Текст книги "Адмиралы Арктики"

Звякнул стакан в подстаканнике, подпрыгнула трубка на рычаге телефона, покатился, упал карандаш со штурманского стола…

– Полный назад!

– Да тут не четыре метра, – ворчит старпом, – что-то летуны недобдели.

– У них на борту стоит аппаратура СВЧ-зондирования. А она, как известно, даёт немалую погрешность. Оказалось, что в неудобную для нас сторону – видимо, паковый участок, – нисколько не напрягаясь от сложности прохода судна, замечает Черто́в. И снова командует: – Полный вперёд!

Протяжный скрип, удар, в очередной раз нос судна лезет выше. Стоящий позади офицер, снова не сдерживаясь, что-то удивлённо бормочет.

– Что, молодой человек, первый раз видите ледокол в тяжёлых льдах?

– Впечатлён! Гефестово воплощение![18]18
  Гефест – греческий бог кузнечного ремесла.


[Закрыть]

Такое неожиданное экспрессивное сравнение вызвало удивление. Морпех не просто крепкий парень лет тридцати – выпирающая грудь, тугие мышцы шеи и рук при среднем росте немного квадратили его фигуру, что не производило впечатления интеллектуала.

– Вон он, кто сейчас главный наш «гефест», – чуть погодя указал Черто́в на старшего помощника, снова отыгравшего аверс-реверс, – тут важно при переводе с хода вперёд, назад и далее, не остановить винт, чтобы он постоянной струёй отгонял обломки льдин.

– А не то?..

– А не то? – переспросил капитан, слегка покривившись на манеру речи старлея. – А не то застрянет льдина в винтах – можно лопасть потерять. Я видел, вы во время погрузки разглядывали наши запасные на верхней палубе?..

– Вот те огромадины, – удивился офицер, – и обломать?

– Они самые, – подтверждая жестом, – и обломать вполне… ха, как дураку стеклянный, простите, член – на раз!

Новый разгон сделали со 150 метров. Ледокол влез на льды чуть ли не всем корпусом, оставив в воде кормовую часть с бешеным бурлением винтов. И замер. Ни туда, ни сюда.

В этот раз уже кэп сказанул:

– Ну да ни хрена ж себе заползли!

И стоял, чуть наклонив голову набок, как будто прислушиваясь, слегка сгримасничал морпеху, дескать, «видишь, как бывает». И уже собирался дать команду заполнить носовые дифферентные цистерны[19]19
  Заполняя носовые балластные цистерны водой, ледокол увеличивает свой вес, продавливая ледяной покров.


[Закрыть], как с похожим на выстрел звуком лопнула здоровенная льдина и изломанной змеёй побежала вперёд чёрная дорожка трещины, ветвясь поперечинами. Зубовным скрежетом «Ямал» осел корпусом, ширя для себя вместилище, на мгновенье создав эффект ухода палубы из-под ног.

– Отлично, – осклабился капитан, с довольством и превосходством глядя то на покоренную природу, то на старлея, как бы говоря: «Видал, как могём!»

– Полный вперёд!

Морпех приник к иллюминатору, глядя, как расползается трещина, и судно уже с меньшим усилием, да какое там, почти непринуждённо после таких-то «туда-сюда», устремилось вперёд.

– Хребет мы ему сломали, – компетентно заявил старпом, передавая ручки управления вахтенному, – теперь пойдём легче.

– Так что вы хотели, молодой человек? – в свою очередь спросил капитан у офицера морской пехоты.

Видимо, после всего увиденного старлею все его вопросы показались мелкими и незначительными, однако не был бы он военным… Дрессировка как-никак!

– Товарищ капитан… – военный потупился, не находя, как правильно обратиться к капитану судна, – э-э-э… можно вас по…

– А вас?

– Старший лейтенант Волков.

– Андрей Анатольевич Черто́в.

– Да… так точно. Андрей Анатольевич, во-первых, хочу высказать беспокойство. В моём подчинении тридцать шесть человек…

– В моём семьдесят шесть… – не перебивая, вставил капитан.

– …я, как вы поняли, в Арктике новичок. Скажите, у вас тут это часто происходит?

– В Арктике? – Черто́в задумался, вспоминая все случаи. – Техника иногда подводит. Не без того. Бывает – люди. Вы спрашиваете об отсутствии связи? Иногда случается. Но чтобы так – впервые.

– А то, что все вырубились? Есть какие-то объяснения? Не знаю… магнитная аномалия, северное сияние, радиация, война, ЭМИ?

– Радиационный фон в норме, – вступил старпом, – при электромагнитном импульсе пожгло бы электронику, а у нас всё цело. Видеомониторинг физической защиты зафиксировал то, о чём вспоминают многие перед потерей сознания – белое свечение. Возможно, это и было какое-то атмосферное явление. Или сопровождалось таковым. На моей памяти ничего подобного не случалось.

– А не могло это быть атакой, террористическим актом?

– Начальник службы безопасности сейчас работает над всеми версиями. Пробы воздуха ничего не выявили. Проводится анализ воды и некоторой пищи.

– Моему взводу придан груз на борту – оружие, и вы могли бы включить моих людей в обеспечение охраны, – по решительному виду офицера было видно, что он перешёл к главному.

– У вас, наверное, что-то посерьёзней, нежели в нашей оружейной комнате? Если не секрет…

– В контейнере, помимо персональных средств моих бойцов, наличествует груз военного назначения для пограничной службы ФСБ.

Капитан терпеливо ждал, не подгоняя вопросом о подробностях. Второй помощник, выполнявший роль суперкарго, говорил ему после погрузки в порту Мурманска, что вояки не предоставили список перевозимого оружия и остального взрывоопасного, отделавшись размытым «груз военного назначения».

Впрочем, старший лейтенант, наверное, не видел в том особой военной тайны, навскидку перечислив то, о чём знал сам:

– Помимо экипировки и оружия моих людей, со складов для нужд погранцов перевозятся боеприпасы к стрелковому оружию, включая пулемётные. Сами пулемёты Калашникова и два крупнокалиберных «Корда». Гранатомёты и выстрелы к ним. Два ящика с пехотными огнемётами «Шмель». Ручные гранаты, судя по маркировке. Сам список я осмотрел бегло – было ещё с десяток пунктов. Что-то там про сигнальные ракеты, фальшфейеры, радиостанции с ремкомплектами и всякой приёмо-передающей лабудой, сухие аккумуляторы… честно говоря, не запомнил. Но скорей всего, это изобилие размещено по другим номерам.

Старпом присвистнул:

– Серьёзненько. Как они нам ещё «Армату» в разобранном виде не запихнули. А что вы там говорили об экипировке своих морпехов?

– ВКПО в арктическом исполнении, бронежилет, оружие. В целом стандартный набор.

– А «вэкэпэо» – это?..

– Всесезонный комплект полевого обмундирования.

Черто́в немного подумал, смотря в иллюминатор, как в сторону. Потом принял решение:

– Знаете, ваше предложение о помощи… спасибо, конечно, но преждевременно. Пока никаких опасностей не наблюдается.

– Я понимаю, – принуждённо кивнул старлей, соглашаясь, – просто ситуация меня волнует. Произошло чрезвычайное происшествие. Я привык и хотел бы быть в курсе всех изменений. Или войти в ваш штаб. Это возможно? У вас есть штаб?

– Нет, штаба нет, – Черто́в и не думал улыбаться. – Есть я – капитан и мои помощники. Пока я не вижу сложностей с доставкой вас и груза для военных в пункт назначения. Если же обстановка изменится в плохую сторону, поверьте, возможностью усилить безопасность судна мы непременно воспользуемся. То бишь вашим предложением. Если вы привыкли держать руку, так сказать, на пульсе, можете присутствовать в рубке. Не помешаете.

Офицер снова кивнул, принимая отказ капитана, однако было видно, что он расстроился. Не стал он и задерживаться, отправившись на выход.

– Кстати, а те два гражданских, они у нас на третьем ярусе в каютах 14–16, – напомнил старпом и спросил у лейтенанта: – Вы не знаете, что они перевозят? Они тоже относятся к военным?

Старший лейтенант, уже в дверях молча сумрачно мотнул головой и вышел.

С выражением «вот так!» Черто́в посмотрел на помощника и уже вслух прокомментировал:

– По-моему, мы обидели молодого человека своим отказом. Да? Только мне на судне не улыбается вооружённая толпа, пусть даже это и наши бравые морпехи. И ещё. Надо поручить начальнику службы безопасности обязательно проверить и расспросить этих товарищей из «четырнадцатой» и «шестнадцатой». Вдруг у них в ящиках тоже что-нибудь смертельно-разящее?

Вызывать начальника службы безопасности по судовой трансляции (а он мог быть где угодно из восьми палуб-ярусов судна) – лишний раз волновать экипаж. Подумают ещё – опять что-то случилось. Поэтому старпом сел за телефоны, намереваясь отыскать его простым обзвоном.

Черто́в же подошёл к иллюминатору, скрестив на груди руки и глядя в наплывающую белую целину, погрузился в размышления.

Вопросы лейтенанта о причинах и следствиях произошедшего, о прочности техники и людей снова заставили вспомнить (с не меньшим содроганием), что судно несколько часов шло во льдах совершенно неуправляемое.

Холодный мир Арктики настолько отличался от природы других широт, что впору было бы сравнить её (Арктику) с другой планетой. Не очень дружелюбной к человеку.

«А мы как затерянный в ледяном космосе звездолёт, глотающий парсеки».

И почему-то вспомнился Лем и рассуждения его героя в одном из произведений. Наверное, не дословно, но почти: «Человек – это такая крохотная капелька. Достаточно ничтожной дряни, перегоревшего проводничка, какой-нибудь расфокусировки тяги или размагничивания полей – начинается вибрация, мгновенно свёртывается кровь, и готово. И если бы в этих условиях ещё и люди подводили…»[20]20
  Станислав Лем. «Возращение со звёзд».


[Закрыть]

Взгляд в иллюминаторы – трещина по носу то ширится, то сужается, извилистым изломом. Ледокол идёт почти посередине раскола, иногда подламывая острые углы без всяких сотрясений и тряски.

«А вот наш “Ямал” не подкачал, техника и механизмы вытащили, тогда как человеческая плоть подвела, дала слабину!»

Капитан провёл рукой по внутренней обивке мостика, с уважением ощущая вибрирующую мощь.

Спустя – неторопливой стрелкой на часах

За иллюминатором легчали льды, и атомоход бесцеремонно хрумкал их, расталкивая, раздвигая, следуя на норд. На чистый норд, и по компасу и по виду открывшейся вдалеке тёмной полосы – чистой воды Баренца.

Ледяное поле кончалось.

Кончался и никак не кончался долгий полярный день. Прежде чем солнце тягуче окунулось в оккупировавшую горизонт дымку, подняли «вертушку», с которой разглядели, что после примерно 50 миль чистой воды наступает опять белое безбрежье.

– Припай[21]21
  Припай – неподвижный лед, прикреплённый к берегу.


[Закрыть] до самого архипелага, не иначе, – сделал заключение капитан, велев лётчикам возвращаться, – можно было бы прогнать машину до самой Земли Александры, но… когда там полная тишина и даже молчит радиомаяк, и туман такой плотный стелет…

– Верно, верно, затянуло-то как, а? Вот тебе и полярный день! – поддакнул старпом, глянув на сгустившуюся до пронзительной синевы хмарь. – Тихо дочапаем до припая, подгадав к утренней вахте, а уж потом определимся.

На выходящем из дрейфующих льдов «Ямале» вспыхнули прожектора, украсив некогда белое поле фантастическими пятнами, фиолетовыми отливами, очертив причудливыми линиями изломы трещин.

* * *

Несмотря на видимое спокойствие, почему-то именно в ночную вахту Черто́в ожидал очередного выверта-подвоха от…

«А пёс его знает, от чего или кого?! Сидит где-то в нас, в человеках, заложенный ещё с первобытных времён страх перед тьмою, когда голожопый, едва прикрытый шкурой предок с ужасом прислушивался к рёву зверей в ночном лесу. Вот и рефлексую. Не дай боже опять грянет что-то типа уже случившегося – попадаем в отключку!»

При переходе в плотном тумане иногда радар, а потом и прожектор выхватывали мелкие, а порой и весьма крупные айсберги, которые словно призраки выплывали из серости, сверкая под лучами 50-киловаттных ламп, и так же величественно исчезали в ночи́.

Невзирая на расчёт и выверенный ход чуть выше среднего, всё равно в припай вошли до утренней вахты. Без всяких неожиданностей, «схарчив» штевнем первые проплешины склянки[22]22
  Склянка – тонкий прозрачный лёд.


[Закрыть], затем вмёрзшее крошево и дальше, откалывая куски всё толще и толще. И туман поредел, студясь на лёд.

«Собаку» достаивал старший помощник. Оценив толщину льда, он не стал будить раньше времени капитана, а счёл целесообразным отправить в разведку вертолёт, пока ледокол будет огибать западную часть острова Александры.

Но машину готовили чуть погодя, проходя траверз мыса Мэри-Хармсуорт (крайняя западная точка архипелага). Пилоты долго прогревали двигатели и наконец взлетели, утарахтев вперёд на крейсерской.

Не прошло и пятнадцати минут, как летуны огорошили:

– Нету! Ничего нету!

– Как? Чего? Совсем ничего? Сбрендили? – посыпал вопросами старший помощник.

– Погоди, Ваня, – в рубке появился заспанный капитан. Взял трубку переговорного устройства с «вертушкой»: – Это капитан. Докладывай.

Выслушав, спросил:

– Может, что-то напутали и это не Земля Александры? Всё же под снегом… – слушая пилотов, кэп поддакивал: – Понятно! Очертания… ледяной купол…[23]23
  На архипелаге Франца-Иосифа, и в частности на Земле Александры, имеются ледяные образования куполообразной формы, обладающие сравнительно крутыми склонами благодаря малым горизонтальным размерам.


[Закрыть] заливы… кого видели? Мишку? А-а-а-а, белого! Ясно! Возвращайтесь.

– Что? – напряжённо ждал старпом.

– Сходим – обследуем. Распорядись – пусть боцман… или сам – подготовить экипировку, выдать оружие. Отправимся на вертолёте. Сам хочу посмотреть.

Черто́в резко повернулся к вахтенному:

– Толщина льда, температура?

Получив ответ, распорядился:

– Стоп машины. Готовьте «ледовые якоря».

Машины все же не остановили. Просто мерный гул механизмов сменил тональность, утонув в утробе атомохода. Гребные электродвигатели продолжали лениво крутить винты, те гоняли воду с мёрзлым крошевом, не давая схватиться корке льда – соблюдалось необходимое равновесие, и судно стояло, упёршись носом в вырубленный карман в припае.

Спустили трап, на лёд соскочили боцман с матросами – осмотрелись, расставили флажки вблизи опасных трещин. Затем, накрутив коловоротом лунки, вбили на четыре точки деревянные брусья, закрепили на них швартовы – два носовых, два с полуюта.

Вернулась «вертушка», села, медленно вращая лопастями – пилоты ждали, пока наберётся и экипируется экспедиционная группа.

Техники даром времени не теряли и, подтянув заправочные шланги, накачивали «Миля» горючкой – в Арктике нельзя полагаться на «авось», и топлива всегда должно быть с запасом.

Пошла погрузка. В последний момент прискакал лейтенант-морпех – попросился тоже.

Капитан дал согласие. С военным снаряжением из контейнера возиться не стали (хлопотно) – надеть что нашли: чьи-то запасные унты, пуховик на лебяжьем пуху, из оружия доверили «Сайгу».

– Ты ж смотри, лейтенант, это только с виду «калаш».

– Знаю, знаю, – выгнал на ветер пар изо рта офицер – казалось, что он самый взволнованный среди всей группы.

Все уже расселись, ждали только капитана.

– Так, Ваня! – отдавал тот последние наставления старпому, перекрикивая свист вертолёта. – Не знаю, сколько мы там проваландаемся, температура воздуха мне не нравится – колеблется, и ветер с норда, – так что – бди!

* * *

С высоты переход от припая на берег едва заметен, если бы не темнеющая оголённость скал на мысе Мэри-Хармсуорт, от которого до местоположения «Нагурский» пятьдесят пять километров.

Дальше шли над куполом Лунным – ледовым куполом, покрывавшим большую часть острова Александры. «Ми-восьмой», как уже упоминалось, был в транспортной версии – сиденьями для пассажиров хоть оборудован, но шумоизоляции считай что никакой!

Черто́в обустроился на месте второго пилота – разглядывал открывшийся внизу вид, нацепив на голову наушники и слушая пояснения Шабанова.

– Я поначалу тоже подумал, что попутал, но видите – вот там левее на северо-западе уже виднеется полынья, примыкающая к мысу Нимрод. Вот по этому аппендиксу Нимрода (знакомое очертание) я как-то сразу и понял – прилетел туда, куда надо.

А дальше непонятка пошла! Ещё месяц назад вокруг бухты Северной железа[24]24
  Ржавеющий металлолом, оставшийся ещё со времён СССР: в основном бочки из-под ГСМ.


[Закрыть] всякого до хренища навалено было, не переработанного и не вывезенного. А тут девственная чистота!

Вертолёт промахал ещё десять километров и завис над тем местом, где должна была быть база пограничной службы «Нагурский».

Теперь знакомые очертания острова оказались совсем какими-то незнакомыми.

– Ну и… кульминация! – произнёс Шабанов, словно ставя себе в заслугу, что сумел пробить невозмутимость кэпа.

То, что понастроили за последний год, скрыть снегом было совершенно невозможно. Не было пёстрых маяков, ни куполов ангаров, ни антенн, которые наверняка бы торчали, несмотря на все метели и ураганы. Внизу было совершенно чистое белое поле снега!

– Это точно остров Александры?

– Несомненно. Оно. Но не оно! Садимся?

– Валяй!

Винты ещё гоняли колючую снежную пыль, а самые прыткие уже соскочили на ноздреватую наморозь, покрывавшую место посадки. Кто с ружьями, у кого-то такая же, как и у старшего лейтенанта, «Сайга».

«Всё правильно, – подумал Черто́в, – белый медведь – зверь мало того что любопытный, человека ни в грош не боится. Даже с рычащей и смердящей техникой. А тут вообще считай что полновластный хозяин в теперешней совершенно непонятной пустоши. Хотя, насколько удалось разглядеть с высоты, прибрежная полынья простирается дальше на всю северную часть острова. А открытые участки воды – это самые охотничьи угодья, наличие и доступность корма для всех обитающих тут тварей. Там-то должна быть и основная “столовка” для медведя. Так что тут ему делать нечего».

Народ разбрёлся (осторожничая – парами), ковыряя снег в надежде отыскать хоть какие-то улики и свидетельства под белым покрывалом – тщетно.

Во время полярного лета здесь из-под снега проступает земля и появляется скудная арктическая растительность. Сейчас же от края до края сплошная снежная целина – плавные изгибы, бугристость, провалы. Безжизненно и уныло в свете тусклого, пробивающегося из-за серого марева солнца.

Ветер с норда, с открытой воды, тянул влажностью, зябко пробирая даже в тёплых одеждах. И даже разлапившаяся винтами «вертушка» местами уже начала покрываться пушистым ёжиком инея.

Люди стали стягиваться обратно. Офицер-морпех (в ярком пуховике, совсем как и не офицер), тот давно уже поутратил интерес к окружающему – прохаживался рядом, наблюдая за периметром, держа оружие непринуждённо, но настороже (сказывалась выучка). Иногда бросая короткие испытующие взгляды, проявляя завидное терпение, удерживаясь от вопросов.

Накинутый на голову капюшон приглушал все звуки, и боцман подошёл совершенно незаметно.

– Ерунда какая-то! Сверху смотрел – совершенно очевидно, что это остров Александры. А тут… – он развёл руками вокруг, похмыкал, прикряхтывая, подыскивая слова, и не нашёл ничего подходящего, кроме как: – Необитаем!

Кэп стоял будто изваяние, потираясь наветренной щекой о мех капюшона, согреваясь, думая о своём, делая предварительные, совершенно невозможные выводы, завивающие мысли в совсем невероятные гипотезы.

– Капитан, – ещё раз окликнул боцман, – Андрей Анатольевич…

– Да, конечно. Возвращаемся.

Колючий промозглый норд был самым лучшим погонщиком обратно на борт – все быстро гуськом, пригнувшись, проскользнули в узкую сдвижную дверь.

Пустынная Земля Александры в иллюминаторах провалилась вниз.

По пути назад пилот решил пройтись чуть восточнее – вдоль береговой черты над заливом Дежнёва, проливом Кембридж, о чём и уведомил капитана. Решение Черто́ва было спонтанным, вытекающим их этого изменения маршрута:

– Сколько у нас горючки – до Белля хватит?

– Грэм-Белл? – слегка опешил пилот. – Так туда ж километров триста по прямой от «Нагурского»!

– Да нет! – снисходительно поправил кэп, нисколько не удивившись, что Шабанов сразу подумает на остров Грэм-Белл, который был в логистике морских грузоперевозок. И повторил с нажимом: – Остров Белл, тот, что чуть западнее Нортбрука. Сравнительно недалеко.

– А-а-а! И до, и на обратно на ледокол – вполне, – пилот даже не взглянул на показания приборов, меняя курс.

А Черто́в взялся за работу штурмана – без электронной навигации, имея сомнительные ориентиры, когда внизу практически сплошное белое поле за редким исключением отмелей у берегов да темнеющих скал, главное было не промахнуться. Тем не менее привязка существовала, следовало выбрать направление, произвести несложные расчёты и выйти в нужную точку.

* * *

Двадцать пять минут лёту. Пересекли по диагонали южную часть острова Георга, замёрзший пролив с голубыми пятнами полыней, и вот впереди показалась чернеющая оголёнными базальтовыми склонами гора с плоским навершием плато – остров Белл. Неожиданно пробилось солнце, подкрасив пейзаж лазоревыми тонами.

Шабанов давно догадался, что именно хочет найти капитан на Белле, и, прекрасно ориентируясь, повёл машину вниз.

– Вон он! – указал за остекление кабины Черто́в. – И не особо засыпан снегом, как я опасался. А то уж думал спрашивать, есть ли у вас на борту лопаты.

Переменчивое небо совсем очистилось голубизной, ещё резче очертив возвышающееся плато с белой дымкой на вершине. А внизу, в ложбине среди серых валунов и снега, совершенно неестественно, словно что-то инородное для ледяной дикости, прямыми линиями проступал силуэт неприхотливого дощатого домика.

Вертолёт посадили недалеко, на каменистом взгорке. К домику собрались идти все. Любопытно было даже лётчикам, хотя бывали тут не раз.

Пока спускались с возвышенности, капитан рассказывал старлею историю хижины:

– Построил её шотландский путешественник Ли-Смит в 1880 году, так сказать, на всякий случай, в своё первое посещение архипелага. Назвал в честь своей шхуны – «Эйра-хауз». Оставил в этом зимовье продовольствие, уголь. Тогда, да и сейчас так многие поступают – не только для себя, а и на случайного бродягу-полярника, попавшего в бедственное положение. Но припасы пригодились впоследствии им самим, когда Смит предпринял на следующий год очередную экспедицию. Их шхуну раздавило дрейфующими льдами у Нортбрука, и они потом сюда наведывались на шлюпках за харчем.

– Выжили? – с нескрываемым интересом спросил лейтенант.

– Подъели всё, занимались охотой. Потом, в конце концов, на шлюпках ушли к Новой Земле. Там где-то по пути их подобрали. Спаслись.

Почти пришли, шкрёбая то по каменному крошеву, то по крупнозернистому снегу.

Черто́в замолчал, сдвинув брови, с пристрастием разглядывая строение. Крыша зимовья была перетянута канатами, почти без провисания крепящимися за ближайшие валуны.

– Занятненько, – пробормотал идущий рядом пилот.

– Что?.. – попытался морпех.

– Да ничего, – открестился Шабанов, – поглядим, что внутри.

С одного боку строение было присыпано снегом. Там, где снег отступил, громоздились округлые камни насыпом у основания, для прочности.

На взгляд лейтенанта, домик выглядел, словно построенный лет десять назад, но никак не в 1880 году. Лишь на крыше был заметен зеленоватый налёт от мха или плесени.

Оба окошка были заколочены ставнями. И дверь (небольшим выступом) тоже. Кстати, на двери были характерные следы – пошалил белый медведь, нацарапав своё любопытство или извечный поиск пищи.

Лопаты не понадобились, но прихваченный боцманом топор оказался к месту. Поддев доски, отжали крепления, немного повозились с перекосом петель, и вход оказался свободен.

Капитан, понимая интерес лейтенанта, ещё ни разу не бывавшего в полярке и не видевшего ничего подобного, мотнул головой, пропуская Волкова вместе с первыми желающими.

Внутри никаких неприятных запахов, никакого тлена или разложения. Фонари высветили стены – доска имела кремовый оттенок, против ожидаемого Волковым потемневшего, серого. Это, видимо, никого не удивило – люди разбрелись, тщательно обследуя углы, пол.

А вот капитан и боцман, сразу направив свет на стены, были явно озадачены, бормоча и переговариваясь меж собой:

– …а где?..

– …тоже не вижу.

– …странно, а куда могла…

– Впечатляет, – Волков указал на выцарапанные даты и прикоснулся к шероховатости доски, как будто к самой истории, – больше ста лет!

– Да, – с неопределённостью в голосе ответил Черто́в, – шли люди – честолюбцы и исследователи в одном флаконе, открывать новые земли, давать им имена, загибаться от холода и цинги, побивать рекорды и быть первыми.

– Народ! – послышался чей-то возбуждённый голос. – А это что за… я тут нашёл что-то!

Все обернулись, направив фонари на одного из членов экипажа, затем на боковую стену, где выше были приколоты какие-то листы бумаги.

Раздаётся новый возглас, и лучи света мечутся в другую сторону – пилот, стоящий у окна, указывал на жестянку, прибитую к стене. В руке он держал какой-то предмет.

– Аккуратней! – чуть повысив голос, потянулся капитан, отбирая находку.

Сразу три фонаря осветили руки кэпа, развязывающего бечёвку, разворачивающего верхний слой плотной серой бумаги. На свет появились первые белые листы, исписанные мелким почерком.

Волков пригляделся – на английском. Руки кэпа подрагивали, разобрать ничего было невозможно, а сам Черто́в, бегло пролистав, отыскал подпись в конце:

– Письмо Ли-Смита. Невероятно!

Все вдруг заговорили разом. Волков улавливал лишь отельные фразы, не всегда понимая, о чём говорят.

– …я был в две тыщи одиннадцатом – тут всё прибрали, вычистили…

– …а сейчас мусор всякий, ржавые консервные банки, даже каменный уголь в углу…

– …м…даков хватает…

– …турысты, мля-нах их…

– …но откуда эти древности?

– Может, объясните… – Волков взглянул на капитана с боцманом, продолжавших изучать бумаги. – Я так понял – это артефакты старых полярных исследователей?

– Дело в том, что в 1913 году тут побывали люди из экспедиции Седова и упоминали об этих находках. Но уже в двадцать девятом другой «Седов» – советское судно, также проходило по этим местам. Члены экипажа побывали тут и уже ничего этого не обнаружили. Кто-то прихватизировал ценные исторические документы.

– Так, может, это новодел? Для привлечения туристов… дескать, «великое открытие», «невероятная находка», и под это дело приторговывают «настоящими» историческими артефактами?

– Хорошая версия, – крякнул боцман, – только…

– Только есть странности и нестыковки, – подхватил капитан, двинув вдоль стен, освещая фонарём, показывая: – Вот это нацарапал штурман «Эйры» в 1881 году, вот надпись Вильяма Брюса из экспедиции Джексона 1897 года. Но нет ни одной записи последующих годов. А они были. После постройки сего обиталища на этих стенах отметились многие полярные экспедиции, да что там говорить – все кому не лень! Вот, например, на этом месте, над брюсовской, я прекрасно помню, была запись 1955 года. А вот тут отличились наши ухари в шестидесятых годах, накарябав, как они убили и вые… поимели медведя. Придурки. Сохранность домика, как видите, идеальная – не закрашено. Не скоблили. Их просто нет! Ещё нет!

– В смысле «ещё»? Не пойму, к чему вы клоните?..

К разговору капитана и морпеха прислушивались уже все, притихнув.

Черто́в на некоторое время замолчал, собираясь с мыслями. Скинув капюшон, провёл рукой по голове, словно с непокрытой головой лучше думалось.

Начал он плавно, подбирая слова, сам ещё не уверенный в своих выводах:

– Честно говоря, я всё ещё надеялся, но полное отсутствие следов человека на Земле Александры вызвало у меня определённое ощущение. Как будто мы плыли, плыли и… приплыли.

– В другую Арктику?

– Время. Тут ключевое слово «время». Арктика та же – время другое. Как будто время замерло, отыграло назад в позапрошлый век – самый конец или прошлый – в начало. Потому что – морзянка в эфире и тот пароход, дымящий на угле, не иначе. Я рассудил, что ближайший человеческий «памятник» находится на Белле. До Капа-Флоры топлива на вертолёте точно бы не хватило.

Стоящий рядом Шабанов непроизвольно кивнул, подтверждая.

– И вот, – Черто́в окинул взглядом стены зимовья, – я вижу, что после Смита и Джексона тут никто не бывал. Словно мы окунулись в прошлое. И тогда становится понятным отсутствие спутников… их время ещё просто не наступило.

– И вы так спокойно об этом говорите? – только и пробормотал Волков.

Остальные молчали, чуть ли не открыв рты, тяжело переваривая полушариями серого вещества эту идею, версию или действительно – действительность.

Озвученное кэпом легло громом среди ясного неба. И как в дополнение снаружи громыхнуло выстрелом, заставив всех излишне остро отреагировать – вздрогнули и скопом повалили на выход.

Доносится:

– Медведь!

«На улице» солнце совсем не щадит сетчатку, и, щурясь, озираются «где?», «кто?», «куда?».

– Медведь! – снова слышится крик, на слух Волкова, совсем без паники. Оглянулся, влекомый звуками и общим движением. И увидел! Первое, что бросилось в глаза – шерсть медведя была перемазана ярко-красным.

«Кровь!»

Самое удивительное, что, несмотря на кровавый вид, зверь не выглядел свирепым хищником. Лейтенант доверял своему интуитивному нутру, но и на этом уровне ощущения страха не приходило. К тому же более опытные полярники не выказывали никакой суеты – никто не дёргал остервенело затвор, не целился из ружья, хотя держали настороже.

Медведь стоял метрах в тридцати, подняв вытянутую морду, чёрной точкой носа вынюхивая новые запахи.

– Тюленя поди сож-жрал – сытый, – поясняет Черто́в таким голосом, словно сам наелся до отвала, – просто ему интересно – любопытная тварь!

– Совсем непуганый, – удивляется морпех. И как бы догадываясь: – Выстрела-то не побоялся. А? Действительно людей не видел!

– Для белого медведя выстрел похож на звук трескающегося льда – он к нему привычен с детства. И вообще эта скотина ничего не боится, – спокойно просветил кэп и крикнул: – Пальни ракетницей, стоишь, сиськи мнёшь!

Кому надо, услышал – фыркнуло, разбрасывая искры и дым прямо под ноги животине. Срикошетило от снега, уходя полого в сторону… дальше.

Ошалевшая зверюга, не ожидавшая такой подляны, взревела, крутанулась и дала дёру. Надо сказать, с приличной скоростью.

Народ ржал, присвистывая и прикрикивая.

– Столько мяса убежало, – с улыбкой посетовал лейтенант. – Он вообще как на вкус?

Капитан, подкинув в общее веселье своё «кхе-кхе», отмахнулся:

– Вонючка он. Что жрёт, тем и воняет – ворванью да рыбой. Кровью его раньше спасались от цинги, а печень так и вовсе ядовитая[25]25
  Всё дело в витамине А, концентрация которого в печени белого медведя очень высока. Употребление в пищу даже небольшой порции медвежьей печени приводит к тяжёлому отравлению.


[Закрыть].

Волков на это удивился и уже хотел разузнать побольше, как Черто́в неожиданно решил ответить на его ранний вопрос:

– Спрашиваете, спокоен ли я? Не спокоен! Не спокоен. Только мне воспринять провал во времени куда как проще, нежели вам, например, чёрт меня подери. Потому что – Арктика! Поверьте – я знаю! Мне пятьдесят три, а на севера́х я, в полярке – по Арктике более двух десятков лет… Довелось походить по северной макушке планеты и пёхом и на плаву.

Лейтенант покосился на призадумавшегося собеседника, оценивая. Образ закоренелого полярника Воронову представлялся иначе – обветренный красномордый или выбеленный кряжистый бородач. А этот – даже никакой тебе шкиперской бородки, какие частенько отращивают капитаны, чтобы соответствовать образу. Чисто выбрит, лицо скорей слегка смугловатое. И нет этих характерных морщин, морщинок, обветренных и высушенных севером. Может, из-за склонности к полноте? Зато густые чёрные брови, короткая стрижка… И только в тёмных волосах пробивается пятидесятилетний мужчина – сединой, и взглядом… цепким, колючим, пожившим.

А капитан «Ямала» продолжал бередить свои ассоциативные образы: