннадий. Надо рисковать.

Олег. Давай.

Геннадий. Плевал я на вашу партийную дисциплину!

Олег. Еще.

Геннадий. Плевал я на ваших слоников!

Олег. Каких слоников?

Геннадий. На буфете.

Олег. А. Ну да. Дальше.

Геннадий. Плевал я на… на… на…

Олег. На… на… на…

Геннадий. На… на… на…

Олег. На… Нет, это неправильно! Разрушение не дает легкости.

Геннадий. А что дает?

Олег. Надо… созидать. Лучше восторгаться, чем возмущаться.

Геннадий. Ты прав. Слушай! Да здравствует наша замечательная…

ВМЕСТЕ…. крошка!

Взлетают и с криком «ура!» скрываются из виду.