Текст книги "Записки о способностях"

Писать о чувствах чрезвычайно трудно. Предмет столь огромен, что не видно начала, от которого можно было бы двигаться. Определенно, где-то должен быть кончик ниточки, потащив за который, можно было бы размотать весь клубок. Но тянули за эту нить, похоже, так много, что она уже давно вся перепуталась.

К тому же, у меня отчетливое подозрение, что нить тут не одна. Похоже, в этом клубке переплелось несколько нитей, по меньшей мере, две. Во всяком случае, наш язык дает основания для таких предположений. Мы не просто знаем два способа говорить о чувствах: как о том, что можно чувствовать и как о том, что можно испытывать. Но при попытке использовать эти выражения вдумчиво, вдруг осознаешь, что не все чувства, которые испытываешь, можно чувствовать.

Похоже, за этими способами говорить прячутся разные понятия. А это может означать и разные предметы. Но что тут может быть предметами?

Очевидно, что необходимо выделить в самостоятельный предмет то, что относится к телесным органам чувств. Для удобства их стоит называть ощущениями, хотя это и не снимает вопроса о том, почему они названы чувствами. И тут появляется второй предмет – то, что чует, сама способность чувствовать.

Если принять, что есть нечто, что чует, а деятельность его называется чувствованием, то становится понятно, что этому чутью всё равно, что воспринимать и как воспринимать. Поэтому и телесные ощущения могут быть названы чувствами, и то, что происходит в душе, тоже. Для того, что чует, это все воспринимается чувствами, то есть чуется.

Понимание, что есть нечто происходящее со мной, что можно чуять, и есть то, что это чует с помощью чувств, позволяет выделить третий предмет – те чувства, которые свидетельствуют о происходящем внутри меня, то есть о том, что называется душевными движениями или собственно чувствами.

Стоит это высказать, как становится еще видней, что само понятие чувства должно быть внимательно рассмотрено, поскольку под этим общим именем скрываются две вещи. Одна из них – это действие восприятия, другая – то, что воспринимается. Причем, это может относиться как к телесным ощущениям, так и к душевным движениям. Чем, к примеру, является чувство голода? Собственно голодом, который я ощущаю, или же неким действием непроизвольного восприятия этого голода?

Точно так же, что есть чувство любви? Пока смотришь отстраненно, кажется, что ответ очевиден: это некое знание, ощущение, переживание, что я люблю. Но скажи: “Я испытываю чувство любви”, и окажется, что чувство любви и есть то, что ты переживаешь. А что же с любовью?

Любовь, чувство любви, способность испытывать чувство любви и способность любить оказываются очень разными вещами. Причем, что-то относится к жизни, а что-то – к способности осознавать себя и давать себе отчет в происходящем.

И как только это становится видимо, очевидным становится и то, что мы учимся тому, как осознавать себя. Тогда появляются еще два предмета для исследования – внутреннее видение, о котором писал еще Зубовский, и способность осознавания.

Очень похоже, что мы путаемся в вопросах, подобных чувствам, потому что не обладаем некой культурой самопознания. Мы не просто не знаем того, что такое чувства, а мы не знаем какого-то устройства самих себя. Мы не знаем, кто может чувствовать и как может чувствовать.

Но главное, мы не знаем, зачем вообще чувствовать!

Этот вопрос звучит странно. Да я и сам чувствую, что звучу очень слабо, не говорю, а попискиваю тонко и неуверенно. Это потому, что у меня лишь смутные подозрения. Я вижу тени на стенах той пещеры, которой являюсь, и боюсь прямо сказать, что их отбрасывает, потому что не верю самому себе.

Но теней много, и они отбрасываются совсем не однозначно. Так что простой картинки не складывается. Это значит, то, что стоит за ними, совсем не просто. Но оно есть!

Даже самое поверхностное знакомство с тем, что называется чувствами, показывает, что это понятие неоднородно. Причем, настолько, что, похоже, вообще не доступно пониманию в тех координатах, которые заданы естественнонаучной психологией. Не хочу сказать, что знаю иную психологию, где это все запросто решится, лишь отмечаю факт: то, что написано о чувствах психологами, вполне оправдывает их отказ от этого понятия и замену его на инородные эмоции.

При этом есть еще два наблюдения, которые нельзя не учесть.

Первое: наш язык называет чувствами и органы физического восприятия, и соответствующие им ощущения, вроде чувства голода, и собственно чувств, не имеющих к телу никакого отношения.

Второе: при этом я прекрасно различаю, о каких именно чувствах идет речь! Я знаю этот предмет и владею им! И все русскоязычные люди тоже никогда не спутают эти чувства.

Не знаю, позволит ли это исследовать сами чувства, но понятия вывести я в силах, потому что для такого различения они у меня должны быть! Их просто надо осознать. Для этого придется разворошить все, что в моем сознании относится к чувствам.

Должен сразу отметить, что научная психология мне в этом очень мало поможет. Отказав в праве на существование старой психологии или науке о душе, естественнонаучная психология выплеснула вместе с этой водой и ребеночка – все те находки, которые были сделаны за предшествующие века. Весь прежний мир был разрушен до основанья, а на его месте был построен наш, новый мир! Накопления качества не произошло.

В итоге наши психологи либо совсем не пишут о чувствах, либо пишут так, как, к примеру, писал академик Леонтьев. В 1971 году, в самом расцвете своих творческих сил, он издает работу «Потребности, мотивы и эмоции», в которой отводит чувствам полстраницы. Русские чувства оказываются подвидом научных эмоций, как если бы без всяких европейских шарлатанов мы бы так и не узнали, что говорим прозой. Можно ли понять, что о них написано, судите сами:

«Чувства. Более условным и менее общепринятым является выделение чувств как особого подкласса эмоциональных процессов. Основанием для их выделения служит их отчетливо выраженный предметный характер, возникающий в результате специфического обобщения эмоций, связывающегося с представлением или идеей о некотором объекте – конкретном или обобщенном, отвлеченном (например, чувство любви к человеку, к родине, чувство ненависти к врагу и т. п.)» (Леонтьев, Потребности, с.180).

Наверное, от меня ожидается усилие понимания…

С другими психологами не проще. Например, академик психологии П.К.Анохин тоже не говорил о чувствах, а эмоции определял как «физиологические состояния организма, имеющие ярко выраженную субъективную окраску и охватывающие все виды чувствований и переживаний человека – от глубоко травмирующих страданий до высоких форм радости и социального жизнеощущения…» (Анохин, с.181).

Это определение Анохин сделал в Большой медицинской энциклопедии в 1964 году. Как видите, для него еще существовало понятие чувствований, впоследствии совсем исчезающее из нашей психологии. Но далее чувства не поминаются.

И вообще, чем дальше, тем меньше психологи используют это понятие. Очевидно, что это связано не с каким-то осознанным выбором, и даже не только с тем, что русские психологи склонны выглядеть приемлемо для западной психологии. В гораздо большей мере это зависит от того, что наши психологи просто не понимают, что же такое чувства. И это заставляет их избегать этого подводного камня психологии.

Может сложиться впечатление, что, не понимая чувств, психология хорошо понимает, что такое эмоции. Этот самообман сложился под воздействием работ физиологов, которые со времен Сеченова очень хотели занять место психологов и объяснить всю психологию механистически, выводя из работы тела.

Склонность рассматривать психологические понятия физиологически, как проявления работы организма и нервной системы, прививалась у нас в психологии с шестидесятых годов девятнадцатого века. Психологи первой половины девятнадцатого столетия тоже пишут о нервной системе, но для них душа еще существует, и поэтому нервы лишь дают возможность понять, как душа связана с телом.

Но, начиная с 1863 года, когда выходят «Рефлексы головного мозга» Сеченова, наши врачи и педагоги принимаются обрабатывать общественное мнение, изгоняя из сознания русских людей прежние «суеверия» и замещая их новыми. В 1868 году Ушинский издает первый том главного педагогического учебника России: «Человек как предмет воспитания», в котором строит педагогику на учении о нервной системе.

При этом для Ушинского, как человека переходной поры, еще существуют душа и «сердечные чувства». Но задел положен. В 1877 выпускник Московской Духовной академии Петр Каптерев выпускает «Педагогическую психологию», в которой перекладывает всю психологию на основание из нервной деятельности. Чувства у него рождались нервной системой и ассоциациями…

В 1879-80 годах философ-идеалист Николай Грот выпускает «Психологию чувствований…», в которой дает чувствам неоднозначное определение:

«Термин чувствований, по нашему мнению, должен обнимать собою только, но зато и всю совокупность явлений удовольствия и страданий, т. е. те пассивные психические состояния, которые можно рассматривать как продукт субъективной оценки действующих на нервную систему раздражений, какой бы источник они не имели – внешний или внутренний» (Грот, с.67).

Это определение выглядит настолько физиологическим, что очаровало наших психологов, и они поместили выдержки из этой работы в хрестоматию, посвященную эмоциям. Однако, если вдуматься, то Грот как раз отрицает физиологическое происхождение чувств, говоря, что они принадлежат СУБЪЕКТУ, который лишь оценивает то, что поступает ему через нервную систему.

Желающих понимать Грота не нашлось, поскольку за пару лет до него В.Джемсом (1884) и Г.Ланге (1885) была выдвинута физиологическая теория эмоций. Если не забывать, что сам Дарвин писал о чувствах у животных – не очень грамотно, зато очень естественнонаучно, – естественно, любые физиологические подтверждения фантазий отца естественного отбора тут же захватывали умы наших ученых и становились правящими истинами на долгие десятилетия. А то и на века…

Итогом вековых усилий явилась большая монография Евгения Павловича Ильина «Эмоции и чувства», в которой он вынужден признать, что эта тема стала огромной понятийной свалкой, а воз и ныне там…

Я не в силах писать психологию чувств, тем более, в этой работе. Я могу лишь воспользоваться тем, что уже сделано другими. Конечно, я сделаю обзор основных психологических трудов, посвященных чувствам. Но путь этот, хотя и определенно богат находками, все же тупиковый. Психология чувств не смогла родиться. Психология же эмоций – это физиология определенных телесных состояний, сопутствующих чувствам, но в большей мере – ощущениям.

Остается обратиться к языку и языкознанию. Но в еще большей мере, к самонаблюдению и исследованию того понятия чувства, которое сложилось у меня, как у русскоязычного человека при обретении жизненного опыта.

Однако вынужден признаться: пока мое понятие о чувствах чрезвычайно смутное, и я бы не смог так сходу дать ему определение. Поэтому я пойду по стопам тех, кто исследовал этот предмет до меня, и начну с самых общераспространенных понятий. Мне не просто, но все же легче, чем многим другим, потому что передо мной стоит весьма ограниченная задача – найти то, что позволит понять всего лишь одно: что такое способность чувствовать и как с ней работать прикладнику.

В предыдущей главе я высказал собственное мнение о состоянии дел психологии чувств. Оно основывается на определенных знаниях об этой науке. Однако знания мои не сопоставимы с тем, что должен знать действительный профессионал. Поэтому я воспользуюсь мнением людей, которые могут считаться мастерами своего дела.

Правда, меня интересуют чувства, но психологии чувств нет, есть психология эмоций. Чувствам психологи уделяют лишь небольшое внимание, что несколько увеличивает мои права. Я не хочу лезть в чужой монастырь и предпочту, в соответствии с культурно-историческим подходом, отделить от предмета своего исследования всё лишнее или избыточное. И в первую очередь, именно психологию эмоций.

Этот предмет изучается очень давно и так богат исследованиями, что даже полноценно о нем рассказать мне не под силу. Что мне! Профессионалы пишут об эмоциях толстенные книги на много сотен страниц и скромно извиняются за то, что не смогли дать полную картину предмета. Однако они же при этом выделяют особый разряд явлений, именуемый чувствами, значит, отличие эмоций и чувств явственно осознается психологами, а поэтому означает наличие двух различных предметов.

Поэтому я исходно приму, что существуют хорошо изученные психологами эмоции и плоховато изученные чувства. Эмоциям я уделю лишь столько внимания, сколько потребуется для выведения самого краткого понятия, позволяющего распознать эмоцию и отличать ее от чувства. Я надеюсь, что это возможно.

Моя задача – понять, что такое способность чувствовать, и, возможно, научиться её раскрывать, развивать и совершенствовать. Если идти дальше, то и сами чувства являются, в сущности, лишь способом перейти к той моей природе, в которой таятся самые желанные способности. Я подозреваю, что это – душа.

Понятие об эмоциях мне нужно лишь затем, чтобы не уходить от своего предмета, расплываясь в чрезмерном обилии наблюдений за той действительностью, которую обобщенно называют человеком. Попросту, чтобы мочь отбросить всё лишнее, что не относится к моей прикладной работе.

Правда, заявить такую задачу, вероятно, гораздо проще, чем выполнить. То, что происходит в психологии эмоций, радужных надежд не внушает. Об этом стоит рассказать, поскольку психологи довольно часто смешивают чувства с эмоциями. Значит, сложности психологии эмоций распространяются и на всё, что написано психологами о чувствах.

Для этого вводного рассказа я воспользуюсь большой и хорошей работой Евгения Павловича Ильина «Эмоции и чувства». Эта работа ценна не только потрясающей широтой охвата и тем, что она естественно выросла из исследования смежных вопросов, вроде воли, желаний и мотивации. Она отличается еще и тем, что в отличие от большинства современных психологических сочинений, написана вдумчиво и понятным русским языком. Это сейчас большая редкость.

Книга была переиздана в 2007 году. Начну с предисловия, написанного еще в 2001-м, но сохраненном автором, что значит, что оно не устарело.

Итак, исходное на начало этого тысячелетия: об эмоциях написано очень много. «Однако и до сих пор проблема эмоций остается загадочной и во многом неясной» (Ильин,с.8).

Это мнение Ильина подтверждается множеством высказываний классиков психологии, которые я приведу по книге Ильина.

«Принимая решение о написании данной книги, я полагал, что столкнусь с большими трудностями, о которых писал еще швейцарский психолог Э.Клапаред: «Психология аффективных процессов – наиболее запутанная часть психологии. Именно здесь между отдельными психологами существуют наибольшие расхождения. Они не находят согласия ни в делах, ни в словах. Некоторые называют чувствами то, что другие называют эмоциями…»

Однако настоящее понимание того, в какое дело я ввязался, понимание безумства затеянного пришло лишь в процессе написания этой книги. Я начал понимать скепсис и раздражение ряда ученых по поводу проблемы эмоций, например, У.Джемса, который еще в конце XIX века писал:

«Что касается «научной психологии» чувствований, то, должно быть, я испортил себе вкус, знакомясь в слишком большом количестве с классическими произведениями на эту тему, но только я предпочел бы читать словесные описания размеров скал в Нью-Гемпшире, чем снова перечитывать эти психологические произведения. В них нет никакого плодотворного руководящего начала, никакой основной точки зрения» (т.ж. с.9).

Эти строки Ильина важны для меня не только тем, что дают общее представление о том, как трудно будет получить какие-то простые и определенные знания из психологии эмоций. Ильин приводит еще множество подобных свидетельств, но если бы я хотел вынести этой «науке» приговор, я мог бы ограничиться словами самого Ильина:

«Однако и до сих пор заголовок статьи У.Джемса «Что такое эмоция?» остается актуальным как для психологов, так и для физиологов. В последние десятилетия заметна тенденция к эмпирическому изучению отдельных эмоциональных реакций, без попыток теоретического осмысления, а подчас и к принципиальному отказу от него» (т.ж., с.10).

Но мне важнее другое. Ильин приводит свидетельства, что психологи путают эмоции с чувствами. При этом он сам узнает эмоции и тогда, когда психолог говорит об «аффективных процессах» и о «чувствованиях». Ильин, безусловно, способен тонко различать понятия, но в данном случае он не волен, он вынужден давать срез той культуры, которую описывает, так как она и существует.

Это значит, что никакого готового определения эмоций мне не найти, и придется принимать собственное решение, что не считать чувствами.

Конечно, есть искушение отнести к эмоциям то, что считают эмоциями физиологи. Однако в собственной оценке Ильина явственно прозвучало, что к последнему времени и физиологи растеряли былую уверенность.

Это в те времена, когда физиология еще была загипнотизирована первыми успехами и неумными книгами Дарвина и Спенсера, им казалось, что они сейчас найдут окончательные ответы на все сомнения человечества. За полтораста лет было достаточно событий, которые подорвали веру в физиологию… Даже для того чтобы всего лишь отбросить эмоции, их еще как-то нужно понять!

«По этому же поводу пишут Ф.Тайсон и Р.Тайсон (1998): «Различные теории аффектов зачастую несовместимы друг с другом и запутывают читателя, потому что каждый автор пытается по-своему определить релевантные концепции и феномены, одни более явно, чем другие. Вдобавок термины «аффект», «эмоция», «чувство» нередко используются как взаимозаменяемые, что отнюдь не добавляет ясности концепции аффектов».

Добавлю к этому, что нередко за чувства принимаются нравственные качества, самооценки, ощущения. Не случайно некоторые исследователи эмоций считают, что проблема находится в кризисном состоянии (Н.А.Васильев).

Подтверждением этому служит и то обстоятельство, что в отечественной психологии за последнюю четверть века практически не обсуждаются теоретические вопросы, связанные с эмоциональной сферой человека, не делаются попытки навести хоть какой-то порядок в используемом понятийном аппарате…» (т.ж., с. 10–11).

После того как были написаны эти строки, вышли книги самого Ильина и «Психология эмоций» Бреслава. Это, определенно, свидетельствует, что попытки всё же делаются. Но приводят ли они к порядку в понятиях и теории?

Очевидно, мне придется идти, как это называлось в богословии, апофатическим путем. То есть искать чувства через отрицание не чувств. Для такой работы хорошо бы иметь четкое и определенное понятие искомого. А его нет. Есть только бытовое, в опыте наработанное, которое, однако, позволяет мне выживать и даже вполне успешно использовать чувства в жизни.

Но и этот путь, хоть он и возможен, не дает полного решения при попытке определить, что такое эмоции. Конечно, они не чувства. Но под это определение подпадает слишком много всего. Собственное определение эмоций выводить всё же придется.

Как я уже показывал, если психологов не очень мучить вопросами о природе эмоций, они, как академик Анохин, спокойно отмахиваются чем-то вроде: это физиологические состояния организма. Если же их не жалеть и продолжать спрашивать, они запутываются и принимаются вообще отказываться от этой темы!

Но я все же задам эти вопросы и получу в ответ первый уровень запутывания. Мучить буду все того же Анохина. Сказав, что эмоции – это физиологические состояния организма, Анохин использовал одно слово и две обманки. Бесконечное повторение одного и того же слова стирает его, превращая в странное, безликое звучание. Эту игру все пробовали в детстве: повторяешь, повторяешь, повторяешь знакомое слово, и оно вдруг теряет всякий смысл!

Пробовали все, но задумывался мало кто. А если задуматься, то придет вопрос: а что будет, если бесконечно повторять одно и то же слово, не частя, то есть не подряд, а через слово. Или через два. Или вставляя его в каждое предложение? Потеря смысла тоже произойдет? А если произойдет, то так же быстро или на это потребуются дни и годы?

Для интереса попробуйте почитать статьи из сборника какой-нибудь психологической конференции, посвященной новым направлениям. Сейчас таких много. Психологи предпочитают говорить свое, новое, для этого они отказываются от старой психологии и берут из-за рубежа что-нибудь такое, что еще не было известно в России. Это и считается новизной.

Естественно, в каждой статье, посвященной новому направлению, будет стоять название этого направления и множество производных от него слов. Если в предисловии или где-то в начале статьи в сноске сделано определение этого нового понятия, то вы его читаете и понимаете. Как долго на протяжении статьи вам удается удержать понимание? И как скоро вы вынуждены снова лезть в начало, чтобы освежить память и хоть как-то понимать, о чем поют пушки на этом передовом фронте науки?

Даже если повторять новое слово не в каждом предложении, но много раз за статью, через несколько страниц его значение стирается в вашем сознании. А вот физиология и организм не стираются, правда?

Или же они уже давно стерлись, и вы больше не знаете, что физиология – это наука о фюзисе, то есть, в сущности, о веществе, как и физика. А организм – это всего лишь устройство. Не прибор, а способ связи. Способ связи не может иметь вещественных состояний!

Оба слова – пустышки, в которых от бесчисленных повторений стерлись понятия. Если быть точным и выйти к началам естественной науки, то это определение Анохина должно бы означать, что эмоции – это телесные состояния тела! Именно так, потому что словом «организм» сейчас подменяют слово «тело». И это естественно, ведь для физиологии ничего, кроме тела, у человека нет.

Но физиолог – человек, изучающий нечто настоящее, действительность. Действительность коварна. Она такова, какая есть. И вечно не согласна ложиться в то ложе, которое для нее придумал неленивый человеческий ум. Она все время изменяет ученым и предает их лучшие самооценки!

Вот и физиологи видят: что-то определенно есть, кроме организма. Вообще-то, это душа, но души нет! А объяснять телесную жизнь без этой несуществующей гадины не получается. И вот приходит спаситель – организм! В точном переводе с греческого – орудие или сложное орудие. А раз сложное, значит, сложенное. Естественно, из телесных частей. И, возможно, чего-то еще. И тут уж совсем не важно, что еще может примешаться к телесной чистоте организма!

Итак, полноценное определение организма – это в целом тело и немножко души. И если вы приглядитесь к тому, как Анохин рассказывает о появлении эмоций, вы всюду увидите присутствие этого определения. Я приведу большой кусок из той статьи Анохина в Медицинской энциклопедии 1964 года. Он велик, но зато сразу обрисует всю суть естественнонаучных взглядов, а точнее, гипотез, пытающихся объяснить эмоции телесно.

«На основании дарвиновского понимания эволюции приспособительных реакций организма можно утверждать, что эмоциональные состояния сыграли когда-то положительную роль, создав условия для более широкого и более совершенного приспособления животных к окружающим условиям. Первичные ощущения примитивных животных не могли бы удержаться в процессе эволюции и развиться в столь многогранные и утонченные эмоциональные состояния человека, если бы они не послужили прогрессу в приспособительной деятельности животных. В противном случае они давно были бы устранены естественным отбором».

В чем же состоит это более совершенное приспособление?

Решающей чертой эмоционального состояния является его интегральность, его исключительность по отношению к другим состояниям и другим реакциям. Эмоции охватывают весь организм, они придают состоянию человека определенный тип переживаний. Производя почти моментальную интеграцию (объединение в единое целое) всех функций организма, эмоции сами по себе и в первую очередь могут быть абсолютным сигналом полезного или вредного воздействия на организм, часто даже раньше, чем определены локализации воздействия и конкретный механизм ответной реакции организма. Именно это свойство организма – определять благодаря эмоции качество воздействия с помощью самого древнего и универсального критерия всего живого на Земле – выживаемости – и придало эмоциям универсальное значение в жизни организма.

Вместе с тем организм оказывается чрезвычайно выгодно приспособленным к окружающим условиям, поскольку он, даже не определяя форму, тип, механизм и другие параметры тех или иных воздействий, может со спасительной быстротой отреагировать на них с помощью определенного качества эмоционального состояния, сведя их, так сказать, к общему биологическому знаменателю: полезно или вредно для него данное воздействие».

Я привожу определения из работ ярого физиолога, которые устарели уже к тому времени, когда он их публиковал. Поэтому не случайно, что опубликованы они в Медицинской энциклопедии. Медицина вообще и врачи в частности – это оплот всего естественнонаучного мракобесия. В их среде и в среде педагогов телесные предрассудки укореняются легче всего, а искореняются лишь со смертью носителей самой культуры.

Но если вдуматься и «свести к общему биологическому знаменателю», то определение Анохина однозначно заявляет: эмоции – это телесные состояния. Что-то вроде того, что если на тело надавить пальцем, это место побелеет. А если царапнуть гвоздем, оно покраснеет.

К этому времени психологи уже однозначно видели не только ущербность физиологического определения эмоций, но и его вредность для естественной науки. Поэтому академик Леонтьев, пишет для «Философской энциклопедии», которая выходила с 1960-го по 1970-й годы совсем другое определение:

«Эмоции (франц. Emotion, от лат. Emoveo – потрясаю, волную) – особый класс психических процессов и состояний, связанных с инстинктами, потребностями и мотивами. Эмоции выполняют функцию регулирования активности субъекта путем отражения значимости внешних и внутренних ситуаций для осуществления его жизнедеятельности».

Это ответ психологов физиологам, это война, и в силу этого ответ неверен. Леонтьев точно так же перегнул в своем ответе, постаравшись писать «философично». Все-таки в Философскую энциклопедию пригласили!

Принять, что эмоции – это вид «психических процессов», еще как-то можно. Знать бы только, что такое психика! Да и процессы тоже штука подлая! Если перевести, то получится что-то совсем не в уровень академику: эмоции – это когда в психике что-то изменяется. Например, изменения психики! К тому же, связанное со всем, что подвернется под руку: с инстинктами, потребностями и мотивами, наверное, от какого-нибудь латинского двигаю. Emoveo — потрясаю, moveo — двигаю. Это родственные понятия или это удобные слова чужого языка, под которыми легче скрыть, что ты не понимаешь, о чем говоришь?

Но бог с ними, с изменениями в так никогда и не получившей у Леонтьева настоящего определения психике. Зато как философски звучит: Эмоции выполняют функцию регулирования активности субъекта! Это значит, что эмоции воздействуют на то, что названо субъектом? Попробовал бы Леонтьев ляпнуть такое среди психологов. У философов-то сохранилось право и привычка использовать это словцо, потому что со времен Канта, если не раньше, оно утеряло у них исходное значение.

А вот психологи полвека воевали за право отречься от субъекта и выкинуть его вместе с субъективной психологией. И победили! Субъект в психологию не допускается! Почему? Так это же иное имя для души! Если не верите, попробуйте где-нибудь в трудах Леонтьева найти определение субъекта. Использовать он его использует, но чтобы пустить блестящую пыль в глаза философам. А что это такое, не говорит.

Но попробуйте понять Леонтьева философски, когда он говорит об этом субъекте. Лучшее, что найдется – либо безликий человек, либо старый плут организм. И человек – предмет для подушных списков, и организм – тело с примесью души.

И как эмоции могут «регулировать активность субъекта»? Что вообще может означать подобное словосочетание? Может, Леонтьев перепутал порядок слов или потерял клочок бумажки, на котором записал часть этого предложения? Что имеется в виду, о чем речь? Может, о поведении? Или все же о том, что субъект может вспотеть при волнении? Субъекты действительно довольно часто принимаются потеть и даже испускать злого духа, когда их заставляют сделать усилие и подумать!

Подумать! Какая мысль! Как там сказано, это вызывается? Отражением значимости внешних и внутренних ситуаций для осуществления его жизнедеятельности?

И что значит это удивительное словосочетание? Не то ли, что субъект «изменит свою активность», если поймет, что на него сейчас наедет грузовик? А причем тут эмоции? Увидел, испугался, убежал? Не увидел, подумал, принял решение и убежал, а кратко и прямо к цели: испугался, даже не увидев, и сдернул!

Почему даже не увидев? Да потому, что Леонтьев, в сущности, описывает то, что делает разум, получив сведения об окружающем мире с помощью восприятия, но восприятие не поминает. Оно как бы растворяется в эмоции.

В таком случае получается, что суть эмоции в отражении действительности.

Никакого воздействия на «активность», никакого воздействия на «субъекта». Из приведенного определения это не вытекает. Точное рассуждение заставляет нас принять: задача эмоций – лишь дать оценочный отклик на нечто, относящееся к моему выживанию. Откликнуться и предоставить эту оценку разуму. Разум решит, что делать, а Я это либо сделаю, либо не сделаю. Я субъект, то есть хозяин самому себе и своей жизни!

Вот, примерно, к таким выводам относительно эмоций приходишь, знакомясь с прежними исследованиями. Проглядывая их эпоха за эпохой, отмечаешь: чем ближе к середине девятнадцатого века, тем физиологичней эти определения, чем ближе к нашему времени, тем психологичней. И тем чаще физиология оказывается несостоятельней в определении эмоций.

Поэтому я не буду делать окончательного вывода, пока не загляну в современные работы об эмоциях.