Текст книги "Дневник. 1893–1909"

Июль

14 июля. Похороны преждевременно погибшего великого князя Георгия Александровича. Я никогда ничего дурного о нем не слыхал. Отличительной его чертой была чрезвычайная застенчивость и скромность. Он был слаб здоровьем от рождения, но отец и мать его не хотели тому верить, и таким образом постоянное расстройство желудка перешло в чахотку. Последние семь лет он прожил на Кавказе, где хороший климат несколько продлил его жизнь. Рассказывают, что он там влюбился в некую княгиню Бебутову, которую вследствие того выслали в более отдаленную местность. С этого дня он возненавидел свою мать, встреча с коей всегда сопровождалась тягостными сценами и ухудшением его здоровья. Умер он, катаясь на автомобиле, подаренном ему матерью. Горловое кровотечение продолжалось несколько минут; прогуливался он одиноко и скончался на руках мимо проходившей крестьянки из молокан[582]582
  Молокане – разновидность духовных христиан. Сложилась в конце XVIII в. в Тамбовской губернии и распространилась затем на ряд других районов страны. Основателем течения считается Семен Уклеин. Молокане отрицали церковь, церковную иерархию, пост, иконы и богослужебные обряды православия. В соответствии с учением, смысл жизни человека заключается в том, чтобы развивать нравственное начало, заложенное Богом в каждую душу. Православная Церковь считала молокан одной из вреднейших сект и подвергала их преследованиям, что вызвало переселение большинства последователей учения на окраины империи – в Таврическую губернию, на Северный Кавказ и в Закавказье.


[Закрыть], которых ныне так ожесточенно преследует правительство.

Накануне похорон мне пришлось дежурить два часа во время обедни, покуда народ был допущен на поклонение. Со мной дежурили Имеретинский и Балашев. В день похорон церковная служба продолжалась три часа, что превосходит нормальные силы человека. Пение превосходно, внутренний вид собора испорчен множеством венков, цветов, надписей, все это сделано из серебра и при том с полным безвкусием. Присутствующих гораздо более, чем можно было ожидать в эту летнюю пору. Императорская фамилия, конечно, в полном сборе и поражает отсутствием чего бы то ни было выдающегося в каком бы то ни было смысле.

17 июля. Уезжая отсюда в Экс для борьбы со своей несносной подагрой, уношу самое тяжелое впечатление о том, в каком положении находится Россия и, в особенности, ее правительство.

Нравственной силы никакой не чувствуется. Юный император, преисполненный лучших душевных свойств, не имеет ни надлежащего образования, ни практики в делах государственных, ни, в особенности, никакой твердости характера. Его убеждает и переубеждает всякий. Из членов его семейства большинство тянет в сторону своих личных выгод. А сколько-нибудь выше других стоящие, Владимир – по доброте, а Алексей – по уму, вследствие страсти к развлечениям окружены презренными и подозрительными личностями, так что не могут пользоваться влиянием. Всего более на Государя имеет [влияния] его дядя Сергей, но это в полном смысле слова дрянной человек, в душе коего нет ни единого возвышенного, чистого чувства. Другой влиятельный Государев родственник – Александр Михайлович, но это ребенок, хотя и с добрыми намерениями, но не имеющий ни о чем серьезного понятия, а потому представляющий в своих советах большую опасность.

Не стоит говорить о Николае Николаевиче, который думает лишь о том, как бы грубо оборвать кавалерийского офицера да удовлетворить жажду к деньгами своей любовницы из купечества.[583]583
  Речь идет о Е. Г. Числовой.


[Закрыть]

Константин Константинович – человек почтенный в своей частной жизни, но весьма ограниченного ума, воображая о себе при этом, что он гений. А это бывает весьма опасно.

Мой добрый Михаил Николаевич мог бы пользоваться влиянием, но вместо того, устраняясь от дел государственных, интересуется лишь артиллерией, где столкновения с военным министром, разумеется, приводят к частым неудовольствиям.

Обо всех остальных, второстепенных по положению и рождению, родственниках императора говорить не стоит. Это заурядные люди без образования, без трудолюбия, заботящиеся прежде всего об удовлетворении всяких аппетитов и неспособные ни на какой душевный подвиг.

О людях, избранных для занятия делами государственными или, правильнее говоря, для завершения в высших инстанциях канцелярского производства текущих дел, трудно сказать что-либо хвалебное.

Высшее по иерархии место председателя Комитета министров занимает Иван Николаевич Дурново, прозванный Иваном Великим как по величине роста, так и потому, что ко всеобщему удивлению призван на великую должность, а также и потому, что в голове у него пусто, как в колокольне. Это блестящий образчик тех малоуважительных людей, коих Александр III считал надлежащими служителями самодержавного царя, как он его понимал.

Беспрекословное послушание, отсутствие личных убеждений, готовность всегда апробовать[584]584
  Так в тексте.


[Закрыть] и хвалить всякие распоряжения высшей власти, полное игнорирование всего того, что жизнь и история мира могли выработать, всегдашняя улыбка, всегдашний поклон как ответ на всякое действие (хотя бы оскорбительное) властного лица, преклонение пред привычками, обычаями, злоупотреблениями, чтобы никогда ни с кем ни о чем не спорить, придавая такому образу действий вид какого-то будто консерватизма. Невежество, безграничное во всем, исключая уменья нравиться тем, кои могут быть им полезными. Беззастенчивая ложь как элементарное средство достижения целей. Так судят о нем все, не исключая друзей его, и, сознаваясь, что он имеет некоторые слабости, признают его приятным и удобным человеком.

По смерти императора Александра III Дурново при открытии вакансии председателя Комитета министров заявил, что это место было ему обещано покойным императором. Вдовствующая императрица Мария Федоровна утверждала, что это ложь, но тем не менее не воспротивилась назначению, хотя в то время имела полное в этой сфере влияние, и продолжала не скрывать своего презрения к Ивану Николаевичу!

Министр иностранных дел Муравьев. С несомненным умом и большой пронырливостью в достижении личных целей, этот человек не получил иного образования, как в каком-то юнкерском училище или что-то в этом роде, и всей карьерой обязан разного рода ходатайствам, протекциям и т. п. Лгать, обманывать ему нипочем. Это он считает дипломатией. В своем министерском посту он видит лишь возможность постоянно вертеться около Их Величеств и важничать, получая приглашения, назначения и т. п. Он с улыбкой и поклоном соглашается на всякую заявленную Государем мысль. Это – лакей в галунах[585]585
  Галун (galon – нашивка, фр.) – плотная лента или тесьма шириной 5-60 мм из хлопчатобумажной пряжи, шелка и т. д.; использовалась при изготовлении знаков различия для форменной одежды и ее отделки.


[Закрыть], а не министр.

Куропаткин. Весьма умный, благородный, но исключительно по своей военной части образованный человек; не имеет понятия ни о государственном праве, ни о праве международном, ни о политической экономии и потому не только бесполезный, но опасный при обсуждении дел действительно государственных. К этому надо прибавить самоуверенность – отличительную [черту] офицеров Генерального штаба. Все это вместе делает из него хорошего боевого генерала, но весьма посредственного министра.

Муравьев. Министр юстиции. Человек тонкого ума, обширного образования, но готовый на всякую уступку для достижения целей личного своего самолюбия. О той устойчивой почтенной твердости убеждений, которая должна отличать верховного служителя правосудия, нет и помину. Муравьев постоянно что-то ищет, добивается; ему нужно усиление почета, умножение благополучия и т. д. Для достижения всего этого он, конечно, идет на всякие сделки и с людьми, и с совестью.

Ермолов. Министр государственных имуществ. Полнейшее ничтожество, человек незлой, даже неглупый, но решительно неспособный на какую бы то ни было плодотворную деятельность, канцелярист, говорящий без умолку, беспрестанно цитирующий разного рода научные авторитеты, но неумеющий связать теорию с практикой, да притом и не понимающий хорошенько смысла ни той, ни другой. В министры попал из директоров Департамента неокладных сборов по влиянию Витте, который не желал видеть на министерском посту талантливого, энергического сотоварища. Результатом такого выбора была ничтожная, безрезультатная деятельность Министерства государственных [имуществ], наполненного легионами чиновников, заставляющих Ермолова подписывать всякий вздор и ворующих напропалую.

Боголепов, долговязый, сухой, честный, в рамках уродливого толстовского классицизма создавший и продолжающий в должности министра народного просвещения этот идолопоклоннический культ, в котором, конечно, будет принужден сделать отступления, но единственно как уступки разного рода более или менее властным группам, но отнюдь не как результат собственного убеждения. Его вытащил Сергей Александрович, который ничего не понимает ни в людях, ни в просвещении.

Министр внутренних дел Горемыкин. Образованный юрист, долго служащий в администрации и преимущественно по крестьянскому делу, человек умный, честный, но… беспредельно ленивый, равнодушный, влюбленный в выгоды и удобства высокого положения, о коем не смел мечтать: такое нравственное настроение его губит и, конечно, сократит важности дни.

Не стану говорить о Победоносцеве и Витте – имена, деяния и характеристика коих так часто встречались и встречаются на этих страницах.

Монтекарло[586]586
  Далее в дневнике следует черновик письма Николаю II.


[Закрыть]

29 января 1898 г.

Ваше Императорское Величество, получив от секретаря Исторического общества Штендмана уведомление, что Вашему Императорскому Величеству угодно, чтобы нынешней весной было годичное собрание общества, поспешаю доложить, что таковая воля Ваша немедленно принята мной к исполнению.

К глубокому сожалению моему, здешние врачи пугают меня возвратом подагры в случае поспешного возвращения домой и потому я был поставлен[587]587
  Так в тексте дневника, черновик письма оборван на полуслове.


[Закрыть].

1900

Январь

12 января. Среда. В 7 часов вечера приезжаю из Монтекарло, где прожил три месяца и вполне забыл свою подагру при помощи благословенного климата и лечения Брица. Дочери и Саша со мной обедают. Вечером с членами Богословского правления толкуем о средствах получения железной дороги.

13 января. Четверг. В 3 часа у великого князя Михаила Николаевича. Упрекает, что я поздно приехал. Отвечаю, что приехал бы ранее, но получил от Победоносцева письмо с извещением, что идет речь о назначении меня председателем Департамента законов, а так как я знал, что под этим кроется интрига Плеве, то я предпочел приехать позднее.

Великий князь уверяет меня, что он не ожидал, чтобы я принял это назначение по состоянию моего здоровья. Разговариваем о его детях и, в особенности, о глупых выходках Михаила Михайловича.

14 января. Визиты: старикам Бобринским, Победоносцеву, который хватается за голову и отчаивается в том, что рекомендовал Горемыкина в министры внутренних дел. Дает зарок, что никогда больше никого рекомендовать не будет. Да, впрочем, вероятно, никогда его больше и не спросят.

В первый день своего назначения министром внутренних дел Сипягин приехал к Победоносцеву и сказал: «Я знаю, что Вы имеете ко мне антипатию, и потому приехал к Вам первому, чтобы просить Вас не выказывать Вашей антипатии до тех пор, пока я [не] заявлю о себе действиями».

Победоносцев отвечал: «Какие тут антипатии. Все знают, что у Вас прекрасное сердце; это уже очень много на таком месте. За голову Вашу боюсь».

17 января. Понедельник. Еду в заседание общего собрания Совета. За время моего отсутствия поназначали такое множество членов, что не хватает мест.

После заседания иду в кабинет великого князя и прошу его испросить высочайшее повеление о назначении меня присутствовать в Департаменте законов.

Великий князь с удивлением: «Простым членом?»

Я: «Я не сделал этого ранее вследствие моих дурных отношений к Островскому. Теперь, когда он заменен Фришем, с которым я 50 лет в хороших отношениях, я готов работать под его председательством».

Великий князь: «Он старше Вас».

Я: «И годами, и выпуском моложе, но чином старше».

Великий князь выражает свое удовольствие.

Февраль

26 февраля. В Департаменте законов при участии трех остальных департаментов слушается внесенное по высочайшему повелению из Совещания о дворянстве дело о порядке приобретения дворянства.[588]588
  Имеется в виду дело «О приобретении и утрате прав потомственного дворянства и о порядке внесения дворянских родов в родословные книги». См.: Отчет по делопроизводству Государственного совета за сессию 1899–1900 гг. СПб., 1900. Т. 2. С. 576–641.


[Закрыть]

В начале заседания Менгден и Андрей Сабуров предлагают установить, чтобы дворянство жаловалось не иначе, как особым актом верховной власти, то есть чтобы, приобретя дворянство чином или орденом, предстояло еще получить специальный за державной подписью акт о даровании прав дворянства.

Это предложение отвергается и затем начинается прение о том, какие именно служебные отличия должны давать дворянство. Витте с большой горячностью: что не надо стеснять теперешних правил и что вообще получение дворянства должно оставаться наградой чиновникам за продолжительную службу. На это возражает Победоносцев, предлагая давать на будущее время дворянство лишь тем чиновникам, кои будут получать чин тайного советника или орден Владимира II степени. После некоторого между ними по сему предмету […][589]589
  Слово пропущено в оригинале.


[Закрыть] происходит спор, после которого, обращаясь к председателю Фришу, я говорю, как мне помнится, приблизительно следующее:

«Ввиду заявленного сейчас мнения о том, что жалованье дворянства должно рассматриваться как награда чиновникам, я полагаю необходимым выяснить, какой именно взгляд должен лечь в основание теперешнего рассмотрения настоящего дела. Дело это возникло главным образом по ходатайствам дворянств нескольких губерний; для рассмотрения их создано Особое совещание по дворянским делам. Труды этого совещания по высочайшему повелению переданы на рассмотрение Государственного совета, причем целью этим трудам поставлено: поддержание дворянского сословия. Какие же задачи поставляются этому сословию, задачи, для коих необходимо его поддержание?

После освобождения крестьян они были всецело предоставлены самим себе. Предполагалось, что многомиллионное множество единиц будет жить одна возле другой на правах полного равенства. Признаюсь, я не верю, чтобы какие бы то ни были[590]590
  Так в тексте.


[Закрыть] человеческие общества могли существовать, имея основанием равенство. Между людьми всегда будут богатые и бедные, умные и глупые, даровитые и бездарные. Это неравенство всегда дает превосходство одним над другими и не только превосходство, но и властное влияние. Как часто в этих самых стенах слышатся сетования на кулаков, ростовщиков, скупщиков и т. п., высказывается надежда обуздать этих вредных для крестьянства людей, обуздать их административными мерами, но надежда эта несбыточна. Полагают также, что усиление чиновничьего надзора поможет делу, но а в этом я сомневаюсь. Человек, принадлежащий к другой местности, незнакомый с местными интересами, имеющий на первом плане заботы о своем собственном благосостоянии и повышении, никогда не будет иметь доверия местного населения, а, следовательно, и возможности влиять на него.

Несравненно более влияния будет всегда иметь землевладелец, родящийся и умирающий на родной земле и притом не одиночно, а в целом ряде поколений. Тот, который любит и свой угол, и своих соседей бескорыстно, для которого, по слову Грибоедова, «дым отечества и сладок, и приятен». Такой человек всегда будет надежным руководителем меньшой братии, в нем правительство всегда будет иметь опору престола и Отечества, устой нашего государственного строя гораздо более прочный, чем те искатели приключений, кои целовали руку Людовика XVI и влекли его на эшафот, поклонялись Робеспьеру и радовались его погибели, превозносили Бонапарта и благословляли отъезд его на остров святой Елены. Вот в этом-то руководительстве меньшей братии и лежит главная обязанность земельного дворянства, руководительстве не одними словами, но примером, но делом, но установлением добрых, человеческих, а не механических, формальных отношений. Этот союз старших и меньших членов поземельной крестьянско-дворянской семьи много столетий лежал в основе нашего государственного устройства, благодаря твердости его Россия вышла победительницей из тех несчастий, коими изобилует ее история. Вот главная задача поземельного дворянства, а для достижения этой задачи нельзя почесть наиболее приготовленными людей, прослуживших долгое время в канцеляриях. Я могу говорить по опыту, состоя на государственной службе 49 лет… Эти соображения были поставлены мной в основание заключения о том, что надо возвысить категорию служебных отличий, дающих дворянство, а также дать возможность дворянству вводить в свою среду землевладельцев, продолжительно и успешно творящих дворянское дело, хотя и не принадлежа еще к дворянству».

27 февраля. Воскресенье. Приезжает ко мне министр юстиции Муравьев и уговаривает принять председательствование в имеющей образоваться комиссии для рассмотрения написанных в Министерстве юстиции проектов изменений в судебных уставах.

Объясняю ему, что моя личность повредила бы делу, потому что, хотя составители судебных уставов смотрели на меня как на реакционера, тем не менее Катковы, мещерские, толстые убедили Государя Александра III, что я либерал, и эту репутацию я сохранил и в нынешнее царствование, так что мое участие повредило бы задуманной Муравьевым реформе. Он убеждается моими доводами и сетует на то, что юного царя более и более натравляют на необдуманное проявление самодержавия, или, точнее, капризов властолюбия.

На днях Муравьев получил просьбу семейства Мамонтова, допустившего преступные действия при постройке и управлении Архангельской железной дороги и подвергнутого судебным следователем тюремному заключению. Семейство просило о замене тюрьмы домашним арестом. Просьба была подана Государю и прислана Муравьеву с надписью: «Мамонтова подвергнуть домашнему аресту». Как Муравьев ни доказывал, что подобная резолюция предрешает исход судебного процесса в пользу Мамонтова, но молодой император остался непреклонен и резолюции не изменил.

28 февраля. В 12 ½ еду в Зимний дворец к Государю говорить о предстоящем годичном собрании Исторического общества. В приемной нахожу великого князя Александра Михайловича, дежурившего в качестве флигель-адъютанта[591]591
  Здесь имеется в виду, что великий князь Александр Михайлович был дежурным. Ежедневно при императоре дежурили офицеры, зачисленные в его свиту, – флигель-адъютанты или генерал-адъютанты. Они оказывали помощь императору в часы приема. Дежурство проводилось по определенному расписанию.


[Закрыть]. От Государя выходит министр земледелия Ермолов. Мой доклад происходит приблизительно так: сначала читаю перечень печатающихся томов с означением их содержания, потом упоминаю о предстоящих выборах в члены. При упоминании имени Сергеевича Государь говорит: «А, этот тот, который читал на прошлогоднем собрании».

Я: «Да, Ваше Величество, то было чтение, по поводу коего Бартенев дозволил себе такую неуместную выходку [592]592
  Об этих событиях см. подробнее запись от 24 февраля 1899 г.


[Закрыть]». Государь: «Шереметев говорил мне, что Бартенев сам о том сожалеет». Я: «Ваше Величество, это больше ничего, как дерзость, вызванная Вашей чрезвычайной добротой. В течение 34-х лет у нас ничего подобного не было и допускать этого нельзя. Если что-либо подобное возобновится, то я очень категорически пойду против и убедительно прошу Вас поддержать меня. Позвольте мне еще предостеречь Вас: у меня был Шумигорский, заявивший, что Вы разрешили ему писать историю Павла I и обещали сами рецензировать ее. Писать историю Павла Петровича невозможно, а особливо примешивая к этому Ваше имя. Пишущему эту историю придется или лгать, или говорить ужасные истины. Каково будет положение, если по появлении этой истории начнется критика, которая окажется направленной против Вас?»

Государь: «Мне Владимир Александрович говорил то же самое по поводу труда Панчулидзева».

Я: «У меня будет к Вам просьба. В моем биографическом словаре я дошел до биографии великого князя Константина Николаевича. Необходимо было написать его оценку, что я всегда делаю сам. Вот я и принес Вам это описание с просьбой его цензировать и притом как можно строже, потому что в отношении всех великих князей я нахожусь в особенном положении вследствие участия, которое принимал в законе 1886 года». При этом рассказываю, как все дело было, что мной и описано подробно в своем месте.

Хочу прочитать мой листок, но он оставляет его у себя.

Я: «Только, Ваше Величество, не выдайте меня, никому его не показывайте».

Государь: «Конечно, как это возможно». На этом расстаемся.

Март

2 марта. В 9 часов вечера в Зимнем дворце, в Малахитовой гостиной, общее собрание Исторического общества[593]593
  2 марта 1900 г. Николай II записал в дневнике: «После обеда в Малахитовой было ежегодное заседание Исторического общества. Дубровин и Шильдер сделали оба весьма интересные сообщения» (Дневники Николая II. Т. I. С. 522).


[Закрыть]. Возле Государя по правую сторону сидят великие князья Владимир Александрович и Николай Михайлович, а я в качестве председателя – по левую.

Начинается с чтения мной отчета; потом избирают новых членов: Пыпина и Остен-Сакена, предлагаемых согласно уставу советом общества. После этого Государь совершенно неожиданно для меня предлагает в члены Дашкова. Дашков – собиратель рукописей, книг, гравюр, человек весьма почтенный, и я против его избрания ничего не имею, но при покойном Государе этого не делалось без предварительного со мной разговора. Тут, конечно, замешаны и Николай Михайлович, и вдовствующая императрица, желавшая сделать приятное брату Дашкова, приставленному к великому князю Михаилу Александровичу и живущему в Гатчине.

В заключение Дубровин читает переписку Константина Павловича с Сипягиным, полную критики на распоряжения по военному ведомству, а Шильдер – извлеченный из его истории императора Николая эпизод напечатания Аракчеевым в 1827 году писем, полученных им от императора Александра I.

По получении о сем запроса Аракчеев утверждал, что это клевета его врагов, и написал Государю, что заверяет это в день, когда говеет и причащается Святых Таин в Бежецке, где похоронены его родители. Вслед за тем его начальник штаба и друг Клейнмихель представил экземпляр с собственноручной надписью Аракчеева. Николай Павлович послал в Грузино графа Чернышева, который отобрал у Аракчеева восемнадцать экземпляров книги, тайно напечатанной в типографии военных поселений, а также повинную Аракчеева. Любопытно при этом письмо Константина Павловича с выражением негодования относительно поступка Клейнмихеля[594]594
  Подробнее об «истории с письмами императора Александра I» см.: Шильдер Н.К. Император Николай Первый. М., 1997. С. 49–59 (в тексте имеются упомянутые Половцовым письма Аракчеева, великого князя Константина Павловича и др.).


[Закрыть].

По окончании заседания я подошел к Государю и, зная его нерасположение к Александру Николаевичу и предпочтение Николая Павловича, сказал: «А тем не менее Клейнмихель оставался фаворитом Николая Павловича в продолжение всего его царствования, и по вступлении на престол Александр Николаевич немедленно удалил Клейнмихеля».

13 марта. Понедельник. В общем собрании Государственного совета докладывается между прочим представление министра государственных имуществ Ермолова об устройстве Музея кустарных промыслов. Музей этот устроен предместником его Островским, временно и совершенно противозаконно помещался в Соляном городке, а теперь Ермолов предлагает выстроить для него среди Земледельческого музея особое помещение с расходом в 60 тысяч рублей и установить штат чиновников с лишком в тринадцать тысяч рублей.

По воспоследовании обычного председательского со стороны великого князя вопроса: «Угодно утвердить?» – встаю и говорю приблизительно следующее:

«Я никак не намерен говорить против представляемого министром государственных имуществ проекта, но считаю необходимым остановить внимание Государственного совета на одной лишь стороне проекта, не лишенной значения.

Под кустарным промыслом, как мне кажется, должно разуметь деятельность крестьянина в стенах избы своей в то время, когда климатические или иные условия отрывают его от земледельческого труда. Нельзя, конечно, не сочувствовать всякому содействию, которое оказывается в этом случае бедному крестьянскому труженику. Министерство государственных имуществ уже много лет оказывает это содействие. К сожалению, в представлении я ничего не нашел относительно характера и результатов этого содействия. Мне удалось, однако, в одном правительственном […] найти некоторые по сему предмету сведения (читаю перечень кустарных промыслов, доказывающий, что главные из них сосредотачиваются в центре России и около Москвы). Рядом с этим перечнем я нахожу ценное заявление министра государственных имуществ, что для принесения действительной пользы кустарным промыслам необходимо для руководителей находится вблизи от мест производства. Вот ввиду этого я и встречаю сомнение, действительно ли Петербург – настоящее место для всероссийского кустарного музея. Сомнение это уже было высказано государственным контролем, которому министр государственных имуществ отвечал, что Петербург – надлежащее для того место: во-первых, потому что музей, кроме выставки предметов, делает издания, для успеха коих необходимо местонахождение в столице, а, во-вторых, потому что все подобные музеи находятся в столицах, чему служат доказательством Лондонский South Kensington museum[595]595
  Музей в Южном Кенсингтоне (англ.).


[Закрыть] и Берлинский Kunstgewerbe museum[596]596
  Музей прикладного искусства (нем.).


[Закрыть]».

На первое я возражаю, что в Москве, лежащей в центре кустарных производств, найдутся все воспособления, необходимые для изданий и т. п., а на второе рассказываю историю возникновения в 1851 году Кенсингтонского музея по инициативе принца Альберта, а затем устройства такого же музея в Берлине по почину дочери принца Альберта – кронпринцессы, матери нынешнего императора[597]597
  Имеется в виду музей Виктории и Альберта в Лондоне. Половцов не совсем точен: музей был основан в 1852 г.


[Закрыть].

Заключаю требованием, чтобы Кустарный музей был перенесен в Москву.

Ермолов, чрезвычайно раздраженный моим требованием, с запальчивостью отстаивает свое представление. Его поддерживает Витте. Сольский, председательствовавший в департаменте, выражает готовность передать дело для нового рассмотрения в департамент.

Ввиду настояния Ермолова я заявляю, что, быть может, представилась бы трудность решить вопрос сегодня же, но что при рассмотрении дела в департаменте вновь можно истребовать заключение московского генерал-губернатора, который, не увеличивая расхода (на что указывал Ермолов), найдет полезным и возможным перевести музей в Москву.

Так дело и решается единогласно к сильному огорчению ничтожного Ермолова.