Текст книги "Дневник. 1893–1909"

25 ноября. Пятница. Уезжаю в Рапти.

26 ноября. Суббота. Чудный день, охотимся облавой около дома. Разведение фазанов удалось.

27 ноября. Воскресенье. Возвращаюсь в Петербург вдвоем с Ауербахом, перебирая в подробности весь ход устройства Богословского рельсового завода[397]397
  Речь идет о Надеждинском сталерельсовом заводе.


[Закрыть].

Вечером заезжает Протасов-Бахметев, всегда преисполненный рассказов о своем управлении; своеобразность его недоконченных фраз, сопоставление событий, не имеющих ничего общего, опасение сказать что-либо не только резкое, но просто категорическое, делают его изложение на первый взгляд трудно понятным, но когда привыкнешь отгадывать, что скрывается под этой темнотой выражений, какой порядок вещей царит в этом будто бы благодеющем, а в действительности злодеющем ведомстве, то чувствуется, что небедному, хотя и вполне честному Протасову [не] совладать с этим нравственным хаосом. Какова, например, такая картина: в Николаевском институте[398]398
  По-видимому, имеется в виду Гатчинский Николаевский сиротский институт.


[Закрыть] расхищено 95 тысяч рублей, и вся растрата произведена с письменного разрешения заведывающего этим учреждением почетного опекуна графа Делянова. Опекунский совет, рассматривая это дело, нашел, что виновны в такой растрате три лица: начальница института госпожа Шостак, которую нельзя подвергнуть возмещению убытков за старостью ее лет, директор заведения, который не может равным образом подлежать взысканию за множеством лежащих на нем обязанностей, и, наконец, почетный опекун Делянов, на которого денежное взыскание не может быть наложено потому, что взыскание в подобных случаях производится соразмерно получаемому обвиняемым содержанию, тогда как Делянов никакого содержания не получает и, следовательно, никакому взысканию подвергнут быть не может. Такое решение опекунского совета было представлено в августе месяце покойному Государю, который написал такую резолюцию: «Какое отвратительное безобразие! Пора положить этому конец».

Такова его оценка лица, которое в течение всего своего царствования [он] сохранил во главе народного просвещения!

Тот же Протасов рассказывает свой первый у императрицы доклад после смерти ее мужа. После естественных слез подписывается рескрипт какой-то институтской начальнице, а затем, поговорив о своем намерении не уезжать, а оставаться в Петербурге, императрица выражает неудовольствие за то, что Верховский, исправлявший в отсутствие Протасова обязанности главноуправляющего, не исполнил ее приказания определить в какой-то институт на казенный счет двух девочек, за которых хлопочут какие-то горничные.

С великим трудом Протасов объясняет, что в этот институт по его уставу могут быть определяемы лишь дочери лиц, состоявших на государственной службе, и обещает поместить этих детей в другой институт.

Управляющая заведениями чуть не 20 лет августейшая попечительница этого не знала!..

28 ноября. Понедельник. На утренней прогулке встречаю Имеретинского, который сообщает мне, что едет в Мадрид и Лиссабон объявлять о вступлении на престол нового императора, и спрашивает, что сказать от меня Шувалову в Берлине. Я: «Скажите ему, что я не одобряю сделанный им выбор покровительствуемого им преемника». Имеретинский: «Да намеченный ему в преемники Муравьев такой проныра, что он сам себе покровительствует и ни в чьем покровительстве не нуждается. Я состоял при датском короле и видел, как Муравьев ежедневно являлся в Аничков дворец и чрез короля добился аудиенции у императрицы, где под влиянием ее отца устроил и свою судьбу, и повышение своего зятя – Дабижа». Продолжая разговор, Имеретинский высказывает весьма справедливый взгляд на то, что мы до сих пор работали для Дании, что естественным последствием такой работы было охлаждение в отношении Германии и шаткое, неясное в могущих ежедневно наступить последствиях сближение с буйной, переменчивой, демагогической Францией.

29 ноября. Вторник. Объяснение с Витте. Заявляю ему, что условия обсуждения дел в Финансовом комитете невозможны и что потому только я не мог настоятельнее спорить с ним (спорить безрезультатно) относительно нового выпуска серий, кои считаю вредной для правильного финансового хозяйства бумагой. Витте отвечает мне, что, в сущности, он со мной согласен, но что вопрос этот состоит в связи с вопросом о металлическом обращении, потому что до восстановления металлического обращения нельзя сокращать количества бумажных денежных знаков без стеснения денежного рынка, так как из других государств не может в минуты кризиса последовать прилива металла; что вопрос о металлическом обращении весьма его занимает и что на днях он намерен внести в Финансовый комитет свои предложения, заключающиеся в том, чтобы разрешить для сделок некоторых категорий употребление золотой монеты по курсу и таким образом постепенно увеличивать обращение металла до тех пор, пока итог его, при постепенном одновременном уничтожении ассигнаций, приведет окончательно к возможности открытия размена.

Все, что он говорит, весьма умно, но несколько самонадеянно и в подробностях исполнения подлежит весьма тщательному изучению.

30 ноября. Среда. Зайдя навестить одного больного, слышу рассказ его врача, который, состоя профессором Медицинской академии, повествует о том, в каком затруднительном положении он очутился после смерти покойного Государя. «Входя на кафедру, я, конечно, желал сказать несколько слов о том, что сделал для врачебной части покойный, но что же можно было сказать, когда вся его деятельность ограничивается тем, что он из принадлежащего Медицинской академии капитала выдал 30 тысяч рублей Обществу врачей-гомеопатов[399]399
  Здесь говорится о Санкт-Петербургском обществе врачей-гомеопатов.


[Закрыть]. Мне бы следовало сделать, как Захарьин в Москве. Взойдя на кафедру, он закрыл лицо руками, несколько раз вздохнул, потом перекрестился и начал чтение лекции».

Декабрь

5 декабря. Понедельник. В общем собрании Государственного совета между прочим рассматривается представление министра финансов Витте о предоставлении ему права назначать служащих до должностей V класса включительно[400]400
  Дело «Об издании временных правил о замещении по министерству финансов должностей от пятого класса включительно» рассматривалось в Государственном совете с 16 октября по 20 декабря 1894 г. См.: Опись дел архива Государственного совета. Т. 11. Дела Государственного совета с 1889 по 1894 г. СПб., 1914. С. 352.


[Закрыть], не стесняясь чином. Департамент законов сначала хотел отказать в этом представлении, а затем разрешил временное, на шесть месяцев, пользование этим правом с тем, чтобы назначаемые имели высшее образование и с тем, чтобы в течение 6 месяцев были выработаны правила общего прохождения служебной карьеры.

Будучи связан с этим вопросом – вопросом об уничтожении чинов – не только личными симпатиями, но и участием своим в совещании, разработавшем предположения о замене чинов должностями, я настаиваю в общем собрании на том, чтобы предоставляемые министру финансов права были распространены на всех остальных министров. Несмотря на оппозицию Островского и Делянова, мнение мое принимается общим собранием единогласно.

9 декабря. Пятница. Уезжаем в Нарву.

10 и 11 декабря. Осмотр тамошних фабрик, в особенности произведенных в истекающем году построек и утверждение предположений о постройках в предстоящем [18]95 году.

12 декабря. Понедельник. Постыдное для Плеве заседание общего собрания Государственного совета. Великий князь Михаил Николаевич устраивает торжественный прием вновь назначенному членом Совета великому князю Сергею Александровичу. Членам Совета предписывается приехать в праздничной форме, великий князь обходит поставленных по старшинству членов, пожимая им руку, и, наконец, Плеве читает журнал, в коем говорится о благоговейной благодарности Совета к Государю за назначение великого князя. Я требую журнал, мной составленный, при назначении членом Совета наследника престола, нынешнего Государя, в коем никаких подобных выражений подобного подлого низкопоклонничества не существует, и по окончании заседания громко говорю великому князю Алексею Александровичу, что ему должно быть обидно, что при назначении его Совет не считал, что должен чувствовать благоговейную благодарность, как при назначении его младшего брата.

На замечание мое, обращенное к Плеве, о том же, он отвечает мне, что при внимательном чтении написанного им журнала я увижу, что эти слова могут относиться к Совету столько же, как и к самому великому князю. Каков негодяй!..

13 декабря. Вторник. Победоносцев сообщает мне несколько любопытных писем и записок, полученных им от покойного Государя в первый год царствования.

6 марта 1881 г. Благодарю от всей души за душевное письмо, которое я вполне разделяю. Зайдите ко мне завтра в 3 часа, с радостью поговорю с Вами. На Бога вся моя надежда.

Александр[401]401
  В недатированном отрывке из дневника Половцова (Ф. 583. Д. 39) имеется информация на ту же тему: «Заношу сюда любопытную переписку Победоносцева тотчас по вступлении на престол Александра III и ранее того.
  Бумаги эти были посланы им нынешнему Государю Николаю II при следующем письме:
  «В настоящие скорбные дни, коими начинается царствование Вашего Величества, припоминается отчетливо [?] весь ужас первых дней царствования незабвенного родителя Вашего.
  Я был свидетелем его тоски, его смущения, его первых горьких шагов на царстве. Многое мог бы я описать, но никогда не находил времени вести свои записки. Единственное, что осталось от того времени, это письма мои к другу моему, покойной фрейлине императрицы Екатерине Федоровне Тютчевой.
  После смерти ее эти письма были возвращены мне. Беру из них некоторые, в коих описаны впечатления первых дней после Его марта. Полагаю, что именно теперь они могут особенно интересовать Ваше Величество.
  Присоединяю к ним письма и записки, которые получал я от покойного Государя в течение тяжелого 1881 года. Только его поистине чудная душа с его спокойствием и верой в Провидение могли выдержать такие испытания, при той обстановке, которой он был окружен. Последнее письмо, писанное 31 декабря 1881 года, показывает, каковы были его ощущения накануне нового года. Но и тут он прибавляет: „Но я не малодушен, а главное, верю в Бога, верю, что настанут, наконец, счастливые дни и для нашей дорогой России“.
  Пошли, Боже, такую же крепкую веру и Вашему Императорскому Величеству.
  2 ноября 1894 года К. Победоносцев».
  «1 марта 1881 г. 1 час ночи
  Вот до какого дня, до страшного дня мы дожили!
  Я был в Зимнем дворце, видел эти ужасные сцены.
  Бог наказал нас таким горем, таким позором.
  Государь поехал из Михайловского дворца и тут на канаве два злодея подстерегли его.
  Первая бомба повредила кузов кареты. Государь вышел. К несчастью, и тут другой злодей подбросил ему бомбу. Вся нижняя часть тела скомкана. Несколько человек убито.
  Полиция опасалась. Государя убеждали не выезжать в эти дни. В последнее время сделано много важных открытий: найдены разрывные составы, обнаружена целая компания, к которой и эти злодеи принадлежали.
  Вчера арестовали главного – некоего Желябова вне его квартиры, которую не успели открыть, а там была жена его. Между тем злодеи от нее-то и получили эти бомбы. Очевидно, спешили исполнением замысла. Представьте положение
  цесаревича. Он поистине жалок! Не могу подумать без ужаса о его положении. Он услышал взрывы из Аничкова дворца и застал отца уже в беспамятстве.
  Сегодня была в 9 часов панихида для семьи. Завтра торжественный выход и присяга le roi [?].
  Сегодня вечером в 12-м часу ночи я видел их обоих в кабинете. Бедный сын и наследник с рыданием обнял меня. О, как мне жаль его.
  Ах, и себя жаль, милая Екатерина Федоровна. Что теперь будет. Спаси нас Господь.
  Судьбы Божии совершены над ним и над нами совершатся.
  Неужели все пойдет по-прежнему [?] оглядываюсь на людей и людей не вижу [?].
  Такой ужас во мне, что <…>»


[Закрыть]

14 марта. На записке Победоносцева такого содержания: Позволяю себе всепокорнейшее просить Ваше Императорское Величество прочесть прилагаемое письмо, полученное мной из-за границы от Павла фон Дервиза и особую прилагаемую при сем записку. Высочайший ответ: Благодарю очень за письмо Дервиза и за газетные статьи, которые прочел с интересом и большей частью разделяю вполне эти взгляды.

18 марта. Пожалуйста, заезжайте ко мне сегодня в 2 часа. Давно с Вами не видался и желал бы переговорить о многом.

20 марта. Пожалуйста, любезный Константин Петрович, исполните мою просьбу и облегчите мне мои первые шаги. Переговорите, пожалуйста, с бароном Николаи о известном Вам предположении и передайте мне потом ваш разговор и его решение.

Ваш Александр

29 марта. Литвинов действительно назначен комендантом Главной квартиры, но это назначение не имеет ничего другого, как почетное место, на котором он ничего делать не будет.

Никогда и речи не было о назначении его для моей охраны в виде коменданта того дворца или местности, где я буду жить. Литвинов даже и не живет в Гатчине, а остается в Петербурге. Я думаю, что слухи о Литвинове преувеличены и что он вовсе не опасный человек, по крайней мере, я ничего подобного не слышал, а Литвинова я давно знаю. Жена его действительно распутная женщина и жила со многими, но о политической неблагонадежности я тоже никогда не слыхал.

Будьте покойны, Литвинов ничего общего с охраной не имеет и никогда для этого и не предназначался.

О графе Воронцове я сам думал часто и, очень может быть, я возьму его к себе именно в виде начальника Главной квартиры с тем, чтобы он постоянно был при мне.

21 апреля. Посылаю Вам для прочтения письмо Карамзиной, которое я получил из Крыма. Это опять взгляд истинного русского и понимающего настоящее наше положение.

Сегодняшнее наше совещание сделало на меня грустное впечатление. Лорис, Милютин и Абаза положительно продолжают ту же политику и хотят так или иначе довести нас до представительного правительства, но пока я не буду убежден, что для счастия России это необходимо, конечно, этого не будет, я не допущу. Вряд ли, впрочем, я когда-нибудь убеждусь в пользе подобной меры, слишком я уверен в ее вреде. Странно слышать умных людей, которые могут серьезно говорить о представительном начале в России, точно заученные фразы, вычитанные ими из нашей паршивой журналистики и бюрократического либерализма!

Более и более убеждаюсь, что добра от этих министров ждать я не могу! Дай Бог, чтобы я ошибался!

Не искренны их слова, неправдой дышат.

Вы могли слышать, что Владимир, мой брат, правильно смотрит на вещи выборного начала.[402]402
  Это предложение в оригинале письма несколько отличается: «Вы могли слышать, что Владимир, мой брат, правильно смотрит на вещи и совершенно, как и я, не допускает выборного начала. Ср.: Победоносцев и его корреспонденты. Т. I. П. 1. С. 49 (также в книге имеется вкладка с копией оригинала письма).


[Закрыть]

Трудно и тяжело вести дело с подобными министрами, которые сами себя обманывают!

Пожалуйста, верните мне письмо Карамзиной.

Ваш от души Александр

30 апреля. Я получил сегодня утром письмо графа Лорис-Меликова, в котором он просит об увольнении под видом болезни. Я ему отвечал и принял его просьбу.

От Абазы ничего еще не получал, но, впрочем, завтра его докладной день, так что, может быть, он лично передаст свою просьбу, и посмотрю, как с ним быть.

Сегодня утром был у меня Набоков, который вовсе не находит ничего обидного для себя в манифесте и вполне разделяет сущность манифеста. Моя мысль – назначить на место Лориса графа Игнатьева, человека, на которого я могу вполне надеяться, а на его место – еще подумаю и переговорю с ним же.

В случае же ухода и Абазы я, конечно, предполагаю оставить пока его товарища Бунге управляющим министерством, человека хорошо знающего свою специальность и спокойного.

Я видел вчера графа Лориса-Меликова на параде и потом на завтраке у графа Ольденбургского, и хотя он мне ничего не говорил, но видно было по его физиономии, что он весьма недоволен и расстроен. – Милютин был, как всегда, и ничего на его лице заметить нельзя было, никакой перемены.

Завтра я намерен просить к себе графа Игнатьева и переговорить с ним.

Вот пока и все.

Александр

23 ноября 1881 г. Благодарю Вас, любезный Константин Петрович, за Ваши два письма; конечно, я не сержусь, а, напротив того, благодарен Вам за эти письма и прошу всегда, когда Вы найдете нужным, писать мне с той же откровенностью, как и всегда.

Заезжайте завтра в Гатчину к 1 часу. Можем переговорить подробнее.

Ваш Александр

31 декабря. Благодарю Вас, любезный Константин Петрович, за Ваше доброе письмо и все Ваши желания.

Ужасный, страшный год приходит к концу, начинается новый, а что ожидает нас впереди! Так отчаянно тяжело бывает по временам, что, если бы я не верил в Бога и Его неограниченную милость, конечно, не оставалось бы ничего другого, как пустить себе пулю в лоб!.. Но я не малодушен, а главное, верю в Бога и верю, что настанут, наконец, счастливые дни и для нашей дорогой России.

Благодарю Вас за присылку письма Рачинского, прочел с удовольствием его.

Забыл Вам ответить насчет нашего Общества Добровольного флота; конечно, я с большим удовольствием останусь покровителем этого полезного и патриотического дела.

От души желаю Вам и Вашим тоже счастья, мир и тишину на наступающий год.

Часто, очень часто вспоминаю я слова святого Евангелия: «Да не смущается сердце ваше, веруйте в Бога и в Мя веруйте».[403]403
  В данном письме император Александр III привел точную цитату из Евангелия от Иоанна (глава 14, стих 1).


[Закрыть]

Эти могучие слова действуют на меня благотворно.

С полным упованием на милость Божию кончаю мое письмо. Да будет воля Твоя, Господи.

Крепко жму Вашу руку.

Искренно любящий Вас Александр[404]404
  Все приведенные выше письма, за исключением писем от 14 марта и от 23 ноября, были опубликованы в издании: Победоносцев и его корреспонденты. Т. I. П. 1. С. 44–63, 67–68.


[Закрыть]

13 мая 1882 г. От Победоносцева Государю:

Из прилагаемой статьи «Московских ведомостей» [405]405
  Газета «Московские ведомости» выходила в Москве с 1756 г., с 1859 г. – ежедневно. В 1863–1887 гг. редактором газеты был М.Н. Катков, с 1887 г. – С. А. Петровский. В этот период «Московские ведомости» имели репутацию консервативного органа печати.


[Закрыть] Ваше Императорское Величество изволите усмотреть, что известие о проекте графа Игнатьева уже проникло в публику. И здесь, слышу, уже шепчут об этом.

Откуда пущен слух – не знаю. Могу свидетельствовать о себе, что я не говорил об этом деле ни с одним человеком, кроме Островского, который и помимо меня знал о нем.

Высочайшая отметка’, я тоже никому не говорил об этом, кроме Вам и Островскому, но, к сожалению, кажется, сам Игнатьев не делал из этого секрета.

В среду Игнатьев просил меня оставить все это дело без последствий, так как он видит, что я не разделяю его взглядов по этому предмету[406]406
  Данное письмо К.П. Победоносцева Александру III от 13 мая 1882 г. не было опубликовано. Ср.: Письма Победоносцева к Александру III. Т. I.


[Закрыть].

12 марта 1889 г. Благодарю Вас, любезный Константин Петрович, за Ваше интересное письмо, которое прочел с горестным чувством за наших кровных русских, погибающих под игом Габсбургским[407]407
  Здесь речь идет о славянских православных народах, находившихся под властью Австро-Венгрии. В основном они были сосредоточены в двух областях – Галиции и Буковине, а также Далмации. Весь период с трансформации империи Габсбургов в дуалистическую монархию Австро-Венгрию (1867 г.) и почти до распада этого государства (1918 г.) на престоле находился император Франц Иосиф I из династии Габсбургов.


[Закрыть], как некогда погибали мы под игом татарским[408]408
  Имеется в виду пребывание Руси под татаро-монгольским игом в XIII–XV вв.


[Закрыть].

Дай Бог им столь же счастливо освободиться от него когда-нибудь, как мы освободились, благодаря постоянным стараниям князей страны русской!

Что же касается конца Вашего письма, то Вы меня знаете, пока я жив и Богу угодно будет, чтобы я оставался на моем тяжелом посту, на который Он сам меня поставил, не допущу я этой лжи на святой Руси, в этом будьте уверены; я слишком глубоко убежден в безобразии представительного выборного начала, чтобы когда-либо допустить его в России в том виде, как оно существует в Европе. Пусть меня ругают, может быть, и после моей смерти будут еще ругать, но, может быть, и наступит тот день, наконец, когда и добром помянут.

Благодарю еще раз за письмо, пишите, когда желаете и найдете это нужным и с той же откровенностью, как всегда писали ко мне, Вы знаете, что Ваши письма я читаю с удовольствием и часто много пользы оне мне приносили и приносят.

Простите!

Ваш от души

Александр[409]409
  Данное письмо Александра III Победоносцеву от 12 марта 1889 г. не публиковалось. Ср.: Победоносцев и его корреспонденты. Т. I. П. 1.


[Закрыть]

15 декабря. Четверг. Охота у Юсупова около станции Саблино на лосей. По возвращении домой узнаю, что министр путей сообщения Кривошеин уволен от должности[410]410
  Здесь и далее Половцов описал события отставки министра путей сообщения А. К. Кривошеина. Министр провел в собственных интересах ряд сделок по возглавлявшемуся им ведомству. Материалы, свидетельствовавшие о коррумпированности Кривошеина, были доложены Николаю II государственным контролером Филипповым. В результате глава Министерства путей сообщения лишился поста. императорского величества канцелярией) объявить Кривошеину, чтобы он подал в отставку. Что и было исполнено.


[Закрыть]. По слухам, дело было так: государственный контролер Филиппов представил Государю доклад о произведенном по его распоряжению следствии относительно злоупотреблений, допущенных Кривошеиным при поставке из своего собственного имения шпал на Либаво-Роменскую дорогу. Следствие, как слышно, было подкреплено данными, добытыми чрез прокурорский надзор и представленными министром юстиции Муравьевым. Был вызван в Царское Село Бунге, в качестве председателя Комитета министров долженствовавший сообщить о рассматривавшемся там отчете государственного контролера. Результатом общего всех сих лиц обсуждения было поручение от Государя Бунге приказать Ренненкампфу (управляющему Собственной его Кривошеин в этот самый день производил освящение вновь отстроенной им в доме министра церкви и давал присутствовавшим (до 60 человек) лицам обильный завтрак, после коего и получил сам угощение.

16 декабря. Пятница. В клубе И. Н. Дурново усердно защищает Кривошеина, утверждает, что все, взведенное на него, клевета. Я советую ему не вмешиваться в дело, обстоятельства коего ему недостаточно известны, тем более, что, каковы бы ни были его уверения, все останутся убежденными, что ему обязаны назначением Кривошеина. Дурново возражает, что Кривошеин был назначен исключительно по представлению Витте вследствие настояний Мещерского.

19 декабря. Понедельник. Никакого заседания Государственного совета. Министры остановились [с] какими бы то ни было представлениями. Очевидно, выжидают, чтобы выяснилось, какое дуновение свыше. Своего, самостоятельного, твердого ни у кого нет.

После завтрака у великого князя Владимира Александровича еду в свое рисовальное училище, чтобы распорядиться перенесением части вещей из старого музея в три окончательно отделанные комнаты нового, а тем самым очистить место для выставки печатного дела, устраиваемой Техническим обществом.

20 декабря. Вторник. Заходит из комитета Победоносцев. Рассказывает, что был в Царском Селе, ездил к Государю докладывать церковные дела, а при этом говорил о необходимости приблизить к императрице двух-трех женщин, могущих знакомить ее с Россией. Рекомендовал Е. А. Нарышкину (рожденную Куракину) и Д. Ф. Тютчеву. Государю на жалобы его, что его заваливают бумагами, говорил, что он должен бы отклонить от себя многое пустое, тем более что на его утверждение часто представляются решения только с тем, чтобы избегнуть ответственности. Повторял уже сказанное о Совете министров и о возможности созывать советников, хотя бы и в менее, чем советским учреждением предусмотрено, числе. Жаловался Государь на Гирса, который присылает ему множество бумаг, то есть все получаемые депеши и телеграммы. Жаловался, что не может назначить посла в Берлин, не повидавшись с Бирсом, а тот лежит недвижим в своей министерской квартире. Победоносцев упрашивал Государя ни под каким предлогом не пускать к себе Мещерского; это, впрочем, казалось отвечающим взглядам юного Государя.

21 декабря. Среда. Еду с визитом ко вновь прибывшему австрийскому послу князю Лихтенштейну. Производит на меня впечатление во всех отношениях милого, любезного и цивилизованного человека.

22 декабря. Четверг. Приходит ко мне в 10 часов управляющий Невской бумагопрядильной мануфактурой Гамершмит и сообщает, что накануне вечером, в 7 часов, когда рабочие стали расходиться, в четвертом этаже прядильщик одной мюль-машины[411]411
  Мюль-машина – прядильная машина.


[Закрыть] зажег пачку хлопка и всунул ее в цилиндр машины, наполняющийся бумажной пылью. Огонь вспыхнул мгновенно. По счастью, в другом конце залы еще оставался незамеченный поджигателем 15-летний мальчик, который видел происходившее и стал кричать: «Пожар!» Преступник бросился на него и стал его душить, но в ту минуту, как он одной рукой стал доставать деньги из кармана, чтобы подкупить обвинителя, последнему удалось убежать и спастись в толпе сходивших по лестнице рабочих.

Это объясняет происшедшие на фабрике в последние три месяца три пожара.

Под всем этим, несомненно, кроется влияние прогнанного мной бывшего управителя фабрики англичанина Бека, который был отъявленный вор, накрал большое состояние и, быв мной уволен, выстроил фабрику для конкурирования с нашей.

Момент был выбран им весьма хорошо: его фабрика готова и нуждается в рабочих и в покупателях, обещанные мной ему в виде награды 100 тысяч рублей на днях им получены, к тому же мы устраиваем на всей фабрике водяные, проходящие по потолкам трубы с легко расплавляющимися при повышении в комнатах температуры [?] в них пробками. Но это устройство, уже затушившее у нас на других фабриках пожары в момент их возникновения, будет окончено лишь в начале будущего года.

27 декабря. Вторник. Подвергнувшись припадку подагры, сижу дома. Заходит великий князь Владимир Александрович, более 25 лет верный в дружественном своем расположении. По-видимому, очень равнодушен ко всему окружающему и как будто чувствует, что его от серьезного дела отодвигают. Разговариваем о записках Муравьева-Карского, помещенных в последнем номере «Русского архива»[412]412
  Речь идет об издании записок государственного и военного деятеля эпохи Николая IН. Н. Муравьева-Карского за 1835 год. См.: Муравъев-Карский Н. Н. ⁄⁄ Русский архив. 1894. № 11. С. 343–432.


[Закрыть]. Какая иллюстрация николаевского царствования, какое царствование лжи, подличания, обмана, самообольщения! Великий князь говорит, что посоветовал молодому Государю прочитать эти записки. Я невольно перехожу к тому, как исторически необходимы были первые годы царствования Александра II и как преступны те, кои убедили покойного Государя, что реформы отца его были для России опасны и вредны.

Вслед за великим князем входит Витте, и разговор с ним столь любопытен, что постараюсь записать его дословно:

Витте: «Я пришел к Вам с великой просьбой, надеясь, что Вы исполните ее, если Ваше убеждение согласно будет с моим. Вот в чем дело: для министра финансов весьма важно иметь министра путей сообщения, с которым он мог бы вести дело в согласии. В настоящую минуту идет речь о четырех кандидатах на место министра путей сообщения: 1) Куломзин, который оседлал Бунге; это тупой чиновник, с которым дело вести будет невозможно; 2) Князь Хилков – это недурной, но посредственный человек, который мог бы быть директором департамента, но никак не больше; 3) Кази – человек даровитый, но способный только на отдельный эпизодический труд, а никак не на продолжительное управление какой-либо частью, человек блестящий, но несолидный; наконец, четвертый – Иващенков, который по избранию Сольского имел в руках контрольное дело железных дорог, человек степенный, трудящийся, несколько медлительный в труде, но снискавший себе уважение в Совете, где он в течение двух лет присутствует в качестве моего товарища. Это был настоящий человек. Завтра, в среду, вероятно, решится у Государя этот вопрос, и я думаю, что слово великого князя Михаила Николаевича могло бы иметь решающее влияние. Зная, в какой степени Ваши мнения уважаются великим князем Михаилом Николаевичем, я прошу Вас, если Вы разделяете мое мнение, убедить его замолвить слово за Ивашинцева[413]413
  Так в тексте.


[Закрыть]».

Я: «Я разделяю Ваше мнение о том, что из всех четырех кандидатов Ивашинцев был бы наилучшим. Но Вы видите, что я недвижим вследствие подагры, а к тому же и мое мнение не имеет пред великим князем значения, и сам великий князь никогда не решится заговорить о том, а Государь его не спросит».

Витте: «Тогда, по всей вероятности, будет назначен Куломзин, а с ним невозможно будет вести дело».

Я: «Я не знаю, какое Вы принимали участие в увольнении Кривошеина, а потому и не могу сказать, в какой степени у Государя должна быть мысль о том, что не из Вашего кармана следует брать ему преемника».

Витте: «По счастью, я был совсем в стороне от этого дела. Я имел доклад в пятницу и ничего не говорил о Кривошеине. В субботу государственный контролер Филиппов представил Государю собранные им о Кривошеине данные, в следующую среду был вызван Бунге, по совету коего и последовало увольнение Кривошеина. Мое участие заключалось в том, что Филиппов в заседании Комитета министров подошел ко мне и сказал, что намерен представить комитету собранные им данные. Я ему советовал представить все Государю и при этом внушить мысль, чтобы бумаги были переданы на рассмотрение не кого-либо из министров, а кого-либо независимого, указав при этом на Бунге. В следующий доклад Государь спросил меня, почему я ему не говорил о Кривошеине. Я отвечал, что сделал бы это чрез несколько времени, но не на самых первых порах. При этом упомянул, что об увольнении Кривошеина у меня была речь с «Вашим батюшкой», который сказал, что увольнение это последует тотчас по возвращении его осенью в Петербург. Государь спросил свою мать, которая подтвердила, что слышала это от покойного мужа».

Я продолжаю настаивать на своей подагре и выражаю сожаление, что не попаду в четверг на заседание, в коем он, Витте, будет представлять положение наших финансов. Вспоминаю, как велика перемена сравнительно с тем, что было в начале моего служения государственным секретарем, когда я устраивал совещания об уничтожении сверхсметных кредитов.

Витте: «Об этом вы услышите послезавтра воспоминание».

Я: «Как сводится в нынешнем году исполнение бюджета?»

Витте: «64 миллиона превышения доходов».

Я: «Надо бы сложить некоторые налоги».

Витте: «Я представлю о сложении половины страхового налога, об освобождении прямых наследников от платежа налогов с наследств, когда наследства заключаются в землях, а также о взыскании крепостных пошлин при переходе недвижимых имуществ с цены имуществ за вычетом долгов».

Я пробую уговорить его сделать по этому предмету общее представление, но эта мысль ему не нравится.

В заключение Витте мне говорит, что вследствие ходатайства нескольких губерний предполагается начать покупку хлеба казной, что принесет 7 или 8 миллионов убытка. Я энергически говорю против, но вижу очень хорошо, что с его стороны это лишь маневр в надежде привлечь на свою сторону известные группы, почитаемые им влиятельными.

Стараюсь доказать ему, что экономическое положение изменится лишь тогда, когда создастся действительная, а не фиктивная поземельная собственность, но он отвечает, что это уж не его дело и что если бы он это затронул, то его стали бы еще больше бранить за вмешательство в чужие дела.

29 декабря. Четверг. Почувствовав облегчение от припадка подагры, еду в заседание общего собрания Государственного совета. Витте читает длинный доклад о финансовых результатах, но не последнего года, как это установлено, а целого царствования императора Александра III. Он хочет установить полную свою солидарность с покойным Государем, которого изображает не только твердым в своих привычках бережливости, но еще прозорливым гением в деле развития экономической народной жизни. Выставляя блестящие цифры кассовой наличности, Витте останавливается на одной темной стороне настоящего положения – дешевизне цен на хлеб. После него государственный контролер Филиппов бормочет несколько комплиментов министру финансов и его деятельности. Затем Сольский, повторив эти комплименты в грамотной форме, объявляет, что для поднятия цен есть средство – закупка хлеба средствами казны, что по сему предмету уже высочайше утверждено предположение об образовании совещания под председательством его, Сольского (это главное), из министров финансов, земледелия, контролера, внутренних дел.

Бунге отвечает министру финансов, что, хотя доходы и увеличились, но не по статье прямых налогов, что, напротив, на крестьянах числится огромная недоимка, из которой последним манифестом сложено 40 миллионов, что экономическое благосостояние поднимется только тогда, когда громадная крестьянская масса получит управление и общественную организацию, основанные на возможности осуществления гражданских прав, подобно тому, как это происходит в государствах Западной Европы.

После заседания я тщетно стараюсь убедить Сольского в опасности такого мероприятия, как покупка хлеба правительством. Его, очевидно, соблазняет перспектива популярности ввиду ходатайства по сему предмету дворянских собраний.

Приезжает обедать с нами Протасов-Бахметев, рассказывает любопытные подробности о всякого рода домогательствах различных членов императорской фамилии по его, Протасова, управлению.

Например: великий князь Михаил Николаевич пишет Протасову рескрипт (sic.) о том, чтобы во вновь устроенном институте (имени Ксении) [414]414
  Вопрос о создании женского института в честь дочери Александра III Ксении обсуждался еще при жизни императора, но открыт он был при Николае II, 25 марта 1895 г., в Николаевском дворце (дворце великого князя Николая Николаевича Старшего). Об истории создания института см.: Витте. Т. I. Кн.2. С. 420.


[Закрыть] отделить навсегда две вакансии в пользу дочерей артиллеристов.

Ксения Александровна, не имеющая никакого отношения к институту, потому только, что институт окрещен ее именем и создан Витте, надеявшимся этим путем втереться к императрице Марии Федоровне, доселе не согласившейся его видеть; Ксения пишет Протасову, что требует назначения в институт таких-то должностных лиц, будто бы ей лично известных, в действительности же подобранных жадной стаей Михайловичей.[415]415
  'Имеются в виду сыновья великого князя Михаила Николаевича: Николай, Георгий и Александр Михайловичи.


[Закрыть]

На всякие семейные и несемейные ходатайства императрица не решается давать категорические отказы, хотя и сознает их нелепость, а Протасов отделывается фразами, поклонами, любезностями.

Относительно отношений, связующих Дурново с Кривошеиным, Протасов выдает за верное, что, быв екатеринославским губернатором, Дурново состоял в связи с барышней Струковой, которую и выдал замуж за своего товарища и друга Кривошеина. За такую услугу он устроил ему блестящую карьеру. Своей же карьерой обязан много тому, что в это же самое время его жена была в связи с Рихтером, который командовал дивизией, в той же местности расположенной.

Приезжает с визитом Черевин, который очень сбавил тон вследствие того, что молодой Государь не взял его с собой в Царское Село и вообще далек от той с ним интимности, которая существовала при Александре III. Черевин и умный, и благородный человек, но на нем два пятна: первое – что он горький пьяница, и второе – госпожа Федосеева, которой муж состоит при нем правителем канцелярии, дворецким, чем хотите, получает значительные суммы на охрану и, вместо чем раздавать их полицейским агентам, нанимает роскошную квартиру, задает пиры, путешествует за границей и т. д. Разумеется, при этом не обходится без взяток в разнообразных формах.

Забыл записать еще характерный рассказ Протасова. В первый день прибытия тела покойного Государя в крепость Протасов дежурил вместе с Витте, который стоял у тела и говорил Протасову: «Для других это был Государь; для меня это был брат, старший брат, полный любви ко мне. После докладов я с полчаса разговаривал с ним о всевозможных предметах, рассказывал ему всю свою жизнь с раннего детства, как я сам ездил машинистом на локомотив. Все это его забавляло и ему нравилось».

Должно быть, в самом деле, величайшее (в этом случае высочайшее) истинно божеское наслаждение – творить из пыли, из грязи делать человека, да еще под влиянием самолюбивого воображения, пожалуй, государственного человека!..