Текст книги "Кривое зеркало души"

Глава 5

Здесь я не буду описывать стандартные этапы проживания травмы: шок, гнев, торг, смирение и принятие. Все они многократно описаны многими авторами. Кроме того, эта структура спорна, и её критику тоже легко можно найти в других источниках. Я хочу рассказать, как проживал свои травмы я сам.

Многое уже было сказано выше. В моём случае осознание одной травмы давало доступ к следующей, а та к другой и так далее. Это было похоже на цепную реакцию, растянутую на годы.

Первый шок я испытал, осознав ситуацию, где я претерпел унижения от матери. Я нарочно здесь не использую слово «вспомнил», так как я, кажется, я никогда этого не забывал. Но события того дня мерцали призрачным фоном, не достигая зоны критического осмысления.

Это случилось, когда мы гостили у бабушкиной сестры на хуторе. Мы с сестрой играли у колодца. Увидев в щели между брёвнами паука, мы с сестрой стали плевать в него. Я не помню уже, почему. Наверное, он вызывал у нас страх или омерзение. Я не помню, сколько мне было лет. Но это был дошкольный возраст. Увидев, что мы делаем, мать заставила меня слизать наши плевки. А сестру избила ремнём. После экзекуции мать сообщила мне, что ей было противно на меня смотреть.

Ненормальность и травматичность ситуации, и то, что это случилось на самом деле, я осознал уже во взрослом возрасте. Реальность случившегося полностью дошла до меня, когда я писал фантастический роман. Если говорить о стадии отрицания, то мне никогда не казалось, что этого не было. Но ситуация, постоянно стоявшая перед глазами, была словно подёрнута туманом. Казалось, что она зависла между уверенностью, что это случилось, и невозможностью принять, что так поступила моя мать.

Когда я описал этот травматический опыт в романе, туман рассеялся. Я не помню гнева. Но я всё никак не мог понять, кто моя мать. Что я вообще о ней знаю. К тому времени она уже была мертва, и поговорить с ней я не мог. Я вдруг понял, что почти не помню событий детства, времени проведённого дома, вплоть до подросткового возраста. Я хорошо помнил школу, хутор, но дом, казалось, почти полностью стёрся из памяти.

Сразу после этого произошло другое событие, врачи сообщили, что у них есть подозрение на рак. Я лёг в больницу на операцию. У меня должны были вырезать какую-то кисту из левого бедра, чтобы провести анализ. Помню, что в больнице я активно писал роман. Не знаю, связаны ли эти события. Но, возможно, такой была реакция организма на осознание моих взаимоотношений с матерью. Рак у меня, к счастью, не обнаружился.

Вскоре после этого я присутствовал на каком-то семинаре по психотерапии. Ведущий предлагал участникам ассоциативные карты, и каждый по очереди говорил, какие мысли у него вызывает картинка. Мне досталась карта с изображением верблюда. Не помню, что именно я видел. Но сейчас мне кажется, что горбы у верблюда были чёрными. Хотя я подозреваю, что это было не так.

Когда пришла моя очередь говорить, у меня подступил к горлу комок, и я едва мог выдавить из себя пару слов. Я говорил что-то о горбах и о тяжести. Ведущий, увидев моё состояние, сказал «да, ты что-то несёшь в своих горбах». Вскоре после этого я записался в упомянутую мной выше группу Жизненного пути.

Уже там, в группе, после месяца сомнений и переживаний, я рассказал о ситуации с пауком участникам группы. Мне стало намного легче. Но на одной из встреч терапевтической группы потаённый гнев докатился до сознания.

Не помню, о чем мы говорили, но ведущий сказал мне «у тебя в группе столько поклонниц. На твоём месте я бы эти воспользовался». Он говорил полушутя, так как мы говорили на какие-то лёгкие темы. Я ответил, что у меня есть с эти сложности и что это связано с матерью. «И как тебе это мешает» спросил он. Я помню, что испытал сильный гнев и возмущение по поводу его непонимания. Я не помню, что сказал. Знаю только, что был сдержан. Но он отметил, что я говорю зло и с вызовом.

Вскоре после этого произошёл разрыв с женой. Произошла какая-то обычная мелочь. Хотя, для меня это была не мелочь. Манипуляции и давление пассивной агрессией я просто привык терпеть. Но что-то во мне изменилось. И я высказал своё недовольство. А потом сказал, что хочу разорвать отношения.

В первый момент я почувствовал лёгкость и радость. Мне казалось, что я обрёл свободу. Но вскоре оказалось, что свобода эта была нужна мне для того, чтобы найти тепло и принятие. Я не чувствовал их с женой, и бессознательно всё ещё находился под жёстким контролем матери. После работы в терапевтической группе я смог осознать свою ситуацию, и уже не мог в ней оставаться.

Несколько месяцев я провёл в метаниях, понимая, что ограничения остались. Когда я разорвал отношения и освободился от давления на меня тех качеств жены, которые были у моей матери, стали виднее мои внутренние блоки и преграды. И я не понимал, как от них избавиться. Я впадал в депрессивные состояния, сменяющиеся тревожными. Тяжесть положения дополнила потеря работы. Книга тоже уже была дописана. Я не находил, чем перекрыть мою жажду тепла и понимания. То, что, освободившись от внешних оков, я ничего не мог поделать с внутренними, вызывало у меня панические атаки. Но, так как я этого не осознавал, я пребывал в мучительных состояниях, из которых мне хотелось бежать.

Спустя три месяца после разрыва с женой я уехал жить и работать за границу. Атмосфера новой страны, новые знакомства и работа успокоили меня. Около года я пребывал в эйфории от нового места. Казалось, я был счастлив. Но одиночество периодически мучало меня. Я нуждался в недополученной в детстве материнской любви. Примирение с женой и тёплое общение с ней в мои редкие приезды на родину дало надежду на исправление взаимоотношений. Вскоре, жена с детьми переехала ко мне.

Почти сразу я стал чувствовать всё ту же стену, между нами. Сначала я списывал это на переезд, предшествующий год раздельной жизни. Но вскоре я стал испытывать тоску и одиночество. Я пытался быть заботливым, стараться баловать домашних. И это, скорее всего, была фаза торга. Я хотел, чтобы всё это моё внутреннее унижение и нелюбовь матери оказалось неправдой. И доказательства этого искал во взаимоотношениях с женой.

Когда этого не произошло, я переключился на работу и социальную жизнь. Сначала это работало хорошо. Я издал книгу, участвовал в организации русскоязычного общества в Манчестере и множества других кружков по интересам. Я получал много внимания от окружающих, и состояние моё улучшилось. Но вскоре всё вернулось обратно. В кругу новых знакомых были женщины, проявлявшие ко мне интерес. Их внимание заставляло меня снова чувствовать в себе всё те же материнские запреты, и снова пришли депрессивные и тревожные состояния. Как оказалось, это было преддверием осознания другой травмы.

Как я уже говорил в предыдущих главах, травма всплывала частями. После первых воспоминаний и повторного разрыва с женой, я встретил другую женщину. Кажется, это называют эффектом рикошета. Мне казалось, что те чувства, которые я не мог проявить в прошлых отношениях, мне удастся выплеснуть в новых. Женщина, с которой я познакомился, мою робость и нерешительность принимала, и я почувствовал себя увереннее. То, что во мне раскрываются старые травмы я не осознавал. Как и то, что видел в этой женщине наконец-то принимающую меня мать. Я почти реально видел у себя в груди раскрывающийся бутон цветка. Он мне казался очень нежным и хрупким. Этот образ меня удивил и обрадовал. Но, как я понимаю сейчас, я был далёк от адекватного восприятия как себя, так и реальности. Ребёнок внутри меня, о котором я ещё не имел никакого представления, почувствовал некую безопасность, и впервые проявился. Это был мой первый контакт с подавленной в детстве частью моей личности. Тогда же я почувствовал желание заниматься творчеством. Но оно было очень смутным и неосознанным.

Мой внезапно вырвавшийся из-под блоков травмы ребёнок бежал навстречу вдруг вернувшейся любящей матери. И, конечно, был встречен сначала осторожным удивлением. Это оказалось для него ударом. Цветок в груди сразу стал закрываться и увядать.

Я вдруг увидел в новой женщине всё те же материнские черты, от которых пытался убежать. Но высвободившуюся энергию травмы уже нельзя было остановить. Мой внутренний ребёнок пытался выторговать любовь, потом он стал её требовать. В новых отношениях начались ссоры и скандалы.

В тот период я регулярно общался с психологом. Мы разбирали и актуальные ситуации, и мои детские воспоминания. Всё это поспособствовало высвобождению травматического опыта, связанного с маньяком-педофилом.

Сначала я не хотел верить в реальность воспоминания, и отрицал его. Но всплывающие в памяти всё новые детали не оставляли сомнений. Кроме того, мне каким-то образом удавалось анализировать и сопоставлять различные аспекты моей жизни с вновь полученной информацией о себе.

Я чувствовал, что рушится мир вокруг меня. Всё, что я до этого знал о себе, казалось ложным. Я стал видеть новые причины и истоки моих поступков и решений в разные моменты жизни. Появились новые, неприемлемые мною до этого поведенческие проявления. Я стал срываться на крик в спорах, бросать в стену предметы и требовать утешения. Именно требовать, так как моему внутреннему ребёнку казалось, что он имеет на это право. Сам же я пребывал между двумя мирами, реальным, и тем, где проходило моё детство. На работе тоже начались проблемы, моя работоспособность снизилась. Я видел угрозу и неприятие в отношениях с другими людьми. Случалось, что я неделями мог только лежать и курить. До встречи с новой женщиной я не купил уже восемь лет.

Какая-то часть меня продолжала анализировать происходящие со мной изменения. Когда этот аспект моей личности выходил на первый план, я словно выныривал из пучины тёмных переживаний и рвущих меня на части эмоций. Это помогало мне как-то поддерживать портящиеся отношения с детьми и продолжать уделять внимание работе.

В этот период пришло очень много воспоминаний из детства, связанных с матерью и отцом. Все они носили травматический характер. Во мне проявились новые качества. Я стал нетерпим к критике, болезненно переживал любые отказы и всё ещё искал понимания у окружающих меня людей.

Через год я разорвал эти новые отношения, и ко мне пришло облегчение. Это было похоже на уход от истеричной и доминантной жестокой матери, которую олицетворяла женщина, с которой я встречался. Какое-то время я был один, и это оказалось началом собирания себя из обломков старой личности. Я всё ещё продолжал работать с психологом, и это тоже помогало возвращаться к реальности. В этот период я делал много заметок в дневниках и был поглощён самоанализом, который помогал справляться с чувствами.

Каждое новое воспоминание погружало меня в депрессию. В тот же день я разбирал ситуацию, объяснял её своему внутреннему ребёнку и шёл в душ, смывать с себя грязь воспоминаний. После этого наступала эйфория и душевный подъём. Сейчас, оглядываясь назад, мои состояния в тот период напоминают мне фазы маниакально-депрессивного психоза. Но тогда я был увлечён этой проработкой травм, и кажется, был зависим от фаз приподнятого эйфорического состояния.

В тот же период я снова стал периодически употреблять наркотики. Сначала это случалось редко, не чаще раза в месяц или реже, когда депрессия затягивалась. Но в целом, я чувствовал, что состояние моё улучшается. Я снова стал общаться со знакомыми, посещать литературный и другие кружки. На одном таком собрании я встретил девушку, которая мне понравилась. После долгих колебаний я пригласил её встретиться. Не решаясь показывать свои чувства, я сделал это под предлогом, что ищу кого-то, кто помог бы мне с переводом книги.

Эмоции, которые я испытал на свидании, поразили и испугали меня. Я чувствовал качественную разницу между тем, что испытывал к женщинам раньше и этими новыми переживаниями. Как я потом понял, это была качественная разница между чувствами, испытываемыми к женщине, и тем, что чествует ребёнок, ища любви и принятия матери. До этого, как оказалось, в женщинах в первую очередь я искал мать. То же, что я испытал в этот раз, было чем-то совершенно отличным и новым для меня. И меня это напугало.

Помню, как увидел её видеоролик на страничке нашего поэтического клуба. Она читала стихотворение «я-женщина». Хотя в названии я не уверен, но суть стихотворения была именно такой. Во мне пронёсся вихрь чувств, которые я не мог описать. Мне показалось, что моего внутреннего ребёнка вырвали из его детского мира и перенесли во взрослый, где и он должен быть взрослым мужчиной. И оказалось, что он не знает, как. Женская, а не материнская энергетика девушки была такой мощной, новой и насыщенной, что оказалось, я просто не готов к ней. И я сбежал. Не в буквальном смысле, но чувствовал я именно это, что сбегаю.

В то же время у меня проявилась совсем старая травма, о которой я уже говорил. Я вдруг ясно осознал, что тот годовалый ребёнок, у которого появилась сестра, и который лишился внимания матери, до сих пор ищет его.

Я стал искать спасения от этих переживаний в новых отношениях. Их было несколько, и все они были очень короткими, не более одного-двух месяцев с редкими встречами. В них мне становилось только хуже, так как свою мать я там, естественно, не находил. Сначала я пытался выторговать любовь, потом становился раздражённым и обидчивым. Я резко реагировал на критику, любое давление или отказы. И быстро разрывал отношения.

В тот период я часто видел образ матери. Несколько раз он был светлым, что меня тоже поразило. Обычно я видел её пьяной или злой и раздражённой. Но в эти несколько коротких переживаний она являлась ко мне доброй и любящей. Такой, как я видел её на семейных фотографиях со мной новорожденным на руках. Это было началом прощения матери.

Параллельно с этим произошли события, которые повлияли на процесс принятия травматического опыта. От женщины, с которой у меня были отношения после жены, информация о моём детстве и травмах распространилась среди знакомых и друзей, и стала достоянием общественности.

Думаю, что как раз в это время у меня началась фаза смирения с опытом детства. Я ещё не понимал, что делать с произошедшими во мне изменениями, но уже согласился с тем, что мой опыт именно таков, каков есть. И что мне не удастся скрыть его от мира. Я стал более мягким, стал искать новые увлечения. Этот период как раз совпал с началом карантина, связанного с Ковид-19. У меня появилось свободное время для размышлений и новых хобби. Я много ездил на природу с детьми, снова что-то писал. Как уже упоминал выше, стал петь и танцевать дома, купил гитару и стал учиться играть, разучивал фокусы с картами и записывал видеоролики. Тогда же я стал переписываться с той девушкой, которая не выходила у меня из головы. Этот период смирения казался очень светлым на контрасте со всем происходящим до него.

Тогда я часто делился своими переживаниями с подругой из Латвии. Мы часто созванивались и обсуждали, что происходит у каждого из нас в жизни. Когда-то она была моим клиентом, и как и я интересовалась психологией и психоанализом в частности.

Был разгар лета, и я решил съездить на родину, сменить обстановку и пообщаться с друзьями. Остановился я у подруги. Она работала удалённо и мы проводили много времени вместе. Наше общение было дружеским и, хотя она была привлекательной женщиной, я хотел чтобы отношения такими и оставались. Кроме того, я постоянно думал о девушке, с которой возобновил переписку, и ждал встречи с ней.

В какой-то момент в общении с подругой я заметил холодность и отстранение с её стороны. Я решил, что она разочаровалась или даже обиделась на меня за отсутствие проявлений интереса к ней как к женщине. Ко мне снова вернулось то состояние подавленности и тревоги, которое было обыкновенным для меня в подобных ситуациях. Меня это огорчило, так как я был уверен, что преодолел его.

На следующую ночь мне приснился яркий сон. Сейчас я не помню его во всех подробностях. Там был туман, из которого выплыло зеркало во вращающейся раме. Там же была и моя подруга, но с появлением зеркала она исчезла из сна. В зеркале я увидел уродливого человека, в шрамах и без одного глаза. И ещё были слова «это не я, это ты».

На утро я снова находился между двух миров, реальным и из детства. Я не помню, что я именно писал тогда в дневниках, но суть моего прозрения, как я сейчас вижу, заключалась в следующем. В ночь приобретения травмы садист убедил меня, что я урод. Я вдруг понял, что всю жизнь прожил с бессознательным ощущением своего уродства. Вращающееся зеркало в моём воображении перевернулось, и какая-то часть меня поняла, что уродом на самом деле всегда был тот садист.

По дороге обратно в Англию я почувствовал облегчение, словно тяжёлый камень, давящий на плечи и грудь вдруг растворился и исчез. Я чувствовал подъём и свободу. Мне захотелось купить машину, которую я себе не позволял и снова позвать на свидание девушку, о которой думал.

Машину я купил, и свидание состоялось. Всё время я думал о том, как поцеловать девушку, но моя робость и нерешительность лишь больше убеждали меня, что свободу я так и не обрёл. Я становился всё более подавленным, а потом, как и в первый раз, реакция девушки на мою скованность окончательно расстроила меня. Я видел себя всё тем же связанным человечком со страниц моих студенческих тетрадей.

Через несколько дней я решился написать ей снова, и был откровенен в своих сообщениях. Она отвечала, но я чувствовал, что между нами есть недопонимание. Впервые в жизни я был свободен настолько, что стал добиваться её внимания. До этого любой отказ подавлял меня, но в этот раз было по-другому. Во мне произошли какие-то качественные изменения. Но так как опыта у меня не было, моя настойчивость, возможно, была истолкована не совсем верно.

Я и переживал из-за отсутствия внятного ответа с её стороны, и радовался своему новому состоянию, когда я могу добиваться этого ответа. Для меня это был новый уровень свободы. В конце концов она попросила меня подождать и не писать ей пока. Меня это расстроило, но всё же произошедшие во мне изменения позволили мне продолжать надеяться на взаимность.

Вскоре после этого начали происходить странные и неприятные события, о которых я упоминал в начале книги. Я стал получать письма со странными предложениями, мои социальные сети были взломаны, и я стал получать угрозы и издёвки, касающиеся моих детских травм. Описывать происходящее в подробностях я не буду, так как это не является темой книги. Но в общих чертах, на меня стали оказывать постоянное давление через социальные сети, знакомых и даже моих детей. Что именно от меня хотели, мне не было понятно. Я лишь осознавал, что это касается моего намерения снова встретиться с девушкой, в которую я уже был влюблён.

Издевательства не прекращались, и во мне снова стали проявляться следы травм, с которыми, как мне казалось я уже разобрался. Из подсознания стали всплывать всякие мелкие подробности травматических ситуаций. Я заметил, что кроме булинга на мою психику оказывают воздействие другого рода, с использованием НЛП и гипноза. В любом случае, всё это ухудшило моё состояние. Я чувствовал, что снова застрял между двух миров. Стали возвращаться панические атаки и тревожность. Но параллельно с этим я чувствовал, что кто-то пытается оказывать мне поддержку.

Пытаясь избавиться от давления, я переехал в другой город. Но это не помогло. Позже я вернулся обратно в Манчестер. Я менял работы и места жительства. Я всё ещё старался регулярно общаться с психологом, но уже с другим, к которому испытывал больше доверия.

Год прошёл как в тумане. С одной стороны, я был уверен в своей вменяемости, с другой, всё вокруг, казалось, пытается убедить меня в обратном. В какой-то момент я решился рассказать о происходящем. Сначала подруге, потом написал обо всём в социальных сетях. Почему я раньше этого не сделал, я понял не сразу. Давление, которое на меня оказывалось, было построено на моей травме. А конкретнее, на запрете садиста звать на помощь мать. После преодоления этого рубежа туман в голове, который я постоянно ощущал, стал рассеиваться. Я стал бороться с происходящим, хотя и не видел реальных способов, как повлиять на ситуацию. Я стал обращаться в полицию, писать письма и снимать происходящее на камеру.

Всё это время внутри меня шла борьба с запретами, которые я приобрёл в детстве. В итоге я описал свои травмы и как через них на меня воздействуют, и выложил всё в интернет. Это был момент ещё одного преодоления. Я словно позволил себе показать себя миру, со всем своим багажом опыта и травм. На ряду с этим я по одной обрывал связи с людьми, которые каким-либо образом учувствовали в этом булинге. Я больше не боялся их расстроить или показаться сумасшедшим. Так исподволь я принимал себя и своё право говорить «нет».

Я был уверен, что меня прослушивают и даже видят дома и в машине. Когда давление выводило меня из себя, я грязно ругался за рулём. Я вспомнил, что похоже вёл себя подростком, когда дрался с теми, кто меня унижал. И также я с удивлением осознал, что использую те слова и выражения, которыми меня оскорблял тот маньяк-садист.

Потом я работал, загружал себя тяжёлым физическим трудом, брал дополнительные часы, чтобы хватало денег на жизнь и на оплату дома, где жила жена с детьми и моя сестра. Жена уже несколько лет встречалась с другим человеком, и кроме детей нас ничего не связывало. После работы я шёл на тренировку и перетаскивал там тонны железа. При этом мне всё равно еле удавалось сводить концы с концами. Я ночевал в машине и ел холодную пищу из магазина. Кроме этого, я постоянно сталкивался с помехами и непониманием со стороны окружающих. В какой-то момент меня, что называется, сорвало. Я носился по городу на большой скорости, не обращая внимания на знаки и огни светофора, наезжал на полосатые пластиковые конусы, перекрывающие движение и орал во всё горло. Наорал на бывшую жену и сказал, что не имею в данный момент возможности помогать ей. О том, что она уже много лет как в Англии и не нашла работу я не сказал, но подумал об этом злобно. Позже, правда, извинился за грубость.

Сам я к тому моменту был в поиске нового строительного объекта, где я мог бы применить себя. Этому поиску противодействовали какие-то кафкианские препоны, которые, к счастью, сыграли положительную роль в моей работе с последствиями травмы.

Раньше, да и сейчас, я всегда говорил, что никто никому ничего не должен, что всё хорошее происходит по желанию, а не из чувства долга. И вдруг осознал, что непомерно загружаю себя ответственностью и работой именно потому, что должен. Это осознание что-то перевернуло во мне. Я понял, что всё ещё стою перед тем садистом и терплю то, что пятилетний ребёнок не должен мочь вытерпеть потому, что я должен защищать сестру. Но ребёнок этого не должен. Это должны делать родители, бабушки с дедушками, полицейские и работники социальной службы. А маленький ребёнок – нет.

Нельзя сказать, что я раньше этого не знал. Я бы именно так и ответил, если бы кто-нибудь у меня об этом спросил. Но почувствовать так про своего внутреннего ребёнка я не мог. До этого я не раз посылал всё к чёрту, но продолжал делать то же самое. И мой ребёнок напрягал свои силёнки и снова терпел. И вдруг, просто сказал «нет». Когда это слово уже сказано внутри себя, кажется, что это необыкновенно легко сделать. Но до того, как оно сказано, кажется, что пытаешься сдвинуть в одиночку скалу.

И ещё одно ограничение спало с меня буквально в те же два-три дня. Я поделился своими чувствами к той девушке с её подругой и ещё с одним совершенно незнакомым мне человеком. Я искал её номер телефона, и написал в агентство, через которое несколько лет назад отправлял ей цветы. Моё сообщение содержало не только просьбу, но и говорило о её важности для меня. Это был как раз тот барьер, который заставлял меня страдать от подавленности и уныния каждый раз, когда я на него натыкался.

За этими двумя ситуациями последовала не та, уже знакомая мне эйфория, но радостное спокойствие. И тогда я оставил все дела и сел за написание этой книги. Мне больше не было страшно, что кто-то узнает мою историю и её подноготную, что меня посчитают сумасшедшим, или даже то, что ту девушку, о которой я думаю, может оттолкнуть мой опыт.

Я не знаю, что там ещё есть внутри меня, с чем нужно работать, но думаю, что момент принятия травмы наступил именно сейчас, когда я пишу эти строки.

Из описанного выше можно заключить, что я боролся со внутренними страхами и внешними проблемами в одиночку. Очень часто мне так и казалось. И хотя у меня не было постоянно кого-то, с кем я мог делиться своими переживаниями, всё-таки я не был один. Меня поддерживала любовь детей, пусть я и не мог рассказать им о происходящем. Какое-то время я получал поддержку от психологов. Иногда находил поддерживающую статью в интернете или на страницах какой-нибудь книги. Меня согревала мысль, что та незримая помощь, о которой я говорил выше, исходит от любимого мной человека. Вообще без поддержки, без случайного участия пусть даже совсем незнакомого человека, всё было бы много сложнее, если вообще возможно.

Поддержка близких людей очень важна. Человеку необходимо знать, или хотя бы верить, что он не один. Человек, даже самый самодостаточный, остаётся социальным существом. Можно уйти в пустыню или в пещеру отшельником, пусть на много месяцев или лет, но мысль о том, что когда-нибудь ты вернёшься оттуда к людям необходима. Простая мысль, которая меняет всё. Иисус знал, что вернётся из пустыни через сорок дней. Будда решил сидеть в пещере и под деревом бодхи до просветления, но после этого он собирался вернуться и учить людей. Если нет возможности иметь рядом кого-то, кто разделит ваши переживания, поддержит словом или принятием, то хотя бы вера, что такой человек где-то есть и думает о вас, очень важна. Но лучше, конечно, чтобы с вами рядом были живые понимающие и принимающие люди, ваши близкие люди.

Когда вы работаете с травмой, даже если у вас есть специальное образование, специалист, психолог или психиатр, вам не помешает. А если психология не ваш профиль, то тем более лучше иметь возможность получать профессиональную помощь. Работа механизмов защит, странные и причудливые формы и символы, которыми говорит бессознательное, пограничные состояния сознания и просто спектр новых эмоций и переживаний могут сбить с толку, запутать и толкнуть вас туда, куда вы не хотели бы попасть. Поэтому возможность общаться со специалистом, разбирающемся в проблемах, подобных вашей, если не необходим, то крайне желателен. Ведь видно из всего вышеописанного, никто не знает, что может скрываться за обычной, казалось бы, стеснительностью или склонностью чрезмерно обижаться на чьи-либо издёвки. Может оказаться, что там скрыта травма, высвободившаяся энергия которой готова снести вашу жизнь.

Как выпускать энергию травмы. В тот момент, когда человек вспоминает или осознаёт какие-либо события прошлого, послужившие формированию психологической травмы, высвобождается большое количество психической энергии, закапсулированные до этого эмоции поднимаются и требуют выхода. Человек испытывает сильные чувства, которые, кажется, с головой накрывают его волной переживаний. Он проваливается в состояния, не относящиеся напрямую к данному моменту, но не менее реальные.

Этот мощный поток эмоций необходимо выпустить, отреагировать. Если этого не сделать, высвободившаяся энергия может быть направлена снова внутрь, неся разрушительный эффект.

Как отреагировать эти переживания? Лучше всего – говорить. Возвращаясь в травматическую ситуацию детства, человек испытывает всё, что чувствовал тогда, не как сегодняшний взрослый, а как тот ребёнок, попавший в беду. И отреагировать ему нужно соответствующе – выговорить, выкричаться, выплакать. Если он, например, сухо, как взрослый, поделится с кем-то информацией о своём состоянии, может не принести нужного освобождающего эффекта.

Словно кастрюля, с задраенной наглухо крышкой, стоящая на огне и готовая взорваться от внутреннего давления, человек нуждается в возможности выплеснуть накопившиеся эмоции. Он немного сдвигает крышку, и горячий пар стремительно вырывается наружу. Выговорившись, отреагировав, человек испытывает облегчение, освобождаясь от клокочущих внутри чувств.

Но делать это желательно в безопасных условиях. Даже близкий, любящий вас человек, не обладающий навыками психолога и достаточным уровнем эмпатии, может отреагировать неправильно, неловко, задевая и без того растревоженную рану. Если же это незаинтересованный в вашем здоровье человек, некомпетентный или грубый, то его реакция может привести к ретравматизации.

Кроме того, после вскрытия тяжёлой или хронической травмы и её проработки, человеку необходим период реабилитации. Рану на теле, освобождённую от воспалений и гнойников, нужно залечить, чтобы избежать повторного заражения. Психика человека сложнее, и куда менее изучена, чем тело. Поэтому, чтобы не навредить, нужен специальный и деликатный подход. Говорить о таких переживаниях по возможности нужно со специалистом, квалифицированным и опытным в работе с психологическими травмами.

Работа в терапевтической группе тоже имеет свои плюсы, при условии, что ведущий квалифицированный и опытный специалист. В любом случае, важно, чтобы вы чувствовали себя защищённым, и чтобы группа была готова принимать ваши переживания и эмоции.

Если нет возможности выговориться, как средство первой помощи можно использовать записи. Выплёскивая на бумагу свои чувства, человек освобождается от переполняющих его закольцованных эмоций, перестаёт переживать их снова и снова. Конечно, этот способ не всегда так эффективен, как работа с терапевтом, но также способствует освобождению и улучшению внутреннего состояния.

В моём случае этот способ себя оправдал. Но нужно отметить, что дневниковые записи помогали избавиться от негативных мыслей, от которых было сложно избавиться. А принятию травмы и себя больше поспособствовало то, что я описывал свой опыт в книгах. Ведь так я делился с другими людьми, открывал себя миру. С этого началась моя работа с негативным детским опытом, и к этому пришла в конечном счёте.

Самый естественный способ справляться с высвободившейся энергией и эмоциями – плакать. Для маленьких детей и большинства женщин это совершенно обычно. Но во многих культурах мальчикам уже с раннего детства дают установку, что мужчины не должны плакать. Так говорили отцы, им их отцы и так далее. Если капнуть глубже, то возникает вопрос почему. Ведь этот механизм регуляции эмоций создала сама природа.