Текст книги "Возвращение блудного сына"

Глава 14. Затмение

Неожиданно со своим прошлым встретился и Платон. Ему позвонил бывший школьный товарищ Александр Михайлович Сталев, с которым они просидели за одной партой с конца четвёртого класса и вплоть до окончания школы, но после этого практически не общались.

Из разговора с ним Платон понял, что Сталеву что-то надо от бывшего товарища. Прежде всего, и как это не казалось странным и по детски наивным, он ревновал Платона к былой после школьной дружбе того с другим рыжим ровесником – Валерием Юрьевичем Поповым.

В их телефонном разговоре также явственно прозвучала мысль Сталева, что Платон в своё время зря ушёл из своего КБ, так как по информации некоторых компетентных сотрудников был у руководства предприятия на очень хорошем счету и представлялся весьма перспективным работником.

– «Однако ты пошёл своим путём. Да насколько я помню, ты всегда по жизни шёл, как танк!» – неожиданно для Платона заключил тот.

Заодно Александр продолжал прощупывать возможные связи и знакомства Платона с власть имущими и московскими властями.

Кроме того Сталев сообщил, что хочет собрать их выпускной класс и пообщаться. А поскольку он, по своему уразумению считал свою жизнь удавшейся, то видимо цель этой встречи была всё же устроить для себя некую ярмарку тщеславия.

Для придания их контакту некоей осязаемости, он прямо просил Платона сделать для него копию с фотографии их выпускного десятого класса, которую якобы потерял.

Платон решил, что настал естественно подходящий момент и для него использовать Сталева тоже в своих целях.

И он решился через него передать критические стихи для В. Г. Вдовина, и тем покончить с прошлым.

В своё время тот пытался избавиться от Платона, как конкурента, сначала заложив его как квази «агента иностранной разведки» в ФСБ, а потом подставив его за якобы прогул.

И Платон позволил ему это сделать, тут же уволившись с прежней работы и расчистив Вдовину «поляну», дав возможность оставаться начальником отдела и после ухода на пенсию.

А через полгода он передал подлецу прощальное стихотворение, видимо за которое тот теперь и мстил своему бывшему подчинённому, предав его полному забвению, вычеркнув из истории отдела, в котором Платон проработал с 1979 по 1995 год. Таким образом, через Вдовина и Сталева прошлое пока так и не отпускало Платона.

В фотомастерской ему сделали качественную копию фотографии. Он приложил её к другим подаркам – льняному маслу и Мослецитину – и отправился в Реутов. Сталев принял бывшего друга радушно, но не в одной из комнат, а на кухне его с женой на двоих двухкомнатной квартиры.

Старики естественно обменялись воспоминаниями, а Платон ещё, как истинный козерог, не преминул похвастаться своими успехами – проинформировал Александра о своих увлечениях и достижениях. Тот, чьи внеслужебные интересы ограничивались рыбалкой и собиранием грибов, не понял возвышенного, и тривиально резюмировал потуги бывшего друга желанием того заработать на издании своих литературных трудов.

– «О-о! Будешь денежки зарабатывать!?» – заёрзал он на табуретке.

Ему, всегда жившему обыденно, без выдумки и отклонений от норм, по затёртому социальному шаблону, правильно и по канонам, это было непонятно, и в этом плане похвастаться чем-либо занятным ему было нечем.

В конце беседы Сталев предложил как-нибудь встретиться вчетвером с Поповым и Сарычевым в Реутове, а также пообещал передать пакет со стихами Вдовину, но почему-то через Попова. А другое стихотворение по тематике предприятия – непосредственно в редакцию заводской многотиражки. Вариант передачи стихотворений Вдовину через Попова показался Платону весьма странным.

Ведь В. Г. Вдовин в недавней статье о двадцатипятилетии их отдела специально никак не упомянул своего заместителя П. П. Кочета, как будто тот вообще у него не работал ни одного дня из почти шестнадцати лет.

Зато в пику ему нарочно упомянул его друга В. Ю. Попова, который проработал в их отделе чуть больше года. Валерий Юрьевич побывал и на банкете в честь юбилея отдела, утаив этот факт от своего бывшего друга.

Когда Платон узнал об этом, то окончательно разочаровался в своём бывшем товарище. Эму было горько и даже почему-то стыдно за него.

Поэтому идея Александра Сталева и показалась ему абсурдной. Так и получалось в действительности.

Дни шли, а просьба Платона почему-то не выполнялась. Он считал, что за такие подарки – фотографию, и биодобавки – Сталев мог бы чуть поднатужиться и передать пакет и листок со стихотворением по назначению.

Но видимо вспомнившаяся зависть к талантливому другу мешала А. М. Сталеву оказать тому даже такую незначительную услугу.

Но Платону пока всё равно было не до него.

Сначала под восьмое марта неожиданно пропал Кеша, заставивший родителей изрядно понервничать. Вечером он всё же вышел на связь, объявив удивившимся предкам, что вместе с подругой Машей на поезде едет в короткий отпуск в Абхазию. Через десять дней он возвратился довольный, и естественно был прощён родителями.

– «Да я боялся, что Вы меня отговорите: сейчас, мол, не сезон, не покупаешься и фруктов не поешь! А я хотел просто отдохнуть. Очень что-то устал в последнее время?!» – оправдался он.

Весна шла своим чередом, и впереди маячило лето. Предсказуемо объявилась на горизонте и сестра Платона. Но на этот раз её желание отдохнуть на даче всё ещё парировалось натянутостью, а скорее полным отсутствием каких-либо отношений с женой брата.

Анастасия издалека стала прощупывать Платона, якобы для его романа делясь с ним воспоминаниями об их маме, но, конечно не забыв выпятить свою персону:

– «Мама меня не любила! А ведь господь послал ей меня для гармоничного нашего с тобой развития! И то, что я была нервной – это специально, чтобы привязать к себе мать!».

– «Действительно! Ты ведь орала, когда мать от тебя отходила! И замолкала, когда она, кстати, тобой невидимая, возвращалась обратно! У Вас с нею была невидимая связь!» – иллюстрировал Платон эту привязанность.

– «А щитовидка у мамы была – это божье наказание за властность и чрезмерную гордость! А язва – была карой за меня! А операция желудка – кара за неприязненное отношение ко мне! А данные нам свыше болезни в детстве – это для смягчения сердца матери! А наши с тобой ревматизмы – это нам с тобой кара за гордыню, а матери – за женское учительство и не изживание грехов!» – продолжила свою линию Анастасия.

– «А помнишь? Мама тебе говорила – я всю жизнь с тобой маялась, носилась, как с писаной торбой!» – попытался перехватить инициативу брат.

– «Да! Помню! Мать носилась со мною по необходимости! Но у меня на неё нет обиды, а лишь жалость к ней!» – помешала она очередной попытке брата снова возвратить сестру на место, несколько принизив её.

А ведь Алевтина Сергеевна вынуждена была много заниматься Настей в основном из-за её нездоровья, вызванного отношением к ней ещё в утробе матери, как к не желательному ребёнку.

Поэтому Настя, в отличие от брата, и росла весьма неспокойной, желчной и болезненной.

Кроме того, как самая младшая в семье, она всегда требовала к себе повышенного внимания. В этом они были в какой-то степени сродни с младшим дядей по материнской линии – Евгением Сергеевичем Комаровым.

В принципе, у Платона не было никаких претензий к своему младшему дяде. Но по мере его знакомства с писательским творчеством Е. С. Комарова, он всё больше негодовал от подхода того к истории.

В написанной им книге «Муромское Заочье» он, конечно, отличился как краевед, но совершеннейшим образом опозорился как историк.

Он хотел блеснуть знаниями, но просто ослепил, во всяком случае, Платона, своим ненаучным предвзятым подходом, да и просто невежеством.

Дядя Женя, со своим сохранившимся деревенским чванством, любил с неоправданной гордостью сказать, чуть ли не ударяя себя кулаком в грудь: «Я – Комаров!».

Это происходило, безусловно, и от незнания других людей и жизни, а также из-за того, что он был самым младшим в семье, поэтому был избалованным матерью, старшими сестрой и братьями, просто «баловнем» семьи. Жалуясь Насте на его бездарный с исторической точки зрения опус, Платон даже неожиданно для самого себя заключил:

– «Но ничего, я исправлю его писание. В своём романе я Комаровых безусловно не возвеличу, и конечно не обгажу, я их просто – раздену!».

И пока писатель, в преддверие дачного сезона, продолжал своё неблагодарное и трудоёмкое творчество.

Кроме того он теперь самым решительным образом взялся за протезирование зубов. И свой вклад в это неожиданным образом внесла его сестра Анастасия.

– «Платон, а почему ты до сих пор не протезируешься? Вон ты как запустил свои зубы!».

– «Да я не могу носить верхнюю челюсть из-за постоянного рвотного эффекта!».

– «А ты пробуй, тренируйся! Другие же тоже мучаются, но постепенно привыкают!».

– «Вот Ксюха мне тоже об этом говорит! А я ей объясняю, что все люди всё же разные. И у меня носить верхние протезы не получается. Сначала я надевал их на несколько секунд, а теперь они вообще даже не налезают!».

– «Так у меня тоже своя специфика! Мне сначала сделали протезы по месту жительства, и я их носила. Но оказывается, что мне сделали плохо, как-то криво, даже челюсть стала болеть! И я добилась направления в госпиталь челюстно-лицевой хирургии. И почему тебе бы не сделать протезирование там же, где делаю я? Причём бесплатно!».

Этот козырь окончательно подвиг Платона на согласие с сестрой. И он съездил с нею к её врачу Александру Николаевичу Диденко.

Тот осмотрел нового пациента, предложив ему варианты протезирования, из которых Платон принял частично оплачиваемый, до шести тысяч рублей, но более удачный вариант, сулящий выемку в нёбной части протеза, отсутствие которой как раз и вызывало рвотный эффект.

Платон без проблем получил направление из своей районной зубопротезной поликлиники и зарегистрировался в поликлинике госпиталя челюстно-лицевой хирургии для ветеранов и инвалидов Великой Отечественной войны, в которой в особых случаях лечились и обычные пациенты.

И процесс пошёл. Первый месяц начался с удаления в стоматологии по месту жительства ставших уже ненужными девяти зубов. Через две недели после заживления дёсен предстоял второй этап – уже в поликлинике госпиталя – по тщательному и потому длительному лечению семи из оставшихся зубов (удаление нервов и пломбирование каналов). Но Платон был настроен весьма решительно и не пропускал посещений врача, считая для себя это дело сейчас наиважнейшим.

И ему сейчас было не только не до Сталева, но и не до предстоящих весенних дел и празднеств.

А тем временем в самом конце апреля Даниил со своей семьёй по приглашению друзей слетал на несколько дней в Париж.

Хозяин дома был весьма солидным человеком – работником постоянного представительства Российской Федерации при ЮНЕСКО.

С теми же друзьями на их автомобиле Даниил с семьёй прокатились и до Нормандии, омыв руки в Ламанше, невольно проехав путём своих далёких предков.

Сын много фотографировал и прислал отцу некоторые из сделанных им фотографий, в частности «Пьющего слона» на известняковом побережье Верхней Нормандии Па-де-Ко близ Этреты.

Данила необыкновенно быстро стал осваивать разговорный французский язык.

Да и местные жители частенько принимали его за своего.

Аналогичное было и с ранее посетившей Париж Екатериной. Видимо сказывались гены.

Побывал Данила и в квартире своего деда Петра Петровича, которую он завещал самому старшему из самого младшего поколения его потомков-мужчин, носящих фамилию Кочет, то есть поначалу Вячеславу Платоновичу Гаврилову-Кочету, но которой тот в силу известных причин не мог пользоваться. От многолетней сдачи этой квартиры в наём на парижском счету некоторых мужских представителей семейства Кочетов накопилась весьма значительная сумма.

Если с 1954 года до 1965 года деньги капали на счёт Платона, то после рождения Вячеслава эти же деньги стали поступать на его счёт.

Однако с 1982 года Пётр Петрович вынужден был «переадресовать» долю Вячеслава, дабы не подводить будущего разведчика, другому родившемуся внуку Даниилу.

И с этого момента франки, а с 2002 года – евро, стали поступать на его счёт вплоть до рождения в 2009 году уже его сына – Михаила Данииловича Кочета – самого старшего из правнуков с фамилией Кочет, и теперь ставшего обладателем квартиры и нового счёта.

Поэтому кроме туристической поездки Даниле с семьёй пришлось впервые посетить и их законную парижскую квартиру, в итоге доставшуюся, согласно завещанию деда, на сегодняшний день самому младшему Кочету.

Так что поездка в Париж семьи Данилы оказалась для всех кстати.

Счастливые, полные впечатлений, нагруженные купленными подарками, но чуть уставшие, они напоследок так увлеклись созерцанием аэропорта имени Шарля де Голля и покупкой сопутствующих товаров, что чуть было не опоздали на самолёт.

Домой сын привёз отцу и подробное описание с несколькими фотографиями их парижской квартиры, размещавшейся в одном из двухэтажных домов в тупике «Сите дю Миди», находившемся севернее от дома 48 по бульвару Клиши.

Этот пешеходный, узенький, почти стометровый и уютный переулок с только возможной здесь практически пристенной зеленью, представлял собой словно небольшой и тихий, затерявшийся островок какого-то потерянного мира, находящегося практически в середине секс-шопов и других пип-шоу в районе утопающего в тени платанов бульвара Клиши и площади Пигаль.

Жители этого небольшого кусочка Парижского Рая из-за нехватки пространства издавна культивировали на своей территории красоту зелени, настенной плитки и других декоративных украшений из фаянса.

Этот поднимающийся на север в гору тупик «Городок полудня» был также знаменит и исторически известными банями.

– «Да-а! Твой дед выбрал очень уютное и красивое место! Мне очень нравится!» – поделилась с мужем Александра во время посещения их квартиры.

– «Так это не он выбирал, как рассказывал папа. Квартиру в этом укромном уголке деду подарил ЦК французской компартии! Согласись, здесь сразу заметишь слежку за собой?!» – не без гордости объяснил жене Даниил.

– «Да, уж!» – согласилась она.

– «А за какие, такие подвиги ему вдруг подарили эту квартиру?» – тут же удивлённо переспросила Александра.

– «Точно уже и не помню. Но, как рассказывал папа, дед был как бы идеологическим связным, как бы посредником между в ту пору ВКПБ и французской компартией. Он очень много вёл разговоров и обсуждений различных вопросов с её руководством, и каких-то там уговоров и переговоров. Он даже одно время каким-то образом представлял интересы французских коммунистов в Москве, или наоборот? Точно и не помню».

– А-а-а!» – будто бы всё поняла жена.

А по возвращении домой в своём разговоре с отцом Данила изложил ему и свои личные впечатления об их парижской квартире и поделился мыслями по поводу возможной перспективы её использования.

Но пока для Платона это представлялось каким-то очень далёким. Более близкими для него, как всегда, были пока заботы дачные. В сезонных работах на ней и в зубопротезировании началось для него очередное лето.

Июнь начался по-доброму хорошей погодой.

– «Добрый день!» – сообщил новость, входящий в офис, чуть шепелявящий Платон.

Но в ответ – тишина.

Будто я в лесу? Лишь слышен, как будто шелест листьев, шёпот сплетничающих, дурно воспитанных моих сослуживцев! – понял он.

Основной новостью на работе теперь стала очередная замена Надеждой Сергеевной своих зоологических пристрастий с голубей на теперь изящную, хотя и беременную, необыкновенно буро-рыжей окраски кошку.

Та объявилась совершенно неожиданно, запрыгнув в утром открывшуюся форточку офиса Надежды.

Хозяйка накормила пришелицу, которая оказалась ручной, уверенной в себе и весьма знатного происхождения, о чём свидетельствовал и дорогой ошейник. А та, довольно урча, расположилась рядом с нею на коврике.

Платон по обыкновению окрестил новую пришелицу Маней. А та почему-то сразу откликнулась на это новое имя.

Дни шли, но хозяин кошки так и не объявлялся. Та же регулярно днём приходила в гости к Надеже получить от неё корм, понежиться и отоспаться.

Лишь позже выяснилось, что кошка запрыгнула во двор института с высокой стены Индийского посольства и принадлежала лично послу Индии Аджаю Молхотре.

Вскоре она на время пропала. Однако через несколько дней после родов объявилась вновь.

Поначалу Маня принесла в офис своего рыжего, очень симпатичного котёнка. Платон и Надежда, рассмотрев его, в один голос заключили:

– «А умный какой!».

– «А с чего Вы решили?» – удивился Алексей.

– «А у него взгляд какой…» – начала объяснять Надежда.

– «Не то, что у Гаврилыча!» – закончил Платон.

– «Ха-ха! Понятно!» – согласился коллега.

Пока думали, куда пристроить первого, Маня принесла и второго.

На следующее утро котят оказалось четверо, о чём с радостью, своим находящимся на задании коллегам, по телефону поведала Надежда.

Но к их приезду за шкафом обнаружили ещё двоих. Котята были просто очаровательны, потому для них быстро нашли хозяев. И в течение недели все они были разобраны, в том числе некоторые из них уехали даже в Нижегородскую область в Чкаловск.

Вскоре Платон вывез на дачу и своих кошек.

Но и тут не обошлось без приключений, вернее неожиданных склок.

Из пяти пассажиров, за время пути на дачу попеременно сидевших вместе с Платоном в самом крайнем, у входной двери вагона электрички, купе – трое оказались простолюдинами, зловредными и невоспитанными людишками. И только один грузный мужчина рядом с Платоном, всю дорогу сопевший в окошко, молчал.

Когда на станции «Выхино» Платон только ещё вошёл в вагон с рюкзаком за спиной и с двумя на плечах сумками с кошками, то сразу решил сесть у двери, не мешая другим пассажирам почти полностью заполненного вагона.

Но не тут-то было! Мужчина лет за сорок отказался подвинуться, тем более пересесть на другое место.

А на замечание Платона, что тот мог бы уважить деда и пустить его с кошками на эти места, мужчина неожиданно распалился:

– «Да какой ты дед?! Мне вот уже пятьдесят, а тебе-то сколько?!».

– «Шестьдесят два!».

– «Ха-ха! А выглядишь на восемьдесят!» – съязвил тот, оскорбляя оппонента.

– «Ну, вот, видишь? Я же говорил тебе, что я дед! Сам же и признал! А я ведь тебе и в отцы и в деды гожусь! И не надо только мне тыкать! Я ведь твою маму не имел, а ты мне тычешь!?» – нашёлся тот с вполне достойным и к месту ответом.

От такого красноречия соперника мужчина вдруг осекся и замолчал.

– «А ты выглядишь на сорок. Хорошо сохранился! Так что я правильно сказал!» – якобы высказал ему комплимент Платон.

Мужчина, явно отягощённый базедовой болезнью, затих, прикрыл глаза и попытался успокоиться. Однако, обильно выступивший на его лице пот, выдал его вынужденное волнение. Поэтому дальше ехали уже молча.

Мужик погорячился и неудачно выбрал против меня оружие, которым ему самому владеть-то опасно! – решил про себя инженер человеческих душ.

В Люберцах, оберегающий своё здоровье, мужчина и толстяк вышли.

Зато вошли другие пассажиры. Молодая женщина спросила Платона, можно ли ей сесть напротив. Тот подтвердил своё согласие, переставив сумку с Мусей на освободившееся от толстяка рядом место у окна, где уже стояла сумка с Тихоном.

Та села напротив, но передвинувшись к окну.

Тут же уставшая зловредная старуха попыталась втиснуть свою сумку на двухместную скамью справа от Платона, надеясь сместить его на кошек. Платон предложил ей сесть на свободное место напротив себя. Но та заупрямилась, не желая трогать свою сумку. При наличии свободного места Платон не стал уступать самодурке. В противном случае ему пришлось бы две сумки с кошками или брать на колени или снова переставлять на скамью перед собой.

Всё же сев на предложенное Платоном свободное место, старуха продолжала ворчать.

– «Я не понял! Вы же сидите! Чего же Вам ещё надо?!» – Платон сделал вид что удивился.

– «А я хотела там сесть. А свои сумки Вы могли бы и на ноги себе поставить!» – вдруг выдала старуха, на этот раз действительно удивив Платона.

– «Ещё скажите – одну на другую! Там же кошки!».

И только тут старуха заметила их и затихла.

Но возмущённый Платон уже не мог остановиться:

– «Вот я и говорю – куриные мозги!».

Вскоре старуха вышла, а всё ещё находящийся под впечатлением писатель не удержался и вслед ей заметил:

– «И стоило из-за одной остановки скандалить?!».

Он вытянул ноги под освободившееся напротив место, чуть задев стоявшую рядом сумку сидящего чуть сбоку, у прохода, молодого мужчины.

– «Только не надо толкать мою сумку!» – вдруг выявился очередной простолюдин.

Платон удивлённо взглянул на него, но в этот раз промолчал.

Когда тот тоже вышел, Платон обратился к приятной наружности блондинке у окна, ставшей невольной свидетельницей двух последних микро-конфликтов:

– «Что-то сегодня в электричке целое нашествие простолюдья?!».

Та в ответ лишь сочувственно и застенчиво улыбнулась.

В связи с привозом на дачу кошек и Платон стал там жить постоянно.

Вскоре к нему поспешили и первые гости – семья Даниила.

Мишенька стал уже сам ходить, и дед с удовольствием сопровождал внучонка по саду – полянкам и тропинкам, попутно объясняя всё увиденное им кругом.

Малыш с интересом слушал, периодически отвлекаясь на что-нибудь и самостоятельно изучая новое и диковинное.

– «Да! Теперь я вижу, что гены мамы победили!» – заключила Ксения, глядя на сына Даниила – сероглазого блондина Мишу.

– «Но моего много тоже есть!» – не без гордости и ревниво, чуть обиженно возразил Данила.

– «Конечно, сынок! Вон, смотри, брови, овал лица, его выражение, да вообще много чего, особенно пиписька!» – уже в пику жене защитил сына Платон.

– «Давайте не будем о грустном!» – в ответ уела мужа Ксения.

После обеда, пока жена с сыном спали, Данила в iPad показывал отцу и тёте Ксении снимки их с семьёй французского путешествия, попутно комментируя их. Разговор коснулся и работы Данилы.

Будучи успешным страховым брокером страхового альянса Прайм-Лайн, включавшего в себя надёжные страховые компании, Даниил занимался всеми видами страхования по выгодным тарифам, выезжая и к клиентам.

При этом он оказывал юридические консультации по данной теме и сопровождал интересы клиентов на весь период их совместного сотрудничества.

Однако основным направлением его деятельности было автострахование. Со временем Даниил стал расширять свою клиентскую базу, основной упор сделав на владельцев дорогих иномарок. Этому способствовал и рост его авторитета среди потенциальных клиентов.

Поговорили и о французских предках Кочетов.

Платон снова поведал сыну и жене подзабытую легенду об их роде.

Вспомнили средневековых рыцарей и мушкетёров, других героев и знаменитых людей Франции, их, описанные в романах и известные из истории, поступки, честь и благородство.

Постепенно, естественно, перешли и на день сегодняшний.

– «Эгоизм в любой его форме просто несовместим с благородством и честью… априори, по определению!» – озвучил Платон свою сентенцию.

– «Человек чести не может вести успешный бизнес, во всяком случае, пока у нас, в России! Он рано, или поздно – разорится!» – уточнил он.

Поначалу все дружно согласились.

– «А я вот тоже многое пересмотрел в своей работе, в бизнесе, и, пап, не полностью с тобой согласен! Убедился на собственном опыте, что можно честно работать и у нас, но, конечно, тяжело!» – искренне высказался Данила.

В дальнейшем Платон поделился с сыном планами дачного строительства, но до бильярда дело так не дошло, как, впрочем, и при встрече с, приехавшей через несколько дней, дочерью Екатериной и её мужем Виталием. Те заскочили к отцу перед отъездом со своими учениками в спортивно-оздоровительный молодёжный лагерь, расположенный на Керченском побережье Крыма.

Они так задержались со своим визитом, приехав ближе к вечеру, что о каких либо спортивных мероприятиях речь уже не шла, как и о шашлыках с самоваром. Долгое ожидание их приезда отбило у Ксении и охоту метать бисер перед… гостями.

– «Катюха, а ты знаешь, что твой троюродный брат Виталик, живущий в Симферополе, построил там кемпинг?! Если хочешь, могу дать адресок, заскочите!».

– «Да нет! В другой раз. Мы сейчас ведь с детьми едем. Нам от них никуда не деться!» – объяснила дочь.

Платон рассказал гостям и о поездке в Париж семьи их брата Даниила.

– «Вы вот в Париже уже два раза были, а мне заранее об этом не сказали, а то бы тоже посетили нашу там квартиру!» – раздосадовал гостей хозяин дачи.

Платон поделился с дочерью и впечатлениями о младшем внучонке, вынужденно спросив её о планах деторождения.

– «Всё дело в том, что я не хочу уподобляться какой-то клуше, и вместо работы сидеть с ребёнком. У меня очень много творческих планов, и я хочу себя через них реализовать!» – просто ошарашила отца дочь.

– «По…ня…тно!» – чуть грустно и задумчиво протянул отец.

А ведь раньше они хотели ребёнка, и на моём шестидесятилетии ещё интересовались, как прогнозировать его пол. Видимо что-то у них всё-таки не получается по этой части? А жалко! Катюхе в этом году будет уже тридцать два! Пора бы! – про себя подумал раздосадованный отец.

Но больше всего в этот раз при общении с семьёй дочери его насторожило их увлечение всякими новыми историческими теориями, их какой-то детский, метафизический подход к жизни.

Артисты – дочь и зять – просто заболели ими, с пеной у рта и с серьёзным видом рассказывая всякие, бездоказательно принятые ими на веру, небылицы. Платон просто ушам своим не верил, что его взрослая дочь и не менее взрослый зять стали просто какими-то черносотенцами, перепутав различные понятия, потеряв причинно-следственную связь между многими явлениями жизни.

Он чувствовал, что сейчас не сможет их в чём-либо переубедить. Поэтому решил оставить спор на потом, и тогда уж разложить всё по полочкам.

И Ксения согласилась с ним, что сейчас не время для таких споров.

Тогда Платон тоже решил поприкалываться, изобразить из себя сноба, переместив их разговор в область элементарной логики:

– «Вы все знаете выражение: «знание – сила!» То есть, знание равно силе!

Но также Вы знаете и выражение: «сила есть – ума не надо!» То есть, сила не равна уму!

Отсюда тогда вытекает, что и знание тоже не равно уму! Так?».

– «Да, получается, что так!» – первым согласился, не обременённый лишними знаниями, мужской ум.

– «Да нет же» – возразила Ксения, опередив постеснявшуюся перечить отцу Екатерину.

– «Ну, как же нет?! Это чистая простейшая математика, элементарная логика! – не унимался Платон – А ты не поняла меня, потому, что не записывала математические символы. Одну минуточку!» – с этими словами Платон встал и принёс лист бумаги с шариковой ручкой.

– «Возьми вот, записывай!» – обратился он к жене.

– «Так… ну, хорошо! Давайте попробуем исходить из вашего понимания, что знание есть ум. Тогда я Вам сейчас докажу, что сила знания не равна силе ума! Более того, сила ума выше силы знаний!

Поясню! Есть выражение: «сила знания!» Значит, знание равно силе, допустим со знаком один, так?!

Тогда из выражения «сила есть – ума не надо» вытекает, что сила со знаком два не равна уму, а также отсюда вытекает, что с силой и без ума можно обойтись, то есть сила два больше ума! Согласны?

Вы же считаете, что знания равны уму. Так?

Тогда получается, что равны между собой знание, ум и сила один.

А поскольку сила два больше ума, то она больше и знания и силы один.

То есть мы невольно опять приходим к выводу, что сила ума больше силы знаний!!!».

Глядя в растерянное лицо жены, в изумлённое лицо дочери, и в ехидно снисходительно улыбающуюся физиономию Виталия, Платон понял, что дважды попал в точку, а один раз – мимо!

Выждав паузу, он успокоил присутствующих:

– «Ну, ладно, не грустите. Как сейчас говорят, не парьтесь! Это чистейшей воды софизм. Так можно доказать многое!».

– «А-а! Тогда, значит, можно сделать вывод, что русские пословицы не совсем точны!» – наконец сделала логический вывод Ксения.

– «Да! Они применительны лишь к определённым жизненным случаям!» – согласилась с нею Екатерина.

После недолгой молчаливой паузы вернулись к их артистической и преподавательской работе, к искусству вообще. Потом разговор перевели на другую, смежную к искусству тему духовности.

Платон, выпуская пар предыдущего спора, подождал, пока все наговорятся, и решил поделиться своим пониманием вопроса.

– «А что касается духовности – начал свою речь Платон – то скажу Вам следующее:

Есть потребители духовности, но есть и её ретрансляторы и генераторы!

Первые могут только потреблять духовность. И такие люди не могут считаться истинно духовными. Они бесполезные пустышки.

А можно через себя транслировать духовность. Это уже существенно лучше. От этого уже польза для окружающих. И такой человек полезен обществу!

А можно ещё и генерировать духовность! То есть, придумывать, изобретать – быть в этом вопросе законодателем «моды»! Причём делать это даже при незначительном потреблении духовности самому!

И такие люди есть истинно духовные! Может даже они в этом вопросе являются неким медиумом?!

Поэтому голословно обвинять конкретного человека только за то, что он недостаточно интересуется человеческим культурным опытом – опытом духовности, и обвинять его в бездуховности – нельзя, просто опрометчиво!

Вы можете знать всё о духовности всех предшествующих поколений человечества, но быть совершенно бездумным эгоистом, не транслировать этот свой опыт окружающим вас людям. Тем более не генерировать что-то новое, свежее, может даже более моральное в духовности (?), и при этом совершенно искренне, и не без основания – знания и опыт есть же – считать себя духовным человеком!? Хотя на практике всё конечно сложнее и запутаннее, но вместе с тем и проще!

Если всё это, сказанное сейчас мною, усреднить, то, чтобы быть истинно духовным человеком, надо конечно изучать человеческий опыт духовности, и как минимум, делиться своими знаниями с окружающими вас людьми, вести себя с ними согласно этим знаниям, быть примером для них, в каком-то смысле пока невежд.

А ещё лучше – генерировать что-то новое в духовности. Но это уже удел избранных – считайте – святых!».

Беседы продолжились и во время чаепития, практически дотемна.

– «Большому куску и рот радуется!» – выдала Ксения тривиальное, предлагая гостям очередные порции торта.

– «А маленькому?» – под смешок Виталия добавил Платон оригинальное.

Весь день и вечер пёс гостей Шима пытался заигрывать с котом Тихоном. Но хозяин не допускал панибратства, своим шипением держа гостя на безопасном для себя расстоянии. Вскоре это надоело Платону, и он позвал негостеприимного кота к себе на колени.

– «Тиша, иди ко мне! Да, ты не бойся! Я бить не буду! Так, только немного пожурю… палкой!» – пошутил истинный хозяин, напоследок вызывая непринуждённый смех готовящихся к отъезду гостей.