Текст книги "Гараж. Автобиография семьи"

Из бардачка Михаила Ширвиндта

Я очень любил нашу «Победу». Я с ней (вернее, в ней) рос. Только я молодел, а она старела. Старела, ржавела, подгнивала и не заводилась…

Вообще, в отличие от зарубежных автомобилей, у отечественных была душа. Они капризничали, надуманно ломались, злорадно ржавели или вдруг вытаскивали себя (вместе с тобой) из непроходимого болота. Всё зависело от их настроения. Поэтому над машинами тряслись, с ними заигрывали, иногда, правда, ссорились, но главное – относились к ним, как к живому организму. Это не унылая иномарка: сел, поехал – и всё! Никакой лирики.

Михаил Ширвиндт, «Мемуары двоечника»

Из бардачка Александра Ширвиндта

Лет двадцать назад журнал «За рулём» организовал автопробег от Горьковского автозавода до Москвы. И меня позвали как бывшего владельца «Победы». В финале мне предложили около университета прокатиться. Машине, очевидно, лет пятьдесят, а у неё всё родное. Хозяин – шикарный мужик, умелец. Я сел, он рядом. Ничего не видно. Сзади – малюсенькое окошко. Руль повернуть не могу. Спрашиваю: «Заблокирован?» Оказалось, нет. Просто руки забыли, как тогда крутили руль без гидравлики. Как же я раньше пьяный, ещё с десятью артистами, на такой же «Победе» во Внуково ночью мотался? Вот что значит привыкаемость и отвыкаемость.

Александр Ширвиндт, «Склероз, рассеянный по жизни»

«С экрана попахивало настоящим»

М.Ш.: Давайте вспомним, у кого из известных актёров в советские времена были иномарки – Высоцкий, Никулин, Миронов…

А.Ш.: Ещё у знаменитого артиста балета Мариса Лиепы машина была в виде стеклянной капсулы. Останавливался город, когда он проезжал. Ничего – от носков до машины – не могло у него быть хуже, чем у кого-то. На телевидении мы вместе гримировались для участия в бенефисе Людмилы Гурченко. Меня чем-то мазали, Армена Джигарханяна тоже чем-то, а у Лиепы был собственный несессер от «Диора» со своими кисточками и пудрой.

Из бардачка Александра Ширвиндта

Когда мы проникали в поселения туземцев, пытаясь втянуть их в систему коммунизма, то кроме бесплатного строительства в джунглях атомных электростанций засылали (тоже бесплатно, как для местных племён, так и для гастролёров) бригады артистов, в основном цирка и Центрального театра кукол, ибо гениальный Зямочка Гердт в течение месяца мог переложить текст конферансье из «Необыкновенного концерта» на любой язык Вселенной. У племён электричества ещё не было, но списанные со всех трасс «мерседесы» уже были. Около каждой хижины стоял автомобиль. Один из них в качестве проявления зрительской любви аборигенов однажды преподнесли Юрию Никулину. Он прошёл, наверное, миллионы километров и ездил на дизельном топливе. Его Никулину наливали прямо в салон из асфальтовых катков (так как на колонках такого топлива не было в помине, а если бы и было, то за него надо было что-то платить, а водители катков считали за честь залить любимого клоуна дизельной жижей), и машина ездила, изрыгая чёрный дым.

У московской богемы были иномарки: «Мерседес-200» Никулина – папуасский, серый BMW Андрюши Миронова – правдами и неправдами, связями и интригами купленный в УпДК, Управлении по обслуживанию дипломатического корпуса, и вполне свежий «мерседес» Володи Высоцкого. Когда однажды по пути в Театр на Таганке Володя забросил меня домой, весь двор сбежался смотреть – не на Высоцкого (тоже мне невидаль!), а на машину.

Александр Ширвиндт, «Опережая некролог» и «Склероз, рассеянный по жизни»

М.Ш.: Помню, как Владимир Высоцкий где-то под Ленинградом стоял и разговаривал с моими родителями. Мне тогда было лет двенадцать, и я слушал разговор взрослых не потому, что говорил Высоцкий, а потому, что меня заинтересовала история. Он сказал, что доехал из Москвы за пять часов. Думаю: ни фига себе! Видимо, примерно такая же эмоция была и у моего папы.

– Я шёл 160, – продолжил Высоцкий. – Где-то под Новгородом меня тормознули гаишники. Подбегают (уже давно пасли мою машину) и тут узнают меня. Я говорю им: «Что вы наделали?!» – «А что?» – «Я же только разогнался – мне надо было развить скорость, чтобы взлететь!»

Они опешили, извинились и отпустили его.

А.Ш.: У Высоцкого была – жуткое слово – харизма. Я раньше не мог понять, что это такое. Теперь понимаю: вот у него харизма. Если Визбор обволакивал, то Высоцкий был танком. Мы друг друга раздражали. Конечно, меня раздражало, что он быстрее меня доезжал до Ленинграда. Этот его рассказ, как он домчался, я помню. Его раздражало другое. Мы абсолютно разные животные. Говоря сегодняшним языком, он был совершенно антитусовочным. Я же занимался капустниками: по молодости мы во всех так называемых домах интеллигенции (Доме актёра, Доме журналиста, Центральном доме работников искусств…), гуляя, пия и шутя, обслуживали богему, что тогда было значительно симпатичнее и у́же, чем теперь, тем не менее всё это истоки сегодняшних тусовок. Однажды в Доме кино на каком-то большом празднике все, и мы в том числе, по поводу чего-то с бешеным успехом шутили. А за кулисами стоял и ждал своего выхода Владимир Семёнович, которого туда всё-таки заманили. Когда я, отшутив, ушёл за кулисы, он мне говорит: «Слушай, Шурка, а тебе не осто…ла эта смелость для узкого круга?» После чего вышел и спел свою новую песню. Величие Высоцкого в том, что он никогда не опускался до ощущения кухни. На кухнях его слушали, а существовал он во вселенском масштабе. По своему темпераменту, гражданственности и таланту он не мог замыкаться в кухне и домах интеллигенции.

М.Ш.: Я помню, как в дни прощания с Высоцким я ехал на такси. И старый таксист сказал: «Таких похорон Россия не видела со времён смерти Есенина». Потом подумал и добавил: «И больше не увидит».

А.Ш.: А с Юрием Владимировичем Никулиным мы общались последний раз примерно за месяц до его смерти. Гриша Горин написал для нас с Державиным пьесу, и мы в Театре сатиры выпускали спектакль «Счастливцев-Несчастливцев». Мы играли двух актёров и во втором акте на какой-то халтуре должны были выезжать на театральных лошадках. Когда-то это был известный цирковой номер совсем ещё молодых Юрия Никулина и Михаила Шуйдина. Для нашего спектакля никто не мог сделать этих лошадок. Бутафоры не знали, как. Я – к Юре.

– Секрет утерян, – говорит он.

– А где делали?

– В мастерских Театра Станиславского и Немировича-Данченко. Мастера умерли, лошадок продали. Могу тебе только плёночку показать и нарисовать каркасик.

Поговорили, и он пропал. Думаю: забыл. И вдруг в театр приходит кассета с запиской: «Дорогой Шура, вот – к премьере. Дарю тебе эту клоунаду. Приду на спектакль». И дальше его рукой нарисован проволочный скелет этих несчастных лошадок. При его огромной нагрузке он всё помнил.

Н.Б.: Некоторые выпуски программы Никулина «Клуб “Белый попугай”» снимались недалеко от нашей дачи, на берегу Истры, и Шура несколько раз в них участвовал.

А.Ш.: Когда начиналась вся эта история с «Белым попугаем», на телевидении ещё нельзя было ничего настоящего: ни еды, ни выпивки. Это были первые попытки на съёмках программы пить водку под уху. И с экрана попахивало настоящим. Там царствовали Юра Никулин и Гриша Горин.

Гриша шепелявил и очень стеснялся своей шепелявости. Обижался, когда ему на это указывали.

Я ему говорил:

– Гриша, ну зачем же ты в текстах для себя пишешь «с Сосковцом»?

Он звонил Мишке Державину:

– Мисань, привет!

– Здорово, Гриш!

– А как ты меня узнал?

Я торчал на «Белом попугае», напившись и наевшись ухи, курил и делал вид. Потому что анекдотов я не помню. Юра сидел рядом, тихонько спрашивал:

– Ты чего не рассказываешь?

– Ничего не помню.

И пока другие говорили, он наклонялся ко мне и шептал на ухо анекдот.

Тогда я подключался:

– Вот тут я вспомнил…

Он суфлировал мне.

Уникальность Юрия Владимировича, помимо всего прочего, – в титаническом серьёзе при рассказывании анекдотов и во время розыгрышей. Серьёз не деланый, а органичный. Как-то перед съёмкой очередного «Попугая» он говорит Державину:

– Миш, слушай, тут анекдот один, я хочу с тобой посоветоваться. Что-то он не очень, по-моему. Жена посылает мужа купить батон. Тот покупает и, возвращаясь, около дома падает. Батон оказывается в луже. Он приходит домой, протягивает его жене. Она недовольна: «Я же просила белый хлеб». Он говорит: «А я люблю черный». Ну как?

– Да так себе.

– Я тоже чувствую, что не очень. А вот если такой? В купе поезда сидит мужик, курит сигару, а напротив – дама с маленькой собачонкой. Дама обращается к нему: «Умоляю, собака не выносит табачного дыма вообще, а сигарного особенно». Тот продолжает курить. «Я вас прошу – перестаньте!» Никакой реакции. Она выхватывает сигару и швыряет в окно. Мужик хватает собачонку и тоже выбрасывает в окно. Крик, шум, гам, стоп-кран. Все высовываются: бежит по перрону собачка, а во рту у неё батон из первого анекдота.

Это он советовался с Мишкой, рассказывать или нет.

М.Ш.: В гаражах всегда рассказывали анекдоты. И в нашем YouTube-«Гараже» мы тоже иногда их вспоминаем.

Видеорегистратор

YouTube-«Гараж-2023»

Игорь Золотовицкий: У меня анекдот в анекдоте. Актёру Виталику Хаеву я в театре рассказываю анекдот. Сидит актриса, смотрит в зеркало и гримируется перед новогодним спектаклем. Настроение не очень, она хочет поднять его себе и поёт: «”Маленькой ёлочке холодно зимой. Из лесу ёлочку взяли мы домой… Бусы повесили, стали в хоровод. Весело, весело…” Сколько же я весила в прошлом году?» Виталик смеётся. Проходит несколько часов, я уже дома, полночь. Вдруг – звонок. Хаев. «Какую песню ты пел в анекдоте?» – спрашивает. «А в чём дело?» – «Я уже час пою “В лесу родилась ёлочка”. Где там “весело, весело”?» Он сидел в какой-то компании и сказал: «Золотовицкий рассказал очень смешной анекдот. Гримируется актриса…» И начал петь. А там до фига куплетов. «Виталик, – говорю, – что ты поешь? Это совершенно разные песни: “В лесу родилась ёлочка” и “Маленькой ёлочке холодно зимой”».

Сергей Цигаль: Я вспомнил хорошую историю. Может, она не очень новогодняя… Сидит мальчик в парке. У него огромный пакет, килограмма на два, конфет. Он достаёт, разворачивает и ест эти конфеты: одну, вторую, третью… Мимо идёт мужчина, подсел. Смотрел-смотрел, как тот мечет эти конфеты одну за другой, и спросил: «Мальчик, а тебе никогда не говорили, что столько конфет есть вредно?» Тот взглянул на него и произнёс: «Мой дедушка дожил до 105 лет». – «И вот так ел конфеты?» – «Нет, он не вмешивался в чужие дела».

Александр Ширвиндт: Был такой артист, всеми забытый, кроме меня, Иннокентий Михайлович Смоктуновский. Гений. Однажды мы встречали с ним Новый год в Доме актёра и с тех пор продолжали поддерживать отношения, хотя виделись редко. Когда он меня видел, то просил: «Шурочка, я тебя умоляю, вот этот анекдот новогодний расскажи, я не могу ухватить финальную интонацию».

Анекдот. Заснеженная до маковок церквей деревня. Изба, раскалённая печь. Предновогодье. Сидят старик со старухой. Дед надевает очки на ниточках и читает письмо внука. «Поздравляю вас с Новым годом! Я в городе, и мне по ночам снится, как я летом был у вас, как мы ходили с дедом на рыбалку, как бабка брала меня доить козу, как мы с Жучкой купались на протоке… Но я должен извиниться перед вами. Однажды, когда дед пошёл косить, а бабка доить, я залез под кровать, вынул банку вишнёвого варенья и всю съел. А потом испугался, не знал, что делать, накакал полную банку, закрыл и поставил на место». Дед снимает очки, смотрит на бабку. «Ну, старая, я же тебе говорил, всю зиму едим говно, а ты “засахарилось, засахарилось”!»

Так что единственная роль, в которой я выше Смоктуновского, – это «засахарилось, засахарилось».

«Гараж-2023», YouTube-канал «Съедобное – Несъедобное», дата выхода: 31 декабря 2022

«С первыми автомобилями даже разговаривал»

М.Ш.: Как-то раз я ходил выбирать собаку в компании ветеринара, который изучал у щенков какие-то неведомые простым смертным «вторичные признаки». Процесс напомнил мне покупку машины при советской власти, когда в очереди стояли годами, а потом наступал наконец критический момент и надо было идти выбирать. Знающие люди брали с собой «на дело» какого-нибудь знакомого автомеханика. Он честно отрабатывал своё, для чего залезал машине под капот и что-то рассматривал. Но при покупке новой машины это практически бессмысленно. Ну что там можно было увидеть? Болезни машин, как известно, выявляются примерно месяца через два активной эксплуатации. Бывают машины удачные, а бывают не очень, но определить дефекты под слоем новой краски невозможно. Максимум, на что мог указать знаток, это: «О, смотри, у неё не горит подфарник!» Да ну и что! Может, во всём остальном это лучшая машина конвейера. А ты её из-за какой-то лампочки не возьмёшь. То же и со щенками. Поверхностный осмотр, в том числе и с участием ветеринара, поможет вам выявить, что у собаки, допустим, три ноги. Или пять. Или лишнее ухо. На этом эффективность заканчивается. Остальное – в процессе эксплуатации.

А.Ш.: В моей жизни после «Победы» были три 21-е «Волги» (все старые), две 24-е, «Жигулей» немерено, затем пошли иномарки. Свои первые автомобили я знал буквально наизусть, даже разговаривал с ними.

Из бардачка Александра Ширвиндта

Великий поэт, сейчас стало уже абсолютно ясно, что это так, Давид Самойлов – с изысканным вкусом, решительный и смелый (это не одно и то же) – сегодня ассоциируется с каким-то воздушно-поэтическим побережным Пярну, шутливо-ироничной стихотворной перепалкой с коллегами и Михаилом Козаковым. А я в силу низменности своего существования в эти высоты забираться не могу и просто вспоминаю, как в подмосковной Опалихе на полностью заросшем бурьяном участке в одной половине покосившейся старой дачи жила семья Гали и Дезика Самойловых – весело, нище, пьяно и дружелюбно. В один из визитов к Дезику во мне возникла корысть. Дело в том, что в конце 1960-х, как, впрочем, и в их начале, попытки приобретения транспортного средства выливались в многолетнюю проблему. Где-то, по-моему, в 1967 году я был вынужден продать «Победу» по случаю, ибо другого случая продать это отдалённо напоминающее автомобиль приспособление не предвиделось, и остался без колёс. Тем самым я лишил всю московскую актёрскую богему возможности когда-нибудь до чего-нибудь доехать. И вот в этот безлошадный период я однажды сидел у Дезика в Опалихе, попивая кориандровую настойку. Для сведения нынешних – был такой самый дешёвый в мире напиток, стоивший, если мне не изменяет память, 2 рубля 50 копеек пол-литра, в синих бутылках, запечатанных сургучом. Один вид этого продукта уже приводил в дрожь, не говоря уже о результате потребления. Тем не менее это было самое желанное алкогольное приобретение. В перерыве между рюмками мы с Дезиком вышли в сад отдышаться и, прогуливаясь по участку, неожиданно наткнулись на лежавшую в углу у забора голубую «Волгу» без колёс, с опущенными стёклами. Машина принадлежала Дезику. Я не помню, хотя, наверное, он рассказал, откуда у совершенно нищего полуопального поэта взялась на участке автомашина и как долго она там прирастала к земле.

Не буду затягивать новеллу, скажу только, что через некоторое время мы с женой с двумя бутылками кориандровой приехали в Опалиху для совершения торговой сделки. Кроме наших двух бутылок в доме оказались полбуханки чёрного хлеба, кипящий самовар, куча каких-то детей, своих и пришлых. Перед началом торгов ещё раз подошли к лежащей машине, заглянули внутрь, чтобы убедиться в наличии хотя бы руля, и с восторгом обнаружили большой ящик земли, густо населённый растущей редиской. Забыв о предмете визита, мы с воплем выдернули ящик, перенесли на террасу, и застолье приобрело фешенебельный вид.

Короче, незначительные деньги, полученные от продажи предыдущего относительного транспортного средства, перешли владельцу свежего транспортного средства. Из этих же денег мы наняли трактор «Кировец», который вырвал из огорода голубой остов, и тот каким-то способом был переправлен в столицу. Там при помощи соседних таксопарков и той же кориандровой на него нанизали ворованные колёса от такси и была произведена его дезинфекция. И в течение нескольких лет это транспортное средство прекрасно передвигалось от различных театров Москвы до ресторана Дома актёра, полное знаменитостей, торчавших из салона вместо редиски.

Александр Ширвиндт, «Опережая некролог»

А.Ш.: Избавиться от старой машины оказывалось не легче, чем купить новую. В смысле – тоже старую, но для тебя новую.

Из бардачка Александра Ширвиндта

Когда-то в Южном порту, рядом с автомагазином, находился загон, где я с огромным трудом приобрёл чёрную экспортную «Волгу» с пробегом 4 миллиарда километров. Там в основном стояли машины, выброшенные по истечении срока из обслуги посольств. У этой «Волги» отпадало всё, но я довольно долго на ней ездил. Потом мне сказали: «Она не поддаётся ремонту».

С одним моим другом мы поехали в Южный порт. Поскольку машина была как пробитая картечью, эту ржавчину продавать в солнечный день было нельзя. Ждали непогоды – мокрого снега с дождём. С грязью в палец толщиной она была похожа на немытую экспортную красавицу.

Кое-как доехали до рынка. Вокруг много аналогичной техники. Между машинами ходят в тюбетейках и мокрых стёганых халатах жители Средней Азии. Они были богатыми, но безграмотными. Тогда только появились конторы, которые вырезали дырку в панели приборов и вставляли в неё магнитофончик или приёмничек. К нам подошли двое в халатах и спросили: «А матифон есть?» «Матифона» не было, но мы всё же машину им всучили. Когда сторговались, поехали ко мне домой расплачиваться.

Во дворе, стоя по колено в жиже, они сняли обувь, вошли в подъезд в носках и поднялись в них по лестнице. В квартире они расстегнули халаты: их животы, как пулемётными лентами, были перевязаны пачками денег. Добираясь из Каракумов до Москвы, они боялись, что их ограбят, поэтому деньги были вшиты в тело. Там были рубли, копейки, тугрики – мы считали их полдня. Так как мои покупатели приехали в Москву впервые, мы с другом эскортировали их до конца города. И они уехали по Варшавскому шоссе в пустыню.

Мы цинично махали им рукой, понимая, что они едут на верную гибель. К нашему большому удивлению, месяца через два мы получили от них письмо с благодарностью. На нетвёрдом русском языке они писали, что через Каракумы прекрасно доползли до своего аула и сейчас машина отлично работает – возит арбузы, дыни и баранов.

Александр Ширвиндт, «Отрывки из обрывков»

М.Ш.: Мой первый автомобиль – «Жигули» – появился у меня, когда я, ещё будучи студентом, женился. Я был одним из немногих, кто приезжал в Театральное училище имени Щукина на машине. Один мой однокурсник купил горбатый «Запорожец». Однажды он припарковался, уперевшись мне сзади в бампер, – специально, чтобы я не мог выехать. Мне надо было уезжать, и я попросил куривших поблизости первокурсников помочь оттащить его автомобиль. И мы, человек семь, как пушинку подняли «Запорожец» и поставили в сторону. Рядом с училищем строили какое-то здание с широкими пролётами, у забора которого мы и припарковались.

– А давайте занесём его наверх, – предложил я.

Все воодушевились, прибежало ещё человек десять, и в секунду мы подняли эту консервную банку. Поставили её прямо над училищем и, поскольку она ещё и открылась, даже включили габариты. Потом мне рассказывали, как приятель метался по двору, пока ему кто-то не подсказал:

– А ты наверх не пробовал смотреть?

И он увидел свой «Запорожец», светящийся огнями, на третьем этаже. Студентам, которые с удовольствием занесли машину наверх, тащить её вниз совершенно не хотелось. Так что спуск стоил приятелю приличного количества бутылок пива.

Из бардачка Михаила Ширвиндта

По странной семейной традиции мой первый автомобиль, который я получил в приданое, тоже был полной развалюхой. «Жигули» ВАЗ-2103 с третьим двигателем (!) – знатоки оценят. Это было единственное положительное качество машины. Всё остальное отгнивало и отваливалось на глазах. Я целыми днями под ней лежал, чего-то подвязывал, укреплял, но тщетно. Когда-то она была белого цвета, но время взяло своё, и на висках (в смысле, на крыльях) стали проступать жёлтые ржавые пятна. И я каждое утро, прежде чем сесть за руль, покрывал её бока белой краской из баллончика – прямо по грязи, чтобы лучше держалась. Но это всё мелочи по сравнению с той радостью, которую доставило мне обладание этой машиной. О приключениях и катаклизмах, связанных с моей «трёшкой», можно написать отдельную книгу. Скажу лишь, что, когда пришло время её продавать, я приехал в Южный порт и поставил машину в комиссионку. И там мне выдали крайне неприятную квитанцию-описание продаваемого агрегата. Моя машина разбиралась по пунктам, один страшнее другого.

Кузов – отсутствие лакокрасочного покрытия, ржавчина, вмятины.

Днище – сквозные отверстия, повреждения.

Ходовая часть – люфты, отсутствие некоторых элементов.

Резина – протектор полностью стёрт, вздутия на шинах.

И так далее.

Но самым отвратительным оказалось резюме. В последней графе – «Общее состояние автомобиля» – было написано унизительное: «утиль»!

Она, несчастная, простояла на комиссии около полугода, несколько раз уценивалась и, наконец, была за гроши продана какому-то любителю антиквариата.

Михаил Ширвиндт, «Мемуары двоечника»

М.Ш.: Потом я несколько раз менял «Жигули». И всегда они доставались мне по блату. Семь лет я работал в «Сатириконе», и всё это время стоял вторым в очереди на приобретение машины. За семь лет не сдвинулся ни на шаг. Наконец наступила перестройка. В 1987 году вдруг прошёл слух, что через торговые отделы райисполкомов распределяют машины. Я приезжаю в исполком района, в котором находится театр, и, понимая, что меня пошлют, начинаю со скандала.

– Где машины? Чем вы тут занимаетесь?!

– А вам какую? – неожиданно спрашивает чиновница.

– Какая разница, какую?! – уже не могу остановиться и не снижаю напора. – Мне машина нужна! Это ваша работа!

– Ну всё-таки? – не сдаётся и она.

– «Жигули»!

– «Шестёрка» устроит?

– Что угодно устроит!

– Да что вы кипятитесь? Вам сколько нужно?

Этот вопрос поверг меня в шок.

– Вы же для театра? – уточняет она.

– Да, – говорю в растерянности. – А когда нужно дать ответ?

– Чем быстрее, тем лучше. Пока машины есть.

Прибегаю в театр и вешаю объявление: «Желающие приобрести автомобиль «Жигули» шестой модели обращайтесь к Ширвиндту». На меня смотрели как на больного. В итоге откликнулся только один человек. На следующий день я принёс в исполком список из двух фамилий. Через три дня мы купили две машины по заводской цене и торжественно приехали в театр. На другой день в списке было около 100 фамилий, и я пришёл в исполком.

– Какой торговый отдел? – спросили меня удивлённо.

– Да я вот тут машину купил…

– Какую машину?

Всё исчезло! Это были мои последние «Жигули».