Текст книги "Дневник. 1893–1909"

Весна[504]504
  Запись не датирована Половцовым. Судя по описываемым событиям, она относится к весне 1897 г


[Закрыть]

Проведя шесть недель в Монте-Карло в видах умилостивления своей подагры, в конце апреля возвращаюсь в Петербург.

Положение и движение дел в высшем правительстве нахожу по-прежнему незавидным. Молодой Государь при всех своих привлекательных личных достоинствах продолжает оставаться в нерешительности, которая по последствиям в глазах народа начинает походить на равнодушие. Молодая императрица, о которой прокричали, что она и умна, и образована, и энергична, и мало ли еще что, остается в тени и заявила о своем участии к[505]505
  Так в тексте.


[Закрыть] общественному делу только учреждением Общества домов трудолюбия[506]506
  Имеется в виду Санкт-Петербургское столичное попечительное общество о домах трудолюбия.


[Закрыть], польза коих весьма сомнительна и самая основная мысль весьма спорна, если не положительно вредна. Очевидно, около этой симпатичной четы нет никакой способной на руководство личности. Они преисполнены лучших намерений, но не знают, что и как провести в подвластную им среду. Окружающее их многочисленное семейство приносит им более вреда и тягости, чем пользы и отрады. Прежде всего, вдовствующая императрица вследствие своей ограниченности ума, недостатка образования, мелочности взглядов, расположения к ничтожным людям, посредственности вкусов всякого рода, завистливости, несмотря на высоту своего положения, привычки к самой презренной хотя и не преступной кокетливости представляется существом категорически не пригодным ни на какое сколько-нибудь возвышенное чувство или дело, а, следовательно, для сына своего представляется лишь помехой для здравой политической деятельности.

Дяди императора, конечно, могли бы помогать ему в государственном управлении, но, к сожалению, по характеру своему не в состоянии этого делать.

Владимир – умный, сердечно добрый, более других образованный, много путешествовавший, к сожалению, с самого детства был склонен к лени, рассеянности, обжорству. За последние годы попал под влияние своей жены, которая пагубно влияет на нравственные его стороны. Эта женщина, преисполненная тщеславия, алчности ко всякого рода низшего сорта развлечениям и удовольствиям, окружила себя и мужа презреннейшими людьми, готовыми на всякий дрянной поступок, могущий доставить им выгоду от великой княгини Марии Павловны. Понятно, что такая среда повлияла на нравственный ход жизни не только великой княгини, но и ее мужа. Будучи с ним дружен тридцать лет, я душевно о том сожалею и, исчерпав все средства для неравной борьбы, пришел к убеждению, что мне лично остается лишь удалиться, а отечеству нечего ожидать от одного из сынов своих по рождению и дарам провидения наиболее способному, казалось бы, быть полезным России.

Алексей, быть может, еще более брата своего одаренный и на полезные труды способный, равным образом далек от плодовитой деятельности.

У него на первом плане желание повеселиться и притом без разбора людей, призываемых к тому участниками. Конечно, к таким взглядам и привычкам можно прийти лишь при полном презрении к человеческой личности, к нравственному достоинству людей, ко всему тому, что стоит выше животных, материальных аппетитов. Вот это-то презрение великий князь Алексей Александрович и практикует в самых широких размерах. Живя с женой своего двоюродного брата Евгения, известной Зиной, рожденной Скобелевой[507]507
  Имеется в виду 3. Д. Богарне. А. А. Мосолов описывает ее следующим образом: «<…> Зина Богарне была удивительно привлекательна, красива и жизнерадостна». Также он отметил: «В ее (3. Д. Богарне – О. Г.) честь и для ее удовольствия великий князь Алексей и открывал двери своего дворца петербургскому бомонду» (Мосолов. С. 26).


[Закрыть], он, не стесняясь, показывается с ней вдвоем публично, платит ее счеты в магазинах, нанимает ей квартиру в Париже. Какие же люди могут окружать подобную чету? Во главе приживальщиком муж Зины Евгений, представляющий тип самого недостойного во всех отношениях человека. Стоит ли говорить об остальных. По службе в Морском министерстве великий князь избирает на места людей того заслуживающих, что, конечно, среди моряков легче делать, чем в других частях управления, но самому морскому делу он посвящает времени мало и вообще относится к своим обязанностям поверхностно, пренебрежительно.

Сергей. Если два старших его брата имеют презрение к человечеству, то третий всецело пользуется презрением человечества [508]508
  Великий князь Сергей Александрович действительно не был популярной фигурой в высшем обществе. Так, в дневнике Богданович очень часто встречаются негативные высказывания о нем, например, 21 ноября 1891 г. она приводит следующий случай. 28 октября представители дворянства собрались в Москве для подписания «поздравительной депеши» императору Александру III в связи с годовщиной свадьбы, и им пришлось долго ждать великого князя Сергея Александровича. Когда предводитель дворянства поехал к нему сказать, что «его ждут», то получил ответ, что великий князь «сидит в ванне и не приедет». «Это прискорбно, что он так себя ведет, – отметила Богданович, – с Москвой шутить нельзя» (Богданович. С. 158). Или (10 декабря, того же года): «Сегодня Самойлович рассказывал про великого князя Сергея Александровича <…>, что в Москве все им возмущены, городской голова Алексеев совсем с ним разошелся. Вел[икий] князь приказал, как в Петербурге, в известные часы дня по улицам не ездить, вследствие того, что однажды его экипаж не мог проехать» (Богданович. С. 160). Между тем в мемуарах Мосолова читаем: «<…> офицеры Преображенского полка, которым он (великий князь Сергей Александрович – О. Г.) много лет командовал, очень его любили <…>» (Мосолов. С. 77).


[Закрыть]. Мелкий по самолюбию, тщеславию, чванству, эгоизму, он далек от всякого порыва, подвига, движения души на что-либо возвышенное, бескорыстное, похожее на самопожертвование, самоотречение. Его жена, сестра императрицы[509]509
  Имеется в виду великая княгиня Елизавета Федоровна.


[Закрыть], – милейшее существо, переносящее покорно свою тяжкую участь. Они бездетны, и молва бросает на великого князя темную тень обвинения в противоестественных пороках.

В сфере неосторожно вверенного ему управления для него существуют одни только личные вопросы, подбор фаворитов, пред ним преклоняющихся без всякого возвышенного стремления на пользу страны. Религиозное и всякое иное ханжество стоит на первом плане в ряду его побуждений; председательствование в Палестинских обществах и тому подобное заменяет отсутствующее теплое чувство – исходную точку чувства истинно религиозного.

Сплетни, наушничания, рекомендации недостойных кандидатов и испрошение им милостей – вот с чем подобный человек приходит к своему царственному племяннику. Чего тут ожидать?

Павел. Четвертый, младший из дядей императора, ничтожная бесцветная личность, занятая прежде всего корыстными заботами. Унаследовав от отца несколько миллионов в более раннем, чем братья его, возрасте, Павел старался жить как можно более в Зимнем дворце на даровщинку и, постоянно откладывая значительную часть своего дохода, скопил большое состояние. Будучи поставлен в необходимость приобрести дом, он купил у жены моей […][510]510
  Слово неразборчиво.


[Закрыть] дом на Английской набережной за 1 миллион 600 тысяч рублей, но затем и доселе продолжает пользоваться летним пребыванием в загородных дворцах племянника, не решаясь купить дачи.

Скупость его такова, что когда врач для здоровья детей его посоветовал завести корову, то он приказал своему гофмейстеру попросить, чтобы корову ему подарили с императорской царскосельской фермы.

Командование гусарским полком он был принужден сдать вследствие истории с офицерами. Конным прокомандовал, потому что наученный горьким опытом слепо следовал указаниям полкового адъютанта Трепова. Теперь, к великой своей радости, достиг звания генерал-адъютанта и должности дивизионного генерала.

Его единственный выдающийся талант – играть комедию. Я не видал на русской сцене такого совершенного первого любовника. Но какая от этого польза царю и Отечеству?

Великий князь Михаил Николаевич. Последний из сыновей императора Николая – любопытная личность. Это бесспорно добрый, в общем смысле честный человек, но до того бесхарактерный, подобострастный пред властью[511]511
  Мосолов привел другое мнение на этот счет. Он отмечал, что великий князь Михаил Николаевич, хотя и «не играл крупной политической роли», но по возрасту и положению «занимал исключительное место среди семьи. Никто из родственников не стал бы ему перечить. Благодаря своему такту и влиянию, он являлся настоящим миротворцем» (Мосолов С. 68).


[Закрыть], а тем паче царской, до того приверженный к старым отжившим формам, не разумея сущности, ими облекаемой, смертно различающий добро от зла, но останавливающийся пред решительностью провести это различие в жизни, а сообразно сему сортировать людей, их поступки и отношения к ним. Председательствуя в Государственном совете, он старается предугадать, какое мнение должно понравиться Государю, и заявляет его без всякого отношения к сущности этого мнения. Он безукоризненно вежлив и предупредителен со всяким, но это драгоценное и ныне редкое достоинство есть лишь результат хорошего образования, а никак не выражение внутреннего его расположения к людям, кои для него отличаются одни от других лишь нумерами своих чинов.

Он сам говорил мне, что всякий, с ним говорящий, легко может убедить его в том или ином.

При всем том он верен в дружеских (правда, не требующих от него жертв) отношениях. Но может ли такой человек принести своими советами пользу в важных вопросах государственного управления?

Стоит ли упоминать о Константине Константиновиче, напыщенной, высокомнящей о себе бездарности, о его брате Дмитрии, для которого, кроме лошади, никакого иного создания на свете не существует[512]512
  А. А. Мосолов, который, по собственному сообщению, «близко знал» великого князя Дмитрия Константиновича, давал ему гораздо более лестную характеристику: «Великий князь Дмитрий Константинович по скромности своего характера мало кому и в России был известен, хотя отличался редкими качествами. Политической роли великий князь никогда не играл. Он был всесторонне образованным человеком и интересным собеседником <…>». Тем не менее Мосолов подтверждал информацию об особенной любви Дмитрия Константиновича к лошадям: «Любимой темой его разговора являлись лошади, коннозаводство и коневодство. Этим двум отраслям хозяйства он посвятил себя полностью. Основательно их изучил и применил свои познания сначала на купленном им большом конном заводе Дубровка Полтавской губернии, а впоследствии – как заведующий государственным коннозаводством» (Мосолов. С. 79–80).


[Закрыть], о Николае Николаевиче, которого почитают хорошим кавалерийским генералом, но который, живя с какой-то разведенной лавочницей[513]513
  Имеется в виду Е. Г. Числова.


[Закрыть], привык к грубости, делающей невозможной службу с ним для порядочных людей.

Нечего упоминать о Михайловичах, жадно преследующих личные цели служебного повышения, чванного важничания, возможно большего обогащения, словом, всякого рода карьеры.

Переходя от членов царствующего семейства к высшим чиновникам (так как независимых вне чиновничьего круга людей более не существует), нам представляются следующие лица.

Прежде всего, Победоносцев. Влиятельнейший советник Александра III, учитель нынешнего Государя, в преклонных летах, проведший жизнь в служебном, ученом, литературном труде, обладающий чрезвычайной начитанностью, бесспорно чуждый корысти, искренно любящий Россию, преданный престолу, но при всех этих достоинствах лишенный всякого практического смысла, фанатик, полагающий религиозную нетерпимость в основу своих политических убеждений, видящий в европейских государствах, в стремлении западных народов без всякого разбора творение дьявола, человек, готовый отвечать «нет» на все, что не входит в цикл его на Москве сложившихся поповски-профессор-ских симпатий. Он везде видит пропасти и овраги, готов повсюду ставить перила, суживать путь, хотя бы путь этот лежал по степной равнине и по пути этому предстояло следовать самому царю. В первые дни царствования в Ливадии Победоносцев оказал услуги написанием нескольких актов, устранением формальностей при приеме православия царской невестой, но, конечно, исключительно отрицательная сила не могла сохранить продолжительного на юного владыку влияния, что, по-видимому, и начинает сказываться.

Граф Воронцов-Дашков. Ближайшее к покойному Государю за все его царствование лицо, видевший юного Государя со дня его рождения чуть не ежедневно, горячо покровительствуемый императрицей-матерью. Должен бы был иметь влияние, но недостатком достоинства, самовластным и бесцеремонным отношением ко всем членам царской семьи, бестактными выходками и дурным выбором подчиненных восстановил против себя не только членов царской семьи, но и самого императора.

Тотчас по вступлении на престол Воронцов сказал (вероятно, без особой настойчивости), что желает удалиться от обязанностей министра двора. Государь отвечал, что просит подождать, не имея кем его заменить. Воронцов поспешил заявить ему, что в таком случае останется министром до окончания коронации. Император подчинился такому решению. После коронации Воронцов сказал Государю: «Я не могу уйти теперь, потому что все скажут, что я был уволен за Ходынскую катастрофу. Я прежде окончу отчет по коронации и тогда в конце года попрошу увольнения». Такое заявление, энергически поддержанное вдовствующей императрицей, опять безмолвно было принято.

В декабре 1896 года Воронцов явился к Государю и упомянул об увольнении, но, воспользовавшись любезной фразой, что в этом нет спеха, объявил Государю, что останется верно служить ему до конца дней.

Такое положение тянулось до первых дней мая месяца, когда во время одного из обычных докладов Государь неожиданно сказал Воронцову: «Вы просили у меня увольнения. В то время я не имел в виду преемника Вам, а теперь имею и могу исполнить Вашу просьбу».

Надеясь еще достигнуть отмены такого приговора, Воронцов просил позволения представить проект реформы Министерства двора в том виде, каком министерство это существовало при Николае Павловиче, и немедленно отправился в Гатчину к императрице Марии Федоровне просить заступничества. Мария Федоровна встретила Воронцова словами: «Comment, il a dit chez moi hier et ne m’a rien dit!..»[514]514
  «Как? Он вчера был у меня и ничего не сказал!..» (фр.).


[Закрыть]

Заступничество мамаши не помогло, и в следующий доклад привезенная Воронцовым реформа (сводившаяся к учреждению канцелярии министерства) была отложена в сторону, а Воронцов окончательно уволен с сохранением 36 тысяч оклада жалованья и придворной кареты!..

Перечня этих немногочисленных фактов достаточно, чтобы убедиться, что удаление Воронцова от двора не составляет утраты в смысле успеха государственному управлению. Возвышением своим он обязан был своему рождению, воспоминаниям о великосветской славе родителей, чему-то открытому в лице и приемах, физической красоте и силе, вообще внешности как будто геройской, поддержанной военными отличиями в Ташкенте и на Кавказе, где он пользовался особым покровительством наместника князя Барятинского. Командуя в Царском Селе гусарским полком, он сблизился с цесаревичем Александром Александровичем, который взял его в командующие гвардейско-пехотной дивизией, а потом начальником штаба гвардейского корпуса, состоявшего под командой наследника. По вступлении Александра III на престол Воронцов попал в министры двора и здесь в течение 13 лет натворил галиматьи, начиная с вопроса денежного, хозяйственного, за который он горько осуждал своего предшественника графа Адлеберга, вопроса, который набранная Воронцовым компания мелких офицериков, под его начальством служивших, привела в самое плачевное состояние. Рядом с этим явилось самое бесцеремонное со всеми обхождение, не щадившее ничьего самолюбия, а одновременно возраставшие постоянно потребности многочисленной семьи и несносной, ненасытной интриганки жены его[515]515
  Имеется в виду Е. А. Воронцова-Дашкова (Шувалова).


[Закрыть] поставили его в необходимость даже и в денежном отношении отступить от отличавшей его в молодости деликатности. Незадолго до увольнения он продал Крестьянскому банку свое Саратовское имение за 3,5 миллиона, причем, как говорят, цена эта изначально превосходила стоимость имения. Факт этот был не чужд его увольнению.

Повторяю: увольнение – это не утрата. Небогато одаренный от природы, лишенный научной подготовки [516]516
  И. И. Воронцов-Дашков поступил в 1855 г. в Московский университет, но учебу не завершил, т. к. в следующем же году перешел на военную службу, поступив вольноопределяющимся в лейб-гвардии Конный полк.


[Закрыть], не проходивший правильной, постепенной карьеры, Воронцов, тем не менее, не затруднялся никогда никаким вопросом, окружая себя людьми более чем посредственными, он находил в них вдохновителей, составителей проектов и записок, легкомысленно подававшихся Государю и вводивших его в ложные мероприятия. Если бы он сохранил при Николае II положение, которое имел при Александре III, то беззастенчивость его в разрешении государственных вопросов, несомненно, еще усилилась бы и могла бы дорого обойтись России.

Кого же после Победоносцева и Воронцова назвать как людей, имеющих влияние на царя? Не знаю. По своей личности, думаю, нет никого, и влияние принадлежит тому, кто по служебному положению имеет к нему доступ и притом в размерах уделенного его ведомства, отрывочно, почти всегда с преобладанием личных уважений и соображений.

Кто же эти люди? Генерал Рихтер, командующий Главной квартирой, честный в душе немец, но положительно бездарный, больной, усталый, ни на какой серьезный совет не способный.

И. Н. Дурново — председатель Комитета министров. По выражению Грибоедова, будучи из бессловесных, достиг до степеней известных. Отец его, быв управляющим Неплюевых, составил себе кой-какое состояние, воспитал сына в Артиллерийском училище. Способности сына не обещали ему карьеры на этом военно-ученом поприще, он вышел в отставку и попал в уездные предводители, а потом и в губернские. Оттуда в губернаторы Екатеринославской губернии, где лежат большие имения, принадлежавшие графу Игнатьеву, который при назначении министром внутренних дел взял его себе в товарищи. Свалился Игнатьев[517]517
  Игнатьев продержался на посту министра внутренних дел всего один год. В письме от 6 мая 1881 г. Победоносцев рекомендовал эту кандидатуру Александру III: «<…> Изо всех имен смею назвать Вам разве графа Николая Павловича Игнатьева. Он имеет еще здоровые инстинкты и русскую душу, и имя его пользуется доброй славой у здоровой части русского населения – между простыми людьми. Возьмите его на первый раз <…>» (Письма Победоносцева к Александру III. Т. I. С. 316–317). Император поддержал мнение Победоносцева: «<…> Моя мысль назначить на место Лориса – графа Игнатьева, человека, на которого я могу вполне надеяться <…>» (30 апреля 1881 г.). Александр III разочаровался в выборе достаточно быстро. Особенно ярко недовольство императора проявилось в мае 1882 г. после рассмотрения предложенного Игнатьевым проекта созыва Земского собора. 15 мая он писал Победоносцеву: «Обращаюсь снова к Вам, любезный Константин Петрович, за советом. Я все более убеждаюсь, что граф Игнатьев совершенно сбился с пути и не знает, как итти и куда итти; так продолжаться не может. Оставаться ему министром трудно и нежелательно. <…>» (Победоносцев и его корреспонденты. Т. I. П. 1. С. 63, 241). Вскоре Игнатьев получил собственноручную записку императора: «<…> я пришел к убеждению, что вместе мы служить России не можем» (Игнатьев. С. 12). 30 мая 1882 г. он был уволен с поста министра внутренних дел. Позже Победоносцев писал Александру III: «<…> Кровь стынет в жилах у русского человека при одной мысли о том, что произошло бы от осуществления проекта графа Лорис-Меликова и друзей его. Последующая фантазия гр[афа] Игнатьева была еще нелепее, хотя под прикрытием благовидной формы земского собора. Что сталось бы, какая вышла бы смута, когда бы собрались в Москве для обсуждения неведомо чего расписанные им представители народов и инородцев империи, объемлющей вселенную <…>» (11 марта 1883 г., письма Победоносцева к Александру III. Т. II. С. 12).


[Закрыть], попал в министры граф Толстой. Дурново продолжал кланяться и ему, как кланялся его предшественнику; похоронив Толстого, Дурново попал в его преемники. Тонко изучая, где сила и в какой форме следует льстить тому или другому. По смерти Александра III он заявил Николаю II, что место председателя Комитета министров было ему обещано и, хотя императрица Мария Федоровна утверждает, что это наглая ложь, председательское место было ему отдано с 30 тысячами содержания и так далее. Нынешней весной он выступил шефом мнимо дворянской партии, олицетворенной двумя beaux frèr’ами[518]518
  Здесь: шурин (брат жены) (фр.).


[Закрыть] Сипягиным и Шереметевым[519]519
  Д.С. Сипягин был женат на А.П. Вяземской, сестре жены С. Д.Шереметева Е. П. Вяземской.


[Закрыть]и вдохновляемой негодяем Мещерским. Явились ходатайства губернских предводителей дворянства о даровании денежных льгот дворянству. Один из них – рязанский Муромцев при представлении Государю заговорил о дворянском вопросе и просил государя назначить Дурново председателем назначаемого по сему предмету комитета[520]520
  13 апреля 1897 г. И.Н. Дурново был назначен председателем Особого совещания по делам дворянского сословия.


[Закрыть]. Вероятно, он был подослан самим же Дурново, который добивался этого назначения, находя, что его положение председателя Комитета министров, куда вносятся лишь второстепенные по назначению дела, слишком маловлиятельно. И вот началась кутерьма: молодому императору подсунули рескрипт, наобещавший дворянству множество благодеяний неудобоисполнимых. Начались заседания, в коих затронуты были все стороны государственной, народной, сословной жизни. На первых же порах произошел характерный инцидент. Под видом представления на высочайшее утверждение на основании работ комиссии был написан журнал слогом «Гражданина», заявлявший, что в Росси ничего, кроме дворянства не существует, а в конце говорилось, что законы надо переделать на эту тему и что выработка подобных законов предоставляется канцелярии этого комитета (то есть Плеве со своим помощником Стишинским) и что законы, таким образом написанные, будут подноситься на высочайшее благоусмотрение.

Так как Воронцов, всегда спешащий уехать в деревню, подписал белый лист бумаги, который был пришит к журналу, то некоторые бесхарактерные члены комитета (Горемыкин во главе) подписали журнал, но Витте, подписывая, оговорился, что такого заключения в заседании комитета принято не было, и подал Государю отдельную записку, вследствие коей Государь сделал отметку не об утверждении, а лишь о прочтении им помянутого журнала.

Чего ожидать, как не пошлостей от людей, способных на подобные проделки!

1898

Апрель

19 апреля. Проведя зиму во Франции, после сильного припадка подагры в ноябре месяце, с возвращением весеннего солнца, возвращаюсь в Петербург, все тот же непривлекательный Петербург.

Приехав утром в понедельник, 13 апреля, поспеваю на заседание общего собрания Государственного совета, где спорят против Витте за его предложение повысить пошлину на суда иностранной постройки, занимающиеся судоходством в России[521]521
  Речь идет о деле «О пересмотре таможенных пошлин на привозимые из-за границы морские и речные суда», которое рассматривалось в Государственном совете с 31 июля по 27 апреля 1898 г. См.: Опись дел Государственного совета. С. 325.


[Закрыть].

На другой день после приезда императрица Мария Федоровна приезжает в наше рисовальное училище осматривать выставку картин итальянских художников и по этому случаю осматривает залы неизвестного ей доселе музея нашего училища.

В противоположность за многие годы выказываемой ею жене моей и мне грубости на этот раз выказывает чрезвычайную любезность.

В пятницу 15-го собираю Совет Исторического общества.

Август

6 августа. Прошло четыре месяца, и ни одной строчки мне не удалось написать. Много было хлопот с богословским делом, в котором я был просто обманут горным инженером Ауэрбахом, но которое, в конце концов, благодаря своим огромным естественным богатствам начинает выходить из денежных затруднений и обещает хорошие результаты. С другой стороны, мало было утешительного в ходе судеб Отечества.

Юный царь ничем о своей личности и зависящей от личности деятельности не проявляет. Два часа в день посвящены слушанию докладов, вроде того, как ученики слушают лекции, а затем жизнь течет своим сереньким порядком посреди мелких сплетен, дрязг, интересов, в кругу мелких людей, среди коих он, бедный, не умеет разобраться. Родственники выпрашивают разные подачки и милости, например, братья Ольденбургские в день коронации выпросили сложение с них долга в 500 тысяч рублей, а так как деньги были заняты в Департаменте уделов, то Государь за неосторожное обещание должен был заплатить эту сумму из своих собственных (кабинетских) сумм.

Зина Лейхтенбергская выпросила 600 тысяч на уплату своих долгов и т. п.

Министры между собой ссорятся. Муравьев (граф) жалуется на то, что Витте слишком много и непосредственно поддерживает сношения с представителями иностранных держав, что выходит из сферы его ведомства. Муравьев (юстиции) ведет ожесточенную войну с Горемыкиным. Дурново обижается, что, несмотря на его положение председателя Кабинета министров, никто на него серьезно не смотрит. Чтобы придать себе важности он придумал комитет о дворянстве[522]522
  Имеется в виду Особое совещание по делам дворянского сословия.


[Закрыть], надеясь, что председательское здесь кресло даст ему политическое значение, но тут пошли курьезные инциденты. Государь приказал Дурново представить ему проект рескрипта с изложением политической программы действий комитета. За неграмотностью и невежественностью председателя написание рескрипта возложено на делопроизводителя, некого Стишинского, человека мне хорошо известного по службе под моим начальством в Государственной канцелярии и блестяще олицетворяющего тип, именуемый по-французски homme de sac et de corde [523]523
  Разбойник, негодяй (фр.).


[Закрыть]. Подо всем этим продолжались нашептывания бездарного Сипягина и императрицы Марии Федоровны, вдохновляемой тупым интриганом графом Шереметевым, beau frer’ом[524]524
  Здесь: шурин (брат жены) (фр.).


[Закрыть] Сипягина, женившимся на перезрелой княгине Вяземской только для того, чтобы породниться с Шереметевым.

Так или иначе комитет состоялся со включением Сипягина и Шереметева. Витте, чтобы противодействовать односторонности состава, испросил назначение членами А. Оболенского (товарища министра внутренних дел) и Ливена, бывшего и теперешнего управителей Дворянского банка. Между тем Дурново назначил членами трех предводителей, завзятых противников реформ Александра II и защитников дворянских привилегий (не исключая денежных подачек), Муромцева, Кривского и Арсеньева. Такая подтасовка ясно указывала, чего следовало ожидать от дворянского комитета. Оболенский уговорил Горемыкина доложить Государю, что всегда в подобные комитеты назначались московский и петербургский предводители дворянства. Государь согласился на такое назначение. Горемыкин, возвратясь с доклада, написал о том Дурново, который на следующее утро побежал к Государю и просил об увольнении от председательства, считая себя обиженным, что назначение членов комитета делается помимо председателя. Государь согласился на то, чтобы разъяснено было, что Трубецкого и Зиновьева будут приглашать в заседания лишь в случае надобности, то есть никогда.

По забавной случайности Трубецкой представлялся Государю по какому-то случаю в этот самый день. Будучи накануне уведомлен чрез Оболенского с разрешения Горемыкина о своем назначении, он начал с того, что стал благодарить Государя за это назначение, которое в то же утро уже было уничтожено. Какова картина уважения к твердости царской воли, на которой все зиждется в России!

Чего можно было ожидать от комитета, таким порядком составленного, под председательством человека, лишенного всякого образования, всякой культуры и, что еще хуже, всякого прямодушия, всякой политической искренности.

Комитет занялся рассмотрением кое-каких эгоистических сословных дворянских ходатайств, и по мере разрешения того или другого частичного вопроса стал представлять свои постановления на высочайшее усмотрение. Дурново добивался от Государя, чтобы он утверждал постановления комитета, а при разногласиях мнения его, Дурново, не передавая этих комитетских журналов ни на чье рассмотрение, но нашлись лица, предостерегшие юного императора относительно опасности такого утверждения, и вот, в конце концов, продержав представленные ему два журнала[525]525
  Далее зачеркнуто: «более».


[Закрыть] несколько месяцев, Государь решил передать их в Государственный совет.

Любопытно при этом поведение Дурново. Он приехал ко мне в Царском Селе прямо от Государя в белом галстуке и ленте и взошел со словами: «Поздравьте меня, наконец, сегодня Государь объявил мне, что передает журналы Дворянского комитета в Государственный совет!»

Я не знал, что ему отвечать, потому что в течение нескольких месяцев твердил ему о необходимости такого хода дела, а он постоянно отвечал мне одно: что он не может допустить ничего подобного, потому что он, будучи председателем Комитета министров, не может играть лица, подчиненного Государственному совету.

Приключения с другой комиссией не менее любопытны и характерны.

В 1893 году (кажется) Государственный совет по поводу рассмотрения представления о неотчуждаемости крестьянских наделов пришел к необходимости назначить высшую вневедомственную комиссию, которая занялась бы рассмотрением изменений, сделавшихся необходимыми в крестьянском положении, оставшемся нетронутым с 1861 г.

Это постановление общего собрания Совета было оставлено без исполнения вследствие утверждения Александром III доклада министра внутренних дел Дурново, который доказывал, что никакой комиссии не надо, а что все необходимое будет сделано самим министром внутренних дел.

Но вот прошло пять лет, и ничего сделано не было, а умножающаяся всякого рода крестьянская неурядица не более доказывает правильности взгляда Совета.

Министр финансов Витте представил Государю записку о том, что никакие финансы невозможны без упорядочения крестьянского управления крестьянской собственности, крестьянского труда. Государь приказал передать эту записку в Комитет министров, который принял мнение Витте и постановил заключение о назначении комиссии, которое и было утверждено Государем.

Пред отъездом в Карлсбад Витте говорил с Государем о комиссии, причем Государь выразил намерение лишь осенью назначить членов. Тогда Витте настаивал о назначении делопроизводителя, который бы немедленно занялся собиранием материалов, долженствующих лечь в основу суждений комиссии, и при этом указал на Алексея Оболенского. Государь и с этим выбором, и с необходимостью немедленного назначения согласился, но затем явился к нему Дурново, который (по собственным своим словам) чуть не бросился на колени пред Государем, умоляя его отстранить кандидатуру Оболенского как человека преданного тем опасным реформам Александра II, которые привели к столь печальному концу царствования. И, так или иначе, но Оболенский назначен не был, а все осталось в выжидательном положении!

13 августа. В 10 часов вечера отправляюсь в Москву. Поезд набит народом.

14 августа. В 11 часов приезжаю в гостиницу «Славянский базар», где мне удалось достать комнаты лишь благодаря протекции Победоносцева, основанной на том, что гостиница эта построена на земле, принадлежащей Синоду. Все московские гостиницы переполнены людьми, съехавшимися ко дню открытия памятника Александру II[526]526
  Памятник Александру II находился на южном склоне Кремлевского холма, его создателями были А. М. Опекушин, П. В. Жуковский и Н. В. Султанов. Статуя императора в полный рост располагалась на пьедестале под сенью высокого шатра. С трех сторон ее окружала галерея с лестницами – сходами к подножию холма. На пьедестале была сделана надпись: «Императору Александру любовию народа». Две лестницы вели от памятника в Нижний Кремлевский сад. Закладка памятника Александру II состоялась 14 мая 1893 г., а торжественное открытие – 16 августа 1898 г. Разрушен в 1918 г.


[Закрыть]. Захожу к Победоносцеву, который также живет в «Славянском базаре», по обыкновению хнычет, и на этот раз темой служит: 1) приезд Государя не ко дню Успения, который можно назвать храмовым праздником Москвы, а лишь после обедни, 2) что у великого князя будет бал, а не раут в день открытия памятника, так что утром будет «Вечная память»[527]527
  «Вечная память» – церковное песнопение, которое поется в конце панихиды для поминовения усопших.


[Закрыть], а вечером «плясовые поминки». На этот раз, против обыкновения, я с ним согласен.

Расписавшись у великого князя генерал-губернатора, еду с визитом к Юсуповым. Они живут в своем доме у Красных Ворот, кои некогда отделяли Москву от Сокольников. Часть дома построена еще при Иоанне Грозном и служила охотничьим дворцом. Петр II в вознаграждение князя Юсупова, который участвовал в суде и судебном приговоре над Меншиковым, подарил ему и поместья, пожалованные Меншикову за Полтавскую битву[528]528
  Полтавская битва – крупнейшее сражение Северной войны между русскими войсками под командованием Петра I и шведской армией Карла XII. Произошло 27 июня 1709 г. в 6 верстах от города Полтава на украинских землях (Левобережье Днепра). Решительная победа русской армии привела к перелому в Северной войне в пользу России и положила конец господству Швеции как главной военной силы в Европе.


[Закрыть], и этот дворец, который теперешние владельцы отделали заново, но с сохранением строгого русского стиля XVII столетия, так что здание представляет из себя архитектурный музей и, признаюсь, для меня не представлялось бы привлекательным жилищем. Меня интересовал портрет Петра II во весь рост, на котором кресло с изображением на спинке шифра Петра II в стиле того времени подтвердило мою догадку относительно ширм, купленных Государем из числа вещей, оставшихся после князя Лобанова, а также экрана, поднесенного мной нынче весной Государю с такими же шифрами. Посидев чуть не целый час с любезными хозяевами, отправляюсь гулять пешком в Сокольничий парк. Обедаю в гостинице «Эрмитаж». Два брата Долгорукие и министр путей сообщения Хилков.

15 августа. Суббота. Утром приходит ко мне государственный секретарь Плеве, с коим и происходит следующий любопытный и характерный разговор:

Плеве: «Я пришел, Александр Александрович, просить у Вас совета и содействия».

Я: «Что прикажете?»

Плеве: «13 октября будет праздноваться пятидесятилетний юбилей великого князя[529]529
  Имеется в виду великий князь Михаил Николаевич.


[Закрыть] как генерал-фельдцейгмейстера. Между членами Совета есть предположение о том, чтобы Совет присоединился к этому празднованию».

Я: «Что же Вы предполагаете сделать?»

Плеве: «Предполагается поднести поздравительный адрес с выражением желания поставить портрет великого князя, а затем учредить стипендию».

Я: «Признаюсь, я не совсем понимаю, как Совет присоединится к артиллерийскому празднику».

Плеве: «Я думаю внушить Сольскому, чтобы он созвал чрезвычайное общее собрание Совета, в коем и было бы сделано надлежащее по этому предмету постановление».

Я: «Но разве Учреждение Государственного совета допускает созыв подобных общих собраний по предметам, не указанным в учреждении?»

Плеве: «Можно бы испросить особое высочайшее разрешение».

Я: «Но я думаю, что этого не следовало бы делать. Мне кажется, что если члены Совета желают высказать великому князю свои чувства по этому случаю, то они могут это сделать, но никак не в качестве учреждения, а лишь совокупности известных лиц. Что касается портрета, то ведь у нас вешают портреты всех председателей после их смерти. Подумайте, какое это впечатление произведет на великого князя. Он просто подумает, что Вы его заживо хороните. Что касается стипендии, то я категорически против. Денег вы соберете лишь безделицу, не говоря о том, что теперь в честь всякого повытчика [530]530
  Повытчик – должностное лицо, ведавшее делопроизводством в суде (на Руси XVI–XVII вв).


[Закрыть] устраивают стипендии. Если Вы непременно хотите сделать что-либо, кроме адреса, то предложите поставить его бюст в одной из зал, где не заседают. Если Вы были в английском парламенте, то Вы могли видеть в коридорах статуи знаменитых ораторов: Лита, Фокса, Берка. Вот и мы можем положить начало таким путем подобному […][531]531
  Слово неразборчиво.


[Закрыть].

Плеве соглашается или по крайней мере делает вид, что соглашается со всем, мной сказанным.

Я: «А что же, Вячеслав Константинович, ведь Иван Николаевич (Дурново) со своим дворянским комитетом провалился».

Плеве: «И ему предстоит еще много в этом направлении провалов».

Я: «Объясните мне, как же Вы, столь умный человек, могли пойти в этот комитет».

Плеве: «Да Вы, может быть, не знаете моих близких к Ивану Николаевичу отношений. Мы были вместе товарищами графа Толстого, потом я был товарищем Ивана Николаевича. Ну а ведь если он ни в каком деле азбуки не знает (sic), то он, во всяком случае, любезный душа-человек».

Я: «Да. По наружности».

Плеве: «По наружности (sic). Вот я и счел обязанностью помочь ему, быть в отношении его таким же душой-человеком».

Я: «По наружности?»

Плеве: «По наружности (sic!)».

Я: «Но не забудьте, в какое положение Вы ставите себя. Ведь весь город о Вашем участии в дворянском комитете отзывается так: „Плеве – умнейший человек и, слушая галиматью, высказываемую Муромцевым, Кривским, Дурново, подводит под эту галиматью фундаменты". Поставьте себя в положение Государственного совета и его председателя, когда на их рассмотрение передаются постановления, в коих принимали деятельное участие государственный секретарь и его товарищ, особливо когда теперь вам обоим предоставлено право принимать участие в обсуждении дел. Вот Вы начали с того, что пришли спросить у меня совета. Позвольте дать Вам совет: выставьте предлогом, что заключения комитета передаются в Государственный совет, и откажитесь от дальнейшего там участия».