Текст книги "Дневник. 1893–1909"

По приезде моем он объявил мне, что у великого князя Константина Константиновича в этот день происходят солдатские экзамены в командуемом им Преображенском полку и что поэтому нам надо будет его подождать.

Великий князь, однако, не опоздал. Заседание началось с того, что Сольский, все под гнетом опасений, заявил, что всех подробностей проекта рассматривать нечего, а что довольно установить текст одного параграфа о создании билетов, параграфа, который и будет внесен министром финансов в Государственный совет. Ему хотелось как можно более сократить прения, чтобы сложить с себя всякую ответственность, а я, напротив, стал по возможности расширять пределы обсуждения, что его выводило из терпения.

По счастию, Витте начинает выходить на разумный финансовый путь, недостаток теоретических сведений начинает восполняться сведениями практическими, приводящими его к разумным заключениям на особенности людей, у дела стоящих, – поддержать его в новой манере, даже разделить ответственность за разумные действия, а не дрожать пред журнальными выходками.

23 апреля. Воскресенье. Провожу дообеденное время на гусиной охоте вместе с Юсуповым. Охота безрезультатна. Со мной едет Лобанов, чтобы подышать свежим воздухом и отдохнуть от своих японских усложнений.

24 апреля. Понедельник. Лобанов, переехавший на днях из нашего дома в свой министерский дворец, телефонирует, чтобы я зашел к нему на утренней прогулке.

Захожу к нему в 9 часов и узнаю, что по возвращении с нашей вчерашней охоты он нашел доставленную ему в его отсутствие телеграмму о том, что Япония соглашается исполнить наше требование о том, чтобы ей не было предоставлено никаких на материке поземельных приобретений[446]446
  Япония к середине 1890-х гг. перешла к политике внешней экспансии, в первую очередь в географически близкой Корее. Натолкнувшись на сопротивление Китая, Япония в ходе японо-китайской войны (1894–1895 гг.) нанесла Китаю сокрушительное поражение. Симоносекский договор, подписанный по итогам войны, зафиксировал отказ Китая от всех прав на Корею и передачу Японии ряда территорий, включая Ляодунский полуостров в Маньчжурии. Эти достижения Японии резко увеличивали ее мощь и влияние, что не отвечало интересам европейских держав. 11 апреля 1895 г. Россия, Германия и Франция обратились к японскому правительству с требованием отказа от аннексии Ляодунского полуострова, которая могла бы привести к установлению японского контроля над Порт-Артуром. Япония была вынуждена согласиться. 5 мая 1895 г. премьер-министр Ито Хиробуми объявил о выводе японских войск с Ляодунского полуострова. В 1898 г. российское правительство добилось передачи России Ляодунского полуострова в арендное пользование.


[Закрыть]. Лобанов тотчас телеграфировал это известие Государю, от которого получил любезнейшее, сердечно теплое и исполненное благодарности письмо.

Дело в том, что его заслуга действительно велика: за все время ведения китайско-японской войны[447]447
  Речь идет о японо-китайской войне 1894–1895 гг., в ходе которой Япония нанесла Китаю сокрушительное поражение.


[Закрыть] господин Гире не выработал никакой программы, которая могла бы быть предъявлена Японии, на том будто бы основании, что никто не мог ожидать успехов, ими одержанных. При вступлении Лобанова в министерство он нашел дело в весьма плохом состоянии: Китай был уничтожен, и ему оставалось преклониться пред требованиями Японии, в числе коих главную роль играла уступка полуострова[448]448
  Речь идет о Ляодунском полуострове.


[Закрыть], приближавшая к нашей границе опасного по своим успехам в военном деле и промышленной деятельности врага. Тогда Лобанов поспешил составить соглашение с Францией и Германией, а затем в совещаниях, по сему предмету собиравшихся под председательством великого князя Алексея Александровича, выступил приверженцем решительных действий против Японии в случае отказа с ее стороны. Дело было и серьезно, и рисково. Англия, с которой мы в последнее время сблизились, отказалась от всякого в этом соглашении участия и глядела очень косо на проявляемое нами на Востоке влияние. Французское правительство, согласившись в принципе, как скоро дело дошло до возможности военного столкновения, стало опасаться и вмешательства Англии, и журнальных нападков, и парламентских интерпелляций. Вчерашней телеграммой всем этим усложнениям положен конец, и новое царствование на первых же порах получает ореол серьезного дипломатического успеха, коим обязано своей прозорливости и решимости.

I

Во все времена и у всех народов первостепенное значение имели порядки землевладения, но едва ли где и когда-либо более, чем теперь в России, они заслуживали неотложного устройства.

Девятнадцатое февраля 1861 года смелой, счастливой операцией вскрыло перезревший на русском государственном теле нарыв человеческого рабства. Освобождая крестьян, составители крестьянского положения понимали недостаточность хотя и громадного, но единичного мероприятия, они упомянули о необходимости в будущем ряда мер для довершения дела, коему они положили, правда, крупный, но лишь первый камень. Озабоченное злобой дня, обрадованное достигнутым успехом правительство обратило камень этот в пьедестал своей славы и, взойдя на него, не пошло далее. К тому же внимание законодательной власти привлекали многочисленные вопросы, настоятельность разрешения коих памятна людям, переживавшим эту эпоху. Последовали законы, обилие и поспешность составления коих, быть может, отозвались на их обдуманности, но так или иначе заботы обращались к самым различным сторонам государственного управления, крестьянский же вопрос почитался не требовавшим более законодательного попечения.

Между тем деревня – эта ячейка, из которой вырастают благоденствие и сила царств, – начинала твердить иное.

Освобожденный от власти и опеки помещика крестьянин очутился внезапно лицом к лицу с новой непосильной для него действительностью. Ни его прошедшее, ни экономическое его положение, ни умственное развитие, ни климатический гнет, ни отсутствие всякого руководительства, ни сбивчивость вновь нахлынувших понятий, неопределенность вновь дарованных прав не представляли задатков плодотворного труда, а тем временем тягость платежей увеличивалась, помещик исчезал, а с ним вместе исчезала естественная и обычная доселе в бедствиях помощь; рядом с прежними чиновниками появилась новая толпа правительственных и выборных, дорого стоящих блюстителей общественного благочиния, а подчас и собственного благополучия. С каждым днем осязательнее надвигалась бедственная туча разрушительной силы и заедающих народ нравственно темных ее представителей.

На первых порах мировые посредники первого призыва – олицетворители благородного стремления, охватившего лучшие части общества, пошли на тяжелый подвиг проведения в сельскую жизнь закона 19 февраля, но подвиг без поддержки в окружающей его среде всегда остается эпизодичным, а первые мировые посредники встретили не поддержку, а нерасположение бюрократии – природного врага всякой нравственно твердой самостоятельной личности. Исчезли из крестьянской жизни эти почтенные деятели, и очистилось поле жатвы для кабачника, для взяточника, для горлана, для аблаката[449]449
  Аблакат (народн, или презрит.) – плохой, мелкий адвокат, ходатай по делам.


[Закрыть], для полуграмотного писаря, для всякого хищника, жаждущего воспользоваться пороками невежественной толпы.

Все это почувствовалось весьма остро, но в течение с лишком двадцати лет продолжалось безусловное поклонение пред ковчегом завета 19 февраля 61 г.

Наступило новое царствование, и под впечатлением усиливавшейся неурядицы доносившиеся из деревни голоса стали раздаваться звучнее. Наиболее звучным, авторитетным оказался голос графа Толстого.

По рождению помещик, по участию в кабинете графа Шувалова консерватор, по любимому занятию историк, по обязанности министр внутренних дел, граф Толстой должен был выступить и действительно (правда, после пятилетнего молчания) выступил на поприще довершения и усовершенствования акта освобождения.

По его инициативе последовали:

а) ограничение крестьянских семейных разделов[450]450
  Речь идет о законе 18 марта 1886 г. о семейных разделах, целью которого было усилить патриархальную власть старшего в крестьянской семье и поставить разделы в зависимость от решений сходов; в целом, закон усложнял процедуру раздела участков между членами семьи. В соответствии с этим законом семейство, желавшее разделиться, обязано было заявить о том сельскому сходу, указав как подлежавшее разделу имущество, так и способы распределения его между предполагавшимися новыми хозяйствами. Сход прежде всего должен был удостовериться, последовало ли на испрашиваемый раздел согласие родителя или старшего члена семьи; при отсутствии такого согласия сход мог приступить к обсуждению заявления о разделе только тогда, когда поводом к нему служили расточительность или безнравственное поведение домохозяина. В обязанности схода входило обсуждать: 1) существовал ли основательный повод к разделению семьи; 2) способны ли образующиеся семейства к самостоятельному ведению хозяйства; 3) достаточны ли принадлежавшие им усадебные участки для устройства на них усадеб с соблюдением требований строительного устава, – а если нет, то представлялось ли возможным отвести их из мирской усадебной или полевой земли; 4) будет ли в случае допущения раздела обеспечено исправное поступление числившихся на семье недоимок, повинностей и др. Если предположенный раздел не удовлетворял какому-либо из этих условий, сход обязан был отклонить ходатайство; при этом для разрешения семейного раздела требовалось согласие не менее двух третей всех крестьян, имеющих право участвовать в сельском сходе. В случае положительного исхода дела сход должен был распределить между членами делившейся семьи отведенный ей полевой надел, произвести раскладку между вновь образующимися хозяйствами лежавших на семье податей, повинностей и недоимок и отвести в случае надобности под усадебные постройки участки из свободных мирских земель. Семейство, разделившееся без разрешения сельского схода, в отношении отбывания податей и повинностей должно было считаться за одну семью, все члены которой несли общую ответственность друг за друга.


[Закрыть], б) учреждение земских начальников[451]451
  Здесь имеется в виду «Положение о земских начальниках», которое было издано 12 июля 1889 г. В 40 губерниях России, на которые распространялось это «Положение» (главным образом на губернии с помещичьим землевладением), создавались земские участки (примерно по 4–5 на уезд) во главе с земскими начальниками. В уездах учреждался уездный съезд земских начальников, состоявший из административного и судебного присутствия. Ему передавались функции упраздняемых уездного по крестьянским делам присутствия и мирового суда (мировой суд сохранялся лишь в Москве, Петербурге и Одессе). Земские начальники назначались министром внутренних дел по представлению губернаторов и губернских предводителей дворянства из местных потомственных дворян-землевладельцев. Земский начальник должен был обладать определенным имущественным цензом (свыше 200 десятин земли или другим недвижимым имуществом на 7500 рублей), иметь высшее образование, трехлетний стаж службы в должности или мирового посредника, или мирового судьи, или члена губернского по крестьянским делам присутствия. При недостатке кандидатур, удовлетворявших этим требованиям, земскими начальниками могли назначаться местные потомственные дворяне со средним и даже начальным образованием, состоявшие в военных или гражданских чинах, независимо от стажа службы, однако имущественный ценз для них повышался вдвое. В функции земского начальника во вверенном ему участке входили: надзор и контроль над деятельностью крестьянских сельских и волостных учреждений, всесторонняя опека не только крестьянского, но и всего податного населения в его участке. Прерогативы земского начальника, осуществлявшего административные и судебно-полицейские функции на селе, были исключительно широки. Он мог подвергать телесным наказаниям, аресту до трех дней и штрафу любое лицо из податных сословий своего участка, отстранять от должности членов крестьянских сельских учреждений, отменять любое постановление сельского и волостного сходов, навязывать им свое решение. Волостные суды, ранее выбираемые крестьянами, теперь назначались земским начальником из предложенных сельским обществом кандидатов. Постановления и решения земского начальника считались окончательными и не подлежали обжалованию. Закон о земских начальниках был введен вопреки мнению большинства Государственного совета (из 39 его членов только 13 высказались за принятие этого закона).


[Закрыть], в) назначение двенадцатилетнего срока для земельных переделов[452]452
  Имеется в виду закон от 8 июня 1893, по которому переделы крестьянских земель могли осуществляться только при согласии двух третей голосов на сходе. Кроме того, земельные переделы были поставлены под контроль земских начальников, уездных съездов и губернских присутствий. Минимальный срок передела устанавливался на период не менее 12 лет. Данный закон касался главным образом общих переделов, но также стеснял отчасти и свободу частных переделов, ограничивая последние некоторыми указанными в законе случаями (смерть домохозяина, неисправность в платеже повинностей и т. п.).


[Закрыть], г) установление правила о неотчуждаемости крестьянской земли[453]453
  Здесь говорится о законе 14 декабря 1893 г. «О некоторых мерах к предупреждению отчуждения крестьянских земель» – подробнее см. комментарий 69 за, 1893 г.


[Закрыть].

К сожалению, при самых благих намерениях, внушивших издание этих законов, главная предстоявшая законодательная цель – утверждение твердого порядка, обеспечивающего для здоровых сил возможность успешно трудиться – осталась незатронутой, и вследствие того издание новых законов не дало тех последствий, коих ожидал законовдохновитель.

Крестьянские семейные разделы продолжаются повсеместно и доныне; да и едва ли какое бы то ни было официальное предписание будет в силах охранять неприкосновенными семейное согласие, единение семейного труда, авторитет главы семейства до тех пор, пока весь строй крестьянского управления не будет изменен в смысле дарования влияния лучшим, испытанным годами хозяевам, а не поголовной, без разбора, толпе.

Земские начальники, по первоначальной мысли графа Толстого долженствовавшие быть исключительно начальниками над крестьянами, распорядителями судеб их, силой вещей сделались почти полновластными и малоответственными решителями интересов, касающихся всего населения. При этом, весьма часто не принадлежа к местности, куда попадают, не будучи с ней нравственно связаны, не обладая запасом сведений, необходимых для отправления лежащих на них обязанностей, не подлежа строгой, необходимой в таких случаях ответственности, руководясь лишь собственным, столь пестрым, в особенности на Руси, усмотрением, земские начальники, изредка, вследствие исключительной личности того или другого из них принося несомненную пользу, в большинстве случаев составляют только новую, обременительную инстанцию. К этому прибавилась столь обычная ведомственная распря, исключающая возможность дружного правительственного воздействия.

Назначение двенадцатилетнего срока как минимума для переделов крестьянской земли, конечно, в начальной мысли своей представляется весьма благодетельным, но результат этой меры значительно ослабляется, если принять во внимание, что она не прекращает постоянно происходящих «скидки и накидки» земель, то есть отдачи и отнятия ее по постановлениям сходов, не производя общего передела, нередко по самым возмутительным побуждениям. Не следует упускать из виду и то, что в 1910 году оканчивается срок, назначенный для выкупа земель крестьянами, срок, после коего они должны сделаться полными собственниками, полными этой собственностью распорядителями, и, следовательно, правило о двенадцатилетнем сроке в каждом селении найдет применение лишь один раз.

Наконец, задуманное графом Толстым и осуществленное после смерти его правило о неотчуждаемости крестьянской земли хотя с первого взгляда и представляется как будто обеспечивающим благоденствие крестьянского класса, в действительности же при условиях, в коих оно состоялось, угрожает нежелательными последствиями.

Исходной точкой этого закона служит опасение пролетариата в России. По мнению его составителей, для счастия населения необходимо, чтобы за каждым крестьянином был записан хоть какой-нибудь кусочек земли. Кто и как будет пользоваться этим кусочком, все равно, но прежде всего пускай везде по поверхности земли русской сохранится наивное ковырянье допотопной сохи, преобладание невежественной культуры, и да хранит нас провидение от того леса дымковых труб с их паровыми котлами, коими покрыта какая-нибудь Англия, Бельгия, Саксония, от тех вертепов промышленного труда, коими изобилуют другие, соперничающие с нами, государства, благодаря коим, по меткому слову первейшего из современных историков – Леки, – Англия явилась победительницей на Ватерлоском поле[454]454
  Битва при Ватерлоо – последнее крупное сражение императора Наполеона I. Битва явилась результатом попытки Наполеона вернуть себе власть во Франции, утраченную после войн 1812–1814 гг. Сражение произошло 18 июня 1815 года между англо-голландскими и прусскими войсками и армией Наполеона. В результате разгрома при Ватерлоо наполеоновская империя потерпела окончательное поражение.


[Закрыть]. Для России, по глубокомысленному воззрению изготовляющих законопроекты чиновничьих комиссий и комитетов, довольно производить одну рожь и, если каждый крестьянин произведет хоть горсть ржи, то отечество может жить спокойно, будучи уверено, что пролетариата не существует. Едва ли стоит серьезно опровергать правильность такого воззрения, факты, с коими приходится бороться, и теперь уже довольно его опровергают, а опасения пролетариата в стране сравнительно с другими наиболее обширной и наименее населенной, в стране, обладающей всякого рода природными богатствами и лишенной потребных для их обработки сил человеческих, в стране, окруженной соперниками, загораживающими ей дороги в сфере немыслимого без промышленности успеха, в такие времена, когда самая военная и морская оборона зависят от превосходства промышленных производств, в такой стране подобные опасения представляются, по меньшей мере, лишенными государственной сообразительности.

Говорить ли о том, что не в силах человеческих создавать столько земли, сколько будет требовать умножающееся в будущем потомство, что распространение и укоренение в народе таких социально-канцелярских убеждений опаснее мнимого пролетариата?

Этих нескольких слов достаточно, чтобы убедиться в том, что в истекшие с памятного 19 февраля 61 года тридцать четыре года ничего или почти ничего не сделано, чтобы идти навстречу 19 февраля 1910 года, когда крестьяне, уплатив за землю сполна всю ее цену, сделаются полными собственниками, гражданами, имеющими право твердого, ясного прав и обязанностей своих определения и обеспечения, без коих немыслима трудовая жизнь.

II

Составители крестьянского положения сознавали необходимость восполнения пробела, существовавшего в гражданском для крестьян законодательстве, но отчасти вследствие спешности, сопровождавшей реформу, отчасти по недостаточности в то время фактического материала, Положение 19 февраля ограничилось тем, что сохранило неприкосновенным владение землей на общинном праве, упомянув лишь о переходе в будущем к подворной и единичной полной собственности; относительно же всяких других личных, имущественных, договорных прав признано было возможным подчинить их определение и осуществление крестьянскому обычаю.

Понятно, что в пылу громадного политического переворота, сопровождавшегося большими сомнениями, спорами, опасениями и даже сопротивлениями, трудно было поступить иначе, но менее понятно то, что в столь продолжительное после эмансипационной реформы время столь мало доселе сделано, чтобы вывести четыре пятых русского народа из того смутного, бесправного состояния, в котором они доселе находятся, и которое, не входя в перечисление мелочных его подробностей, одними главными своими чертами наводит на раздумье.

Чрез тридцать пять лет после дарования ему свободы крестьянин, уплативший правительству значительную долю цены земли своей, не знает, чем и на каком основании он владеет. Он не уверен в том, что мир не отнимет у него земельный участок без всякого даже вознаграждения за произведенные платежи, он знает, что за неисправность пьяницы-соседа придется платить ему, хотя бы и наисправнейшему работнику; его труд не представляет в глазах его средства достигнуть столь дорогой всякому человеку цели – обеспечить свою судьбу в старости, застраховать от бедности свое семейство. Может ли крестьянин входить в сделки, перечисляемые гражданскими законами, для умножения своей зажиточности? Может ли беспрепятственно отлучиться для приобретения на стороне недостающего в месте жительства заработка? Наименование его «домохозяин» отвечает ли действительности или составляет одну пустую официальную кличку? Может ли он завещать часть своего достояния проведшей с ним существование жене или любимому детищу? Как поступит опекун в отношении детей его? Распространяется ли на крестьянина веление державной власти, вписавшей в закон обязанность детей повиноваться родителям?

Если здравый смысл и говорит, что утвердительные на все это ответы составляют непритязательную обузу человеческого общежития, то во всяком случае для достижения этих ответов у крестьянина не существует ни форм, ни путей. Формы отсутствуют всецело, а пути заграждены густо расстилающимся туманом местного обычая. В чем заключается этот обычай, какие источники для его уразумения, где начинается или кончается территориальная и юридическая сфера, кто добросовестный его собиратель и нелицеприятный толкователь? Конечно, не волостной суд, не крикуны на сходе, не волостной писарь.

Только чрезвычайная выносливость русского мужика, его благодарность за уничтожение крепостного права, его глубокая уверенность в изменчивости и проходимости петербургских предписаний ручаются в том, что до поры до времени он будет послушно тянуть лямку своей нравственно тяжелой жизни; но не требует ли государственная предусмотрительность, чтобы определен был план властного вывода, и не самовольного выхода к иному, лучшему, отвечающему законным влечениям человеческого сердца строю.

История – великая учительница. Да позволено мне будет привести один из назидательных, представляемых ей примеров.

В конце XVII столетия Людовик XIV послал на юг Франции полновластную судебную комиссию для прекращения злоупотреблений на месте. Секретарь этой комиссии, прославившийся впоследствии Флешье, сохранил нам, вместе с рассказами о ее действиях, упоминание о жалобах и притязаниях крестьян, на кои в Версале не было обращено никакого внимания. Несколько лет спустя знаменитый Вобан, присмотревшийся к быту населения при постройке крепостей, решился подать королю записку (La Dime royale[455]455
  Название записки, представленной С. Вобаном Людовику XIV


[Закрыть]), в коей с мужественной откровенностью изобразил бедственное положение крестьянства и указал на необходимые реформы. Записка Вобана затрагивала самолюбие королевских министров, по наветам коих Вобан подвергся королевской опале и вскоре умер.

Заявления этих беспристрастных людей были раскатами грома, дальними предвестниками той ужасной грозы, которая чрез сто лет, на несчастие образованного мира, разразилась во Франции, гроза, которая не может и не должна почитаться исторической необходимостью, а лишь последствием невнимательного, неразумного и подчас недобросовестного к государственным и народным требованиям отношения.

III

Чтобы вывести крестьянина из теперешнего тягостного, во всех отношениях вредного и в будущем угрожающего положения, понадобится много времени, много распоряжений, основанных на тщательном, близком изучении деревни, но уже сегодня становится очевидно, что для достижения успешных результатов придется повернуть ход дела, если не в противоположную, то непременно в другую сторону. Тридцатипятилетнее существование свободного земледельца уничтожает идолопоклонство пред положением 19 февраля 61 года, заботившимся почти исключительно о том, чтобы развести два сословия, дотоле сплоченные воедино. Новое крестьянское, рабочее поколение не только не страшится помещичьей власти, но знает о ней лишь по рассказам стариков. Теперь предстоит задача совсем иная, чем в 61 году, надо не выводить людей на новую жизнь, а следует даровать русскому народу возможность течением этой жизни вздыматься на высоты экономического довольства, достигнутого другими народами, богатеть на славу отчизны. Конечно, после продолжительной траты времени приступить немедленно к сооружению пути для желательного в гору шествия нельзя, но если нельзя начать делать насыпи, строить мосты, укладывать рельсы, то можно и должно поставить вехи, указывающие направление вновь утвержденной линии.

Первой вехой должно быть установление права собственности с той твердостью и непоколебимостью, на которых выросли все настоящие успехи человечества, с уничтожением той шаткости, неопределенности, смутности, о коих мечтают чуждые землевозделыванию официальные и неофициальные социалисты. Я не стану касаться вопроса о превосходстве той или другой формы владения, отмечу лишь тот факт, что самые горячие, но беспристрастные поклонники владения общинного признают эту форму неокончательной, следовательно, сомневаться позволено не в том, сохранять ли ее навсегда, а лишь в том, долго ли еще правительственная власть будет насильственно навязывать ее даже тем местностям, где чувствуется уже и ныне настоятельная необходимость к переходу на лучшие, более прибыльные способы обработки земли, где человеческая личность, внемля пробуждению сил своих, жаждет применения их к труду более производительному, менее традиционно автоматическому, к той не придавленной рутиной деятельности, благодаря коей другие государства опережают наше Отечество, удешевляя, разнообразя, совершенствуя свою производительность.

Составители крестьянского положения, куда бы ни тянулись их симпатии, сознавали непреложность вышесказанного, и потому 159 статья положения гласит, что по уплате выкупной ссуды на выкупленные земли распространяются правила, установленные в отношении земель, приобретенных крестьянами в собственность.

При всей точности и ясности этого законодательного определения, оно подверглось полному, намеренному забвению административной власти, а между тем оно хорошо известно крестьянам, которые, несомненно, припомнят его в 1910 году. Не осторожнее ли будет уже теперь идти навстречу этой вероятности и не стеснять, не опутывать ограничениями, а, напротив, облегчать установление полного права собственности? Не благоразумнее ли для правительства отселе взять на себя направление этого дела, чем ожидать случайного, и, пожалуй, бурного вмешательства толпы?

В чем же должно заключаться это направление? Прежде всего, в даровании действительной возможности перехода от общинного владения пахотными землями к участковому, а затем и от участкового к единоличному, в определении порядка и облегчении таких постепенных переходов сообразно назревшим потребностям той или другой местности. Прямым того последствием будет возникновение сельскохозяйственных единиц, имеющих при твердой, преемственно обеспечивающей семейство собственности возможность с осязательными для самих себя и целого государства последствиями трудиться и пожинать плоды трудов своих. Разумеется, при этом придется отказаться от господствующего теперь и в журналах, и в канцеляриях стремления к установлению социального и имущественного равенства между людьми, как бы неравны они ни были по способностям, трудолюбию, нравственным достоинствам, порокам, привычкам, взглядам и т д. Надо трезво и смело признать, что в иерархии труда и творимого им довольства, точно так же, как и в иерархии политической, всегда были и будут старшие и младшие. Надо забыть излюбленные теперь близорукие слова «кулак», «батрак». Надо помириться с мыслью, что разумный труженик неминуемо возьмет верх над негодяем-пьяницей, что неравенство положения этих и тому подобных типов составляет отнюдь не несчастье, а, напротив, счастливый закон преуспеяния человеческого, что презирать и насиловать этот закон и бесполезно, и опасно.

Ограбив существование отдельных семейств на наследственных в среде их земельных участках и определив при этом непременно минимум делимости участка, предстанет необходимость определить, в чьем именно лице владеет семья землей, кто именно землевладелец, в чем заключаются его права и обязанности, к кому и в каком порядке переходит после него земельная собственность. При этом опять придется отрешиться от обычного пугала «безземельности». Да, после смерти домохозяина-отца земельный его участок не развалится на клочки, негодные для обработки, нет, он будет всецело принадлежать одному из членов семейства, руководителю семейного труда, хранителю семейного благоденствия. Прочие члены семейства или сгруппируются около него, или выступят на другом поприще труда, который тщетно доселе призывают и неисчислимые подземные богатства России, и ее необозримые равнины, и начинающие бороться с чужеземными фабрики, и лишенный рабочей силы помещик, и само, взявши столь много в свои руки, правительство.

Правда, эти, получающие определенное место, а не будто бы уклоняющиеся, как ныне, от нормального порядка люди в глазах теоретических радетелей своих сохранят грустный эпитет «безземельных», но неужели безразборчивое закрепощение к какой бы то ни было земле всякого русского подданного должно составлять идеально-исключительную его особенность, какими бы уродливыми последствиями это закрепощение ни сопровождалось.

Вводя такой строй землевладения, давая возможность и простор прилагать к земле работу, долженствующую поднятием экономического положения страны награждать действительного труженика, усиливать его энергию, развивать его инициативу, правительство, по всей вероятности, найдет возможным прекратить те, к сожалению, часто повторяющиеся случаи огульной, иногда малоразборчивой помощи, которая ослабляет энергию, инициативу масс, привыкающих видеть в таких подачках исполнение правительством одной из главнейших его обязанностей.

А между тем укоренение такого ложного в народе взгляда далеко не желательно.

Всякий человек склонен верить тому, чего желает, крестьянин по природе склонен желать даровой земли, дарового хлеба, искусственного заработка, забвения податных недоимок и т. п. Но приучать его к периодическому правительственному осуществлению таких желаний – значит развращать его понятия о необходимости самостоятельно трудиться, готовить почву учениям социалистов, утверждающих, что потребности людей должны удовлетворяться установленной на то властью, без отношений к результатам понесенного ими труда.

Правда, что покуда правительство сохраняет постановленные им народному преуспеянию преграды, до тех пор оно подает повод населению взваливать на него ответственность за неудачи, но по мере освобождения трудовой деятельности от созданных ей ограничений, по мере умножения крепких для нее центров, не подводимых более под один шаблонный уровень, а, напротив, дающих представителям духовной силы мощь проявления силы телесной, должны делаться более редкими порывы правительственной благотворительности, всегда имеющие в основании отнятие у одного для передачи другому. Упомянув о некоторых главнейших положениях, долженствующих лечь в основу изменений теперешнего крестьянского землевладения, я не сомневаюсь, что за этими коренными изменениями как последствие их восстанет множество других настоятельных перемен, перечисление коих не позволяют размеры этой записки.

Сегодня важно лишь сознать невозможность оставаться в теперешнем положении и необходимость отступить от образа действия и бездействия, к положению этому приведшего.

Царское Село.

8 сентября 1895 г.[456]456
  Здесь Половцов привел свою записку крестьянскому вопросу.


[Закрыть]

Письмо Кази на высочайшее имя, при представлении записки о преобразованиях, необходимых для русского флота.

Я счастлив представить Вашему Величеству работу, которую я исполнил согласно Вашего желания, переданного мне адмиралом Ломен. Для облегчения Вашему Величеству чтения записки о современном состоянии русского флота и его ближайших задачах, я отпечатал и с соблюдением требований конфиденциальности в типографии Министерства финансов в 12 экземплярах и, представляя один экземпляр, обязываюсь представить и все остальные или передавать их только лицам, которые получат на то разрешение Вашего Императорского Величества. Важность и разнообразие вопросов, составляющих предмет записки, и напряженность труда, в условиях его единоличности обязывают меня просить милостивого снисхождения Вашего Величества к возможным несовершенствам этой работы в отношении ее полноты и достоинства изложения.

В этом труде я исходил из соображения, что задачи русского военного флота должны логически вытекать из верно поставленных задач и призвания России, которые одни могут служить руководящими основаниями ее внешней и внутренней политики. Россия, прожив 1000 лет между Азией и Европой, с которыми граничит от Тихого океана до Черного моря и от Ледовитого океана до устьев Дуная, сохранила независимость и самостоятельность своего народного и государственного развития, между деспотизмом, застоем и рабством Востока, с его многочисленными народностями буддистского, браминского [457]457
  Браманизм (брахманизм) – религия, возникшая в Индии в IX–X вв. до н. э. и сменившая древнейшую религию Индии – ведизм; современной формой браманизма является преобладающая в Индии религия индуизм.


[Закрыть], магометанского и языческого вероисповеданий и культурой Запада, которой, в результате кровопролитных войн, феодальных, религиозных и международных, постепенно вырабатывались современные формы государственного общежития латинских, англо-саксонских и тевтонских народностей, римско-каталической и евангелической веры, росла и крепла православная и самодержавная Россия. Великое историческое значение царствования в Бозе почившего родителя Вашего Императорского Величества заключается главным образом в том, что не только в России утвердилась вера в силу и крепость самодержавия, которое одно способно обеспечить ей все блага будущего развития ее жизни, но и весь образованный мир понял, что Россия, исполняя свое историческое призвание, идет к достижению конечных целей человеческих стремлений и благоденствию масс своим самостоятельным путем. Западная культура дошла до крайнего развития условий государственного общежития в форме республиканской демократии, жизнь которой представляет непрерывную циническую борьбу за существование на почве материальных интересов и уже сеет страшные семена анархизма, из которого для Запада еще не видно выхода. Самодержавная же и православная Россия призвана указать миру, что возможное равномерное распределение благоденствия в народных массах достижимо, гораздо действительнее на почве христианской демократии, когда социальные и экономические неудачи разрешаются и предупреждаются посредством правильного и постепенного развития духовных элементов народной жизни, направляемой и руководимой самодержавным правителем, который по самой природе его исключительного положения не может желать ничего, кроме всеобщего блага и торжества высшей справедливости. Культура Запада, не воспрепятствовавшая торжеству интересов материальных над духовными, привела уже его к поклонению золотому тельцу со всеми последствиями помрачения самого разума жизни, в которой художества и искусства, литература, науки и техника, промышленность и торговля сделались сами по себе целями жизни, вместо того, чтобы служить только средством для высших целей человеческого развития. Россия при беспримерности ее территориального и политического развития и роста не могла не подвергаться в прошедшем тяжелым недугам, доходившим до крайнего обострения, но она вышла из них вполне здоровой благодаря силе и крепости народного духа. Она уже не сойдет с пути, по которому так прочно и твердо направил ее жизнь император Александр III, и нуждается теперь более всего в мирном просвещении народа, истинном здоровом просвещении, которое питает не один разум, но и сердце, способное воспитывать и укреплять народную душу для того, чтобы легко было справляться со всякими невзгодами, которые могут еще предстоять государству в будущем.

Вы вступили, Государь, на славный престол подвижнической жизни Вашего родителя с верой в безграничную, религиозную преданность Вам русского народа, и в Вашей вере в Россию залог счастия не одной России, но, быть может, и всего человечества.

Глубоко проникнутый такими убеждениями, которые выработаны во мне 56 годами жизни, я исполнял порученную мне работу с глубочайшей благодарностью за оказанное мне милостивое доверие и имел при этом только одно чувство и одну мысль: облегчить хотя бы в ничтожнейшей мере непосильное бремя трудов и работ Вашего Величества, твердо веруя, что Ваше царствование будет тем славнее, чем оно будет продолжительнее.

Высший Промысл, управляющий судьбами мира, сохранит Вас и Государыню императрицу в здравии и благоденствии и благословит. Ваше Величество видит воспитание Вашего преемника в духе истинного русского православия и самодержавия.

Это горячие пожелания и усердная молитва миллионов Ваших верноподданных и истинно верноподданнейшего слуги Вашего Императорского Величества М. Кази. Санкт-Петербург, 27 августа 1895 г.