Текст книги "Введение в прикладную культурно-историческую психологию"

А это значит, надо готовиться. Но поскольку мы не знаем, к чему, остается готовиться к самому переходу. Он-то определен, он будет неизбежно, и он, в силу этого, становится четкой вершиной целеустроения нашей жизни.

Если ты думаешь о будущем, ты вынужден все дела свести к этой точке и захватить с собой все, что может там пригодиться, чтобы жилось за смертью как можно лучше. Этнография показывает, что первобытные племена, считая, что там в точности то же самое, что и здесь, клали умершему все, что необходимо для жизни в соответствии с их представлениями. Чем богаче человек, тем ему больше надо и за смертью.

Бытовые наблюдения, однако, показывают, что материальные вещи за смерть с собою не унесешь. Тогда возникает понимание вещей духовных – качеств души, позволяющих жить и выживать легче. Им было дано описание, и их стали развивать, чтобы прийти в смерть как можно более готовыми к иной жизни.

Проще всего определить «качества» души в рамках религиозных систем. Творцы религий создают Образ мира своего Бога и в соответствии с ним выказывают и «требования Бога» к своим слугам. Верующему остается только подогнать себя под эти требования.

Философы, мудрецы, как Платон, идут другим путем, пытаясь понять «то, что там, по тому, что здесь». Вспомнить, как говорит Сократ.

Иными словами, изучить следы, отсветы и тени того мира, чтобы по ним понять требования к своей душе, когда она в тот мир войдет. Как бы там ни было, даже если понять эти требования очень сложно, мы, по крайней мере, можем отбросить все лишнее, что нам точно не поможет ни при переходе, ни за ним. Для этого достаточно просто держать Смерть вершиной целеустроения. И сразу же большая часть наших жизненных забот становится суетой и прахом.

Как только ты избрал смерть в качестве советника, забота по очищению себя от лишнего начинается непроизвольно. Это делает за нас само мышление, струя неуязвимости.

Если ты не имеешь Образа загробного мира, то работа эта будет очень спокойной и разумной. Мышление неуязвимости вынуждено будет включить разум для того, чтобы сличить все, что ты имеешь и можешь иметь, с образом того, что ты можешь унести с собой в смерть. И все, что этому образу не соответствует, будет отброшено или приспособлено для обретения нужного – то есть качеств души.

Если же ты имеешь некий определенный образ загробного существования, то он тебе продиктует, что ты должен делать. И все, что ты будешь делать, будет чертами обычного мышления данного общества, говоря психологически.

Платон показывает это, говоря о задумавшемся о смерти, так:

«И вот его уже одолевают сомнения и опасения, он прикидывает и рассматривает, уж не обидел ли он кого чем. Кто находит в своей жизни много несправедливых поступков, тот, подобно детям, внезапно разбуженным ото сна, пугается и в дальнейшем ожидает лишь плохого. А кто не знает за собой никаких несправедливых поступков, тому всегда сопутствует отрадная надежда…» (Там же, 330е–331).

И вот мы заглянули в самую суть «традиционной» культуры, то есть в суть нравственного принципа, принятого современными обществами от первобытнообщинных или родовых.

Определенно одно – никаких доказательств, что справедливая жизнь облегчает посмертное существование, нет. Есть только вера в то, что справедливому воздается за гробом. Но зато есть множество исторических, этнографических и психологических свидетельств того, что начальные сообщества строятся на равенстве и силе.

Равенство между равными по месту в стае заметно даже в звериных сообществах. Правит же сильный. Справедливо равному тебе равную с тобой долю, и справедливо сильному большую и лучшую.

В некоторых сообществах, которые собирались сразу демократично, то есть путем схода, как Рим, изначально устанавливался правящим принцип равенства во всем, и в первую очередь, в долях. Вспоминается так любимый римлянами знаменитый эпизод с чашей, которую хотел забрать из добычи вождь сверх доли и попросил войско об этом. Но из рядов выступил воин и разрубил ее топором, чтобы равенство не нарушалось. Но это уже искусственно созданные сообщества людей.

В родах, племенах и стаях вожак имеет лучшую долю, это признается общим договором и считается справедливым, вероятно, потому, что оправдано не только силой, но и большими задачами по обеспечению выживания всех.

Отметим, что несправедливость рождает обиду. Иными словами, чувство обиды – это осознавание в отношении себя несправедливости, которую нельзя сразу устранить. Совершенно очевидно, что несправедливость в данном случае является разрушительной. Что она разрушает?

Попытаемся увидеть человека как часть общества. Пусть это будет видение общества как некоего объема, составленного из множества маленьких равных объемов. Тогда и человек может видеть себя таким малым объемом, сотой, имеющей четкие размеры, равные соседним. Ущемить права человека, значит уменьшить объем занимаемого им пространства, как бы отхватить кусочек этого объема. Это определенно разрушительно. Почему и воспринимается болью.

Причем, болью душевной. Значит, то, что мы понимаем под Душой, что мы ощущаем Душой, имеет отношение к этому пространственно-объемному самоощущению. Или, иначе говоря, Душа человека ощущает себя как объем общественного пространства или имеет одним из чувств – чувство общественного объема.

Но можно увидеть в этом и следующее: Душа не интересуется Простором, то есть пространством земли. Ее место обитания – Пространство сознания. И она, соответственно, занимает определенное пространство сознания, которое мы можем назвать пространством жизни в сознании. Какое? То, которое считается принадлежащим этому человеку. Кем считается? Другими людьми.

Соответственно, ущемление прав человека есть уменьшение жизненного пространства его Души. Следовательно, обижать других – это значит душить их, то есть ухудшать жизнь их душ, лишая их воздуха, то есть пространства для жизни.

Воздух в русском языке определенным образом означает пространство. В тесной избе говорят: «У него там и вдохнуть-то негде». Воздух есть заполнение простора и пространства. Поэтому «душить душу» означает не столько лишение ее возможности вдыхать воздух, сколько лишение ее возможности считать этот воздух своим и доступным. Как говорил один из стариков, с кем я встречался во время этнографических сборов, воздух – это Воз Духа, то, что Дух возит, то, благодаря чему он перемещается.

Ведя диалог далее, Платон неоднократно излагает одну из основных черт понятия «справедливость» у традиционных греков: «Приносить пользу друзьям и вредить врагам – это и будет справедливость» (Там же, 334b).

За этим видится небольшое очень цельное племя, еще почти стая, где все четко и определенно. Но Платон, устами Сократа, пытается поставить вопрос о справедливости в большом обществе, где свойствo уже не правит, как в племени, где оно возникает уже не столько между кровными родственниками, сколько между людьми, связанными делами, то есть иными способами выживания, нежели семья или род.

Пытаясь определить предмет понятия «справедливость» и отсекая все, что узнаваемо не является справедливостью, Платон выходит и на правящий принцип обычного общества – на нравственность, как управление через оценку: «А между тем, хорошие люди справедливы. Они не способны на несправедливые поступки», – говорит Сократ своему собеседнику. «Это правда», – соглашается тот (Там же, 334d).

Иными словами, собеседник Сократа знает, что так считается в обществе: справедливый человек – это хороший человек. Совершать справедливые поступки – хорошо, совершать несправедливые поступки – плохо!

Рождается хорошо и плохо. Значит, родилось добро и зло!

Как закрепляется добро в сознании человека? Хорошего мальчика гладят по головке, дают вкусные вещи, хвалят перед другими детьми, то есть славят.

Как закрепляется зло? Плохого мальчика бьют, не кормят, ругают или позорят и корят перед другими.

Платон дает подтверждение этому традиционному или обычному взгляду уже в следующем предложении:

«По твоим же словам, было бы справедливо причинять зло тем, кто не творит несправедливости.

– Ничего подобного, Сократ! Такой вывод, конечно, никуда не годится.

– Значит, справедливо было бы вредить несправедливым и приносить пользу справедливым людям.

– Этот вывод явно лучше» (Там же).

Развивая свои мысли о справедливости, Платон приводит свое рассуждение к двум обязательным для себя темам: Государству и Душе.

Суть рассуждения о государстве такова:

«…государство может быть несправедливым? <…> Государство, становясь сильнее другого государства, приобретает свою мощь независимо от справедливости или же обязательно в сочетании с нею? <…> Государство или войско, или разбойники, или воры, или еще какой-либо народ, несправедливо (по отношению к внешнему врагу – А. Ш.) приступающий сообща к какому-нибудь делу, может ли что-нибудь сделать, если эти люди будут несправедливо относиться друг к другу? <…> Ведь несправедливость <…> вызывает раздоры, ненависть, междоусобицы, а справедливость – единодушие и дружбу. <…> если несправедливости, где бы она ни была, свойственно внедрять ненависть повсюду, то, возникши в людях, все равно, свободные они или рабы, разве она не заставит их возненавидеть друг друга, не приведет к распрям, так, что станет им невозможно действовать сообща?

А силу она (несправедливость – А.Ш.) имеет, как видно, какую-то такую, что, где бы несправедливость ни возникла – в государстве ли, в племени, в войске или в чем-либо ином, – она прежде всего делает невозможным действия этих групп, поскольку эти действия сопряжены с ней самой, ведь она ведет к раздорам, к разногласиям, внутренней и внешней вражде…» (Там же, 351b–352).

Вывод:

«Обнаружилось, что справедливые люди мудрее, лучше и способнее к действию, несправедливые же не способны действовать вместе» (Там же, 352b).

Это напрямую подводит нас к теме дееспособности сообщества.

В связи с этим рассуждением возникают две мысли: первая связана со взаимоотношением справедливости и разумности, вторая – с традиционными и мышленческими корнями понятия «справедливость». Они связаны.

Справедливость определяется обычаем, и мера, которая в ней присутствует, также закреплена обычаем. Мера – основа определения справедливости, нарушь ее – и все почувствуют несправедливость. Но как устанавливалась мера в обществе, откуда она взялась?

Оставим пока этот вопрос открытым и примем за данное то, что она есть, и члены сообщества ее узнают. Для нас как психологов это означает, что у всех членов сообщества есть некие образы, позволяющие определять меру, с которыми согласны все члены общества.

Возникает вопрос: это образы меры как таковой или же это множественные образы взаимодействия сходных понятий, которые принято считать равномерными.

Тут без разбора примеров не обойтись. Вспомним какой-нибудь случай нарушения справедливости, а еще точнее, спора о справедливости.

Допустим, заболел работник, и человеку, закончившему смену и уходящему на выходные, предлагают выйти вместо больного. Он сразу же заявляет:

– Почему я? Это несправедливо! Я свое отработал.

– Кто-то же должен! – отвечают ему. – Не останавливать же производство. Возьмешь отгулами к отпуску.

Человек соглашается, но считает больного своим должником всю жизнь.

Итак, мера до нарушения – это договорное, считаем, что равное для обоих работников количество рабочих дней в месяце и году. Здесь образ меры количествен и четко определен, как кажется. Кажется потому, что количество дней может вовсе не быть определителем и количества труда в эти дни. Это лишь определитель количества времени, которое человек отдает за договорную оплату. Это он смог жестко определить, а уж справедливо или несправедливо распределение труда, он доверяет решать случаю – авось и трудностей достанется поровну. Тем не менее, внешне справедливость трудового договора определяется мерой рабочего времени, про которую можно сказать, что суть ее в равенстве долей.

Мера есть равенство по каким-то признакам, которые людям показались достаточными.

Достаточность определяется границей определенности. Люди будут торговаться, пока можно мерить, то есть прилагать меру и тем вывешивать чаши весов справедливости. Остановка означает дальнейшую невозможность считать.

Вернемся к примеру. Итак, пока количество дней было равным, все казалось работнику справедливым. Но вот ему добавляют один рабочий день в этом месяце, но за это уменьшают один рабочий день в году и на один день увеличивают отпуск. Он принимает замену. Почему?

Вот тут работает разум. Справедливость справедливостью, но если погибнет само общее дело, для самой справедливости просто не будет места. Следовательно, справедливость есть одна из черт понятия «Общее дело» и относится только к подобным понятиям.

Кроме того, в отношении общего дела справедливость восстановлена, точнее, восстановлена мера – плюс день работы в месяце, минус день работы в году.

Но вот в отношении напарника все не так однозначно. Из-за него нарушается мера труда и отдыха в этом месяце. Вопрос ведь не только о количестве трудовых и свободных дней в году в целом. Вопрос и о плотности труда, а значит, мере износа. Перегрузка ведет к износу. Заболевший создал тебе перегрузку, сломав привычный режим нагрузок, что на психологическом языке означает – сломав созданный тобою образ распределения труда и отдыха, к которому ты приспособил свое тело. Силы внутри образа распределены, и тебе придется потратить дополнительные силы на то, чтобы:

1) переделать образ;

2) собраться с силами для этой переделки;

3) изыскать внутренние резервы для работы во время, для которого у тебя не было запасено сил.

Иными словами, просто дополнительный свободный день окупает лишь затраченный на работу день, но не окупает сил, потраченных на перестройку образа.

Следовательно, кто-то у тебя в долгу. Кажется, что заболевший товарищ. Но так лишь проще считать, потому что настоящий виновник безлик и по внешним признакам уже рассчитался, заплатив день за день. Значит, заплатив именно по тем количественным признакам, по которым и принято определять меру работы.

Но если мы взглянем со стороны, то заболевший не виноват, он не волен был не заболеть, к тому же заболеть мог любой. Значит, его можно исключить, несмотря на то, что напарнику выгодно его считать виноватым. Это означает, что больной не виноват, но кто-то виноват в нарушении меры. Кто?

Начнем с того, что вина заключается в том, что кроме количественного нарушения меры (рабочие дни), нарушено нечто такое, что требует сил, но мере не поддается – образ действия. Кто его нарушил?

У нас три стороны: Работник, Больной и Дело. Больной исключен. Остаются Работник и Дело. Определимся точнее. Дело, пока мы говорим так, нечто настолько неопределенное, что за ним, как и за многими другими сходными понятиями, можно спрятать все, что угодно. Как прячут за понятиями: общество, государство, страна…

Тем не менее, дело – это нечто, позволяющее внести определенность. Понятие «общего дела» можно считать наименьшей, почти счетной единицей при психологическом рассмотрении общественных взаимоотношений.

Понятию «общее дело» можно дать четкое описание, позволяющее делать суждения, выводы, оценки и, главное, управлять на всех уровнях взаимодействий, то есть используя это понятие, руководитель может управлять работниками, а работники руководителем. В рамках понятия «общее дело» возможен договор. Я пока просто набрасываю черты понятия, чтобы можно было войти в его механику, не боясь что-то упустить. Уже эти черты показывают, что это понятие не маленькое. Поэтому в данном разговоре ограничимся всего несколькими чертами, поддающимися исследованиям с ходу.

Итак, для рассмотрения понятия «общее дело», ограничимся описанием самого малого возможного взаимодействия в рамках этого понятия. Принимает ли наш язык выражение: общее дело двух человек? Да, безусловно.

Следовательно, изучая теорию управления, теорию общества, теорию государства, а это все связано с понятием справедливости, мы можем набирать понимание, двигаясь поступательно от самого малого уровня – общего дела двоих, через общее дело троих, нескольких к общему делу множества. Так должно быть построено обучение и соответственно разработаны учебные упражнения. Причем любое, сколь угодно крупное общее дело всегда может быть сведено к отношениям двоих или троих. Это или хозяин – работник (работники), или хозяин и работник против работника, работник и работник (работники) против хозяина. Против – не означает здесь борьбу, а означает 147 противостояние, как бы взгляд с какой-то точки.

Итак, на нашем примере, по исключении больного остались работник и Дело, но дело мы тут же меняем на хозяина, чтобы можно было говорить о механике взаимодействий. Возможно ли это? В современных условиях чаще всего да, поскольку у предприятий появились хозяева. Но в условиях «государственных» предприятий социалистического толка, «где ни концов, ни хозяев не найдешь», это тоже возможно, хотя и не всегда.

Нельзя найти хозяина в том деле, где готовится явный обман и никто не хочет нести за него ответственность. Следовательно, из такого дела надо бежать, пока не стало совсем плохо, или бороться за четкие определенные договоры. Вот тут мы и обнаруживаем первого виноватого в том, что из-за болезни нарушилась справедливость. Это сам работник.

С психологической точки зрения, он сделал следующее. Получив договор о количестве рабочих дней, которые подвержены точной мере, он им удовлетворился и создал на основе его законченный и определенный образ действия (то есть работы или распределения сил). При этом он не захотел думать о возможных изменениях и нарушениях этого договора. Он удовлетворился тем, что дали, даже не допустив мысли об обмане или глупости дающих.

Итогом нежелания думать является наказание. И будь он в разуме, он сказал бы себе, как это принято в нашем обществе: поделом, впредь буду умнее и буду договариваться о таких вещах заранее.

Что это значит, о чем договариваться? Естественно, о дополнительной компенсации за нарушение его образа распределения сил. Иначе говоря, если ты внезапно вызываешься предприятием для замены заболевшего товарища на 1 день, ты должен получить взамен 1 день плюс еще что-то, что позволит тебе чувствовать себя удовлетворенным. Это что-то еще – вещь весьма неопределенная, это может быть второй день, деньги или знание, что благодаря тебе дело не погибло и все это ценят, или внутреннее видение того, что ты сохранил этим работу и деньги для семьи. Но что-то быть должно обязательно, иначе примириться невозможно. И каждый этот довесок все равно на чашу весов своей меры справедливо кладет, так что есть смысл вывести это с таких уровней мышления, из так называемого скрытого вождения других, в прямое и открытое управление договорами. Это дешевле и рачительнее.

Итак, предусмотреть подобную компенсацию за нарушение образа действия – рачительно, но это действие внешнее. На внутреннем же уровне, на уровне психологической механики, т. е.на уровне создания образов, работник наказан за то, что, создавая образ действия в соответствии с договорной мерой, не создал дополнительный к нему образ слома образа. То есть образ перераспределения сил в случае, если договор нарушится и исходный образ действия надо будет перестраивать.

В быту человек, который создает образ слома образа или образ подстраховки, обычно ведет себя примерно так: как только ему сообщают о нарушении договора, то есть о разрушении его обычного образа действий, он смеется и довольный собой говорит: «Я знал! Я так и знал, что вы поломаете мой образ! Но я готов, меня так просто не возьмешь! Вам еще очень придется постараться, чтобы добить меня! И – платите!» Это значит, что он, порадовавшись собственной предусмотрительности, включил запасной образ, в котором предусмотрены действия по перестройке, а они запускают:

1) включение в обычный образ действия изменений;

2) требования компенсации в виде образов действий по получению этой компенсации;

3) готовность принять отказ и изыскать внутреннюю компенсацию, то есть образ того, как скажу себе: «зато я не вылетел с работы, как некоторые дураки, которые были к такому не готовы!»

Но это все относится к работнику, к его внутреннему самоуправлению. Если же мы попытаемся посмотреть на управление внешнее, то есть на хозяина, то увидим, что он или хочет управлять делом, или не хочет. Во втором случае это некий вид воровства, и разбирать его я не буду. Рассмотрим первый случай.

Если наше «общее дело» просто и хозяин сам готов заниматься управлением, то это тема относится к Науке управления и должна рассматриваться особо. А вот если мы имеем случай «государственного предприятия», где хозяин не определен или недоступен, тогда принципиально важно, чтобы было создано правильное управление в виде системы договоров, определяющих и работу, и систему отступлений от договоров в случаях необходимости. Все это должно основываться на четком понимании, что есть мера, разумность и справедливость, которое возможно только при полноценном психологическом исследовании всех этих понятий. Иными словами, «общие дела» большого размера и обезличенного и демократического типа управления необходимо исследовать экспериментально в «лабораторных» условиях. Со всей определенностью, выводы такого исследования будут относиться и к политическим партиям, и к государственному управлению.

Что же касается Души, то Платон выводит в конце рассуждения о справедливости и ее связь с Душой.

«…есть ли у души какое-либо назначение, которое нельзя выполнить решительно ничем другим из существующего?..<…> Мы признаем, что у души есть какое-то присущее ей достоинство? <…> А лишившись этого присущего ей достоинства, может ли душа хорошо выполнять назначение или это невозможно? <…> Стало быть, правление и попечение низкой души неизбежно будет плохим, а у возвышенной души все это выходит хорошо.<…> Но ведь мы согласились, что достоинство души – это справедливость, а недостаток – несправедливость» (Платон, т.3, «Государство. Книга первая», 353d – e).

Справедливость правящего оказывается способностью не только наделять всех управляемых равными долями, но и сохранять, обеспечивать размер этой доли неприкосновенным относительно других.

Доля же эта, как ее можно рассматривать, есть объем пространства сознания, занимаемый для жизни Душой. Кстати, среди прочих слов о душе у Платона в том же месте диалога есть такие слова: «Опять-таки жизнь: признаем ли мы, что это дело души?» Что он в точности имеет в виду, мне не ясно, но с обсуждаемым по крайней мере созвучно.

Жизнь обеспечивается средствами. Чем богаче жизнь ты хочешь вести, богаче по возможностям, тем более средств потребуется для ее поддержания. Но если перевести это в иной язык, то средства окажутся необходимыми для поддержания размера пространства сознания, которое душа занимает для жизни и считает своим.

Несправедливость, выражающаяся в недоплате за равный труд одному, как бы отнимает у него объем жизненного пространства. Теперь он уже не сможет его поддерживать. Отнять кусок жизненного пространства – значит отнять кусок жизни в каком-то смысле.

Следовательно, сражающийся за справедливость, сражается за жизнь, и не на жизнь, а на смерть. Вот почему мы обижаемся всегда «на всю жизнь», как говорится. И действительно, порой не можем забыть обид годами и десятилетиями.

Как мне кажется, «Государство» было написано затем, чтобы научить людей лучшему управлению обществом. В точности в соответствии с учением Сократа. Поэтому так и важно для него понятие «справедливости».

Однако – это снаружи. Внутри же произведений Платона, где был описан занимающийся духовным целительством Сократ, скрывался заряд психического оздоровления для целого общества. В материальном воплощении государство Платона не состоялось, но оно живет как образ идеального государства в умах людей уже два с половиной тысячелетия.

И живет оно потому, что люди обращаются к нему во все эпохи, как к источнику свежести и надежды.

Я думаю, что творчество Платона было первой и самой пока удачной попыткой создать Прикладную общественную психологию. Психологическую дисциплину, способную не только изучать, но оздоравливающе воздействовать на целые сообщества. Но о том, что я понимаю под «психологией» Сократа и Платона, надо сказать несколько слов отдельно.