Текст книги "Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934"

В середине января нарком А.П. Розенгольц направил Генеральному секретарю записку «О соглашении с финскими и шведскими промышленниками об ограничении экспорта пиломатериалов». В ней давалась краткая характеристика лесного экспорта Швеции, Финляндии и СССР и указывалось, что НКВТ неоднократно, в том числе от английских брокерских фирм, получал предложения заключить соглашение по экспорту пиломатериалов, основным пунктом которого стало бы предоставление СССР кредита в обмен на сокращение экспорта. В НКВТ полагали, что на таких переговорах СССР окажется в выгодном положении, поскольку, в отличие от конкурентов способен выдержать установившиеся на рынке низкие цены. К записке прилагался проект постановления Политбюро, которым НКВТ поручалось вести переговоры «на основании следующей схемы»:

– СССР ограничивает продажи пиломатериалов на рынках Англии, Германии, Голландии, Бельгии, Дании и Южной Африки (всего – 950 тыс. стандартов в 1931 г., вместо намеченных 1100 тыс.; и 1150 тыс. в 1932 г.); взамен шведские и финские партнеры устанавливают верхний предел своего общего экспорта на 1931 г. – 1300 тыс., на 1932 г. – 1150 тыс. стандартов;

– на остальных рынках стороны обладают полной свободой действий;

– в качестве компенсации СССР получает пятилетние кредиты: 25 млн. рублей в 1931 г. (стоимость «недовывезенных пиломатериалов» равнялась 10 млн., 30 млн. руб. – в 1932 г.;

– вслед за подписанием соглашения стороны устанавливают цены запродаж на весь 1931 г.;

– стороны обязуются ежемесячно предоставлять друг другу информацию о совершенных сделках;

– условием соглашения является получение СССР реальных гарантий, что оно «будет распространяться действительно на весь экспорт Швеции и Финляндии».

Руководство НКВТ предлагало возложить ведение переговоров на члена Коллегии наркомата Данишевского, и не просило подкреплять их дипломатическими акциями со стороны представителей НКИД[681]681
  Записка Ш.М. Дволайикого М.М Литвинову, 17.1.1931 (с приложением копии записки А.П. Розенгольца И.В. Сталину «О соглашении с финскими и шведскими промышленниками об ограничении экспорта пиломатериалов»). – АВП РФ. Ф. 05. Оп. 11. П. 79. Д. 100. Л. 1–7.


[Закрыть]. Намеченные условия отличались сравнительным реализмом, в особенности при определении советской квоты на начавшийся 1931 г. Одной из главных причин снижения уровня советских притязаний явилось понимание невозможности выполнить намечавшиеся планы по поставкам за границу из-за неудовлетворенности нужд внутреннего рынка, дефицита рабочей силы, скверного состояния портовых мощностей и железнодорожного транспорта. Вместе с тем, предложения НКВТ не учитывали возможностей конкурентов изменить в свою пользу ситуацию на лесном рынке и без достижения соглашения с СССР. Первоначальная реакция финских фирм-лесоэкспортеров на предложение советской стороны о переговорах была негативной, тем не менее, в июне 1931 г. в Берлине состоялся первый раунд переговоров. Финскую сторону представляли Гуннар Яатинен, Аксель Солитандер, Э.Ф. Вреде; советскую – глава «Экспортлеса» Данишевский. Неожиданно для финнов Данишевский поставил вопрос о кредитовании советского экспорта. На это он получил отрицательный ответ[682]682
  О финском экспорте лесоматериалов и переговорах о многостороннем соглашении см., например: Jorma Ahvenainen. Suomen sahateollisuuden historia. Porvoo, Helsinki, Juva, 1984. S. 352–366.


[Закрыть].

20 января 1931 г.

Решение Политбюро

8/15. – О хлебоэкспорте в Эстонию (т.т. Розенгольц, Литвинов).

Разрешить НКВТ договориться с эстонским правительством о закупке Эстонией всего количества потребных хлебопродуктов в СССР с тем, что СССР покупает в Эстонии продовольственных с.-х. продуктов на сумму, равную до 70 % стоимости излишка советского хлебного экспорта в Эстонию в 1931 г. по сравнению с 1929/30 г., но не свыше, чем на 500 тыс. рублей.

Выписки посланы: т.т. Розенгольцу, Литвинову.

Протокол № 24 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 25.1.1931. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 9. Л. 122.

Незадолго до принятия этого решения нарком А. П. Розенгольц вызвал временного поверенного в делах Эстонии в СССР Эпика для сообщения, что, «приняв руководство новым комиссариатом (НКВТ), он заинтересовался возможностями расширения торговых отношений с Эстонией и после изучения вопроса пришел к мысли о возможности завоза молочных продуктов из Эстонии в Ленинград при условии расширения нашего хлебоэкспорта». Если Эстония обяжется покрыть свою потребность в пшенице у СССР, то часть «перевыручки» (по сравнению с предыдущим годом) Москва готова употребить на покупку молочных продуктов[683]683
  Письмо Б.С. Стомонякова Ф.Ф. Раскольникову, 27.1.1931. – АВП РФ. Ф. 09. Оп. 6. П. 54. Д. 56. Л. 7–8.


[Закрыть]. Интерес руководителя внешнеторгового ведомства к развитию связей с Эстонией был необычен. Торгпред СССР в Таллине И.А. Смирнов, на совещании в Наркомторге в 1929 г. имел основания утверждать: «Торгпредство в Эстонии не входит даже в расчет во всей системе нашей внешнеторговой политики Союза… Торгпредства в Париже, Берлине, Аркос, Амтрог берутся как крупные единицы, на которых базируется и строится весь наш внешнеторговый оборот, мы же являемся пасынками, мы сидим и ждем здесь, когда нашим комитентам заблагорассудится отдать лишний кусок и нам… Что такое эстонский рынок? Это не рынок, а слезы»[684]684
  [Материалы совещания в Наркомторге, 1929]. – ГАРФ. Ф. 374. Оп. 28. Д. 3249. Л. 152–152 об.


[Закрыть].

Вопрос о закупке в Эстонии молочных продуктов для Ленинграда и Ленинградской области был поднят летом 1930 г. после поездки в СССР делегации эстонских хозяйственных кругов. Тогда руководство 1 Западного отдела НКИД было сильно раздосадовано тем, что ленинградские хозяйственники оказались не в меру разговорчивыми и обнадежили эстонцев возможностью закупок у них молочных продуктов[685]685
  [Материалы референтуры по Эстонии]. – АВП РФ. Ф. 0154. Оп. 22. П. 32. Д. 27. Л. 32-32об.


[Закрыть]. В конце июля министр народного хозяйства Циммерман в беседе с торгпредом А.А. Дедя вернулся к этой теме, предлагая взамен понизить пошлины на советские резиновые и электроизделия[686]686
  [Материалы референтуры по Эстонии]. – Там же. П. 31. Д. 10. Л. 4. Записка Н.Н. Крестинского А.П. Розенгольцу, [конец октября 1930]. – Там же. П. 32. Д. 28. Л. 56.


[Закрыть]. В Москве понимали, что от заключенного в 1929 г. торгового договора (проводить утверждение которого через парламент помогал неофициальный юрисконсульт торгпредства К. Пятс, ставший в феврале 1931 г. главой государства) Таллин ничего не выиграл: советский экспорт сильно возрос, тогда как советский ввоз из Эстонии резко снизился. Н.Н. Крестинский, обращая внимание внешнеторгового ведомства на то, что «неудовлетворительное положение наших торговых отношений с Эстонией приносит нам большой вред» и «в политическом отношении мы дискредитируем нашу торгово-договорную политику», настаивал на увеличении импортного плана для Эстонии, усилении транзита, закупках скота, а также молочных продуктов для Ленинграда[687]687
  Записка Н.Н. Крестинского А.П. Розенгольцу, [конец октября 1930]. – АВП РФ. Ф,0154. Оп.22. П. 32. Д. 28. Л. 56.


[Закрыть]. Избрание К. Пятса на высший государственный пост предоставляло СССР возможность ослабить пропольскую ориентацию эстонской внешней политики, используя экономические рычаги и представляя свое скромное предложение как уступку Эстонии. В НКИД были склонны истолковывать инициативы Таллина по продвижению сельскохозяйственной продукции на советский рынок[688]688
  См.: Письмо Б.С. Стомонякова Ф.Ф. Раскольникову 7.3.1931. – Там же. Ф. 09. Оп. 6. П. 54. Д. 56. Л. 16.


[Закрыть] как проявление общей политико-экономической заинтересованности Эстонии в улучшении отношений с СССР.

Советско-эстонские контакты по поводу одобренного Политбюро предложения были обнадеживающими. На предложение СССР эстонское правительство отозвалось внесением законопроекта о запретительных пошлинах на американскую пшеничную муку, чтобы, как объяснил К. Пятс полпреду в конце января, «очистить рынок для нашей немолотой пшеницы»[689]689
  [Материалы референтуры по Эстонии]. – Там же. Ф. 0154. Оп. 23. П. 33. Д. 2. Л. 29.


[Закрыть]. Однако к концу марта 1931 г. обсуждение намеченной договоренности зашло в тупик. На советские запросы Таллин перестал реагировать: мизерная уступка СССР в деле закупки эстонских сельхозпродуктов была, по существу, несоизмерима с его требованием о получении монополии на поставки зерна. Терпение НКВТ иссякло к началу июля; когда торгпред Г.К. Клингер получил указание А.П. Розенгольца заявить «подлежащим эстонским властям», что сделанное им предложение утратило силу[690]690
  [Материалы референтуры по Эстонии]. – Там же. Л. 45–46.


[Закрыть].

20 февраля 1931 г.

Решение Политбюро

1/17 – О соглашении с Финнами и шведами по лесоэкспорту (ПБ от 20.1.31 г., пр. № 24, п. 4/11) (т. Сталин).

а) Констатировать, что постановление Политбюро от 20.1.31 г. о соглашении с финнами и шведами по лесоэкспорту Наркомвнешторгом ни в какой степени не выполнено.

б) Поручить СНК СССР принять меры к тому, чтобы Наркомвнешторгом было выполнено постановление Политбюро от 20.1.31 г. о соглашении с финнами и шведами по лесоэкспорту.

Выписки посланы: т.т. Молотову, Розенгольцу.

Протокол № 27 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 25.2.1931 – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 9. Л. 138.

За месяц, истекший со времени предшествующего решения Политбюро[691]691
  См. решение «О соглашении с финнами и шведами по лесоэкспорту» от 20.1.1931.


[Закрыть] НКВТ не удалось достичь никаких результатов в этом направлении. Новое постановление не привело к решительным переменам. В середине марта полпред в Швеции А.М. Коллонтай констатировала: «На очереди актуальная задача экономико-политическая: лесное соглашение со Швецией и Финляндией, основными экспортерами леса на мировой рынок… наши конкуренты подняли гвалт, что мы сбиваем цены». Полпред пригрозила министру иностранных дел Рамелю сокращением советских заказов, если кампания за бойкот советского леса будет продолжаться[692]692
  А.М.Коллонтай. Записки за двадцать три года дипломатической работы. Тетрадь восьмая. – РГАСПИ. Ф. 134. Оп. 3. Д. 15. Л. 37.


[Закрыть]. В начале апреля шведская печать сообщила о возможности достижения договоренности между шведскими лесоэкспортерами и «Экспортлесом», что вызвало обеспокоенность МИД Финляндии. Для выяснения фактического положения дел посланник в Стокгольме Р. Эрих срочно встретился с видным банкиром Оскаром Рюдбеком. Рюдбек объяснил, что ранее шведами рассматривалась возможность достижения соглашения с СССР, по которому он вместо продажи леса непосредственно в Англию и другие европейские страны использовал бы торговые фирмы северных стран, которые стали бы приобретать русский лес и на свой страх и риск заниматься его транспортировкой и продажей. Рюдбек позитивно оценивал появившуюся в печати информацию о возможном соглашении, в котором бы фиксировались контингента и цены, и считал, что в нем могла бы участвовать, помимо Швеции и Финляндии Норвегия. Одним из главных сторонников подобного соглашения Рюдбек назвал Акселя Валленберга, их основным оппонентом являлся глава объединения шведских лесоэкспортеров Вильхельм Экман[693]693
  UMARK Tullit ja tullilaitos. Т 3. b. Suomen lähetystön Tukholmassa raportti. 4.4. 1931.


[Закрыть].

В Финляндии новый торгпред М.Л. Стаковский продолжил попытки своего предшественника З. Давыдова вступить в переговоры с представителем финских лесоэкспортеров А. Солитандером, и в апреле-мае они провели несколько встреч. К концу апреля в советских правительственных кругах «значительно вырос интерес к заключению экспортного соглашения», в результате чего, сообщал Б.С. Стомоняков, в Москве было вынесено «новое решение» и посланы соответствующие телеграммы полпреду и торгпреду. С конца апреля Майский принял непосредственное участие в переговорах Стаковского-Солитандера. В качестве повода для их активизации советская сторона использовала предложение финнов о визите в Москву А. Хакцеля. «Экспортлес» ответил согласием, о чем Майский сообщил министру иностранных дел Юрье-Коскинену[694]694
  Письмо Б.С. Стомонякова И.М. Майскому, 26.4.1931//ДВП СССР. T.XIV. С.285.


[Закрыть]. В середине мая директор Банка Финляндии Р. Рюти довел до сведения Майского новое предложение финской стороны – провести переговоры в Берлине в начале июня. Со своей стороны, 23 мая А. Солитандер направил письмо М.Л. Стаковскому, содержавшее намек на желательность приглашения СССР представителей шведских лесоэкспортеров; он вновь предлагал сообщить советские предложения[695]695
  [Материалы референтуры по Финляндии]. – АВП РФ. Ф. 0135. Оп. 14. П. 129. Д. 4. Л. 12, 13, 18.


[Закрыть].

По косвенным данным можно сделать предположение, что цифры утвержденной в январе 1931 г. на Политбюро схемы переговоров не были доведены до сведения шведской и финской сторон вплоть до берлинской встречи. Возможно, для руководства НКВТ и «Экспортлеса» стала очевидной явная завышенность собственных требований. Между тем, у конкурентов «Экспортлеса» росла уверенность в том, что время работает против русских, которые довели свой экспорт до такой абсурдной ситуации, когда он скоро не станет даже покрывать издержки на транспортировку[696]696
  UMArk. Т 3. В. Suomen lähetystö Tukholmassa. 4.4.1931.


[Закрыть]. А.Я. Прокопе в беседе с Майским в начале марта дал понять, что нежелание финских деловых кругов активизировать переговорный процесс объясняется неверием в стабильное выполнение Советской Россией эвентуального соглашения. Такая вера, считал Прокопе, может возникнуть только при проявлении советской стороной действительного желания реорганизовать собственную лесоперерабатывающую промышленность и лесную торговлю[697]697
  КА. Hj. J. Procopén kokoelma. Kansio 26. Ministeri Procopén muistiinpanoja 5.3.1931. Keskustelu ministeri Maiskin kanssa.


[Закрыть].

Трехсторонние переговоры состоялись 9 июня в Берлине и завершились безрезультатно. «Экспортлес» на переговорах представляли, в соответствии с постановлением Политбюро[698]698
  Протокол № 41 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 5.6.1931, п. 39/39 (опрос от 3.6.1931). – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 10. Л. 68.


[Закрыть], К.Х. Данишевский, его заместитель Э. Пор и И.В. Боев (финскую сторону – Солитандер, Юлин и Вреде, шведскую – Прютц и В. Экман). Одно из главных выявившихся расхождений заключалось в том, что советская делегация настаивала на регулировании продаж только пиломатериалов, а не всех видов лесных товаров[699]699
  Политкалендарь полпредства в Финляндии, август 1931. – АВП РФ. Ф. 0135. Оп. 14. П. 129. Д. 7. Л. 22.


[Закрыть]. Кроме того, «в отношении цен мы настаивали на установлении определенных базисных цен. Финны предпочитали ограничиться совместным обсуждением цен. В отношении контроля за соблюдением квот, финны и шведы отказались от контроля за дикими экспортерами, но в случае превышения квот соглашались на снижение квот организованных экспортеров. В отношении кредита… [они – Авт.] отказались взять на себя какие-либо обязательства финансового характера. Финны плелись в хвосте у шведов»[700]700
  Политкалендарь полпредства в Финляндии (составлен И. Карташовым), 3.7.1931. – Там же. Д. 4. Л. 20об.


[Закрыть]. Информация о проходивших в полном секрете переговорах в прессе была крайне скупа, лишь в сентябре 1931 г. она стала достоянием довольно широких кругов, оценивавших, по словам Майского, возможность соглашения весьма оптимистически. Появились даже сообщения о наличии договоренности советской стороны с финнами по вопросам цен[701]701
  Доклад И. Карташова Н.Н. Крестинскому. 19.9.1931. – АВП РФ. Ф. 010. Оп. 2. П. 13. Д. 224. Л. 11, 12.


[Закрыть]. Одновременно в беседе со шведским посланником в Москве Гюлленшерной Стомоняков особо отметил, что плохая организованность шведских лесоэкспортеров (в отличие от финских) не может служить гарантией выполнения возможного соглашения[702]702
  UMArk. Suomen Moskovan-lähetystön raportti. 25.6.1931.


[Закрыть].

На Варшавской конференции по лесу, созванной польско-балтийско-скандинавской торговой палатой 25–27 июня 1931 г., советская сторона была представлена участником берлинских переговоров заместителем председателя правления «Экспортлеса» Э. Пором[703]703
  См. решение «О Варшавской конференции по лесу» от 21.6.1931.


[Закрыть]. Однако, судя по всему, проблемы взаимодействия «Экспортлеса» с финскими и шведскими экспортерами в Варшаве не обсуждались. Трехсторонние переговоры были продолжены 28–29 июня в Копенгагене. Противоречия выявились в объемах квот («Экспортлес» требовал 40 % общего сбыта), в вопросах финансирования и длительности соглашения (советская сторона предлагала соглашение только на 1932 г., финны и шведы – на три года). Единственным достижением явилась договоренность о созыве очередной конференции в 1932 г. в Лондоне. Среди финских деловых кругов не было единства по вопросу о необходимости заключения соглашения с «Экспортлесом», однако, большинство высказывалось за достижение договоренности. Правительство Финляндии сформировало делегацию для трехсторонних переговоров во главе с Гуннаром Яатиненом. В нее также вошли горный советник Якоб фон Юлин, доктор Вильгельм Розенлев, консул Аугуст Снелльман, генеральный консул Аксель Солитандер и исполнительный директор Э.Ф. Вреде. Согласно инструкциям, делегация, в крайнем случае, могла согласиться на 35 % долю для «Экспортлеса», однако, такой подход не встретил отклика шведской стороны[704]704
  Jorma Ahvenainen. Op. cit. S. 355.


[Закрыть].

Экономический кризис вынуждал Москву искать любых, даже самых незначительных источников поступления валюты. По словам Б.С. Стомонякова, понятие «второстепенного экспорта» (ягоды, грибы, раки, муравьиные яйца, обрезки кожи и т. д. и т. п. утратило смысл, все стало «первостепенным». Сторонникам сближения СССР со Швецией и Финляндией оставалось сетовать на то, что в Москве к лесной проблеме подходят только с точки зрения выгод нашего экспорта, забывая, что хорошие отношения с финскими и шведскими лесоэкспортерами – база для советской политики на Севере Европы[705]705
  А.М. Коллонтай. Указ. соч. – РГАСПИ. Ф. 134. Оп. 3. Д. 15. Л. 134.


[Закрыть]. Осенью 1931 г. при обсуждении (по инициативе А.П. Розенгольца и Данишевского) вопроса о переговорах со шведскими лесоэкспортерами[706]706
  Протокол № 70 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 20.10.1931, п. 17. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 11. Л. 32.


[Закрыть] на Политбюро было решено требовать предоставления кредита на шесть лет в размере 15 млн. долларов, если советская квота составит 48 %, или 20 млн., если квота будет не ниже 40 % (без учета продаж леса на Дальнем Востоке). Новая переговорная позиция также не привела к соглашению с финскими и шведскими экспортерами. Желание заставить конкурентов быть более покладистыми, побудило А.П. Розенгольца предложить в декабре 1932 г. Политбюро следующую тактику: затягивать переговоры, не идя на их срыв, при этом одновременно форсировать продажу советского леса на европейском рынке, не останавливаясь перед некоторым снижением цен. Политбюро согласилось с предложением А.П. Розенгольца[707]707
  Протокол № 80 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 16.12.1931, п. 4 («О лесе»). – Там же. Л. 95.


[Закрыть].

Отзвуком безрезультатных переговоров о временном соглашении по лесному экспорту явилось заявление эстонского правительства, в мае 1931 г. вспомнившего том, что Тартуским мирным договором за Эстонией было признано право получения в России лесной концессии в размере 1 млн. десятин. Посланник Ю. Сельямаа вручил Б.С. Стомонякову 18 мая меморандум о предоставлении Эстонии лесной концессии в Восточной Карелии (200–300 тыс. десятин)[708]708
  Письмо Б.С. Стомонякова Ф.Ф. Раскольникову (копия И.М. Майскому), 26.5.1931. – АВП РФ. Ф. 09. Оп. 6. П. 54. Д. 56. Л. 38–39.


[Закрыть]. Практических последствий демарш Таллина не возымел.

11 марта 1931 г.

Опросом членов Политбюро

60/38. – О Румынии.

Принять предложение НКИД.

Выписка послана: т. Литвинову.

Протокол № 29 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 15.3.1931. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 9. Л. 166.

В середине февраля 1931 г. советник румынской миссии в Лондоне и участник переговоров с СССР в 1920–1924 гг. Чиотори возобновил усилия по установлению контакта с советским полпредством. Используя посредничество известного журналиста и специалиста по Восточной Европе У. Стида, Чиотори сообщил советнику полпредства, что «имеет полномочия отправиться в Москву для переговоров об урегулировании советско-румынских отношений». В случае если советское руководство не пожелает ограничиться зондажными беседами на этот счет, Чиотори обещал «получить необходимые полномочия для того, чтобы сделать в Москве совершенно определенные предложения»[709]709
  [Фрагмент письма Г.С. Сокольникова Н.Н. Крестинскому, 23.2.1931]//ДВП СССР Т.XIV. С.785.


[Закрыть].

В соответствии с предложением НКИД и решением Политбюро, 20 марта 1931 г. советник полпредства в Великобритании Д.В. Богомолов сообщил румынскому коллеге о том, что, согласно полученным из Москвы директивам, он «не уполномочен вести никаких переговоров с Чиотори, но что если у него, Чиотори, имеются предложения румынского правительства Союзному правительству, я могу передать их в Москву». Румынский советник заявил о предпочтительности его поездки в Москву в качестве «делегата румынского правительства по какому-либо второстепенному вопросу, например, об архивах бывшего румынского посольства в Петербурге»; в этом случае он мог бы располагать полномочиями на ведение переговоров «по всем вопросам»[710]710
  Запись беседы Д.В. Богомолова с Чиотори, 20.3.1931//Там же. С. 208.


[Закрыть]. Реагируя на это полуофициальное предложение М.М. Литвинов рекомендовал Д.В. Богомолову не отклоняться от директивы и «разрешить Чиотори поездку лишь в том случае, если он заявит, что едет совершенно официально, по поручению своего правительства, с официальным предложением»[711]711
  Письмо М.М. Литвинова Д.В. Богомолову, 6.4.1931//Там же. Л. 232–233.


[Закрыть].

20 марта 1931 г.

Решение Политбюро

46/59. – О договоре с Эстонией.

Снять вопрос.

Протокол № 30 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 25.3.1931 – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 817. Л. 1.

О каком договоре идет речь, почему этот вопрос был внесен в Политбюро, а затем «снят», установить не удалось. Вероятнее всего, предполагалось обсуждение в Политбюро хозяйственного соглашения с Эстонией, развитие отношений с которой было призвано воспрепятствовать усилившейся активности польской дипломатии по созданию Прибалтийского блока. Избрание в середине февраля 1931 г. главой государства К. Пятса позволяло рассчитывать, что новое правительство Эстонии «во всяком случае: выправит нарушенное О. Штрандманом равновесие». В НКИД и Таллинском полпредстве полагали, что активизация советской политики в отношении Эстонии «возможна, прежде всего, путем усиления наших экономических связей»[712]712
  Доклад Ф.Ф. Раскольникова Б.С. Стомонякову, 21.2.1931. – АВП РФ. Ф. 09. Оп. 6. П. 54. Д. 57. Л. 17; Письмо Б.С. Стомонякова Ф.Ф. Раскольникову, 17.2.1931. – Там же. Д. 56. Л. 11.


[Закрыть]. В начале весны 1931 г. под этим понимались ввоз эстонских молочных продуктов в Ленинград в обмен на увеличение советского хлебного экспорта, размещение в Эстонии заказов на поставки свиней и строительство судов. Возможно, проект одного из соглашений по «основным экономическим вопросам, которые сейчас являются наиболее болезненными» и которые в те дни были темой бесед с Пятсом полпреда Раскольникова, экс-торгпреда А.А. Деди и торгпреда Г.К. Клингера, и был обозначен в протоколе Политбюро как «договор с Эстонией»[713]713
  Доклад Ф.Ф. Раскольникова Б.С. Стомонякову, 30.3.1931. – Там же. Л. 32.


[Закрыть].

Начало новой фазы польско-советского соперничества в Прибалтике обострило интерес Варшавы к намерениям СССР. В конце марта 1931 г. польский военный атташе в Эстонии и Латвии подполковник Ст. Кара докладывал, что ему удалось уточнить существо «направленной против нас российской акции», о начале которой он сообщал в январе. Действия советской дипломатии, по сведениям Кары, состояли в тайной инспирации «возможности заключения договоров о нейтралитете», которые предоставили бы балтийским государствам гарантии их независимого существования и таким образом «исключили бы влияния Польши». «Балтийские государства после гарантирования их неприкосновенности со стороны России и Германии решительно выступят за разоружение, тогда как Польша не будет иметь основания выступать как гарант независимости и защитница [государств Балтии. – Авт.]»[714]714
  Raport St. Kary do T. Petczynskiego, Ryga, 25.3.1931. – AAN. MSZ. T.6747. S.6.


[Закрыть]. Советских документов, которые бы подтверждали наличие у Москвы весной 1931 г. планов заключения с балтийскими странами договоров о нейтралитете, не обнаружено. По крайней мере, до апреля 1931 г. полпред в беседах с Пятсом не затрагивал «основных политических вопросов»[715]715
  Доклад Ф.Ф. Раскольникова Б.С. Стомонякову, 30.3.1931.


[Закрыть].

20 марта 1931 г.

Решение Политбюро

7/18. – О договоре с Литвой (т.т. Стомоняков, Литвинов).

Принять предложения НКИД:

а) о переговорах с литовцами о продлении срока договора 1926-го года на пять лет;

б) о подписании специального протокола о ненападении и нейтралитете;

в) о приглашении в Москву литовского министра иностранных дел.

Выписки посланы: т. Литвинову.

Протокол № 30 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 25.3.1931 – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 9. Л. 172.

Вопрос был внесен в повестку дня Политбюро по инициативе Коллегии НКИД, которая, рассмотрев предложение президента Литвы А. Сметоны о продлении договора 1926 г., сделанное 13 февраля в разговоре с полпредом М.А. Карским, сочла «возможной и политически желательной такую форму продления», которая «ни к чему новому не обязывала бы». В записке Б.С. Стомонякова от имени НКИД запрашивалась санкция Политбюро на вступление в переговоры по этому вопросу, подписание специального протокола и приглашение в Москву министра иностранных дел Литвы[716]716
  3аписка Б.С. Стомонякова И.В. Сталину, [не позднее 20.3] 1931 – АВП РФ. Ф. 010. Оп. 2. П. 13. Д. 203. Л. 1–2.


[Закрыть].

Вопрос о возобновлении джентльменского соглашения 1926 г. в записке НКИД не затрагивался. Вопрос о пролонгации заключенного между СССР и Литвой в 1926 г. договора о ненападении неоднократно поднимался литовским правительством и до обращения Сметоны к Карскому. Стремление доказать, что Литва не находится в состоянии международной изоляции, несмотря на напряженность в отношениях с Германией, и желание усилить свои позиции в конфликте с Польшей, побуждали Каунас время от времени возобновлять свое предложение. В 1931 г. истекал пятилетний срок, предусмотренный договором, после чего он мог быть автоматически продлен на год. Подготовка к обсуждению на ПБ была начата руководством НКИД в конце февраля 1931 г., когда Коллегия НКИД приняла решение о целесообразности пролонгации на 5 лет «путем подписания особого договора». Вместе с тем, и это видно из вышеупомянутого письма Стомонякова, Коллегия не сочла желательным визит М.М. Литвинова в Каунас и предложила «высшей инстанции» пригласить в Москву для подписания протокола литовского министра иностранных дел Д. Зауниуса[717]717
  Письмо Б.С. Стомонякова А.В. Фехнеру, 1.3.1931. – Там же. Ф. 0151. Оп. 20. П. 41. Д. 5. Л. 23.


[Закрыть]. Политбюро с предложениями НКИД согласилось[718]718
  Письмо Б.С. Стомонякова А.В. Фехнеру, 20.3.1931. – Там же. Л. 27, 28.


[Закрыть]. Стомоняков придерживался по этому вопросу иной точки зрения. В конце февраля, сообщая Карскому о подготовке заседания Коллегии по вопросу о пролонгации договора, он особо подчеркивал желательность «особой торжественности», которая была бы достигнута, если М.М. Литвинов, при проезде через Ковно, подписал подобный акт[719]719
  Письмо Б.С. Стомонякова М.А. Карскому, 20.2.1931. – Там же. Ф. 010. Оп. 2. П. 12. Д. 198. Л. 21.


[Закрыть]. Однако уже 1 марта, сразу после заседания Коллегии, Стомоняков извещал поверенного в делах Фехнера (Карский находился в Москве) о решении Коллегии пригласить в Москву Зауниуса ради того, чтобы избежать приезда Литвинова в литовскую столицу[720]720
  Письмо Б.С. Стомоняхова А.В. Фехнеру, 1.3.1931. – Там же. Л. 22.


[Закрыть].

Получив предложение советской стороны, литовское правительство не торопилось с окончательным ответом и в очередной раз выдвинуло предложение об углублении отношений. Д. Зауниус в беседе с Фехнером в начале марта особо подчеркнул, что «автоматическое молчаливое продление договора еще на один год не достигнет цели»[721]721
  3апись беседы А.В. Фехнера с Д. Зауниусом, 3.3.1931. – АВП РФ. Ф. 010. Оп. 2. П. 13. Д. 202. Л. 63.


[Закрыть]. Правительство Тубялиса, как прежде Вольдемарас, исходило в своих отношениях с Москвой из особой заинтересованности СССР в Литве. Отказ от подписания протокола в Каунасе и в визите М.М. Литвинова были расценены как некорректный жест, который может иметь для Литвы далеко идущие последствия (поскольку тем самым подчеркивалось ее незавидное внешнеполитическое положение), наносящий удар по престижу правительства как в самой Литве, так и в Европе. А.В. Фехнер уже через три дня после решения Политбюро писал, что Д. Зауниус не приедет именно по внутриполитическим причинам.

Отказ Зауниуса приехать в Москву был обусловлен, пожалуй, и более серьезной причиной. Неизменное подчеркивание им желательности «углубления» характера договора подразумевало фиксацию военно-политических обязательств СССР в случае вооруженного литовско-польского конфликта. Нежелание Москвы пойти на это вызывало у него нескрываемое раздражение. 11 марта, встретившись с Фехнером, министр заявил, что получил от литовского посланника в Москве Ю. Балтрушайтиса телеграмму, сообщавшую о намеченном на 13 марта заседании коллегии НКИД по вопросу о пролонгации, добавив, что никаких предложений через посланника не делал, и если речь идет о пролонгации договора 1926 г., то необходимо достичь «соответствующей трактовки проблемы безопасности в отношении Германии, Польши, Латвии, трех стран, которые в первую очередь обоюдно интересуют и Литву и СССР. Далее речь могла бы идти и о джентльменском соглашении»[722]722
  Запись беседы А.В. Фехнера с Д. Зауниусом, 11.3.1931. – Там же. Л. 69.


[Закрыть]. Помимо этого, литовский министр настойчиво повторял, что 1) обмен мнениями между руководителями внешнеполитических ведомств необходим для выяснения основных политических установок по вопросам, взаимно интересующим оба государства; 2) к протоколу о пролонгации договора должны быть приложены те же ноты, что и к договору 1926 г.[723]723
  Запись беседы А.В. Фехнера с Д. Зауниусом. 31.3.1931. – Там же. Л. 95–96.


[Закрыть] (эти ноты литовская сторона рассматривала как признание СССР прав Литвы на Виленщину). Из встреч с литовским руководством советский поверенный в делах вынес впечатление, что помимо прочего оно желает получить от СССР гарантию того, что «германские ревизионистские стремления не затронут Литвы»[724]724
  Доклад А.В. Фехнера Б.С. Стомонякову, 13.4.1931. – Там же. П. 12а. Д. 199. Л. 74.


[Закрыть].

Женевский обмен мнениями Литвинова и Зауниуса не встретил возражений в Москве. Этого, однако, нельзя сказать о других предложениях Зауниуса: трактовке безопасности в отношении Германии, Польши и Латвии (Фехнеру было приказано вообще не касаться этой темы впредь[725]725
  Письмо Б.С. Стомонякова А.В. Фехнеру, 20.3.1931. – Там же. П. 12. Д. 198. Л. 28.


[Закрыть]) и о приложении текста нот 1926 г. к протоколу о пролонгации договора[726]726
  Письмо Б.С. Стомонякова А.В. Фехнеру, 30.3.1931. – АВП РФ. Ф.010. Оп.2. П.12. Д.198. Л. 33.


[Закрыть]. Советское руководство предпочитало сохранять дистанцию в отношениях с Каунасом. Как позднее разъяснял Стомоняков полпреду Карскому, «мы должны подчинять интересы этих [советско-литовских – Авт.] отношений интересам нашего общего международного положения… мы, безусловно, не должны даже вызывать у литовцев убеждения в том, что мы окажем им вооруженную поддержку на случай нападения на них Польши»[727]727
  Письмо Б.С. Стомонякова М.А. Карскому, 10.11.1931. – Там же. Л. 47, 48.


[Закрыть].

Отклонение Д. Зауниусом приглашения приехать в Москву не повлекло за собой вторичного рассмотрения вопроса на Политбюро. Препятствием на пути выполнения НКИД решения Политбюро оказалось достижение компромисса по вопросу о возобновлении т. н. джентльменского соглашения, заключенного в устной форме между Москвой и Каунасом в 1926 г., которое предусматривало взаимоинформирование по интересующим обе стороны вопросам внешней политики. Фактически с конца 1927 г. эта договоренность не соблюдалась. Литовская сторона желала не только продлить джентльменское соглашение, но в силу изменившейся внешнеполитической ситуации, «наполнить новым содержанием». 21 апреля 1931 г. посланник Ю.К. Балтрушайтис передал текст проекта нового варианта джентльменского соглашения, включавший три пункта: 1) оказание Москвой влияния в пользу Литвы на Германию, Италию, Персию и другие дружественные СССР государства; 2) минимум – поддержка Литвы в решении мемельских проблем при конфликтах с Германией; максимум – «последовательное, в пределах политических возможностей, воздействие на Германию в смысле отвлечения Германии от предполагаемых и возможных агрессивных тенденций как в настоящем, так. в особенности, и в будущем»; 3) периодическая всесторонняя информация[728]728
  [Предложения литовского правительства (приложение к записи беседы Б.С. Стомонякова с Ю. Балтрушайтисом, 21.4.1931)]. – Там же. Ф. 151. Оп. 20. П. 41. Д. 6. Л. 61.


[Закрыть]. Через несколько дней Коллегия НКИД рассмотрела этот проект и высказалась против упоминания в нем отдельных стран, «в отношении которых стороны принимают на себя обязательства оказания дипломатического воздействия». Пункт о «взаимоинформировании» на уровне руководителей внешнеполитических ведомств был одобрен. Компромисс, в целом, был достигнут: 6 мая в Москве Литвинов и Балтрушайтис подписали протокол о пролонгации договора 1926 г., после чего нарком обменялся телеграммами с Д. Зауниусом. Джентльменское соглашение было решено заключить во время встречи М.М. Литвинова с Д. Зауниусом в Женеве[729]729
  Письмо Б.С. Стомонякова М.А. Карскому, 20.4.1931. – Там же. Д. 5. Л. 38; Письмо Б.С. Стомонякова М.А. Карскому, 30.4.1931. – Там же. Л. 41; Письмо Б.С. Стомонякова М.А. Карскому, 10.5.1931. – Там же. Л. 44.


[Закрыть], что и произошло 18 мая. Руководитель МИД Литвы считал его главным результатом бесед с Литвиновым[730]730
  Дневник М.А. Карского. 2.6.1931. (Беседа с Зауниусом 30.5.1931). – Там же. Ф. 010. Оп. 2. П. 13. Д. 202. Л. 125.


[Закрыть].

До конца 1933 г. литовская сторона не поднимала вопроса об изменении джентльменского соглашения. Одновременно с передачей предложений Коллегии в Политбюро в очередной раз были даны указания полпредам в Берлине и Ковно предпринять демарши перед руководителями МИД Германии и Литвы. Эта акция и содержание заявления Л.М. Хинчука статс-секретарю Б. Бюлову позволяют уточнить мотивы предложений об укреплении политических связей СССР с Литвой. В связи с предстоящим заседанием Совета Лиги Наций Москва просила немцев воздержаться от обсуждения на нем мемельской проблемы, поскольку «это будет полезно только Польше и оппозиционным литовским партиям и усилит их агитацию за сближение с Польшей». «Я обращаю Ваше внимание, сказал я [Хинчук – Авт.] Бюлову, на то, что теперешнее правительство Литвы имеет значительно меньшую силу сопротивления по сравнению с правительством Вольдемараса. Поэтому мы опасаемся, что под влиянием тех трудностей, которые оно имеет с Германией, оно может сделать серьезные шаги в направлении сближения с Польшей»[731]731
  3апись беседы Л.М. Хинчука с Б. Бюловым, 25.3.1931. – АВП РФ. Ф. 082. Оп. 14. П. 63. Д. 5. Л. 65.


[Закрыть].

20 апреля 1931 г.

Решение Политбюро

7/12. – О переговорах с финнами.

Отложить.

Протокол № 35 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 25.4.1931. —РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 822. Л. 8.

Обнаружить документы, раскрывающие существо поставленного в Политбюро вопроса, не удалось. Предположительно, рассматривалась возможность заключения двустороннего соглашения с Финляндией о лесном экспорте на европейские рынки (в отличие от принятого ранее варианта трехстороннего соглашения советских, финских и шведских экспортеров)[732]732
  См. решение «О соглашении с финнами и шведами по лесоэкспорту» от 20.2.1931.


[Закрыть]. В начале апреля финские экспортные фирмы были встревожены слухами о договоренности «Экспортлеса» со шведскими лесоэкспортерами.