Текст книги "Дневник. 1893–1909"

Плеве задумался и не опровергал моей мысли.

Я продолжал: «Да ведь по городу ходят слухи, что Вас назначают статс-секретарем Великого княжества Финляндского?»

Плеве: «Это зависело бы от условий».

Я: «Не скрою от Вас, что у меня был об этом разговор с великим князем, причем великий князь согласился со мной, что такое назначение может последовать лишь при одновременном назначении Вас членом Государственного совета. Вы имели бы сверх того дворец на Никольской площади и всеподданнейший доклад. Чего же больше».

Плеве: «Скажу Вам откровенно, что при теперешних обстоятельствах я бы с удовольствием принял такое назначение».

Надо сознаться, мастерской кистью Плеве нарисовал портрет свой.

В 12 часов еду завтракать с Имеретинским. Полтора года службы в Варшаве на нем отозвались. Он сделался сдержаннее, обдуманнее. В интимном разговоре высказывает откровенно свой взгляд на порученное ему дело: России нечего опасаться новой польской революции[532]532
  Царство Польское вошло в состав Российской империи после Венского конгресса 1815 г., в том же году ему была дарована конституция. При предшественниках Николая II состоялось два польских восстания – в 1830–1831 гг. и 1863–1864 гг. Руководители выступлений ставили целью отделение Царства Польского от Российской империи. После восстания в начале 1830-х гг. в Польше была ликвидирована конституция.


[Закрыть]. Социализм делает большие шаги вперед, и поляки опасаются его более, чем слияния с Россией. Беда в том, что Петербург не знает, чего хочет. Государь исполнен благих намерений; при словесном докладе соглашается со всем тем, что ему говорят, но когда вслед за тем ему представляются письменные доклады, то на этих докладах являются совсем иного смысла резолюции, внушаемые отголосками Каткова, Толстого, Делянова и т. п.

В 5 часов приезжают Их Величества. Погода превосходная, на улицах толпы народа, сдерживаемые полицией и войском.

Обедаю с А. И. Мусиным-Пушкиным и Григорием Голицыным, главноуправляющим на Кавказе, которого кавказцы остроумно прозвали Самовар-паша.

Уговариваю его быть как можно любезнее с великим князем Михаилом Николаевичем, который всячески содействовал его возвышению и ныне весьма обижен неуважительным его поведением.

Утверждает, что сделает все возможное, но не располагает управлять краем по указаниям великого князя.

16 августа. Воскресенье. Вставши в 8 часов, читаю «Московские ведомости» и в них рескрипт Победоносцеву, когда он входит ко мне, сияющий от удовольствия. В особенности он доволен концом, где ему чуть ли не отводится место среди московских мощей. Забавно, что он изображается в рескрипте как олицетворитель царствования и реформ Александра II, когда Александр II назначил его обер-прокурором по настоянию цесаревича Александра Александровича, поддержанному Валуевым. При назначении его он сказал Палену, который передавал мне это, что Победоносцев иезуит и что в этом выборе придется впоследствии раскаяться. В виде выражения своего несочувствия Александр II назначил Победоносцеву 12 тысяч рублей жалованья, тогда как все остальные министры имели оклад 16 тысяч рублей. Последняя сумма была назначена ему недавно по представлению Витте. Любопытно еще, что в лице Победоносцева рескрипт комплиментирует[533]533
  Так в тексте.


[Закрыть]судебное ведомство, образованное согласно уставу 1864, тогда как Победоносцев ко всей судебной реформе относился несочувственно и был главным вдохновителем Александра III к реформам отца и, в особенности, к реформе судебной.

В 10 часов отправляемся в Успенский собор. В группе членов Государственного совета стоят, между прочим, маленький Танеев и граф Муравьев. Первый подходит ко мне и спрашивает, доволен ли я рескриптом Победоносцеву, им написанным.

Я отвечаю, что я прочитал рескрипт со вниманием и не нашел ни единого слова, к коему можно было бы придраться, а, напротив, нахожу все изложение прекрасным.

Этот ничтожный человек, которому по собранным мной сведениям рескрипты пишет один из его подчиненных (Нольде), продолжает: «А Константин Петрович, говорят, недоволен».

Я: «Это неправда, потому что он мне говорил противное».

Графа Муравьева (министра иностранных дел) начинают расспрашивать о подписанном в тот же день циркуляре, приглашающем европейские державы участвовать в конгрессе, имеющем целью разоружение[534]534
  12 августа 1898 г. Муравьев обратился к представителям России за границей с циркулярной нотой, в которой предлагал созвать конференцию по вопросам сокращения вооружений. В итоге в мае – июле 1899 г. прошла Гаагская конференция, в которой приняли участие 26 государств.


[Закрыть].

Рооп спрашивает Муравьева, были ли предварительно спрошены великие державы и достигнуто ли с ними соглашение. Муравьев отвечает: «Oui, plus ou moins, vaguement, car si nous etions alles dans les details, personne n’aurais consenti[535]535
  «Да, но весьма туманно, поскольку если бы мы углубились в детали, то никто бы не согласился» (фр.).


[Закрыть]» (sic). Я: «Alors au fond. L’idee principale, c’est que cela fait bien dans le paysage[536]536
  «Тогда по сути основная идея в том, что это производит хорошее впечатление» (фр.).


[Закрыть]».

Муравьев: «Parfaitement. Cela fait bien dans le paysage[537]537
  «Правильно, это производит хорошее впечатление» (фр.).


[Закрыть]».

Посередине обедни великий князь Михаил Николаевич, которого здоровье в последнее время очень ухудшилось, вышел из собора и пошел к себе в Николаевский дворец. Сопровождаю его. Сидим с полчаса, толкуя о том, что около нас происходит. Сообщаю ему о готовящемся в честь его торжестве. Отвечает, что, по его мнению, торжеству нет основания, потому что генерал-фельдцейгмейстером он назначен в 16 лет, после чего еще четыре года продолжал курс учения и только по достижении 20 лет вступил в исполнение фельдцейгмейстерских обязанностей. Празднованию со стороны Совета не видит и подавно никакого основания. 13-го октября его не будет в Петербурге. Он, вероятно, будет находиться у своего сына Александра в грымском его имении Айтодоры. Сожалеет, что ему не удалось провести в генерал-губернаторы двух кавказских ветеранов, приехавших на сегодняшнее торжество в Москву. Выражает надежду, что удастся убедить Государя назначить генерал-фельдмаршалом дежурящего в этот день при Государе графа Милютина. Ко времени окончания обедни возвращаемся в собор. Между обедней и открытием памятника закуской для присутствующих, которые постарше в Золотой палате. В 2 часа Государь обходит войска, потом церемониальным шествием императорское семейство восходит на эстраду, пред памятником продолжительное молебствие, сдергивание завесы со статуи, парад.

Памятник неважный. Монумент должен владычествовать над окрестностью, а здесь фигуру императора, окруженную с трех сторон галереями, приходится отыскивать и усмотреть можно лишь с лицевой стороны. Издалека видна лишь верхняя часть статуи; так что император не то сидит в ванне, не то увяз в болоте. Проект нарисован аматером Жуковским, которому Александр III и поручил осуществление этой неудачной фантазии; за что сегодня Жуковский (вдохновитель) получил 5 тысяч рублей пожизненной пенсии, точно так же, как архитектор Султанов (действительный фронта).

В 8 часов парадный [обед] в мундирах на 900 человек в Георгиевской зале. Сижу возле Ванновского, которому говорю комплименты за рекомендование в преемники Куропаткина. По общей человечеству слабости Ванновский доказывает, что до сих пор все, сделанное Куропаткиным, не более как приведение в исполнение проектов, заготовленных им, Ванновским, как например: финляндский военный закон[538]538
  Имеется в виду законопроект, который был представлен на утверждение финляндскому сейму в 1899 г. и предусматривал слияние финских войск с русской армией. Сейм отказался его утвердить. Тем не менее летом 1901 г. был опубликован закон, в соответствии с которым собственная армия Финляндии упразднялась, в силу вступала всероссийская воинская повинность со сроком службы пять лет для всех военнообязанных. По этому указу службу следовало проходить в подразделениях под российским командованием. Закон вызвал волну протестов, сопровождавшихся открытыми демонстрациями. Весной 1902 г. протесты достигли апогея: почти половина всех финских военнообязанных не явились на призывные пункты.


[Закрыть], предельный возраст службы.

После обеда Их Величества более часа разговаривают с своими приглашенными гостями.

Вечером приезжает ко мне Велепольский и всецело подтверждает сказанное мне о Польше Имеретинским.

17 августа. Понедельник. Приезжает Плеве, и я передаю ему, что следует, из разговора с великим князем Михаилом Николаевичем относительно его взглядов на 13 октября. Плеве рассказывает неизвестные мне подробности создания Дворянского комитета. Несколько дворянских собраний представили Государю ходатайства чрез Сипягина, который при докладе Государю внушил мысль об учреждении комитета под председательством Дурново, который, разумеется, принял это с восхищением. Дело тянулось. Государь советовался с Воронцовым. Во всем этом играла роль Мария Федоровна, слушая болтовню Шереметева, Кутузова, Сипягина, кои все трое и были назначены членами комиссии. Делопроизводителем назначен Стишинский, которому приказано заготовить рескрипт с изложением программы, к начертанию коей председатель оказался неспособным, потом признано за благо никакой программы не издавать. Можно ли назвать такие распоряжения государственными, и так ли Россия управлялась прежде?

К завтраку приходит мой товарищ по Совету Н.С. Абаза, удалившийся из Петербурга и посвятивший свою деятельность организации Новороссийского побережья. Рассказывает много о богатствах всякого рода, коими край изобилует.

Абаза – человек ума ограниченного, с огромным самомнением, сомневаюсь, чтобы его деятельность принесла серьезные результаты. Он нашел в окрестностях Сочи чрезвычайно живописную местность, в которой Государь собирается строить дворец и даже, кажется, намеревается нынешней осенью осмотреть эту местность.

Свое переселение из Государственного совета на черноморское побережье Абаза объясняет здоровьем и тем, что ему опротивел Петербург, где умерла его жена; но рядом с этими побуждениями играет роль уязвленное самолюбие человека, не имевшего никакого успеха в своих попытках политического красноречия.

В 3 часа закладка на площади Колымажного двора нового здания Музея изящных искусств.[539]539
  Имеется в виду Музей изящных искусств имени императора Александра III. Инициатором создания музея в 1893 г. выступил искусствовед И. В. Цветаев. Музей создавался на основе Кабинета изящных искусств и древностей Московского университета. Церемония закладки состоялась 17 августа 1898 г. Значительную часть денег на строительство музея пожертвовал русский меценат Ю.С. Нечаев-Мальцев. Руководство постройкой было доверено архитектору Р. И. Клейну, который выработал проект здания. Над интерьерами, кроме Клейна, работали И. И. Нивинский, А. Я. Головин. Экспонаты (гипсовые слепки и другие копии) заказывались, начиная с 1890-х гг. в зарубежных мастерских по формам, снятым непосредственно с оригиналов. Торжественное открытие Музея изящных искусств имени императора Александра III состоялось 31 мая 1912 г.


[Закрыть] Собрано более миллиона рублей для сооружения здания, в котором помещены будут слепки с произведений архитектуры и орнаментации целого света. Залы распределены по эпохам и народностям. Устройство каждой залы принято на себя отдельными личностями из наиболее богатых москвичей. Во главе их Нечаев-Мальцев, пожертвовавший 280 тысяч, Юсупов и т. д.

Для помещения слепков не стоило сооружать миллионного дворца. Очевидно, мысль внушена музеем нашего училища. Неизвестно, почему музей будет называться музеем Александра III.

Закладочный молебен служит митрополит. По недоразумению Их Величества, положив камень, следуют указанию профессора Цветаева, идут осматривать проект постройки, а затем уезжают, а митрополит, подождав несколько, возвращается к окончанию молебна среди некоторого смятения между присутствующими членами императорского семейства и другими приглашенными.

Обедаю у Юсуповых и в 9 ½ являюсь на бал к великому князю генерал-губернатору. Толпа и жара страшные. Дождавшись приезда Их Величеств, отправляюсь на поезд и измученный праздничной гимнастикой возвращаюсь в Петербург [540]540
  17 августа Николай II записал в дневнике: «В 3 ½ поехали на бывший Колы-мажный двор, где произошла закладка будущего „Музея Изящных Искусств⁴⁴ в память дорогого Папа. Оттуда отправились в дом Казакова, где живут дети и вдовы старых дворян, бывших на военной службе. Затем посетили другой дворянский приют для детей, пожертвованный для этой цели старухой Оболонской. Пили чай в саду, посадили по дереву и снялись группой на лестнице дома. Пили чай у себя в 5 ½ ч. Принимал Куропаткина. Обедали втроем с Мишей в своих комнатах. В 9 ½ поехали в генерал-губернаторский дом на бал. Народу было масса, но толкотня отсутствовала. Ужинали в 12 ч. и через полтора часа вернулись домой» (Дневники Николая II. С. 426).


[Закрыть].

Лето – осень[541]541
  Запись в форме воспоминаний, недатированная.


[Закрыть]

Лето 1898 [года] мы провели на Царскосельской даче. В одну из поездок в Михайловское к великому князю Михаилу Николаевичу я заявил ему ходатайство попросить для меня у Государя разрешение отлучаться из Петербурга в отпуск без испрашивания всякий раз высочайшего разрешения. Император весьма благосклонно на это согласился. Я поехал благодарить его в Александрию и при этом заявил, что мое ходатайство имело поводом исключительно нежелание его беспокоить просьбами об отпуске, когда мое здоровьем требует отлучки из Петербурга, но что я готов в него возвращаться всякий раз, как я могу на что-либо понадобиться, быть полезным.

Государы «Так я могу рассчитывать, что Вы вернетесь, если я Вас вызову?»

Я: «Когда Вашему Величеству угодно, по первому Вашему слову буду стоять пред Вами, как сегодня».

На этом мы расстались.

Слова эти могли [иметь] некоторое значение вот по какому поводу. Пять лет тому назад, при рассмотрении в Государственном совете представления министра внутренних дел о неотчуждаемости крестьянской земли, я был противником этой меры и состоял в числе лиц, настаивавших на необходимости назначить высшую вневедомственную комиссию для рассмотрения всех вопросов, накопившихся после 19 февраля 1861. Такая мысль был принята Советом, мнение коего утверждено Государем, но вслед за тем Дурново испросил у Государя секретное повеление об оставлении такого решения без исполнения.

В одном из последних отчетов государственного контролера было упомянуто об умножении недоимок в Центральной России. Министр финансов Витте, представляя объяснения на это замечание и доказывая, что вся тягость управления и его огромных расходов лежит главным образом на великорусском крестьянине, коего юридический и материальный быт в неопределенном и необеспеченном во всех отношениях положении возвратился к необходимости создать вневедомственную комиссию, которая бы урегулировала законодательство о крестьянах.

Записку Витте Государь передал в Комитет министров, где, несмотря на сопротивления Дурново и Горемыкина, решено комиссию учредить. Получив от Государя утверждение этого положения Комитета министров, Дурново пред отъездом поехал испросить у Государя указаний о личном составе комиссии. Государь сказал, что членов назначит по возвращении из Крыма, и выразил при этом намерение назначить теперь же делопроизводителем комиссии товарища министра внутренних дел Алексея Оболенского (по внушению Витте).

Дурново стал умолять Государя этого не делать, выставляя Оболенского чуть не революционером и во всяком случае воскресителем идей царствования Александра II. Испуганный Государь взял назад свое предложение, о кандидатах на членство в комиссии речи не было, хотя мне известно, что в числе таких кандидатов Витте называл меня.

Вот почему, вероятно, мной и была сказана такая фраза.

В августе месяце я ездил в Москву на открытие памятника Александра II. Все сошло в полицейском отношении благополучно. Победоносцев, живший рядом со мной в «Славянском базаре», получил андреевскую ленту и рескрипт, от которых был в восхищении. Погода была чудесная. Комических инцидентов было вдоволь, но наиболее типичными были следующие у меня два разговора с Плеве, государственным секретарем.

Плеве приходит ко мне в гостиницу и говорит следующее.

Плеве: «Я прихожу к Вам за советом. 8 ноября великий князь[542]542
  Имеется в виду великий князь Михаил Николаевич.


[Закрыть] будет праздновать пятидесятилетие своей службы генерал-фельдцейгмейстером. Я сносился с Сольским, и мы возбудили предложение, принятое некоторыми членами Совета, чтобы Совет присоединился к празднованию этого дня».

Я: «В каком же виде?»

Плеве: «Предполагается собрать общее собрание Совета, на котором будет постановлено поднести великому князю адрес, во-вторых, предполагается собрать капитал для учреждения стипендии, в-третьих, предлагается повесить портрет великого князя».

Я: «Собирать чрезвычайное для этой цели общее собрание я не вижу в законе разрешения. Стипендию вы соберете лишь самую ничтожную, а портреты председателей вывешиваются только после их смерти. Не знаю, доставит ли великому князю [удовольствие] обращение с ним заживо, как с мертвецом. Я понимаю, пожалуй, что члены Совета принесут великому князю поздравление, так сказать, частным образом, как сотоварищи по Совету, но больше ничего не вижу возможности сделать».

Плеве: «Но позвольте просить Вас посондировать[543]543
  Половцов имел в виду зондировать – предварительно узнавать, прощупывать почву.


[Закрыть] по этому предмету великого князя».

Я: «С удовольствием».

На другой день во время обедни я заметил, что великий князь Михаил Николаевич вышел из собора. Я поспешил за ним последовать, опасаясь, что он почувствовал нездоровье. Великий князь пригласил меня последовать за ним в Николаевский дворец, и там за чаем я рассказал ему слышанное от Плеве.

Великий князь отвечал, что не находит основания праздновать в этот день его юбилей, потому что фельдцейгмейстерский титул был пожалован ему, когда ему минуло 16 лет, после чего он еще четыре года сидел за уроками и лишь по миновании двадцати лет вступил в исполнение фельдцейгмейстерских обязанностей одновременно с назначением в члены Совета. Во всяком случае Совет имеет основание поздравлять его только чрез четыре года.

По окончании церемонии ко мне снова пришел Плеве, которому я передал слова великого князя, пришедшиеся ему весьма не по сердцу. Продолжая разговор с ним, я сказал ему: «Объясните мне, пожалуйста, Вячеслав Константинович, Ваш образ действий. Вы участвуете в Дворянском комитете, заявляете там мнения. Теперь все дело передается в Совет. Думаете ли Вы, что великому князю председателю приятно будет при обсуждении дела высказывать мнения и находиться, может быть, в противоречии с государственным секретарем?»

Плеве: «Мое участие в этом комитете объясняется моими давними отношениями к Ивану Николаевичу Дурново. Вы знаете, что я сначала был вместе с ним товарищем графа Толстого, потом по назначении министром Дурново я был его товарищем. А ведь Вы знаете, что Иван Николаевич – душа-человек».

Я: «То есть по наружности?»

Плеве (ухмыляясь): «Да. По наружности. Но вот я и счел обязанностью оказать ему содействие».

Я: «Тоже по наружности?»

Плеве: «Да, по наружности».

После этих слов едва ли стоило передавать дальнейший разговор, так характерны слова этого человека, не имеющего ни чести, ни совести.

По возвращении из Москвы, проведя конец августа в Царском Селе, уезжаем 29 числа на юг. В день отъезда ко мне появляется какой-то господин из редакции «Нового времени»[544]544
  Газета «Новое время» издавалась в 1868–1917 гг. в Петербурге. С 1869 г. выходила ежедневно, с 1881 г. имела утреннее и вечернее издания. С 1876 по 1912 г. ее издателем был А. С. Суворин.


[Закрыть], чтобы получить от меня сведения для написания биографической статьи по случаю двадцатипятилетия со времени назначения меня сенатором. Отделываюсь от него общими местами и с наслаждением сажусь в вагон, уносящий подальше от петербургской всякого рода грязи.

Пробыв месяц в Париже, переезжаем в средине октября на осень в Монтекарло[545]545
  По всей видимости именно оттуда автор дневника писал А. В. Половцову 6 ноября: «Здоровье мое, благодаря здешнему климату, поправляется и я надеюсь в будущем месяце возвратиться в Петербург. Мне очень интересно будет услышать от тебя впечатления касательно твоей активной поездки. Так как ты будешь несколько свободнее от служебных занятий, то быть может примешь участие в трудах Исторического общества и в частности в близком сердцу моему словаре. Так как центром этого издания служит Штендман, то побывай у него и посоветуйся о том, какая буква была бы всего полезнее предметом твоих попечений, а затем напиши мне о результатах этого свидания» (ОР РНБ. Ф. 124. Д. 1133. Л. 24–24 об.).


[Закрыть]. Здесь 23 октября нового стиля происходит со мной ужасное приключение.

Погода стояла превосходная, и однажды мы после обеда отправились втроем со Звегинцевым погулять на знаменитую террасу; зашли при этом и в Casino. Жена моя в 10 ½ часов возвратилась домой, а я вслед за ней пришел в «Grand hotel», где мы остановились, в 10 часов и 40 минут. Мы занимали квартиру, в коей уже жили пред тем три года сряду, но сезон еще не начался, и, несмотря на обещания управителя, служительский состав еще далеко не был в сборе. В обширных пустых коридорах гостиницы мы были единственными жильцами, занимая крайние комнаты в конце коридора с выходом из гостиной на пространную террасу, граничившую с довольно обширным садом, принадлежавшим к никем не занятому дому.

Зайдя в комнату жены моей, отделенную от моей спальни небольшой уборной, я взошел к себе, позвонил камердинера и, окончив ночной туалет, улегся в постель.

Посреди довольно крепкого первого сна я был разбужен шорохом, похожим на шум, производимый беготней мыши. Подумав, что делать, я решился не тревожить служителя, а ограничиться тем, что засветить электрическую лампу; каково было мое удивление, когда при свете этой лампы я увидел возле себя неизвестного человека, который мгновенно оборвал мой звонок к служителю, а затем бросился на меня, повалил меня, желая погасить лампу. При этом левой рукой он старался закрыть свое лицо. Вместо, чем погасить лампу, он успел лишь оборвать ручку, висевшую на конце электрического шнурка, и затем в светлой комнате началась между ним и мной борьба. Прежде всего, он отошел от меня шага на два и палкой черного дерева с крупным серебряным шаровидным набалдашником изо всех сил ударил меня по голове. Палка сломалась пополам. Тогда он схватил конец с набалдашником и продолжал наносить мне удары по голове.

Разумеется, я стал кричать изо всех сил. Тогда он повалил меня на пол, наступил коленом на грудь и всунул мне в рот три пальца, желая меня удушить. Я стиснул зубами его пальцы и крепко его укусил. Он выдернул пальцы из моего рта и при этом вырвал мне три передних нижних зуба. Нравственное, нервное напряжение было так сильно, что я не почувствовал никакой боли.

С самой первой минуты я все время говорил ему: «Prenez mon argent, mais laissezmoi la vie».[546]546
  «Забирайте деньги, только сохраните мне жизнь» (фр.).


[Закрыть] Он не отвечал мне ни единым звуком голоса, а преследовал лишь одну цель – меня убить. Очевидно, он думал, что я его знаю. Убедясь в противном, он внезапно спросил меня: «Ой est votre argent? [547]547
  «Где ваши деньги?» (фр.).


[Закрыть]». Я указал ему на две шкатулки, стоявшие на столике, но так, что из засады, в которой он уже был спрятан, когда я вернулся домой, он не мог видеть. Засадой я называю туалетный стол, по трактирному обычаю обтянутый материей, стол, под который он залез, прорезав в материи отверстия, чрез которые и наблюдал за моими действиями.

После моего упоминания о шкатулках грабитель подошел к ним, но, не зная, в которой из них находятся деньги, он обратился ко мне с вопросом: «Dans laquelle des deux se trouve l’argent?[548]548
  «В которой из двух шкатулок находятся деньги?» (фр.).


[Закрыть]»

Лежа на полу, истекая кровью, я приподнялся, чтобы указать ему ту шкатулку, в которой находились деньги.

Он угрозил мне словами: «Restez tranquille ou je vous tue instantanement[549]549
  «Не шевелитесь, а то я вас тотчас же убью» (фр.).


[Закрыть]». Затем прибавил: «Ou est la clef[550]550
  «Где ключ?» (фр.).


[Закрыть]?»

Я отвечал: «А ma chaine de montre[551]551
  «На моей цепочке для часов» (фр.).


[Закрыть]».

Он стал возиться с ключом, но, наперев слишком сильно, сломал ключ.

«J’ai casse la clef, – сказал он. – Je ne peux pas ouvrir[552]552
  «Я сломал ключ, не могу открыть» (фр.).


[Закрыть]».

«Etes vous bete, – сказал я ему. – Prenez la cassette et allez vous en![553]553
  «Вы идиот, берите шкатулку и убирайтесь отсюда!» (фр.).


[Закрыть]».

Он взял шкатулку, вошел в сени, отделявшие мою спальню от коридора и помешавшие моему служителю слышать мои крики, и остановился преддверью, замкнутой снаружи моим камердинером.

На новый вопрос я ему сказал, что ключ висит на стене возле двери, и грабитель удалился.

Я собрался с силами, запер за ушедшим двери и не без труда добрался до комнаты моей жены. Остановись в дверях, я почти шепотом (потеряв голос от крика) стал ее звать. Она проснулась и, осветив комнату, увидела черную сверху донизу фигуру. В первый момент она подумала, что пред ней убийца, пришедший ее грабить, но потом, узнав меня, помогла мне добраться до постели и затем разбудила служителей. Тем временем жившая под моей комнатой женщина, услыхавшая мои крики, разбудила служителей гостиницы, появились полицейские власти, приехал судебный следователь и генеральный адвокат или местный генерал-прокурор, наконец, коридор наполнился карабинерами. Разослали по дороге к Италии в одну сторону и к Франции до Ниццы жандармов. Врач (Collignon) удостоверился, что я получил в голову более тридцати ран и, опасаясь, что у меня сломана челюсть, послал за зубным врачом (Аисъ), который удостоверил, что челюсть цела.

На другое утро я должен был ехать посмотреть Сан-Ремо с военным министром Куропаткиным, который проживал в Болье. Приехав на станцию и не видев меня, он зашел в нашу гостиницу и, увидав меня, а также убедясь в несостоятельности представителей местной власти, он отправился к монакскому губернатору с требованием быстрого и тщательного производства следствия. Это требование имело результатом поимку преступника. Компания, держащая игры на откупу, платит около миллиона франков в год прессе за ее молчание. В настоящем случае полиция уже имела подозрения на Гурко, но считала более выгодным для княжества ввиду наступления сезона предоставить двум русским подданным, замешанным в дело, разделаться между собой.

На другое после преступления утро произошло следующее: прежде всего, на рассвете полицейские агенты нашли в соседнем саду мою шкатулку, взломанную, с похищенными из нее (около 60 тысяч франков) деньгами. Там же валялась часть сломанной на голове моей трости, а так как трость была известна, потому что Гурко многим похвастался, что может ей с одного удара убить человека, то владельца палки не трудно было обнаружить.

Сам преступник утром сел в трамвей[554]554
  Трамвей (конно-железная городская дорога) – вид общественного транспорта; представлял собой открытый или чаще закрытый экипаж, идущий по рельсовым путям; такой экипаж тянула пара лошадей, управляемая кучером.


[Закрыть] (оригинал) и катался по городу. В одной с ним карете оказался дворецкий гостиницы «Hotel de Paris», который знал Гурко и спросил его, слышал ли он о совершенном в ту ночь преступлении. Собеседник его смутился при этом вопросе и уронил на пол трость. Дворецкий заметил, что трость не та, с которой он являлся ежедневно в ресторан, и что притом он старался поднять ее одной левой рукой, а правую не вынимал из кармана (потому что она была мной искусана). Вернувшись домой, дворецкий немедленно рассказал все находившемуся поблизости полицейскому комиссару. Между тем пришел прокурор, которому все было немедленно сообщено с присовокуплением, что виновник преступления Гурко, живущий в «Hotel de Londres». Прокурор немедленно отправился в «Hotel de Londres», где ему сообщили, что Гурко накануне вернулся домой весьма взволнованный и без сапогов, сказав, что он потерял сапоги, катаясь на бисикле (в действительности он по нашей гостинице ходил в войлоковой обуви). Утром он спросил счет и, покуда ему отдавали сдачу, он держал руки под столом. Затем уехал в Париж. Прокурор бросился на железнодорожную станцию, где узнал, что парижский поезд отошел за четверть часа пред тем. По всей линии немедленно послана была телеграмма об арестовании человека с искусанной рукой и крупной суммой денег. По этим приметам Гурко был арестован тотчас по приезде в Париж в момент выхода из вагона.

По ходатайству его родителей русский в Париже посол пытался достигнуть выдачи его русскому правительству, но дело получит путем журналов всемирной огласки. Драма оканчивается тем, что брат преступника привозит ему яд, которым он и отравляется.[555]555
  18 октября Богданович записала в дневнике: «Сегодня морской министр Тыртов рассказал ужасную вещь про сына фельдмаршала Гурко, моряка гвардейского экипажа. Этот моряк Гурко украл в Монако у находившегося там известного богача А. А. Половцова шкатулку с деньгами и драгоценной парюрой. Он пробрался к Половцову ночью в спальню и стал наносить ему удары палкой по голове, так что палка даже сломалась. Чтобы Половцов не кричал, Гурко засунул ему руку в рот. Половцов укусил ему руку и стал кричать: «Берите мои деньги, только оставьте мне жизнь!» Вор схватил шкатулку и выпрыгнул в окно. Тогда Половцов призвал помощь. Призванный доктор констатировал, что пострадала только кожа на голове, но удары были не опасны. Половцов в тот же день дал описание вора. Полиция начала за ним следить, и в Париже он был арестован. Гурко признался, что шкатулка принадлежала Половцову, а кольца, которыми были унизаны все его пальцы, сказал, что взял у фельдмаршала Гурко. Назвал он себя Иваном Ивановым. Шереметьевский (сыскная полиция) просто ужасы рассказывал про этого Гурко, как он в последнее время воровал в домах своих знакомых. Валь обвиняет во всем Клейгельса, что он мог не довести до этой кражи, задержав Гурко тогда, когда он украл у Ванлярских 7 тысяч рублей из шкапа, но что всем известны отношения Клейгельса к madame Гурко и поэтому делу кражи не было дано законного хода» (Богданович. С. 225).


[Закрыть]