Текст книги "Кривое зеркало души"

Такой список, скорее всего, составить за один раз не удастся, так как защитные механизмы начнут оберегать вас от опасного вспоминания. Это и не нужно. Записи лучше дополнять теми воспоминаниями и новыми ситуациями, которые сами напомнят вам о вашем списке.

Просматривая список, пытайтесь найти что-то общее, объединяющее его пункты, увидеть скрытую взаимосвязь между ними. Не исключено, что какие-то ситуации попали в ваш список случайно. Не нужно пытаться обязательно вывести логическую связь с каждым пунктом и воспоминанием, скорее почувствовать общее настроение, передаваемое большинством записанных случаев. Сначала вам будет казаться, что это просто набор ничем не связанных фраз и ситуаций, но постепенно завеса будет приподниматься.

Ещё одно хорошее упражнение, которое можно делать параллельно с предыдущим – спуститься в подвал вашего бессознательного. Представьте себе дом, который метафорически символизирует вас. Есть ли у него погреб? Где находится вход в него? Что за дверь, крышка его закрывает? Сколько ступеней ведёт вниз? Сколько вы прошли и на какой сейчас стоите? Сколько ещё осталось пройти? Светло там или темно? Хватает ли воздуха для дыхания? Какое там освещение? Что вы слышите? Что чувствуете? Что вас ждет внизу? Есть ли там кто-то кроме вас? И что вы хотите сделать? Исследовать подвал? Встретиться с теми, кто там находится, если там кто-то есть? Или убежать наверх?

Ответы, которыми отзовется ваша душа, могут вас удивить. В первый момент может показаться, что вы ответили что-то нелогичное, не относящееся к делу. Так бывает, когда ваша психика пытается вернуть статус-кво и спрятать «лишнюю» информацию. Мы уже говорили о работе защитных механизмов, и это одно из их возможных проявлений. Но чем внимательнее вы будете рассматривать пришедшие мысли, тем полнее будет раскрываться их смысл.

Не спешите игнорировать пришедшие на ум ответы. Запишите их, почувствуйте, какие эмоции они вызывают у вас. Можете попробовать поработать с ассоциациями. В любом случае, вы ничего не теряете, а это хорошая возможность узнать себя лучше. Ведь почему-то вам в голову пришли именно эти мысли.

Еще один канал связи с бессознательным, который сложно переоценить, – это творчество. Если вы пишете стихи или прозу, рисуете, лепите, сочиняете музыку или по-другому самовыражаетесь, плоды вашей деятельности обязательно отражают ваш внутренний мир, в том числе и бессознательный.

Я вспоминаю кинофильм, где Робин Мартин играет психолога. Его клиент, талантливый молодой человек, сопротивляющийся терапии, замечает в кабинете картину. Узнав, что это работа самого психолога, он догадывается о чувствах и эмоциях, которые испытывал автор картины, и даже делает близкое к действительности предположение, об их причине.

Так же и ваши творения несут в себе информацию о том, что вы чувствуете, чему радуетесь или чего боитесь, даже если вы сами не осознаете этого. Тема картины и выбор цвета, метафоры и сравнения в прозе или стихотворении, даже особая постановка слов в предложениях, все это не случайность, а отражение вашей личности. Обращая внимание на те детали, которые трогают, имеют для вас особенный привкус, могут оказаться подсказками. Анализируя эти знаки, вы можете узнать новое о себе.

После того, как я осознал свой негативный детский опыт, я увидел в своей первой книге множество отсылок и намёков на ситуацию травмы, о которой тогда почти ничего не знал. Перечитывая свой собственный текст, я нашёл не только описание, казалось бы, безвозвратно забытых ситуаций далёкого детства, но и рецепты исцеления.

Но не столько анализ творчества помогает разобраться с прошлым, сколько само творчество. Самовыражаясь, вы высвобождаете энергию травмы в символическом, а значит, безопасном виде. Это само по себе уменьшает внутреннее давление неотреагированных эмоций. Кроме того, таким образом вы приоткрываете двери памяти, понемногу выпуская в сознание заблокированную информацию.

Я хочу поделиться с вами одной историей, которая показывает, как через рисунок бессознательное указывает на проблему, которую человек, казалось бы, не может помнить. Этой историей поделилась психотерапевт и психиатр на одном семинаре по психиатрии. Она проводила довольно известный психологический тест, попросив подростка, с которым она работала, нарисовать дом. Он изобразил строение с забитыми досками окнами и дорогу, ведущую от него к другому, новому добротному дому.

Казалось бы, что тут удивительного? Поразительным оказалось, что в возрасте одного года от ребёнка отказались родители, и его усыновила другая семья, о чём подросток не знал, и помнить, конечно, не мог. Но в его психике на бессознательном уровне запечатлелось расставание с биологическими родителями, что в рисунке недвусмысленно символизировал старый дом и дорога, уходящая к новой семье.

Когда-то на моей голове густо росли волосы, а виски украшали длинные бакенбарды. Тогда я был студентом, и поля моих тетрадей для лекций часто украшали рисунки, изображающие человека, похожего на меня. У него была поднятая кверху чёлка, бакенбарды и крупный нос. А его плечи в несколько слоёв обвивала верёвка.

Рисуя этих человечков, я не отдавал себе отчёта, что все они связаны. Эта деталь иррациональным образом ускользала от моего внимания. Как-то сокурсница спросила меня об этом, и я не нашёл, что ответить. Я сам был удивлён, и не столько тем, что человечки связаны, сколько тем, что никогда не задумывался об этом.

Позже, анализируя свои ощущения, связанные с этими изображениями на полях, я узнал, как много внутренних запретов и рамок олицетворяли те верёвки. Кстати, в работе со снятием внутренних ограничений мне помогли всё те же рисунки. Осознав, на что намекало моё бессознательное начертанными в тетрадях человечками в путах, я использовал рисование в терапевтических целях. Я стал рисовать себя разрывающим, разрезающим верёвки и избавляющимся от пут всеми мыслимыми способами. И я действительно чувствовал внутреннюю разрядку и облегчение.

Подобные озарения приходят как благодаря интенсивной работе на собой, так и внезапно, ситуативно, как в случае с неожиданным вопросом сокурсницы о моих рисунках. В первом случае вы постепенно, шаг за шагом изменяете свои укоренившиеся взгляды и представления о себе, и вдруг, перебравшись через стену установок, видите ситуацию с другой перспективы. Во втором случае происходит резкая смена парадигмы, и этот сдвиг вызывает шок и удивление.

Есть и третий способ, не похожий на два предыдущих. Образно выражаясь вместо того, чтобы лезть через высокую стену или оказаться внезапно переброшенным через нее, это препятствие можно растворить. Я говорю об изменённых состояниях сознания.

Методы такого подхода давно и широко известны, и всё же до сих пор многими воспринимаются как нечто таинственное, мистическое или оккультное. Я имею в виду такие состояния, как медитативный транс, состояние глубокой молитвы, гипноз и другое.

Даже если вы никогда не прибегали к услугам гипнотизёра и не практикуете ежедневные сеансы медитации, вы, скорее всего, множество раз в своей жизни бывали в подобных состояниях.

Случалось ли вам утомиться, читая книгу и провалиться в состояние между сном и явью? В такие моменты кажется, что вы продолжаете читать, но на самом деле вам это уже снится. Тогда текст становится странным, удивляющим или даже пугающим. Может быть, вас утомляла долгая монотонная езда в автомобиле, и приходящие в голову мысли казались чужими, вязкими и туманными, словно поднимающимися из толщи тёмной воды пузыри? Всё это измененные состояния сознания.

Как-то я ехал ночью по зимней дороге, не помню куда. Я не был за рулём, и смотрел в окно. Меня клонило в сон, но почему-то уснуть не удавалось. Мысли витали где-то, я как говорят, спал на ходу. И вдруг я увидел танцующего на снегу кота, большого, в человеческий рост. Он мягко всплыл перед моим внутренним взором, как-будто уже давно был там. Это был кот из кинофильма «Мэри Поппинс, до свидания». Он плавно двигался в танце и подавал мне какие-то знаки жестами рук в белых перчатках. Я знал, что не сплю. И так же полностью осознавал, что кот – плод моего воображения, и глазами я его не вижу. Но при этом он был очень реален.

Тогда я не нашёл никаких интерпретаций увиденному. Сам по себе образ ничего не значил. Лишь сам способ, которым этот образ проявился, казался мне особенным, мистическим и новым для меня. Именно таким способом впоследствии всплывали обрывки травматических воспоминаний.

Этот мистический кот был проводником, соединявшим вытесненный бессознательный опыт и моё сознание. Казалось, он пришёл, чтобы указать мне путь к спрятанным воспоминаниям. А сама атмосфера мистики являлась для меня мягкой обёрткой, защищающей от боли и страха. Сейчас я отчётливо понимаю, что больше всего злился на учителей и психологов именно за то, что они уничтожали эту мягкую мистику. Я бессознательно использовал её как кокон для своих страхов, смазку или обезболивающее.

Если говорить о страхах и тревоге, то я бы разделил их на рациональные и иррациональные. Например, испытывать испуг и страх, когда на вас несётся разъярённый пёс с оскаленной пастью, нормально. Такой страх рационален, ведь животное ведёт себя агрессивно по отношению к вам, и выглядит весьма опасным. Другое дело, если вы боитесь быть покусанным собакой на улице, где никаких собак нет. Или испытываете ужас в присутствии цепного пса, спокойно лежащего в своей будке.

Я помню, как тревога не покидала меня всякий раз, когда я находился со своим маленьким сыном вне дома или у нас в гостях был кто-то кроме членов семьи. Прогуливаясь с коляской мимо высокого забора, я обязательно останавливался, чтобы заглянуть за угол – вдруг оттуда выскочит велосипедист на большой скорости или выпрыгнет собака. Да и другие мамы и папы, близко подкатывающие свои коляски к проезжей части вызывали у меня раздражение. Мне хотелось кричать на них, неужели они совсем не беспокоятся о своих малышах. Если, гуляя по пляжу жена отпускала сына чуть дальше, так, что я не смог бы добежать до него в случае опасности за несколько секунд, я снова испытывал сильную тревогу. Эта иррациональный страх за сына присутствовал, пока он не стал тинейджером. Интересно, что у меня не было такого страха, связанного с дочерью.

То, что я видел в сыне себя маленького, беззащитного перед лицом опасностей, я понял не сразу. Но и после этого осознания тревога не исчезла. Зато с появлением сына у меня полностью пропал страх за себя. Не иррациональный, а самый обычный. Это выражалось в неоправданно быстрой езде, проявившейся тяге к экстремальным увлечениям и отсутствии эмоций в опасных для жизни и здоровья ситуациях. Видимо, я вытеснял это чувство и эмоции.

Я думаю, что рождение первенца в семье, вернуло меня к ситуациям детства, когда мне нужно было заботиться и защищать младшую сестру, при этом преодолевая собственный страх и тревоги. А отсутствие подобной иррациональной тревоги о дочери, кажется, связана с тем, что по мнению меня маленького, с моей сестрой ничего страшного не случилось. Так или иначе, мои страхи и тревоги указывали на мой травматический опыт, и тоже вели к его постепенному осознанию.

Задайте себе вопрос, что самое страшное в жизни. Не для кого-то, не вообще, а именно для вас. Первое, что вы вспомните, может оказаться заученным ответом, особенно, если вы когда-то об этом думали или беседовали с кем-то на эту тему. В любом случае, следующий вопрос, почему? Если вспомните ситуации, когда читали о чьих-то страхах или слышали от кого-то, скорее всего это не ваш страх. Так или иначе, спросите себя снова, что ещё страшнее? И так далее, пока не почувствуете, что докопались до чего-то, что трогает струны души, от чего пробегает холодок по спине и волосы на затылке шевелятся.

Когда я думал об этом вопросе, первым пришёл ответ: быть похороненным заживо. Но я сразу увидел, что это страх моей матери. Она часто говорила об этом, рассказывала какие-то истории из сельской жизни, где такое случалось, и упоминала Гоголя и Эдгара По, которые, по её словам, испытывали тот же страх. Очнуться в запертом гробу, уверен, перспектива безрадостная для любого здравомыслящего человека. Но ваш ли это страх? Моим он не был, этого боялась моя мать.

Когда я снова задал себе тот же вопрос, пришла мысль – самое страшное сойти с ума. Сама мысль не вселяла ни паники, ни ужаса. Она была неприятно спокойной и холодной, словно с неё стёрли все эмоции. Этим она уже отличалась от других страхов, которые я перебирал в своём уме. Затем к этому осознанию добавились другие детали. Во-первых, я почему-то хорошо помнил разные цитаты и отрывки из прочитанных книг, где человек оказывался один в ситуации, где его никто не понимает. Или вообще, один в городе или во всем мире. Эти истории отчего-то врезались мне в память и тут же лишались эмоциональной окраски, становились чёрно-белыми.

Во-вторых, мне всегда были интересны сумасшедшие, то, как работает их сознание. Я мечтал учиться на психиатра. А поступив на психологический факультет, я особенно интересовался психиатрией, изучал творчество шизофреников и общался с преподающими у нас психиатрами.

Когда травматический опыт встречи с садистом всплыл в моём сознании, спустя какое-то время я вспомнил, что мать притворилась, будто ничего не было, и всё произошедшее мне привиделось. Она называла меня сумасшедшим и злилась на меня. Это было страшно и тяжело. С одной стороны, я не мог ни с кем поговорить об ужасе той ночи. В возрасте пяти лет для ребёнка, живущего с одним родителем, мать для меня была почти всем миром. И этот мир отказывался говорить со мной о моих проблемах. С другой, поверить, что это игра моего воображения, было ещё ужасней. Ведь повторение реального события менее вероятно, чем повторный иллюзорный кошмар. В первом случае ребёнок боится внешней угрозы. Во втором же, угроза всегда с ним, в его собственной голове.

Со временем страх сойти с ума стал проявляться странным образом. Ситуации, которые можно было трактовать двояко, намёки и подтекст в словах стали подавлять меня. Сомнения в том, понял ли я происходящее или сказанное правильно, мучали меня и выводили из себя. Мне хотелось кричать или бежать куда-то. Туда, где всё понятно и ясно. Умом я понимал, что вижу несколько сторон воспринимаемого, и это нормально. Но тот ребёнок внутри меня страдал. Он всё ещё находился в прошлом, где не был уверен, сумасшедший ли он или кошмар был явью. Это было похоже на паническую атаку ребёнка внутри сомневающегося во всём взрослого.

Осознав этот страх, я понял и причину другой проблемы. Я приходил в ярость или наоборот, чувствовал себя весьма подавленным, когда кто-либо сомневался в моей честности. Я почти физически переживал страдания в таких ситуациях. Позже, к этому добавились ситуации, в которых собеседник не слушает меня или меняет тему во время моего увлечённого рассказа.

Всё это, как видно из описанного выше, было связано с невозможностью рассказать матери о свалившемся на меня несчастье, и её обвинениями во лжи. Бесцветность же мыслей о сумасшествии объясняется вытеснением эмоций.

Но бывают страхи, от которых хочется огородиться, а бывают те, которые строят высокие заборы между вами и окружающим миром, другими людьми. Таким страхом для меня была боязнь близости вообще и особенно интимная близость в романтических отношениях. При этом я испытывал большую потребность в искренних и близких отношениях с другими людьми.

Если придумать визуальный образ для этой моей стороны, я представляю ребёнка внутри меня, тянущего к людям всем своим существом, и сковывающий его ледяной панцирь взрослого человека. В подростковом возрасте и позже, я часто слышал о себе это слово – лёд. Я не был с ним согласен, и совсем не видел себя таким. Но окружающие замечали лишь внешнюю сторону моего панциря.

Эта моя проблема мучила меня на протяжении всей жизни. Я по-разному работал над ней, но продвижение по этому пути было чрезвычайно медленным.

Я не был замкнутым ребёнком в школе, хотя и часто чувствовал себя неуверенно. Учителя называли меня волчонком. Как-то в школу приехал психолог, тогда это ещё не было обычной практикой. Нам, наряду с другими тестами, дали задание нарисовать фантастическое животное и дать ему имя. Мой рисунок изображал клыкастое существо в шипах и броне, с длинными когтями и хвостом. Назвал я его Страж. Позже, классная руководительница зачитала мне заключение психолога. Я запомнил только одну фразу «агрессивен при самозащите». Потом учительница поинтересовалась, что я думаю о сказанном. Я ответил, что всё кажется положительным, только про агрессию я не понял. Она сказала, что защищать себя – это нормально. Почему-то эта ситуация прочно запала мне в память.

Став подростком, я много времени проводил в кругу сверстников. Я не был заводилой или лидером группы, но и тихоней меня назвать было нельзя. Мой внутренний огонь проявлялся в том, что я готов был соревноваться с кем угодно, в чём угодно. Это было связано с жаждой признания, но это в целом характерно для подростка. И в этом я не был агрессивен, хотя и азартен. Агрессия проявлялась в ситуациях опасности. Причём, не физической угрозы, а тогда, когда задевали моё самолюбие. Я много дрался со сверстниками, а с пятнадцати ввязывался в потасовки и со взрослыми. Была середина девяностых годов, и такие ситуации на улицах в принципе не были редкостью.

Я становился агрессивен, когда чувствовал неуважение или оскорбительное отношение со стороны окружающих. Если когда-то мне случалось стерпеть обиду, после я переживал сильные душевные мучения и подавленность. Все эти ситуации неосознанно напоминали мне ночь с маньяком садистом, который кроме физического насилия, оскорблял и унижал меня словесно. Тогда я об этом ничего не знал, как понятно из вышеописанного. Эта агрессия постепенно сошла на нет, когда у меня родился сын. Забота о нём и защита, видимо, успокоили моего внутреннего ребёнка, который теперь больше не был один. Оберегая сына, я стал взрослым защитником и для своего внутреннего ребёнка.

Но был и другой страх, который вызывал во мне не агрессию, а оцепенение. Это тоже своеобразная форма защиты. Наш примитивный древний мозг, та часть, которая досталась нам от далёких предков, знает несколько таких форм. Две из них широко известны, и у всех на слуху – бей или беги. Но есть и другая. Её можно пронаблюдать в мире насекомых или некоторых животных, которые замирают в случае опасности, притворяясь мёртвыми. Сравнение, возможно, спорное, но именно так я реагировал на ситуации, о которых я сейчас собираюсь рассказать.

Как и большинство подростков, годам к четырнадцати я стал искать общения с представительницами противоположного пола. В компании я непринуждённо мог общаться с девушками на любые темы, кроме романтических. И я это списывал на обычную в этом возрасте стеснительность.

Позже, когда немного подрос, я заметил, что, оставаясь с девушкой наедине, я словно застываю. Внутреннее желание близости сковывал страх, не похожий на стеснение. Моя психика защищалась, но мне не было понятно, от чего именно. Когда же девушка, расценив мою реакцию как увядший к ней интерес, становилась холодной или расстроенной, я чувствовал подавленность и вину.

Я бывал более раскрепощённым, но этому способствовали определённые условия – алкогольное опьянение или инициатива со стороны девушки. Алкоголь раскрепощает и снимает некоторые тормоза психики. Это было понятно. Второе условие не так ясно и прозрачно, как может показаться на первый взгляд.

Я часто вспоминал одну ситуацию из детства. Такие образы, вообще, казалось я помнил постоянно, но они были фоном, или находились на границе периферического зрения. Я помню, как ещё в дошкольном возрасте, лежал и слушал, как мать читает мне перед сном сказку Носова. Одна сцена меня взволновала. Незнайка общался с Синеглазкой, и мне казалось, что эта сцена очень романтична и наполнена теплом и принятием. Увидев мою реакцию, мать закрыла книгу и недовольно, даже зло посмотрела на меня. Ты плохо себя ведёшь, сказала она. Я не понял, что случилось, но промолчал. Лишь удивлённо и испуганно смотрел на мать и ждал объяснений. Она уставилась на меня и молчала. Я знал, что она так делает всегда, когда пытается придумать, в чём меня обвинить. Потом она ядовито сказала «ты трогаешь себя» и ушла. Больше она мне не читала никогда.

Я долго пытался понять, что произошло, и был уверен, что не делал ничего, за что меня стоило бы наказывать. Понимание пришло лишь спустя годы, когда я дорос до пубертата.

Эта ситуация проявляла себя позже в общении с девушками. Бессознательно я возвращался в ситуацию, когда я не знаю, что можно делать, за что не последует наказание. А реакция девушек на мою холодность выступала своеобразным наказанием, подкрепляя созданную в детстве установку.

Спустя годы, когда я уже имел семью и ожидал появления второго ребёнка, дочери, я решил пойти к психологу, одной из моих преподавателей в университете. Я хотел избавиться от обид на мать, чтобы они никак не повлияли на воспитание девочки.

В ходе работы с ней я стал вспоминать множество ситуаций отказа в ласке и принятии, физических наказаний и моральных унижений за проявления любви и привязанности.

За иррациональными страхами всегда скрывается что-то, не всегда напрямую связанное с объектом страха, будь то паук, физическая или эмоциональная близость. Какая-то жизненная история, травматический опыт. Если вы заметили в себе подобный страх, представьте, что вы на лестнице, о которой я говорил выше, и спросите себя, хотите ли вы спускаться в свои подвалы. Готовы ли вы встречаться со своими страхами лицом к лицу. Ведь может оказаться, что обратного пути уже не будет. Если вы всё-таки решитесь заглянуть за полог прошлого, будьте готовы к переменам.

Я уже упоминал ранее, что психика скрывает от нас вытесненный материал, который может повлиять на привычную концепцию представлений о себе. Эта информация просачивается в сознание в символическом виде, через образы и ассоциации. И нередко, даже имея опыт в этой сфере, расшифровать их бывает непросто.

Недавно я перечитывал книгу, которую написал лет восемь назад. Это фантастический роман, действие которого происходит в мире Потока коллективного бессознательного. В нём я нашёл множество указаний на травмы и ситуации из моего прошлого, о которых на момент написания книги ещё почти ничего не знал. Удивительно, но листая книгу, я вижу, что бессознательно описывал тот опыт, который был от меня скрыт.

Сейчас я хочу на примере показать, как явно и в то же время завуалированно психика говорила о том, что я не был готов осознать. Один из персонажей книги, герой недописанного романа, общаясь со своим автором, называл того отцом. Он говорил о не реализовавшихся планах, похороненном сюжете, о прощении и о сотворении новых миров. Автор же, переживая душевные муки, видит, как из его груди вылетают сотни серых летучих мышей.

Этот образ с мышами взят из моей жизни. Когда моему сыну было около двух-трёх лет, я переживал душевный кризис. В момент катарсиса я действительно стоял перед зеркалом, и внутренним взором наблюдал рвущиеся из меня эмоции в виде летучих мышей. Только сейчас, листая собственную книгу, я осознал взаимосвязь факторов, упомянутых в последних двух абзацах.

Хлопки перепончатых крыльев мышей ассоциировались у меня со сценой из кинофильма, рассказывающей о детстве Уэйна, ставшего в последствии Бэтмэном. Сцена для меня связана с утратой родителей. Когда мне было около двух-трёх лет, мой отец сел в тюрьму, и я не видел его шесть лет. Ситуация в семье была плохой и субъективно, и объективно. Я же ждал отца, надеясь, что с его приходом всё наладится. Его возвращение в моём детском сознании накрепко связалось с идеей светлого будущего, полного возможностей и поддержки отца.

Когда отец вернулся, ситуация лишь ухудшилась, родители развелись и отец уехал в другую страну. Для меня это оказалось крахом идеалистических представлений о будущем. Этот сюжет для меня был стёрт, как для героя моего фантастического романа. До последнего момента мне казалось, что все мои травмы связаны преимущественно с матерью. К отцу я не испытывал обид, по крайней мере, не осознавал их. Но оказалось, что с его уходом, я отказал себе в будущем, запретил себе создавать его таким, как мне бы хотелось. Не понимая наложенных на меня бессознательных рамок, я описал ситуацию через образы. И лишь спустя почти десять лет, когда большинство травм уже было осознано и принято, я увидел в собственных строках ещё один ответ, ключ к свободе от собственных ограничений.

В главах этой книги описано много ситуаций, где есть работа с образами и ассоциациями. Ещё раз заострять внимание на этом вопросе мне не кажется нужным. Скажу лишь, что для расшифровки символического языка, на котором говорит с нами бессознательное, стоит прибегать к помощи хорошего психоаналитика. Как видно из описанного выше примера, самостоятельная работа с образами может растянуться на долгие годы. А счастливым хочется быть уже сейчас.