Текст книги "Александр Пушкин на rendez-vous. Любовная лирика с комментариями и отступлениями"

1827 год

В конце 1826 года на одном из балов он познакомился с Екатериной Ушаковой, прелестной семнадцатилетней девушкой, и очень увлекся ею. В 1827 году его внимание к Ушаковой замечали окружающие: на балах и гуляньях он говорил только с нею, а в ее отсутствие лишь сидел целый вечер в углу, ничем не интересуясь. 3 апреля 1827 года он написал в ее альбом стихи, сочиненные в ходе салонной литературной игры, участникам которой предлагалось сочинить стихи на заданную тему. В данном случае темой стало заклинание «Аминь, аминь, рассыпься!», являющееся магической формулой, обращенной к нечистой силе. В пушкинском экспромте обыгрывается уподобление женских чар чарам «бесов и привидений».

<Ек. Н. Ушаковой>

Когда бывало в старину

Являлся дух иль привиденье,

То прогоняло сатану

Простое это изреченье:

«Аминь, аминь, рассыпься!». В наши дни

Гораздо менее бесов и привидений;

Бог ведает, куда девалися они.

Но ты, мой злой иль добрый гений,

Когда я вижу пред собой

Твой профиль и глаза, и кудри золотые,

Когда я слышу голос твой

И речи резвые, живые —

Я очарован, я горю

И содрогаюсь пред тобою

И сердцу, полному мечтою,

«Аминь, аминь, рассыпься» говорю.

Его чувство было взаимным: девушка не скрывала своей влюбленности в поэта. 16 мая, перед своим отъездом из Москвы в Петербург, Пушкин вписал в альбом Ушаковой еще одно стихотворение.

<Ек. Н. Ушаковой>

В отдалении от вас

С вами буду неразлучен,

Томных уст и томных глаз

Буду памятью размучен;

Изнывая в тишине,

Не хочу я быть утешен, —

Вы ж вздохнете ль обо мне,

Если буду я повешен?

Лирическое и нежное стихотворение, в котором поэт уверяет Екатерину Николаевну, что и в отдалении будет с нею «неразлучен» и безутешен, не успокоило влюбленную девушку. «Он уехал в Петербург, – писала она брату Ивану 26 мая 1827 года, – может быть, он забудет меня, но нет, нет, будем верить, будем надеяться, что он вернется обязательно. Город опустел, ужасная тоска (любимое слово Пушкина)».

Приезжая в Москву, поэт каждый день бывал в доме Ушаковых – неудивительно, что к 1830 году в обществе было много слухов о возможной женитьбе Пушкина на Екатерине[75]75
  См.: письмо М. П. Погодина к С. П. Шевыреву от 23 марта 1830 г. // Русский Архив. 1882. Кн. 2. № 6. С. 161; письмо В. А. Муханова к брату от 27 марта 1830 г. // Русский Архив. 1899. Кн. 2. № 6. С. 356.


[Закрыть]. Почему она не состоялась? Может быть, родителей девушки тревожила его репутация политически неблагонадежного человека, а может быть, в душе поэта уже зарождалась любовь к другой девушке – Наталье Гончаровой. Как бы то ни было, чувство поэта к Екатерине изменилось. В 1830 году, откликаясь на письмо Ушаковой, он написал свой «Ответ»:

Я вас узнал, о мой оракул!

Не по узорной пестроте

Сих неподписанных каракул,

Но по веселой остроте,

Но по приветствиям лукавым,

Но по насмешливости злой

И по упрекам… столь неправым,

И этой прелести живой.

С тоской невольной, с восхищеньем

Я перечитываю вас

И восклицаю с нетерпеньем:

Пора! в Москву! в Москву сейчас!

Здесь город чопорный, унылый,

Здесь речи – лед, сердца – гранит;

Здесь нет ни ветрености милой,

Ни муз, ни Пресни, ни харит.

Это посвященное ей стихотворение свидетельствует, увы, что чувства Пушкина к Екатерине из романтической влюбленности перешли в спокойную нежную дружбу. Живя в Петербурге, Пушкин обменивался с ней письмами. Говоря, что узнал письмо своей приятельницы по «веселой остроте», «приветствиям лукавым» и по «насмешливости злой», Пушкин выразительно характеризует девушку, о которой думает все-таки «с тоской невольной, с восхищеньем». В «Ответе» отозвался стиль его отношений с сестрами Ушаковыми. Сохранившийся альбом Елизаветы Ушаковой (младшей сестры Екатерины) с множеством шутливых записей, рисунков и стихов передает атмосферу дружеской доверительности и одновременно взаимного подкалывания, острот и шалостей, окружавшую поэта в семействе Ушаковых[76]76
  См.: Альбом Елизаветы Николаевны Ушаковой: Факсимильное воспроизведение. СПб., 1999.


[Закрыть].

Екатерина, видимо, долго не могла забыть поэта; они виделись последний раз летом 1830 года, но и в мае 1833 года ее отец, упоминая в письме к жене о неожиданной встрече с Пушкиным, добавил: «При сем имени вижу, как вспыхнула Катя». Ушакова вышла замуж лишь в 1836 году и перед свадьбой, по требованию своего жениха, Д. Н. Наумова, уничтожила альбомы, исписанные и разрисованные рукою Пушкина…

24 ноября 1827 года, в день именин Екатерины, Пушкин записал мадригал в альбом другой девушки – Екатерины Николаевны Карамзиной, младшей дочери Николая Михайловича и Екатерины Андреевны.

Акафист Екатерине Николаевне Карамзиной

Земли достигнув наконец,

От бурь спасенный провиденьем,

Святой владычице пловец

Свой дар несет с благоговеньем.

Так посвящаю с умиленьем

Простой, увядший мой венец

Тебе, высокое светило

В эфирной тишине небес,

Тебе, сияющей так мило

Для наших набожных очес.

Акафист – хвалебное песнопение в честь Иисуса Христа, Богородицы или святых великомучеников, исполняемое стоя. Поэт здесь возносит столь высокую хвалу обычной женщине, что превращает стихотворение в почтительный и вместе с тем шутливый мадригал. Пушкин познакомился с Екатериной в доме ее отца, когда она была еще ребенком, в мае 1827 года – он был постоянным гостем в петербургском доме Карамзиных. Пушкин любил всю их семью, но, возможно, Екатерина Николаевна пользовалась его особой симпатией. Под обаянием этой миловидной, приветливой девушки, отличавшейся ясным умом и кротким нравом, находились все молодые люди, ездившие к Карамзиным[77]77
  Литератор и дипломат В. П. Титов, например, говорил об Е. Н. Карамзиной как об «обожаемой <…> самим Пушкиным и всеми нами…» (Пушкин в воспоминаниях современников. 1974. Т. 2. С. 116).


[Закрыть].

После ее замужества (в 1828 году она вышла замуж за князя П. И. Мещерского) Пушкин начал бывать в ее доме; в последний год жизни поэта Екатерина Николаевна стала близким другом его семьи.

Талисман

Там, где море вечно плещет

На пустынные скалы,

Где луна теплее блещет

В сладкий час вечерней мглы,

Где, в гаремах наслаждаясь,

Дни проводит мусульман,

Там волшебница, ласкаясь,

Мне вручила талисман.

И, ласкаясь, говорила:

«Сохрани мой талисман:

В нем таинственная сила!

Он тебе любовью дан.

От недуга, от могилы,

В бурю, в грозный ураган,

Головы твоей, мой милый,

Не спасет мой талисман.

И богатствами Востока

Он тебя не одарит,

И поклонников пророка

Он тебе не покорит;

И тебя на лоно друга,

От печальных чуждых стран,

В край родной на север с юга

Не умчит мой талисман…

Но когда коварны очи

Очаруют вдруг тебя,

Иль уста во мраке ночи

Поцалуют не любя —

Милый друг! от преступленья,

От сердечных новых ран,

От измены, от забвенья

Сохранит мой талисман!»

У Пушкина был перстень, подаренный ему в Одессе графиней Е. К. Воронцовой, который он считал своим талисманом. Перстень представлял собой крупное витое золотое кольцо с большим восьмиугольным камнем – красным сердоликом, на котором была вырезана восточная надпись. На портрете работы В. А. Тропинина этот перстень виден на большом пальце левой руки Пушкина. С начала 1825 года и до конца жизни Пушкин использовал этот перстень как печатку. (В Пушкинском Доме хранится 78 писем Пушкина, запечатанных «талисманом».) Перстень, к несчастью, не сохранился: в 1890-е годы он был украден из Пушкинского лицейского музея при Александровском лицее[78]78
  Подробно историю перстня см.: Краснобородько Т. И. «Жаль кольца…» (Невостребованный документ о судьбе пушкинского перстня-талисмана») // Ежегодник рукописного отдела Пушкинского дома на 2011 год. СПб., 2012. С. 5–29.


[Закрыть].

Сохранились описания перстня и его отпечатки на шелке и сургуче, хранящиеся сейчас во Всесоюзном музее А. С. Пушкина[79]79
  См.: Февчук Л. И. Личные вещи Пушкина. Л., 1968. С. 68.


[Закрыть].

Судя по отпечаткам перстня, в кольцо был вставлен восьмиугольный камень-интальо с надписью на древнееврейском языке, снизу и сверху обрамленной орнаментом. Надпись сделана обратно, т. е. для оттиска; по утверждению специалистов, надписи на предметах, которые должны были служить талисманами, делались так, что их можно было прочесть прямо, а не переводя на бумагу посредством оттиска. Перевод надписи был сделан несколькими ориенталистами в 1880 году, затем в 1887–1888 годах. Она гласит: «Симха, сын почтенного рабби Иосифа Старца, да будет благословенна его память». Перстень мог быть сделан в Чуфут-Кале в Крыму, где в то время жили евреи-караимы. Возможно, Е. К. Воронцова приобрела его на одесском базаре. Таким образом, пушкинский перстень является, собственно, еврейской именной печатью. Однако Пушкин мог придавать значение талисмана любому предмету, подаренному «на счастье» любимой женщиной. Таинственные знаки на перстне, вероятно, сообщали ему особенное очарование в глазах суеверного поэта. Возможно, Пушкин знал, что красный сердолик считается талисманом любви и страсти. Такое значение талисмана вполне согласуется со смыслом стихотворения, где талисман призван хранить героя от «измены» и «сердечных ран».

Сюжетный мотив – получение талисмана – уже звучал в стихотворении: «Храни мой талисман…». В стихотворениях повторяется ряд похожих деталей: море, подарок от женщины, полученный «в день печали», как можно предположить, при расставании. Однако функция талисмана в двух текстах совершенно различна. Если в первом стихотворении «талисман» наделяется магической силой, способной хранить лирического героя в самых опасных ситуациях, то во втором – «талисман» может спасти его только лишь от женского коварства и притворства.

Замыкающий стихотворение стих: «Сохранит мой талисман…», перекликаясь с начальным стихом речи «волшебницы» – «Сохрани мой талисман…», – звучит как непреложное утверждение магической формулы заклинания. Такая же заклинательная формула звучит и в наброске: «Храни меня, мой талисман…».

«Талисман» – одно из тех стихотворений, связь которого с Воронцовой обычно не вызывает сомнений. Будучи в Англии в 1838 году, Вяземский виделся с леди Пемброк, сестрой М. С. Воронцова. 13 октября Вяземский отметил в записной книжке: «сегодня Herbret сын lady Pembroke-Воронцовой, пел Талисман (стихотворение было положено на музыку), вывезенный сюда и на английские буквы переложенный. Он и не знает, что поет про волшебницу тетку, которую сюда на днях ожидают с мужем». Очевидно, Вяземский узнал о перстне-талисмане от своей жены, В. Ф. Вяземской, которая была в близких дружеских отношениях с Пушкиным в период его жизни в Одессе и могла слышать о подаренном графиней перстне от самого поэта. Почему в ноябре 1827 года Пушкин неожиданно возвращается к этой теме? Именно в это время в Петербург приезжает Воронцова. Об их встречах в обществе и тем более о тайных свиданьях нам ничего не известно. Однако Пушкин не мог не знать о приезде графини, и уже одно это могло воскресить в его душе воспоминания об их любви и о полученном от нее в подарок перстне-талисмане. Но строго говоря, нет уверенности, что в стихотворении «Талисман» речь идет о том самом перстне и о Воронцовой. Во-первых, в стихотворении не говорится, что талисман – это перстень. Пять сургучных печатей под текстом автографа с аллегорическими изображениями и девизами на французском языке не имеют ничего общего с резной надписью на перстне, подаренном Воронцовой. К тому же упоминания о «пустынных скалах» и «гаремах», где наслаждается «мусульман», явно отсылают к крымским, а не одесским впечатлениям поэта. Таким образом, связь между лирическим сюжетом «Талисмана» и биографической ситуацией лишь чисто ассоциативна. Главное, что лирический герой признается здесь в том, чего он страшится больше всего: «…когда коварны очи / Очаруют вдруг тебя, / Иль уста во мраке ночи / Поцелуют не любя…».

1828 год

Тяжелый, тревожный год. Реальная угроза новой ссылки из-за возбужденного дела о «богохульной» поэме «Гавриилиада», карты, долги, неудачное сватовство. И все же:

Tel j’étais autrefois et tel je suis encor.

Каков я прежде был, таков и ныне я:

Беспечный, влюбчивый. Вы знаете, друзья,

Могу ль на красоту взирать без умиленья,

Без робкой нежности и тайного волненья.

Уж мало ли любовь играла в жизни мной?

Уж мало ль бился я, как ястреб молодой,

В обманчивых сетях, раскинутых Кипридой:

А не исправленный стократною обидой,

Я новым идолам несу мои мольбы…

Эпиграф на французском языке указывает на элегию Шенье, однако сходство ограничивается лишь первой строкой. Вероятно, Пушкин начал писать это стихотворение еще в 1826 году, а в 1828-м снова вернулся к нему, потому что чувствовал то же: «Каков я прежде был, таков и ныне я…». Кто эти новые идолы? Уверенно можно назвать Анну Оленину и Аграфену Закревскую. Олениной посвящено несколько стихотворений этого года. Анна – хорошенькая двадцатилетняя девушка, младшая дочь А. Н. Оленина, историка и археолога, директора Публичной библиотеки и президента Академии художеств. Она была одаренной и незаурядной личностью: много читала, пела и сочиняла музыку. Сохранился ее дневник, многие страницы которого посвящены Пушкину. На этой девушке он хотел жениться, однако она осталась к нему равнодушна, а родители этот брак не одобряли. Впрочем, впоследствии он об этом не жалел: когда влюбленность угасла, он понял, что прелестная Анна весьма капризная, избалованная и тщеславная особа.

To Dawe, Esqr

Зачем твой дивный карандаш

Рисует мой арабский профиль?

Хоть ты векам его предашь,

Его освищет Мефистофель.

Рисуй Олениной черты.

В жару сердечных вдохновений,

Лишь юности и красоты

Поклонником быть должен гений.

Стихотворение обращено к художнику Дж. Дау, автору портретов галереи 1812 года в Зимнем дворце. Пушкин встретился с ним на пароходе, идущем в Кронштадт. Дау возвращался в Англию, а поэт участвовал в морской прогулке в компании друзей, в том числе семейства Олениных. Очевидно, художник набросал портрет Пушкина (он не сохранился), а поэт любезно указал ему на Анну Оленину.

* * *

[Увы! Язык любви болтливый,

Язык неполный <?> и простой,

Своею прозой нерадивой

Тебе докучен, ангел мой.

Но сладок уху милой девы

Честолюбивый Аполлон.

[Ей милы] мерные напевы,

[Ей сладок] рифмы гордый звон.]

Тебя страшит любви признанье,

Письмо любви ты разорвешь,

Но стихотворное посланье

С улыбкой нежною прочтешь.

Благословен же будь отныне

Судьбою вверенный мне дар.

Доселе <в> жизненной пустыне,

[Во мне питая сердца] жар,

Мне навлекал одно гоненье,

< >

[Иль клевету, иль] заточенье,

И редко хладную хвалу.

Черновой набросок написан 9 мая 1828 года, одновременно со стихотворением «Зачем твой дивный карандаш…». Это позволяет предположить, что стихотворение обращено к Олениной, которой льстила роль «музы» знаменитого поэта.

Ты и вы

Пустое вы сердечным ты

Она обмолвясь заменила,

И все счастливые мечты

В душе влюбленной возбудила.

Пред ней задумчиво стою,

Свести очей с нее нет силы;

И говорю ей: как вы милы!

И мыслю: как тебя люблю!

В дневнике Олениной отмечен этот эпизод: она ошиблась, сказав Пушкину ты, и на другое воскресенье он принес ей эти стихи.

Ее глаза

Она мила – скажу меж нами —

Придворных витязей гроза,

И можно с южными звездами

Сравнить, особенно стихами,

Ее черкесские глаза.

Она владеет ими смело,

Они горят огня живей;

Но, сам признайся, то ли дело

Глаза Олениной моей!

Какой задумчивый в них гений,

И сколько детской простоты,

И столько томных выражений,

И сколько неги и мечты!..

Потупит их с улыбкой Леля —

В них скромных граций торжество;

Поднимет – ангел Рафаэля

Так созерцает божество.

Стихотворение было написано в ответ на поэтическую импровизацию П. А. Вяземского «Черные очи», посвященную Александре Осиповне Россет (в замужестве Смирновой). Сравнение южной и северной красавиц связано с обычным для Пушкина противопоставлением двух женских типов: яркого и страстного и скромного и целомудренного. Созданный в стихотворении женский образ, видимо, был не слишком близок к реальной девушке, но он выражает идеал поэта: ангельская доброта, душевная чистота и целомудренность.

Однако отношение поэта к Олениной было не столь однозначно. Одной из причин окончательной ссоры между ними стала переданная девушке фраза Пушкина, которую он якобы бросил в разговоре с Н. Д. Киселёвым: «Мне бы только с родными сладить. А с девчонкой уж я слажу»[80]80
  См.: Оленина А. А. Дневник. Воспоминания. СПб., 1999. С. 82, 183.


[Закрыть]. Точно ли Пушкин произнес эти слова, неизвестно, но они вполне соответствуют другому стихотворению, связанному с Олениной.

* * *

Кобылица молодая,

Честь кавказского тавра,

Что ты мчишься, удалая?

И тебе пришла пора;

Не косись пугливым оком,

Ног на воздух не мечи,

В поле гладком и широком

Своенравно не скачи.

Погоди; тебя заставлю

Я смириться подо мной:

В мерный круг твой бег направлю

Укороченной уздой.

В своем стихотворении Пушкин подражает оде IX Анакреона «К фракийской кобылице». В оде античного автора юная кобылица вызывает неявные ассоциации с юной девушкой. У Пушкина иносказание усилено, обращение умелого наездника с молодой необъезженной лошадью отчетливо проецируется на отношение властного мужчины к своенравной девушке. На листе с черновым текстом и на его обороте рукою Пушкина сделано несколько рисунков кобылицы, свободно резвящейся и, наконец, взнузданной. Рядом нарисован профильный портрет Анны Олениной. Связь стихотворения с Олениной, очевидно, не была тайной в дружеском кругу. А. П. Керн, принимавшая участие в подготовке к изданию альманаха «Северные Цветы», где было впервые опубликовано стихотворение, вспоминала, что они с баронессой С. М. Дельвиг (женой поэта) в корректуре в шутку озаглавили его: «Мадригал такой-то»[81]81
  Пушкин в воспоминаниях современников. 1974. Т. 1. С. 402.


[Закрыть]. В опубликованных воспоминаниях Керн имя Олениной не названо, но в корректуре оно было указано. Сама Оленина, видимо, не знала, что это стихотворение связывается с ее именем: ни в дневнике, ни в мемуарах она об этом не упоминает. Можно себе представить, как бы она была возмущена.

* * *

Не пой, красавица, при мне

Ты песен Грузии печальной:

Напоминают мне оне

Другую жизнь и берег дальный.

Увы! напоминают мне

Твои жестокие напевы

И степь, и ночь – и при луне

Черты далекой, бедной девы…

Я призрак милый, роковой,

Тебя увидев, забываю;

Но ты поешь – и предо мной

Его я вновь воображаю.

Не пой, красавица, при мне

Ты песен Грузии печальной:

Напоминают мне оне

Другую жизнь и берег дальный.

Поводом к созданию стихотворения послужила случайно услышанная Пушкиным грузинская мелодия, которую Грибоедов передал Глинке. Они могли видеться, в частности, в доме Олениных. Лирический сюжет стихотворения не дает возможности соотнести его с какими-то реальными ситуациями. Может быть, это Анна Оленина напела Пушкину услышанную ей от Глинки мелодию? Может быть, «далекая, бедная дева», «призрак милый роковой» – это цыганка, с которой Пушкин несколько дней провел в таборе во время южной ссылки? На эту мысль наводит упоминание о «жестоких напевах», вообще говоря, плохо связанных с «песнями Грузии печальной». Скорее всего, этот романтический образ когда-то любимой и оставленной им женщины вообще не связан с конкретным адресатом.

Предчувствие

Снова тучи надо мною

Собралися в тишине;

Рок завистливый бедою

Угрожает снова мне…

Сохраню ль к судьбе презренье?

Понесу ль навстречу ей

Непреклонность и терпенье

Гордой юности моей?

Бурной жизнью утомленный,

Равнодушно бури жду:

Может быть, еще спасенный,

Снова пристань я найду…

Но предчувствуя разлуку,

Неизбежный, грозный час,

Сжать твою, мой ангел, руку

Я спешу в последний раз.

Ангел кроткий, безмятежный,

Тихо молви мне: прости,

Опечалься: взор свой нежный

Подыми иль опусти;

И твое воспоминанье

Заменит душе моей

Силу, гордость, упованье

И отвагу юных дней.

Тяжелые предчувствия, о которых идет речь, имели вполне реальные основания. Поэт снова столкнулся с обвинениями в политической неблагонадежности. Ему было отказано как в просьбе выехать за границу, так и в просьбе получить место при Главной военной квартире (в связи с ожидаемой войной с Турцией). Стихотворение, вероятно, адресовано все той же Анне Олениной: в тексте есть прямые переклички со стихотворением «Ее глаза».

Обратим внимание на последнее четверостишие. Переведя эти строки на скудный прозаический язык, можно понять их так: «Ты одна заменишь мне все, что я утратил с юностью». Поэты-романтики также склонны искать в любви, в женщине замену всему миру, но при этом они возводят ее на слишком высокий пьедестал, отсюда их горькие разочарования. У романтиков чувство нарастает по принципу противопоставления, характерно лермонтовское «Я целый мир возненавидел, чтобы тебя любить сильней». У Пушкина весь этот комплекс идей отсутствует, нет ни надрыва, ни ожесточения. Для него, как всегда, любовь – спасение, возможность обрести полноту жизни.

* * *

Город пышный, город бедный,

Дух неволи, стройный вид,

Свод небес зелено-бледный,

Скука, холод и гранит —

Всё же мне вас жаль немножко,

Потому что здесь порой

Ходит маленькая ножка,

Вьется локон золотой.

Стихотворение написано в связи с предполагавшимся отъездом Пушкина из Петербурга в Малинники. Видимо, это последнее стихотворение, которое можно с большой долей уверенности отнести к Олениной. Образ прелестной девушки встает из двух деталей ее облика, в художественном мире стихотворения золотой «локон» едва ли не затмевает сумрачный «город». Расставаясь с городом, лирический герой расстается с девушкой и, возможно, расстается со своей мечтой о ее любви.

В этом году он написал три стихотворения, посвященные Аграфене Фёдоровне Закревской: «Портрет», «Наперсник», «Блажен, кто избран своенравно…».

Портрет

С своей пылающей душой,

С своими бурными страстями,

О жены Севера, меж вами

Она является порой

И мимо всех условий света

Стремится до утраты сил,

Как беззаконная комета

В кругу расчисленном светил.

Аграфена Закревская была одной из самых эксцентричных женщин своего времени. Страстная, чувственная, ослепительно красивая, она отличалась откровенной любвеобильностью и полным пренебрежением не только светских условностей, но и общепринятой морали вообще. Баратынский, который вывел Закревскую под именем княгини Нины в своей поэме «Бал», писал о ее «бесстыдных победах», о том, что она насмехается над «добродетелею женской» как над «ужимкой деревенской». Пушкин познакомился с Закревской в мае 1828 года и, по мнению многих, был ею заметно увлечен. 11 августа 1828 года А. Оленина записала в своем дневнике: «Он влюблен в Закревскую и все об ней толкует, чтобы заставить меня ревновать, но при том тихим голосом прибавляет мне нежности». Не удивительно, что поэт, который, по словам Марии Волконской, был в некотором роде влюблен в каждую хорошенькую женщину, оказавшуюся рядом, не остался равнодушен к чарам Закревской. Характер отношений Пушкина с Закревской не вполне ясен, но, несомненно, она занимала его и как привлекательная женщина, и как своеобразный человеческий тип.

В 1820-х годах образ кометы приобрел особую популярность, поскольку в 1835 году ожидалось очередное появление кометы Галлея. Однако пушкинская «беззаконная комета» не может быть соотнесена с этой кометой, появление которой демонстрировало как раз «закон» небесной механики, открытый Галлеем. Поэтический образ не претендует на астрономическую точность: у Пушкина комета, прочерчивающая свой путь по небосклону раз в несколько десятилетий или столетий, противопоставляется «расчисленным» светилам, ежегодно совершающим свой неизменный оборот вокруг Солнца. Появление ее так же неожиданно и необычно, как и появление пылкой, презирающей условности женщины среди холодных, соблюдающих все нормы и ритуалы поведения «жен Севера».

Наперсник

Твоих признаний, жалоб нежных

Ловлю я жадно каждый крик:

Страстей безумных и мятежных

Как упоителен язык!

Но прекрати свои рассказы,

Таи, таи свои мечты:

Боюсь их пламенной заразы,

Боюсь узнать, что знала ты!

Стихотворение написано, собственно, не о любви, а об искушении. Искушении сладострастием. Пушкину было хорошо известно, что язык «страстей безумных и мятежных» не только упоителен, но и опасен, – как пение сирен, заманивающее к гибели. Именно в то время, когда Пушкин встречается с Закревской, он в очередной раз обращается к сюжету, занимающему его на протяжении многих лет: истории о Клеопатре и ее любовниках, плативших за ночь любви с царицей своею жизнью. Знаменательно, что в наброске 1828 года образ Клеопатры у Пушкина впервые обретает черты живой и страстной женщины.

– Клянусь, о матерь наслаждений,

Тебе неслыханно служу,

На ложе страстных искушений

Простой наемницей всхожу.

Внемли же, мощная Киприда,

И вы, подземные цари,

О боги грозного Аида,

Клянусь – до утренней зари

Моих властителей желанья

Я сладострастно утомлю

И всеми тайнами лобзанья

И дивной негой утолю.

Но только утренней порфирой

Аврора вечная блеснет,

Клянусь – под смертною секирой

Глава счастливцев отпадет.

Еще не написаны «Каменный гость» и повесть «Мы проводили вечер на даче», но, возможно, идеи этих произведений уже присутствуют в сознании поэта. Он знает, что в бесконечной погоне за все новыми и более острыми ощущениями можно зайти далеко, так далеко, что уже невозможно будет возвращение в мир простых, чистых и надежных человеческих отношений. А именно к таким отношениям стремится сейчас Пушкин. Ему 29 лет, он хочет жениться и ищет себе невесту.

Пушкин – человек парадоксальный. С одной стороны – страстный, импульсивный, подвластный душевным порывам. С другой – это человек, в определенном смысле выстраивающий свою судьбу. Такая закономерность просматривается даже в интересующем нас сюжете. Известно, что по этическим нормам того времени мужчина, влюбившийся в девушку из хорошей семьи, должен был или сделать ей предложение, или стараться не выказывать своих чувств. Другие варианты поведения грозили обвинением в непорядочности, скандалом, дуэлью. Не удивительно ли, что такой влюбчивый молодой человек, как Пушкин, ни разу ни одной девушкой не увлекся настолько, чтобы потерять голову и поставить себя перед необходимостью жениться? Его знаменитые возлюбленные: Амалия Ризнич, Елизавета Воронцова, Анна Керн – это зрелые, замужние женщины, в отношениях с которыми существовали другие этикетные нормы. Но в конце 1820-х годов, когда Пушкин задумывается о женитьбе, внимание его все чаще привлекает другой женский тип, именно тот, что не раз возникал в его стихах. Софья Пушкина, Екатерина Ушакова, Анна Оленина – юные, чистые, неискушенные девушки. Теперь он хочет влюбиться именно в такую, и так и происходит: он женился на Наталье Гончаровой вовсе не по здравому размышлению, а, безусловно, по любви.

Он познакомится с Гончаровой уже очень скоро, зимой 1828 года, но прежде, осенью, он напишет стихотворение «Наперсник» – стихотворение об искушении, перед которым он устоял.

* * *

Счастлив, кто избран своенравно

Твоей тоскливою мечтой,

При ком любовью млеешь явно,

Чьи взоры властвуют тобой;

Но жалок тот, кто молчаливо,

Сгорая пламенем любви,

Потупя голову, ревниво

Признанья слушает твои.

Именно эти стихи легли в основу гипотезы, согласно которой Пушкин был страстно и безнадежно влюблен в Закревскую, а она терзала отвергнутого поэта, распаляя его воображение откровенными рассказами о своих любовных приключениях. Нетривиальный лирический сюжет стихотворения (герой выступает в роли поверенного, выслушивающего предельно откровенные рассказы героини об ее любовных приключениях) имеет биографическую основу. В самом разгаре своего знакомства с Закревской, 1 сентября 1828 года, Пушкин упоминает о ней в письме к Вяземскому: «Если б не твоя медная Венера, то я бы с тоски умер. Но она утешительно смешна и мила. Я ей пишу стихи. А она произвела меня в свои сводники…». Аналогичную ситуацию Пушкин воспроизводит в своей повести «Гости съезжались на дачу…», работу над которой он начал в то же время, в сентябре 1828 года. В уста героя повести вложен парафраз из письма Пушкина к Вяземскому: «… я просто ее наперсник или что вам угодно, – говорит Минский о Зинаиде Вольской. – Но я люблю ее от души, – она уморительно смешна» (VIII, 39).

Сравнение письма и повести со стихотворением создает определенную психологическую и филологическую проблему. Из письма следует, что Пушкин относился к Закревской совершенно спокойно: с симпатией, но и с явной иронией. Точно так же в повести относится к Вольской и ее наперсник – Минский. В стихотворении же наперсник пребывает в полном смятении чувств. Героиня отнюдь не забавляет его; она притягивает и страшит его одновременно. Он хочет и не хочет узнать, что она испытала, ибо в его представлении она безоглядно предалась манящей, но губительной стихии страсти.

Очевидное противоречие может быть истолковано по-разному. Если понимать стихотворения как подлинный документ душевных переживаний поэта, то именно «Наперсник» и «Счастлив, кто избран…» свидетельствуют о реальной биографической ситуации. В таком случае пушкинскую иронию по адресу Закревской можно объяснить попыткой выставить своего рода психологический барьер как от посторонних наблюдателей, так и от самого себя. Поэт пытается освободиться, излечиться от мучительной страсти, выговаривая все до конца в стихах и – одновременно – в письмах рассматривая ситуацию со стороны, трезво и иронично.

Однако искренность поэтического высказывания, которую Пушкин называл «искренностью вдохновения»[82]82
  См.: Vie, poesies et pensees de Joseph Delorme. 1831 // Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. 11. С. 201.


[Закрыть], не есть искренность исповеди.

Безусловно, именно благодаря Закревской многие и прежде волновавшие Пушкина вопросы, его постоянные «навязчивые» мысли получили то лирическое напряжение, без которого невозможно рождение стихотворения; неясные, неуловимые представления оформились в живом, конкретном образе. Но все это не обязательно означает, что поэтический образ был для Пушкина непосредственно воплощен в реальной женщине. Насколько мы себе представляем Закревскую, весь сложный комплекс этических и эстетических представлений Пушкина, связанный со стихотворениями «Наперсник» и «Счастлив, кто избран…», лично ей был совершенно неведом. Перед Пушкиным была женщина, которая давно перешла все отмеченные им роковые рубежи и не обратила на это никакого внимания. Закревскую изображают обычно жестокой и бессердечной красавицей, получавшей особое удовольствие от мучений влюбленных в нее мужчин. Однако вряд ли такая женщина могла показаться Пушкину милой и смешной. Возможно, у нее не было никаких садистских наклонностей, а говорила она просто о том, что единственно ее интересовало. Она даже не испытывала ни малейшей неловкости, охотно рассказывая знакомому мужчине об интимных подробностях своих любовных утех. Можно вообразить, что эта бесстыдная непосредственность чрезвычайно забавляла Пушкина, и постепенно между ним и Закревской установились, возможно, не вполне целомудренные, но по сути приятельские отношения. Гораздо труднее представить себе Пушкина в унизительной ситуации, очерченной в стихотворении «Счастлив, кто избран своенравно…».

Обратим внимание, что текст написан не от первого лица. Пушкин не говорит «я», он говорит «тот, кто» – почему мы так уверены, что он имеет в виду самого себя? Может быть, это просто вымышленный персонаж, а может быть, этот персонаж имеет некоторое отношение к поэту Евгению Баратынскому.

Очевидна явная перекличка пушкинских стихотворений, посвященных Закревской, с посвященными ей же стихами Баратынского. Женский образ, созданный Баратынским в поэме «Бал», чрезвычайно интересовал Пушкина еще до того, как он сам познакомился с Закревской. В своих стихотворениях о Закревской Пушкин не только рисует похожий женский образ, но даже повторяет отдельные слова и выражения Баратынского. Для выражения своих собственных чувств Пушкин, как известно, без труда подбирал свои собственные слова. Открытое использование узнаваемых слов Баратынского, вероятно, говорит о том, что в данном случае Пушкин пишет не о себе. Закревская и ее обожатели, среди которых в свое время был и Баратынский, так и просились в герои литературного произведения. В стихотворении «Счастлив, кто избран своенравно…» можно увидеть поэтический набросок возможного романа в стихах. Здесь эскизно очерчены три персонажа: женщина, несчастный влюбленный и – на втором плане – удачливый соперник. Намечен сюжет, угадываемый по характерам действующих лиц. А сам автор, разумеется, передает героям свой личный опыт и частицу своего собственного «я», но не отождествляет себя ни с одним из них.