Текст книги "Поднебесная (сборник)"

Владислав. Ну, это… прокручивала варианты. Минутная слабость.

Иван. Приложение к «Вечорке» покупает.

Владислав. Какое приложение?.. Да?.. Д-давно?

Иван. Регулярно.

Владислав (пауза, жестко). Я спрашиваю – давно?

Иван. Ну… месяца три. Да вот там, в ее шкафу, за книгами.

Пауза.

Владислав (холодно). Ты копаешься в чужих бумагах?

Иван. Что я, книгу не могу взять?

Владислав. Ты копаешься в чужих бумагах?

Иван (очень осторожно). Я извинился.

Пауза.

Владислав. Чем она объяснила?

Иван (предельно осторожно). Она… ничего не сказала.

Владислав (пауза). Значит… я думал, что она идет рядом, а она… вдруг повернулась и ушла… так, как будто я – вещь! Предмет! Старая юбка! Перегоревшая лампочка! Незнакомый пассажир в метро!

Иван (теряя все нити, по-детски). Ну, пап? Ну, что ты? Па-ап!

Владислав (сам себе). Значит, то, что строится как бы совместно, цепляясь друг за друга… придерживая… помогая… любя… ругаясь… снова любя… годы!.. Ничего? Да? Тьфу? Растереть и забыть?

Встает, идет к двери на кухню.

Иван (вскакивая). Ты куда, пап? Ну? Что ты задумал?

Владислав. Пойду, покурю. На кухне. А ты сиди. Тебе нельзя босиком. Лечись.

Уходит на кухню.

Иван забирается на постель, садится по-турецки, испуганно смотрит перед собой. Затем собирается, начинает размышлять.

Щелкает замок. Слышно, как Лида напевает, снимая шубку, сапоги.

Входит, румяная от мороза.

Лида. Рождественский мороз! Надо елку ставить. Где Слава? Слава!

Иван прижимает палец к губам, машет рукой.

Лида. Ты что это? А?

Иван. Тихо! Садись!

Лида удивленно смотрит на него, затем садится.

Лида (улыбаясь, тихо). Ну? Что?

Иван. Молчи и со всем соглашайся! Ясно? Если хоть раз повысишь на него голос, я в окно выкинусь!

Лида. Да ты…

Иван. Тсс! Он идет! Он все знает! Учти – выкинусь в окно!

Входит Владислав. Молча садится, берет книгу, читает.

Лида. Что у вас здесь…

Иван резко тычет пальцем в окно. Лида вдруг верит его угрозе и прикусывает язык.

Пауза.

Владислав (поднимает голову, холодно). Все в порядке?

Лида. Что?

Владислав. Сделала свои дела?

Лида. Да. А что?

Владислав. Ничего. А я вот, откровенно говоря, так и не смог ничего сделать для того, чтобы вам было приятно. (Читает.)

Пауза.

Иван. И снег не тает?

Лида. Не тает.

Иван. Просто… удивительно. Что, настоящая зима?

Лида. Настоящая. (Встает, идет на кухню.)

Пауза.

Лида входит с бутылкой коньяка, наполовину пустой.

Лида. Что это? (Показывает бутылку.) Кто это выпил? Это же «Двин»! На Новый год!

Владислав (поднимая голову). Я тебе уплачу. (Снова читает.)

Лида (ошеломлена). Что-о?

Владислав (откладывая книгу, рассеянно). Я уплачу… (Встает, начинает собирать вещи.)

Лида опускается на стул. Они с Иваном некоторое время наблюдают за тем, как Владислав достает рубашки, костюм, складывает на стол.

Лида. Ты так и уйдешь?

Владислав. Что?

Лида. Я говорю – ты так, молча, и уйдешь?

Владислав. А что тебе хочется услышать?

Лида (Ивану). Выйди.

Иван. Только – спокойно! И без этих – я зарабатываю, зарабатываю! Что ты зарабатываешь? Счастье не заработаешь на производстве! Вот – дозарабатывалась! Муж – уходит. Сын – грубит.

Владислав. Перед тем, как уйти, я тебя выпорю.

Иван. Да? А потом покончишь с собой?

Владислав. Не покончу. (Берет Ивана за шиворот, вталкивает в соседнюю комнату, закрывает дверь. Продолжает собирать вещи.)

Пауза.

Лида. Здесь кто-нибудь был?

Владислав. Нет.

Лида (пауза, небрежно). Женщина?

Владислав. Я же сказал – никого не было.

Лида. Я тебя не о том спрашиваю!

Владислав (в сторону). Вот уж, действительно, слепота. Она же меня подозревает! А я сочинял отношения, строил на миллимикронах. А она меня – подозревает! Есть от чего рехнуться…

Лида садится, пустыми глазами смотрит в зал. Закрывает горло ладонью.

Владислав (в сторону). Я же ей давал… такие допуски! Там где, кажется, надо чуть шевельнуть настройку – вдруг зашкаливает! Зашкаливает и все! Крутишь все ручки, лезешь в схему, перепаиваешь, неделю ходишь вот с такой головой! Думаешь – все! На этот раз – нежно, чуть коснешься – и все запоет! Бац! Снова зашкаливает! (Едко.) А тут оказывается, по всей этой аппаратуре – кувалдой! Ха-ха-ха!

Владислав (Лиде). Не нужно обмена. Живите здесь. Я ничего не возьму. Даже книги. Тем более – книги. Устроюсь копать землю, чтобы прийти и ка-ак… Но это уже в другом составе.

Лида (в сторону. Тихо, почти шепотом). Я же его боготворила… Когда он меня о чем-то спрашивал, я была в панике. Я всегда знала, что не найду верного ответа… Всегда – мимо… Но так ведь не может быть, чтобы все время мимо и мимо… хотя бы случайно… хотя бы раз можно попасть… Ни разу… Господи, как он реагировал! Какая у него по лицу… пробегала судорога непонимания! Как он вдруг простенько шутил, так, для народа!.. А с каким… наслаждением он стал выслушивать оскорбления! Как он интенсивно страдал! Как же! Далеко ходить не надо! Все на дому! И свинцовые будни, и высоты духа! И жена, которая по уши залезла в эту грязь! (Владиславу). Скажи, почему ты уходишь.

Владислав. Потому что ты этого хочешь.

Лида. С чего ты взял?

Владислав. У меня открылись глаза.

Лида. Но почему они открылись именно сейчас?

Владислав. Вот видишь. Ты все это знаешь. И только ты.

Лида. Я неточно выразилась. Ты меня постоянно провоцируешь.

Владислав. Я? Чем?

Лида. Недоверием.

Владислав. Неправда.

Лида. Тебе нравится, когда я на тебя кричу.

Владислав. Я не мазохист.

Лида. Да?.. Почему ты уходишь… скажи… одно – почему ты уходишь?

Владислав (поколебавшись). Ты покупаешь приложение к «Вечорке».

Лида (сквозь слезы). Почему ты не хочешь один раз… один единственный… сказать точно – чего ты хочешь?.. Почему всегда – мимо, мимо, мимо?.. Какие приложения?

Владислав (ощущая себя дураком). Об обмене.

Лида (в изумлении). И – что?

Владислав (пауза, избегая смотреть ей в глаза, орет). Иван!! (Хватает ремень, бежит в соседнюю комнату, оттуда – звуки ударов ремня по мягкому, в полной тишине.)

Лида. Слава… Слава, прекрати!.. (Не забыв глянуть на себя в зеркало, быстро идет в соседнюю комнату, удары прекращаются. Невидимая рука Владислава вталкивает Ивана на сцену, двери захлопываются.)

Иван, морщась, трогает мягкое место, включает радио, ложится, укрывшись с головой.

Входят Лида и Владислав, вынимают его из-под одеяла, целуют с двух сторон в щеки.

Сашка

Входят Саша и Вера Ивановна. Идут к скамейке. Она передвигается с трудом, поэтому он поддерживает ее за локоть.

Саша. Вишь, Вер Иванна, совсем ты задохлась в квартире.

Вера Ивановна (задыхаясь, садится. Грубовато.) А ты б еще позже вернулся.

Саша. Так я ж говорю – пока пол в прихожей циклевали…

Вера Ивановна. Ты чего не садишься?

Саша. Уже сел.

Садится на край скамьи.

Вера Ивановна (внимательно посмотрев). Пил?

Пауза.

Саша. Клюнул маленько.

Вера Ивановна. А Виктор?

Саша. Ну-у – Виктор! Он же… он же – Виктор! Он бросил. Совсем.

Вера Ивановна. Тебе ж пить нельзя, идиот.

Саша (показывает пальцами). Пять капель. Как из пипетки.

Вера Ивановна. Какого черта я с тобой связалась? Мне жизнь отравил, теперь сына спаиваешь.

Саша. Виноват, Вера Ивановна.

Вера Ивановна. Умру, тогда и пей.

Саша. Я тоже умру, Вера Ивановна. Тут же.

Вера Ивановна. Надоел. (Пауза.) Отциклевали?

Саша. Немного осталось. Полтора квадрата.

Вера Ивановна. Смотри, Сашка, как пришел, так и уйдешь!

Пауза.

Саша (тихо). Да уж поздно уходить, Вера Ивановна.

Вера Ивановна. Ничего! (Пауза.) Думаешь, без тебя не обойдусь?..

Я еще встану!

Саша. Я знаю.

Вера Ивановна. Откуда ты знаешь?

Саша. Вы, Вера Ивановна, сейчас лучше. Зимой плохо было, а сейчас и по лестнице, и под деревом посидеть. Видно, что лучше.

Вера Ивановна. Это от витаминов.

Саша. Это главное, Вера Ивановна. Побольше надо есть вещей, которые без крови – огурцов, капусты. Кровь внутри запекается и проходу не дает. И еще надо ходить. Ходить, ходить! На ходу не помрешь.

Вера Ивановна. Ты мне зубы не заговаривай! Капусты… Мне капусты качан, а ты за порог и начал!

Саша. Теперь бы нам еще на юг съездить, а? Прогреть себя солнцем насквозь, всю заразу выжечь! Вера Ивановна!

Вера Ивановна (пауза. Вздыхает.) Кому мы там нужны, на юге?

Саша. Вера Ивановна! (Придвигается.) Есть халтура.

Вера Ивановна. Но-но-но-но! Халтура! Ползком будешь приходить? И не думай!

Саша. Как скажете.

Пауза.

Вера Ивановна. Что за халтура-то?

Саша. Гаражи крыть. Кооперативные гаражи, Вера Ивановна, дело знакомое: три слоя толи, асфальт, а сверху руберойд. Раз плюнуть.

Вера Ивановна. С битумом?

Саша. Ну, с битумом. Ничего страшного. Шваброй промазал – и катай.

Вера Ивановна. А ноги сожжешь, я тебя спрашиваю?

Саша. За работу – по двести долларов. А работы – на неделю.

Вера Ивановна. А ноги сожжешь, я тебя спрашиваю?

Саша. Возьмем билет до самого южного моря…

Вера Ивановна. А до поезда как, на руках понесешь?

Саша. Трудно, Вера Ивановна. Такси вызову.

Вера Ивановна. Бывала я на юге… В Ялте… Еще до войны. По утрам зарядку делали всем санаторием. Везде вместе. В горы – вместе, на фотографию – вместе. Как задружили мы, офицерские жены, до самой войны писали. (Пауза.) И после войны одна писала. Муж-то уж полковник был. Сейчас, может генерал. Карнаухов.

Пауза.

Саша. Не слыхал.

Вера Ивановна. Ты и газет-то не читаешь.

Саша. Не могу. Засыпаю, Вера Ивановна. Строчки друг на друга наползают…

Вера Ивановна. Так хоть телевизор посмотрел бы! Было бы о чем поговорить.

Саша. Телевизор – еще страшней. Только загудит, у меня внутри в ответ будто муха по стеклу осенью, жужжит-жужжит… Так что, Вера Ивановна, знакомых наших не покажут, о нас не скажут. Там своя жизнь, нам своя… На юг бы поехать, а? Вера Ивановна? Подлечиться!

Вера Ивановна. На юге-то, говорят, за ночь по три рубля берут.

Саша. Что там, людей не осталось? Не поймут? Да я и там халтуру найду, не волнуйся, Вера Ивановна! Не пропадем!

Вера Ивановна. Только чтоб не пил у меня!

Саша. Разве ж я с тоски пью? Для осмысления! Немножко! (Показывает пальцами.)

Вера Ивановна. Идиот! Всю жизнь отравил, кровь выпил! Как это вместе тридцать лет прожила, не знаю.

Пауза.

Саша. Любя можно тыщу прожить.

Вера Ивановна. Э-э! Да ты на себя посмотри! Любя… До сих пор, вспомню офицера своего… руки помню… Пал героем. (Вздыхает.) Всегда вперед шел. Не любил говорить, а в письме написал: «Витьку воспитай таким, как я. Пусть бьет врагов и учится ненавидеть. Святое дело – убить врага. Подвиг».

Саша. Это разве подвиг – людей убивать?

Вера Ивановна. Да уж куда тебе убивать. Тебе только мышей на мясокомбинате ловить.

Саша (после паузы). И хорошо.

Вера Ивановна. Вот почему тебя и Виктор не уважает с детства. И Сашкой до сих пор зовет. Ты б хоть мне рассказал, как ты там на фронте отличался. На ушко. Ночью.

Саша. Ты, Вера Ивановна, не обижай меня. Когда ты от болезни куражишься или из-за сына, я это понимаю, слова не скажу. А так – не надо. Я эту войну вспоминать не хочу, хватит, что она мне по ночам снится. И если бы ты видела, как человека саперной лопаткой убивают, то ты бы молчала.

Пауза.

Вера Ивановна. А что это – из-за сына? Не любишь ты Виктора. И никогда не любил.

Саша (после паузы). Что ж сделаешь. Любил бы – строже был, такого бы не было.

Вера Ивановна. Какого – такого?

Саша. Наглостей бы таких не было! Не выносил бы отчиму водки стакан на тарелочке в прихожую! Да спросил бы сначала, как матери здоровье!

Вера Ивановна. Замолчи! (Плачет.)

Саша (мучаясь). Эх ты, елки-палки!.. Да что, Вера Ивановна, брось, не плачь! Не хотел говорить, ей-богу, не хотел! Вырвалось!.. Ты сама подумай – целое утро на карачках ползал, циклевал, а мне за это – водки стакан… Брось, Вера Ивановна!.. Измучился я с вами…

Вера Ивановна. Да он умней тебя в двести раз!

Саша. Кто ж спорит, Вера Ивановна? Только умный дурака уважать должен.

Вера Ивановна. Чего?

Саша. Потому что если бы дураков не было, как узнаешь, что ты умный?

Пауза.

Вера Ивановна. Чего?

Саша. Где уж, говорю, мне за вами гнаться. Ты вон всю жизнь на курсах, а у него дипломы в карман не помещаются.

Вера Ивановна. А сколько я говорила: учись, Сашка, хоть семилетку закончи! Такой уж балбес был механик у вас на участке с семью классами! Чем ты хуже? Так нет же – вечно в масле, в мазуте! В постель как будто со станком ложишься!

Пауза.

Саша. Что ж раньше не говорила?

Вера Ивановна. А кто ж такое говорит?

Саша. Сказала бы – я б институт кончил.

Вера Ивановна. Да чего теперь. Привыкла.

Саша (после паузы). Значит, так… все время… как… в картер.

Вера Ивановна. Ты что, обиделся?

Саша (после паузы). Руки с опилками мыл, в душе каждый день…

Вера Ивановна. Ну что ты, Саш?..

Саша. Аборты тоже делала – слесарей не хотела рожать?

Вера Ивановна. Да куда нам детей на пятнадцать метров?

Саша (после паузы). Для своего сына… я бы… я бы… для сына… (Всхлипывает.)

Вера Ивановна. Ну, Саш!.. Сказала – не подумала!.. Ты же знаешь – дура баба!..

Саша. Вы же для меня… Вера Ивановна… как звезда… с тех лет еще… Разве я мог просить?.. Нет – так нет…

Вера Ивановна. Да не рви ты сердце!.. Слышишь?.. И слезы твои – пьяные!.. Был бы мужик – и спрашивать не стал. Думаешь, офицер спрашивал? Кто ж бабу спрашивает?

Саша (сморкается). Да… видно, так оно и есть…

Вера Ивановна. Эх ты. Совсем ты на старости лет дитем становишься.

Саша (после паузы). Так оно и есть… Один прирастает к другому, а другой его за это ножом режет…

Вера Ивановна. Ну кто тебя режет?!..

Саша. Я, Вера Ивановна, на Виктора грешил. Все думал, что из-за него у нас не получается. Как постороннего мужчину ревновал, честное слово. А тут дело другое. Офицер тот сделал тебе пацана и улетел на войну, а ты его сорок лет помнишь. Руки, говоришь, помнишь. Это ж надо! Руки! А мои для тебя мазутом пахнут! Как будто я не человек!

Вера Ивановна. Что ты все выпрашиваешь, выпрашиваешь, выпрашиваешь? Ну, что?.. Что ты, голодный ходил эти годы? Неглаженый?

Саша. Да разве в этом дело?..

Вера Ивановна. А больше, Сашка, государственный ЗАГС тебе предоставить не может. Больше и за деньги не купишь… Что офицер? Кто офицера вспомнит, кроме меня? Да никто. Ты живой пришел, здоровый, до старости дожил, а от него и праха не осталось. И ты же ему и завидуешь, его ругаешь. Бессовестный ты, Сашка.

Саша (после паузы). Как ты, Вера Ивановна, завернула… Выходит, я совсем шкурник, а?.. Только какой же он мертвый, этот офицер, если я к нему больше, чем к живому ревную? Значит, надо разобраться и с самой этой смертью. А, может ее и нет, а? Вера Ивановна?

Вера Ивановна. Как это нет? Ты что?

Саша. Но если он пропал, вышел из употребления, все – одно неподвижное мертвое тело, а ты его руки помнишь – это же жуть, Вера Ивановна!.. Это такая… лазейка для ума!

Вера Ивановна. Чего ты плетешь?

Саша (успокаиваясь). Что жалею, что в жизни не сделал, так это не поговорил с умным человеком. Все у меня, Вера Ивановна, вполне совпадает, но есть несколько вопросов. Почему, как только в одном появляется симпатия, в другом тут же возникает отвращение? Почему человека всю жизнь учат быть злым, а он добреет? И куда деваются мысли?

Пауза.

Вера Ивановна. Ты газ в колонке выключил?

Саша. А?

Вера Ивановна (показывает ему пальцами, как глухому). Газ, говорю, выключил?

Саша. Выключил.

Вера Ивановна. Тебе, Сашка, рано на пенсию. У тебя от безделья голова становится совсем плохая.

Саша. И еще я не пойму, Вера Ивановна, почему я всю жизнь на тебя смотрю и уже надоесть должно, а вот убери тебя от меня – я же дня не вынесу. И при том ты меня дурачком считаешь малограмотным. И поговорить-то нам не о чем, а?

Вера Ивановна. А о чем с тобой говорить? Не о чем, конечно.

Саша. Тридцать лет не о чем говорить, а мы живем, и ничего! Это жуть, Вера Ивановна! Только представить! Значит, мы не словами друг другу говорим, а иначе!.. А когда далеко? Сегодня утром, ползаю по полу в прихожей у Виктора с циклевкой и вижу, как ты встаешь, ругаешь меня за то, что воду забыл принести для лекарства. Я извинился тут же! Это… удивительно, Вера Ивановна!

Вера Ивановна. Ругала… Ты откуда знаешь?

Саша (ликуя). Любовь, Вера Ивановна!

Вера Ивановна (пауза). А что говорила?

Саша. Дураком старым, идиотом, как обычно.

Вера Ивановна. Да уж умным не назовешь.

Саша. А я разве против? Разве главное – слова? Как сказать, как посмотреть! Да хоть горшком, хоть черепком! Для меня праздник не по календарю, а когда ты улыбаешься, Вера Ивановна!

Вера Ивановна (польщенная, хмурится). Бессовестный.

Саша. Теперь бы нам еще на юг съездить, а? Прогреть тебя солнцем насквозь, всю заразу выжечь! Отпусти на гаражи.

Вера Ивановна (колеблется). Ты же ноги сожжешь.

Саша. Валенки надену.

Вера Ивановна (пауза). Только чтоб не пил у меня!

Саша. Так разве я с тоски пью? Для осмысления! Чтоб всю эту архитектуру охватить!

Вера Ивановна. Какую еще архитектуру?

Саша. Небесную, Вера Ивановна, механику! Облака и континенты! И тварей мельчайших под палой листвой! То, как капуста растет и то, как морщина движется!

Пауза.

Вера Ивановна. Идиот. (Вставая.) И чего я с тобой связалась?.. Всю жизнь отравил… Кровь выпил…

Уходят.

Старик

Лидия Александровна

Нина Константиновна

Некрасов

Начало июля. Десять часов вечера, но светло. Угол сквера. Рябина, березы, тополя. Детская горка. Песочница. Скамья. Сидит старик. Еще скамья. Сидят двое старух.

Лидия Александровна. «Будьте милосердны…» Кто так говорит? Никто не скажет. Сон… Моя мама говорила так… Ведь говорили же, Нина Константиновна? «Будьте милосердны…» Разве я их осуждаю? Пусть живут… Пусть говорят, как хотят… Нам только и остается – уйти… Мы смотрим прощальным взглядом, мы уже лежим и смотрим в небо…

Некрасов (громко). Ложь!

Лидия Александровна. Третий вечер этот человек кричит… Вначале я думала, что он пьян. Затем решила – сумасшедший… (Некрасову.) Кто вы? Зачем пугаете нас?.. Не отвечает.

Нина Константиновна. Может быть, он хочет заговорить с нами? Сейчас это так принято. Вместо того, чтобы представиться…

Некрасов. Не желаю я с вами разговаривать.

Лидия Александровна. Тогда зачем вы кричите? (Пауза.) Когда я смотрю на молодых женщин на улице, то поражаюсь их скованности. Все у них напряжено, как будто они каждую секунду ожидают нападения или окрика…

Нина Константиновна. А вы заметили, как возникают ссоры? Достаточно неосторожного движения и глаза становятся белыми от ярости.

Некрасов. Всегда так было. Замолчите, трещотки. Мешаете думать.

Пауза.

Нина Константиновна. Как я люблю эту скамейку… И вот… Десять лет мы выходили в этот сквер… Что с вами, Лидия Александровна? (Некрасову.) Вы!.. Жестокий человек.

Некрасов. Наконец-то. Хоть одно живое слово. А то сидят, тоску наводят.

Нина Константиновна. В нашем поколении…

Некрасов. Ничего хорошего не было и в вашем поколении. И перед вашим поколением. Знаю. Были куры, куры и остались.

Нина Константиновна. Пойдемте, Лидия Александровна. Не надо слишком близко к сердцу…

Некрасов (бормочет). Жизнь остановится из-за их ухода… Надо же… в небо они смотрят…

Лидия Александровна (со слезами в голосе). Как же теперь идти?.. С каким настроением?.. Я не усну…

Некрасов. Смотрите, какие цацы! Всю жизнь их матюгами крыли, а к старости фарфоровыми стали.

Нина Константиновна (не выдержав). Ты заткнешься, наконец, старый хрыч?!..

Лидия Александровна. Нина Константиновна?!..

Нина Константиновна. Он же кого угодно выведет из себя!.. Сейчас сидит и радуется… Думает, что все такие как он… Нигде! Нигде нет покоя!

Лидия Александровна. Нехорошо сегодня…

Некрасов. Слушайте, вы, как люди писали. (Декламирует.) «Как сладко дремлет сад темно-зеленый, объятый негой ночи голубой…» Чем стонать, детей бы грамоте обучали. Вышли бы на сцену в ЖЭКе и прочли что-нибудь. А то – «будьте милосердны». Два слова только и помните, а туда же – «наше поколение…»

Лидия Александровна. Неужели для того, чтобы сказать о себе: я – культурный человек, нужно вначале оскорбить?

Некрасов. А я не культурный человек. Я такого слова не знаю. Если вы культурные, то я – не культурный.

Нина Константиновна. Время изломало людей по-разному.

Лидия Александровна. Почему вы выбрали этот сквер? Почему вы выбрали нас?

Некрасов. Вас?.. Ха-ха-ха!.. Да я бы вас и пятьдесят лет назад не выбрал. Не мешайте думать.

Лидия Александровна (встает). Уже поздно. Пойдемте, Нина Константиновна.

Нина Константиновна (встает). Я знаю место, где он нас не найдет. (Уходя.) Совсем с ума сошел!

Некрасов. Эй, обождите! (Они останавливаются.) Ладно, я буду молчать. (Они в нерешительности.) Я кому сказал – садитесь! Только без нытья. Моя фамилия Некрасов.

Нина Константиновна. Лидия Александровна?

Лидия Александровна. Давайте еще посидим немножко.

Садятся.

Лидия Александровна. Вы тоже живете в этом доме?

Некрасов (вздыхает). Ну, ладно. Потом додумаю… Живу.

Пауза.

Нина Константиновна. И о чем это вы думаете, интересно?

Некрасов. О Вселенной.

Нина Константиновна. О чем?

Некрасов. О бессмертии.

Пауза.

Нина Константиновна. И-и…

Некрасов. И все.

Лидия Александровна. Вы думаете, что это возможно?

Некрасов. Еще не знаю. (Пауза.) Я чувствую, что я продолжаюсь, если даже… Все равно вам не понять.

Нина Константиновна. Конечно, мы ведь – куры.

Некрасов. Ваше бессмертие будет таким же, как ваша жизнь – от червячка, до червячка.

Нина Константиновна. Смотрите, какой… академик.

Некрасов. Разве вы можете соскользнуть в печаль и вырваться оттуда к радости? Вы можете только ныть.

Лидия Александровна. Поговорите с нами. Прошу. Я давно не слышала такого… необычного.

Некрасов. О чем мне с вами говорить? О ваших страданиях? О том, что вы голодали, что у вас умирали дети? Еще о чем? Утешать вас я не собираюсь.

Лидия Александровна (смиренно). Просто так… по-человечески.

Некрасов. Не надо со мной хитрить. Я милостыни не подаю.

Нина Константиновна. Он сектант.

Некрасов (крякает). Попалась бы ты мне лет пятьдесят назад…

Лидия Александровна. Но разве о милостыне речь? Мы ведь люди…

Некрасов (вздыхает). Люди… Люди, да. люди. Но вы плохо влияете. С вами становишься мелочным, забываешь о главном.

Лидия Александровна. Ведь надо помогать…

Некрасов. Кто это вам сказал? Знаю я, откуда этот ветер. Если сам себе не поможешь, никто не поможет, ясно? И все, молчите.

Пауза.

Нина Константиновна. Сам, как курица, сидит, думает, цыпленок вылупится…

Некрасов. Ты, старуха, умрешь легко, потому что жить не начинала.

Нина Константиновна. Проверить бы паспортный режим…

Некрасов (задумчиво). И была птица с длинным и крепким клювом…

Нина Константиновна. Я же говорю – он сектант.

Некрасов. До сих пор думает, что она чем-то распоряжается. (Вздыхает.) Да что значит – думает? Она говорит, как заведенная. От этого самая тяжелая печаль. Чугунная печаль.

Лидия Александровна. Нина Константиновна, я прошу вас!

Нина Константиновна. Но он же нас оскорбляет!

Пауза.

Лидия Александровна. Может быть, он прав.

Нина Константиновна. Дорогая Лидия Александровна, вы ведь знаете, как я к вам отношусь! Пойдемте!

Лидия Александровна. Он прав. Мы жалкие старые дуры. Всю жизнь мы кого-то слушали, за кого-то беспокоились… Мы ждали, что нас пожалеют и полюбят за наши страдания. А теперь мы ищем, на что опереться… Не на что…

Нина Константиновна (встает). Я так больше не могу! Пойдемте!

Лидия Александровна. Идите одна. Я еще посижу.

Нина Константиновна. Оставить вас с этим? (Садится.) Ни за что.

Лидия Александровна. Да, он прав. Дать милостыню – это значит, обмануть… Но если нет уже сил?

Некрасов. Это вам кажется.

Лидия Александровна. И нет радостей…

Некрасов. Не надо их искать. Не надо о них думать. (Раздражается.) Радости! Какие вам еще радости нужны? Губки с завитушками? Все бы что-нибудь хватать, хватать, хватать! (Пауза.) Вы бы нашли другое место, честное слово.

Лидия Александровна. Почему?

Некрасов. Потому что я чувствую расположение к этой скамейке! Она меня понимает. И деревья здесь мне помогают.

Нина Константиновна. Мы уже десять лет здесь сидим.

Некрасов (пауза.) Да, может быть, в этом дело… Я не учел… Не зря я вас задержал… (Пауза.) Можно к вам подсесть?

Лидия Александровна. Да, пожалуйста.

Некрасов садится рядом с ними.

Некрасов. Так-с… (Пауза.) Нет, не видно рябины. Тесно.

Уходит на свою скамейку.

Лидия Александровна. Вы серьезно?

Некрасов (не слушая). Да, здесь…

Нина Константиновна. А я поняла, Лидия Александровна. Он же совсем один. У него нет детей.

Некрасов. Ничего ты не поняла, старуха. Одна скамейка меня понимает.

Лидия Александровна. Вы шутите?

Некрасов. Вот еще испытание…

Лидия Александровна. Я могу понять, что вы… любите деревья, зелень… Но скамейка, она ведь… не понимаю.

Нина Константиновна (тихо). Он шизофреник.

Некрасов (бормочет). Переход в другое состояние… Тебя наливают и выливают… Слушайте! Вы чувствуете иногда беспричинную радость или тоску? Я понял: в это время мы наполняемся или теряем!

Нина Константиновна. Да что ж это…

Некрасов. Да, да! Иногда нам кажется, что мы сами производим радость. Неправда! Мы ее находим! Мы ее притягиваем! А тоска оттого, что из нас что-то уходит! И этого так много в воздухе, а иногда нет совсем…

Нина Константиновна (тихо). Пойдемте, Лидия Александровна…

Лидия Александровна (тихо). Еще немного.

Некрасов. Это, как грибное место… Гриб растет, где ему удобно… И радость… Я чувствую ее, она здесь! (Смеется.) Стоило на секунду покинуть скамейку, как она заплеснула ее широкой волной! Идите сюда!

Лидия Александровна нерешительно поднимается.

Нина Константиновна. Лидия Александровна!

Лидия Александровна садится рядом с Некрасовым.

Некрасов. Вы чувствуете? Вы чувствуете, что жизнь не исчезает? Она переливается из состояния в состояние!

Лидия Александровна (пауза). Н-не знаю…

Некрасов. Да не бойтесь вы! Дышите спокойно и не думайте ни о чем.

Пауза.

Лидия Александровна. Да… легко.

Некрасов. И обо мне не думайте!

Пауза.

Лидия Александровна. Да… здесь хорошо.

Нина Константиновна (ревниво). Он телепат!

Некрасов. Когда я был молодой, я думал, что это любовь. Не-ет! Это радость! Когда уже ничего не нужно хватать, понимаешь, что это такое. И вот, когда ты ее поймал, не держи ее! Она должна свободно приходить и уходить. Когда она почувствует, что ее не держат, она останется. Ах, как хорошо!

Нина Константиновна. Лидия Александровна!

Лидия Александровна. Что?

Нина Константиновна. Что там?

Лидия Александровна (пауза). Не знаю.

Нина Константиновна поднимается, затем снова садится.

Нина Константиновна. Она почувствует… Кто это – она? (Пауза.) Лидия Александровна!

Лидия Александровна. Что?

Нина Константиновна (в затруднении). У вас… ничего?

Лидия Александровна (со слезами в голосе). Я не знаю!

Некрасов. Бесполезно. (Пауза, грубо). Да вы прекратите себя жалеть или нет? Что вы, как пьяница, наливаетесь этим маразмом? У вас ведь ничего не болит, радуйтесь!

Лидия Александровна (тихо). Не надо на меня кричать… Когда на меня кричат, я чувствую только горе…

Некрасов. Да! Когда кричит дурак!

Лидия Александровна. Все равно…

Некрасов. Вы были младшей в семье и над вами посмеивались…

Лидия Александровна. Да… но…

Некрасов. Это проще пареной репы. Если вот эта (кивает на Нину Константиновну) мечтает стать семнадцатилетней телкой, то вы хотите играть в куклы.

Нина Константиновна (встает). Вот теперь я точно ухожу.

Некрасов. Господи… Что же это за муки сегодня. Всего раздергали.

Нина Константиновна. Мало! Вы… скобарь!

Некрасов. Теперь я тоже лежу и смотрю в небо…

Нина Константиновна (садится). Ага!

Некрасов. И в этом что-то есть… (Ласково, Лидии Александровне.) Не расстраивайтесь… Это хорошо… Это вернется…

Лидия Александровна. А вы… так и жили?

Некрасов. Я живу, а не жил. Я жив. И мне этого хватает. (Пауза.) Где бы я ни шел, сейчас я сижу на этой скамейке. Я стараюсь жить. (Пауза.) Вот! Еще мысль. Когда человек сажает дерево, строит дом, сочиняет музыку, он хочет закрепить себя. Но это тут же от него отваливается, если он пытается всунуть сделанное в себя… Понятно?

Лидия Александровна. Н-не знаю…

Некрасов (крякает). Ладно. Для себя… Значит, надо… Проклятье, потерял!.. (Бормочет.) Надо оставить и идти дальше… Пошлость… Вот! Вещь, которую он строит, может быть любой, может оставаться только в нем, и она все равно будет! Дерево это или вылетающий из груди крик радости – все равно это есть!

Нина Константиновна. Что он говорит?!

Некрасов. Когда я жил в другом районе города, я не мог додумывать… не мог продлевать… Была какая-то суетливость, я боялся, что это кончится… А здесь мне хорошо. (Пауза.) Ну, Нина Константиновна, что у вас накопилось? Давайте, пока я добрый.

Нина Константиновна. Вы никогда не лечились?

Некрасов. Нет, дорогая, мозг у меня в отличном состоянии. У вас, кстати, тоже. Но вы его слишком бережете.

Нина Константиновна. Интересно, где это вы набрались таких мыслей?

Некрасов. А как вы себе представляете – набраться мыслей? Что это, картошка, что ли?

Нина Константиновна. Вы думаете, что вы очень умный? А я вот, например, считаю, что вам просто не о чем думать, поэтому вы и развели тут… религию.

Некрасов. Как это – не о чем?

Нина Константиновна. О детях надо думать, о внуках. Дети-то у вас есть?

Некрасов. Есть у меня дети, Нина Константиновна. Есть. И им очень приятно сознавать, что их отец жив, здоров и не скрипит без толку.

Лидия Александровна. А как вы их… воспитывали?

Некрасов (смеется). Ну, насмешили… Кто же детей воспитывает? Они сами воспитываются. Смотрят, растут… Это у вас, женщин, какая-то жажда собственности. Ребенок, он ведь сразу сам по себе, понимаете? То, как мы с вами здесь разговариваем, и то, как вы говорите со своими детьми – это одно и то же. Только здесь вы закрываетесь, а там – раскрываетесь. Если бы вы могли здесь раскрыться, вы бы меня тоже… м-м… полюбили.

Нина Константиновна (вздыхает). Ой-е-е-е-ей…

Лидия Александровна. Но как же… кровь, гены…

Некрасов (раздраженно). Чепуха все это! Вы любили своего мужа?

Лидия Александровна. Это… не то!

Некрасов. Что ж, хороший уровень… Можно говорить… Ребенок – это гарантия, опора. Вы с ним полностью раскрылись, доверились ему. И он доверился вам. При чем тут кровь? Сколько мужчин любят чужих детей, считая их своими?

Нина Константиновна. Он совсем с ума сошел!

Некрасов. А бывают недоразумения и у женщин. Ну? Понимаете?

Лидия Александровна (пауза). Нет, это не так.

Нина Константиновна. Хотя бы одному из них хоть раз родить!

Некрасов. А вот это уже клиника, Нина Константиновна. Не увлекайтесь.

Лидия Александровна. С вами очень интересно разговаривать!

Некрасов. Это болтовня, а не разговоры. За всю свою жизнь я встретил только двух людей, с которыми интересно было разговаривать. Один был священник…

Нина Константиновна. Я же говорила!

Некрасов….а вторая была женщина, лет пятьдесят назад.

Лидия Александровна. И что с ней было?

Некрасов. Ничего. Она была замужем.