Текст книги "Ваше дело"

12

Страшный грохот подбросил кошку, дремавшую на моей груди!

От раздавшегося звука мой сон буквально лопнул, как мыльный пузырь. Только что я находился внутри кокона, переливавшегося радужными фантастическими рисунками, и вдруг…

«Господи, что это?» – была первая моя мысль.

И тут же во все уголки моего сознания начали проникать нехорошие мысли, вызывая ассоциации с холодным октябрьским ветром, который, проникая под одежду, говорит нам, что летнего тепла больше не будет. Так и происходящее сейчас вокруг меня заявляло, что всё изменилось, что всё теперь будет по-другому.

«Это наверху… – понял я. – Это же… Господи!..»

– Андрей! – позвал я. Но голос ещё толком не проснувшегося человека был похож на стон удавленника.

Я сел на постели и прокашлялся.

– Андрей!.. – попробовал позвать я снова.

Тишина. За окном светло. И на улице тоже тихо.

Вдруг, наверху что-то брякнулось на пол. Что-то лёгкое. Так падает тапок с ноги моей жены, когда она стряхивает его, прежде чем лечь в постель.

«Который час? Что случилось? Где Андрей? И почему он молчит и никак не реагирует на происходящее?»

Посреди комнаты сидит не на шутку перепуганная кошка и ошалелыми глазами смотрит на меня.

С удивлением понимаю, что у меня лёгкое похмелье!.. Лёгкое – не лёгкое, а столько вина я со студенческих лет не выпивал.

Я встал и, пошатываясь со сна, зашлёпал прямо босиком на второй этаж. Но дойдя до лестницы я понял, что, если сейчас же не помочусь, случится конфуз. С организмом не поспоришь…

«Требования мочевого пузыря и других органов не подлежат обсуждению, а беспрекословно выполняются», – перефразировал я воинский устав, сворачивая в сторону уборной.

Войдя в санузел, первое, что я заметил – это исчезновение одежды Андрея, которая перед этим лежала аккуратно сложенная в ведре.

«Что-то случилось. Случилось что-то плохое. И, похоже, я всё проспал. Господи, что же произошло?! Что ещё учудил этот парень?..»

Из уборной я вернулся в комнату и надел тапки.

Меня уже начинало трясти от плохого предчувствия.

«Надо срочно узнать, что случилось!»

И я пошёл наверх.

Поднимаясь по лестнице, я увидел круглый китайский карманный фонарь, примотанный скотчем к перилам. Остановившись как вкопанный, я смотрел на знакомую по каким-то снам страшную картину.

Свет на лестнице не горел (видимо, Андрей не знал, где находится выключатель), и луч фонаря, закреплённого при помощи скотча под нужным углом, выхватывал в полумраке второго этажа прямоугольный лист бумаги, приклеенный тоже скотчем к двери, за которой я вчера оставил Андрея. Пачка такой бумаги лежит около моего принтера.

Луч фонарика. Круг света – знакомая картина.

«Где же я это видел?»

Какие-то нечёткие картинки, похожие на быстро сменяющие друг друга слайды, замелькали перед моим мысленным взором.

«Что это? Предчувствие или интуиция? А может экстрасенсорное восприятие?..» – лихорадочно соображал я.

Да как хотите можете это называть! Но сегодня я убедился в одном – нам подаёт знаки не какой-то параллельный мир, о котором так любят писать в бульварной прессе! С нами разговаривает наш, повседневный мир. Мир, живя в котором, мы не видим и половины его!

«Какая к чёрту интуиция!..»

Если я вижу, что моя жена чистит картошку, я что, шокирую своих гостей сообщением, что через некоторое время на стол подадут картофель?!

Видимо, мы очень мало на что обращаем своё внимание, а потом называем всё модными нынче названиями.

«Ведь видел же я где-то этот фонарь! – вспомнил я. – Может, только что – во сне?..»

А может, сны – это, всего-навсего, то, на что мы не обратили внимания в повседневной жизни? А оно стучится к нам, чтобы предотвратить что-то плохое. Вот и сейчас. Я понимаю, что вспомнившееся мне видение предупреждало меня! Предупреждало о плохом! Я это помню. Я это осознавал, но… Но проигнорировал. Проигнорировал то, на что надо было смотреть, как на дорожный знак. Это же – сигнал светофора!

Вспомнил!.. Ёлки-палки, вспомнил!

Вчера вечером свет фонарика, которым моя соседка освещала себе в сумерках дорогу, вызвал у меня неприятные ассоциации.

«Беглый солдат, убийство, автомат, войска, милиция и круг света от фонарика…» – всё выстроилось в логическую цепочку.

Подойдя на почти не подчинявшихся ногах к двери, я, наконец, увидел, что на листе что-то написано. Все мои попытки подойти поближе заканчивались тем, что я перекрывал свет от фонарика. Под ногами что-то лежало. Я наклонился и поднял с пола блокнот, который ещё вчера я заметил среди личных вещей Андрея. Я машинально положил блокнот в карман пижамной куртки и осторожно, чтобы не порвать, снял с двери адресованное мне письмо. Встав так, чтобы не закрывать собой свет, я прочитал письмо.

Через неопределённое время я обнаружил себя, сидящим под той же дверью, с письмом в руке. Прочитав его ещё раз, я встал и, неуверенно потоптавшись, толкнул дверь, которая легко распахнулась, без всякого киношного скрипа.

То, что я увидел в комнате, перечеркнуло все наши с Андреем вчерашние страхи и планы, и надежды.

Одетый в свою армейскую форму, лицом вниз, на полу лежал Андрей. Он почему-то не был обут. По вывернутой наизнанку одежде, перемешавшейся с кровавыми лохмотьями, я понял, что парень выстрелил себе в грудь из обоих стволов моего ружья, которое валялось, отброшенное отдачей, в другом конце комнаты. Отвратительный запах сгоревшего пороха, крови и горелых тряпок сбивал дыхание. Я почему-то подумал, что теперь никогда уже не смогу выстрелить из ружья.

Голова Андрея была повёрнута так, как будто, падая, он сломал себе шею. На лице, застыло выражение крепко спящего человека. Рядом валялся разбитый вдребезги телефонный аппарат с дисковым наборником, по которому несколько часов назад Андрей разговаривал с Людой. А прямо около двери – мой мобильник.

Ещё раз взглянув на зажатое в моей руке письмо, я вспомнил, что времени у меня совсем нет!

Спотыкаясь, причитая и всхлипывая на ходу, я быстро спустился вниз и вошёл в кухню. Открывая холодильник, я обратил внимание на письмо, которое всё ещё держал в руке. Достав бутылку вина и быстро её откупорив, я никак не мог налить в стакан. Руки не просто тряслись, меня всего колотило, как паркинсоника! Наконец, догадавшись, я нашёл кружку пошире и налил вина. Теперь надо было постараться выпить его. Обхватив кружку обеими руками, я сделал и это, попутно заметив, что ещё держу в руке смятый лист бумаги. Выпив и отдышавшись, я пошёл в ванную избавляться от письма. Перед тем как разорвать его и бросить в унитаз, я прочитал его ещё раз.

Михаил Юрьевич, простите.

Вы столько для меня сделали, а я так жестоко Вам отплатил.

Скоро сюда приедут люди. Милиция. За мной.

Я сейчас воспользуюсь вашим мобильником, чтобы позвонить в милицию.

Я скажу им, что со вчерашнего вечера удерживаю Вас, как заложника. Простите меня!

Не знаю Вашего адреса, придётся назвать им ваше имя, отчество и приблизительное месторасположение посёлка относительно части, в которой я служил.

Думаю, что адрес они определят сами.

Ваше ружьё оказалось незаряженным, но патронташ я без труда нашёл там же, на полке для головных уборов.

Все компрометирующие Вас, как человека укрывавшего в своём доме преступника, следы – я постарался убрать.

ГЛАВНОЕ! Не забудьте уничтожить эту записку!

Вы очень правильно поступите, если выпьете хорошую дозу своего «лекарства» и притворитесь сильно пьяным.

Перегар спасёт Вас от ненужного Вам сейчас допроса, и у Вас будет время всё обдумать.

Запомните! Вы не могли позвонить по телефону, потому что я его разбил, а Ваш сотовый забрал.

Простите, у меня нет времени писать что-то ещё, так как я боюсь передумать.

Как Вам относиться ко всему, что Вы обо мне узнали, это, конечно же – Ваше дело.

Для себя я всё решил.

Спасибо вам за всё, что вы сделали для меня, и за всё, что собирались сделать, рискуя своей репутацией, и, возможно, свободой.

Если когда-нибудь увидите Милу, расскажите ей всё. Но только ей!

Простите!

Андрей

Потом я сел в кресло и стал ждать.

Прошло довольно много времени, прежде чем я услышал, как к дому подъезжают сразу несколько машин.

Встав, я почувствовал себя старым больным человеком и пошёл открывать дверь, которая оказалась незапертой со вчерашнего вечера.

Выйдя на крыльцо, я оказался под прицелом сразу у целой армии вооруженных автоматами милиционеров, которые прятались за всеми предметами, способными служить укрытием.

Я что-то кричал им и размахивал руками, но они долго не решались покинуть выбранные ими безопасные места.

Наконец, началось какое-то перемещение вооружённых людей. Я, похоже, пока их не интересовал. Протолкавшись через образовавшееся на первом этаже дома столпотворение, я обосновался на кухне, где и прикончил остатки вина.

Когда же эти вояки, наконец, вспомнили обо мне, я их разочаровал.

Ссылаясь на «сильное алкогольное опьянение», а также на то, что я ещё не отошёл от стресса, я отказался сразу отвечать на вопросы.

– Всё потом, ребята. Всё – потом. Я хочу спать. Я буквально не стою на ногах, – говорил я заплетающимся языком.

В конце концов, от меня действительно отстали. Какой-то медик, мелькавший среди милиционеров, сделал мне укол, после которого я превратился в вообще нечто нетранспортабельное. Меня уложили на диван, где я провёл перед этим ночь, и оставили под присмотром то и дело льющей слёзы моей соседки Галины.

Когда приехала моя жена, я уже спал. Спал я до самого вечера.

13

Почти до самого Нового года продолжалась тягомотина, которую развели следователи.

В результате, меня избавили от ружья и даже от возможности в дальнейшем приобрести новое. Да это и к лучшему. Вряд ли я смогу когда-нибудь взять в руки оружие. Человек я для этого слишком впечатлительный.

Моя нескладная история о том, как я был взят в плен человеком, вооружившимся моим собственным ружьём, постепенно обросла недостающими подробностями, и в посёлке со мной стали здороваться даже какие-то незнакомые люди.

Но если наши соседи довольствовались версией, которую сами же и сочинили, то у следственных органов отношение к моему рассказу было совсем другого характера. Никто из них не подсказывал мне варианты случившегося, поэтому моя, придуманная за одну ночь версия, требовала от меня только хорошей памяти и способности поверить самому в то, что я рассказывал дотошным следователям.

Когда они убедили себя, что захватить меня в качестве заложника парню не составило труда, они принялись за вытягивание из меня мотивов для убийства Андреем двоих солдат, с которыми, как они выяснили, у него были не такие уж плохие отношения.

Все, кто служил в одной роте с Андреем, как один заявляли, что по сравнению с остальными, Андрей умел ладить с известными всей части хулиганами. Таким образом, следствие зашло в тупик. Что особенно удивило следователей, так это несколько писем, которые сохранились у мамы, в которых Андрей рассказывал про Петухова, называя его клоуном, навсегда затмившим Чаплина. Рассказывая в своих письмах о выходках этого «чудилы», Андрей «восхищался» его хитростью и примитивным мышлением, характеризовавшим Петухова как объект для насмешек. Про Гладышева, как оказалось, вообще никто ничего не мог сказать. Ни плохого, ни хорошего. Так, ноль без палочки, и всё. Палочкой для Гладышева, как я теперь понимаю, был Петухов.

От Люды следователи отстали ещё быстрее, узнав, что за почти два года службы Андрея в армии, она получила от него всего три письма, которые показались ей довеском к тому, что он писал в своих письмах родителям. Ну, кому же придёт в голову, что Андрей писал сестре до востребования, и поэтому писем этих дома никто не мог видеть.

Одно меня очень сильно угнетало. Пришлось наговаривать на парня столько всего, на что он не был способен, что жариться мне теперь на медленном огне совести до самой смерти.

После того, как по нашему дому порыскали люди в форме, бесследно исчезла книга Эльфриды Елинек! Марина решила, что это был знак ей и мне – «не читать книгу»! Покупать вторую она не стала. А я через пару месяцев всё же решил ознакомиться с творчеством этой писательницы. Видимо, меня заинтриговал Андрей. Уж очень он возмущался! И я поехал в книжный магазин, в надежде купить «Похоть». Но книга эта, оказывается, очень хорошо раскупается! И поэтому в продаже её не оказалось. Я, не долго думая, взял другую её книгу «Пианистка». Книга мне не просто понравилась, а захватила меня. Так что я до сих пор не знаю, что такого ужасного прочитал Андрей у Эльфриды!

В связи со случившимся, по словам моей супруги, очень сильно изменился мой характер. Не знаю. Не заметил. А если что-то и изменилось, то ведь это нормально, человек должен меняться, желательно конечно, в лучшую сторону.

Когда следствие, наконец, закончилось, я взял отпуск.

А в мае, на праздники, к нам приехала Люда.

Мы с женой почти всю зиму звали её к себе в гости, в московскую квартиру, но она сказала, что хочет побывать там, где я познакомился с Андреем. Мне, откровенно говоря, не был понятен такой её мазохизм, но жена сказала, что всё нормально.

Люда приехала рано утром. Стояла почти летняя погода, и когда к дому подошла легко одетая девушка, я её сразу узнал. Лицо – почти точная копия брата. Мне она показалась повыше Андрея ростом. По таким фигуркам плачут поэты и художники. А теперь ещё и я! Действительно, не стоит ей мотаться по грязным электричкам, хамы будут портить настроение.

Сначала удивившее меня отсутствие на её лице какой бы то ни было косметики я довольно быстро объяснил сам себе тем, что девушка, видимо, не привыкла привлекать к себе внимание обманным способом. Естественное и без того прекрасно! А уж выросшая в семье художников Мила знала это не хуже меня.

Люда походила по дому. Попросила показать ей… «ту комнату». Посидела в том кресле, в котором сидел Андрей, разговаривая с любимой в последний раз.

Она показалась нам с женой немного задумчивой, но только не грустной.

После лёгкого завтрака мы, уже немного познакомившись и разговорившись на самые разные темы, решили показать Миле живописные места в лесу и на речке.

Весь день мы гуляли. То в лесу, где приготовили замечательный шашлык. То вдоль речки, наблюдая за нерестящейся плотвой.

Девушка оказалась очень общительным и весёлым человеком. Окружавшая её аура доброты и сопереживания каждой травинке и жучку к вечеру превратила нас с Мариной в совершенно других людей. Мы очень полюбили Люду и чувствовали, что расставаться будет нелегко. Такие люди сейчас – редкость! Их, к сожалению, очень часто путают с расплодившимися в последнее время инфантильными дурачками, изображающими из себя некое подобие гринписовцев, или хиппи, всех и вся жалеющих, но никому никогда не помогающих, а уж о самих себе, и подавно, забывших. Непонятно откуда появившаяся у молодых людей боязнь стать взрослым переходит, в конце концов, в тяжёлую форму деградации, выражающуюся в идиотских восторгах по поводу всего, что хоть чем-то напоминает детский сад. Этакие – люди без будущего, сидящие в полном безделье на солнышке и вплетающие друг другу в косички разноцветные ленточки, одновременно подпевая любимым героям из мультфильмов.

Как же сильно Люда отличалась от этих своих сверстников!

Когда мы, возвращаясь с прогулки, шли вдоль речки, я спросил нашу гостью:

– Люда, а как у тебя складываются отношения с ребятами? Ну, с которыми ты вместе учишься? С мальчишками в институте, я имею в виду. Знаки внимания там всякие, и прочее…

Она улыбнулась какой-то знакомой улыбкой.

«Ах, да! – подумал я, – ведь это же улыбка Андрея!»

Девушка обдумывала мой вопрос и улыбалась, жмурясь на солнце.

И вдруг до меня дошло, где ещё я мог видеть похожую улыбку! «Да ведь так улыбалась мне моя мама, когда я задавал глупый вопрос!..»

Конечно, Люда была похожа на своего брата, но улыбка, показавшаяся мне знакомой, она из другого времени.

«Да ведь эта девочка старше меня! – подумал я, глядя на Люду. – У неё уже почти всё в жизни было! Она даже успела потерять не только брата, она, можно сказать, уже овдовела!»

– Отношения?! Нормально складываются. И знаки внимания всякие наблюдать приходится. Только всё это как-то по-детски у них получается, а смеяться над ними нельзя. Обижаются, пакостить начинают. А если вы подводите разговор к теме замужества, то, как не видела я таких мальчиков, каким был… каким был Андрей, так и не встречаются они мне. Вы, конечно, скажете, что я не ищу его, того человека, который сделал бы меня счастливой. И будете правы.

Она шла, не спеша, и гладила ладонью макушки высоких прошлогодних травинок, иногда поглядывая на меня.

Я уже был не рад, что задал ей этот вопрос. Но, посмотрев на свою жену и не увидев адресованного мне осуждающего взгляда, немного успокоился.

– Но я не от счастья своего убегаю! – продолжала Люда. – И обетов я себе никаких не давала! Знаете, как те глупые девочки, которые говорят про какого-нибудь выпускника, покинувшего, наконец, ненавистную школу: «Ах, я всю жизнь буду любить только его одного! Другой такой любви у меня уже не будет!» – Глупости всё это!

Она засмеялась и опять напомнила мне мою маму. Именно так смеялась она, когда наблюдала чьё-то глупое поведение, не важно, взрослого человека или ребёнка.

«Господи, да она же взрослый человек! – думал я, слушая Люду. – Или, может быть, моя мать так и не стала взрослой, а пребывала всю жизнь в том возрасте, в котором находится эта удивительная девушка. Сколько ей сейчас? Где-то около девятнадцати? Если считать от возраста её брата… как он там говорил: "У нас разница в два года, с разницей в два месяца – так кажется?"»

Или Люда родилась сразу умудрённой опытом женщиной? Нет, все эти теории насчёт реинкарнации нужны людям, которые не хотят исправлять свои ошибки или боятся ответственности за свои поступки. Проще всё объяснять словами «реинкарнация» и «карма». У меня такая карма, у тебя другая карма, у маньяка Чикатило своя карма. А вот интересно, у жертв этого самого Чикатило, тоже карма? А у жителей Хиросимы? А у сорока миллионов погибших на той ужасной войне?

Пусть идут в задницу сторонники кармы и реинкарнации! Пусть это будет их кармой, раз у них нет сердца!

Когда такие люди как Андрей и Мила не могут быть счастливыми, я не хочу слушать каких-то там «гуру» или «святых отцов», которые ведут образ жизни кастратов и говорят, что это хорошо. Мне абсолютно наплевать на мнение людей, которые так и не смогли устроить свою жизнь и потому подались в «святые»! Это слишком просто! И подло! Засорять мозги вместо того, чтобы научить людей не лгать самим себе, наверное, проще, особенно, если ты сам себя уже обманул и уже давно сам себе поверил.

Человеку, уже поверившему в собственный обман, вы никогда не докажете, что жизнь прошла мимо него. Вы никогда не сможете ему объяснить, что чёрного цвета не существует, а есть вещества, поглощающие все лучи спектра. А белый цвет, это в определённых пропорциях – разноцветье всех цветов радуги, которое мозг не в состоянии передать из-за высокой частоты волны и поэтому выдаёт нам как белый цвет.

Для таких людей всегда будет существовать шкала с плюсом и минусом, но ноль на ней всегда находится там, где застряло сознание этих людей. Как для приверженцев ислама, например, православные находятся в глубоком минусе, так для католиков мусульмане – вообще вне шкалы. А для таких людей, как Люда и Андрей, все эти «измы» зависли как дохлый компьютер, неспособный справиться с простой задачей – жить самому и не мешать жить другим.

Уверенным в своей правоте трудно жить, не мешая жить другим. Они будут навязывать свою «мораль», свои взгляды, чтобы постоянно убеждать самих себя в том, что когда-то было навязано им как «правило».

Человек, живущий в мире своего обмана, смотрящий на мир через призму своей тупой уверенности, видит мир искажённым, неправильным, но не знает об этом!

Он и детей своих воспитывает по тем же принципам, на которых основывалось воспитание его самого.

Я не помню, кто из писателей очень хорошо сказал по поводу отношения католической церкви к воспитанию детей, но звучало это примерно так: «Когда папа Римский воспитает своего ребёнка, тогда я послушаю, что он будет говорить о воспитании детей». За правильность цитаты не отвечаю, но суть её я не изменил.

Я смотрел на Люду. На эту грустную и весёлую девушку, которая расплатилась своим счастьем и жизнью самого дорогого человека! За что!? За то, что никому и никогда они с братом не сделали бы ничего плохого? За то, что кто-то умеет правильно манипулировать человеческим сознанием, вбивая с самого раннего возраста правила и догмы, фундаменты которых давно уже размыты водами тысячелетий? За что, спрашиваю я, люди, не умеющие быть счастливыми, лезут вон из кожи, отнимая счастье у того, кто, ничего не пропагандируя и не провозглашая, просто хочет быть счастливым человеком? Быть счастливым, это что – преступление?

А Люда всё равно будет счастлива! Такие люди, как она, не бьются за счастье, отнимая его у других. Они просто живут так, как велит им сердце.

Девушка шла рядом с нами и улыбалась. Улыбалась не потому, что так и не смогла осознать горечь потери. Она улыбалась потому, что мир пока ещё подавал надежды! Тот жестокий мир, в котором им с братом не нашлось места, жил и подавал надежды!

Она шла не спеша и гладила макушки высоких травинок, которые скончались ещё в прошлом году и стояли теперь высушенные весенним солнцем, как напоминание людям, что скоро здесь вырастет новая трава. И так будет всегда!

Всё так же улыбаясь, Люда сказала:

– Я не даю никаких обетов. Я никогда ни в чём не клянусь. Я просто – не лгу. Поэтому люди от меня шарахаются, как от чумы, заразившись которой, уже не сможешь жить в тюрьме из каких-то там правил… В тюрьме из ни на чём не основанных правил.

– Мила, но ведь были же когда-то основания…

– Да, когда-то были очень веские основания для того, чтобы отправить человека на костёр, и их сотнями тысяч отправляли на костёр. В основном, женщин. Во имя Господа, кстати…

– Но ведь это было…

– Давно? Вы это хотели сказать?

– Ну да!

– Хорошо. Вот вам день сегодняшний. Более чем в тридцати странах, где люди исповедуют ислам, в отношении женщин практикуется бесчеловечная операция…

– Клитородэктомия? Ты об этом?

– Да. Этот кошмар ещё называют женским обрезанием. Хотя, не обрезание, а удаление, или даже отрезание – вот единственное справедливое название для этой, с позволения сказать, операции… Это всё равно, что обезглавливание назвать, простите, бритьём головы.

– Я смотрю, современная молодёжь здорово обо всём этом осведомлена! Мне, например, об этой ужасной операции довелось узнать от девушки, африканки из Гвинеи, с которой я встречался, когда мне было столько же лет сколько сейчас тебе. Она рассказывала мне…

– Ого, Михаил! – с неподдельным удивлением в голосе перебила меня Люда. – А разве в те времена общественность не осуждала подобные… как бы это по мягче назвать-то…

– Знакомства, да? Осуждались. Ещё как осуждались!.. Только нельзя сказать, что осуждались они общественностью… Шушуканье за спиной, презрение – вот, наверное, и всё, в чём это осуждение заключалось.

– А эта девушка, она что, прошла через…

– Нет, что ты, Люда! Она была дочерью очень богатого человека – дочерью вождя. Она потому и училась в нашей стране… Ко всему прочему, её отец был цивилизованным человеком и, по её словам, спас дочку от рук матери и её сестёр, которые хотели её тайком от него оскопить…

Люда заметно погрустнела после моего короткого рассказа о средневековых зверствах современного мира.

– Да, это вы правильно сказали – «от рук матери и её сестёр»… Я видела в Интернете, на одном из сайтов жуткие фотографии. Там…

– Мила, может, мы как-нибудь сможем обойтись без этой темы? – вдруг спросила долго перед этим молчавшая Марина.

– Конечно, сможем. Только тему-то надо сначала закрыть, – спокойно ответила Люда.

– На тех фотографиях, – продолжила она, – шестилетних девочек крепко держат за руки и за ноги родные тётки во главе с матерью, а повитуха грязным ритуальным ножом калечит ребёнка…

– Мила!.. Это ужасная тема!

– Да, Марина, я привожу примеры крайностей, но из этих примеров видно, что большинство считает себя компетентным, когда речь идёт о том, разрешить ли будущим поколениям то, что до сегодняшнего дня было под необоснованным запретом. Это касается всех, абсолютно всех сторон жизни. Простите меня, Марина, но я прослеживаю чёткую взаимосвязь между узаконенным зверством, царящим в африканских странах и… нашей с братом невозможностью быть счастливыми…

Наконец, я решил разрядить накаляющуюся атмосферу.

– Я слышал, что причина всему этому безобразию – многоженство. Не все женщины, живущие в гареме, пользуются одинаковым вниманием со стороны мужа. А женщина, лишённая возможности испытывать сексуальное наслаждение, не будет сильно переживать, что не её, а другую жену часто приглашают в покои мужа.

– Да, Михаил, скорее всего, вы правы. Но какой смысл тогда в замужестве, если женщину просто используют, как грядку для выращивания детей?..

– А какой смысл ты вкладываешь в понятие «замужество»? – спросил я, заметив, что мне удаётся увести девушку от неприятной темы.

– Я не знаю… Мне вообще не нравится это слово…

– Замужество?

– Да. От него веет какой-то несамостоятельностью. Замужество… За мужем. За мужем – как за каменной стеной… Неужели люди просто не могут жить вместе и любить друг друга без всех этих замужеств.

– Но, Мила… Ведь институт семьи… – начал было я.

– Знаю, знаю, проходили…

«Ну, слава Богу, вроде отвлеклась», – подумал я.

Мне и самому не нравятся все эти современные зверства полудиких народов с полудикими нравами, а Люда, ко всему прочему, девушка очень эмоциональная.

«Похоже, действительно, отвлеклась. Вон, и настроение у неё заметно переменилось», – успокаивал я себя, наблюдая за Людой.

Вдруг, вспомнив кое о чём, я спросил:

– Люда, а ты не могла бы осветить один неясный момент? Один запомнившийся мне эпизод.

– Наверное… А если это связано с Андреем, то, скорее всего, да.

– Да, это связано именно с Андреем… Во время нашей с ним беседы, он, как мне показалось, в какой-то пренебрежительной форме высказался о Зигмунде Фрейде. Что это было, ты не подскажешь мне?..

Люда как-то загадочно улыбнулась и неуверенно начала:

– Дело в том… Михаил, а что вы знаете о Фрейде?

– Всё, что может и должен знать уважающий себя историк. Факты.

– Ну, ладно. Дело в том, что Андрей где-то прочитал о том, что Фрейд был заядлым кокаинистом.

– Да, я знаю об этом его пристрастии. Он даже называл кокаин «чудодейственным лекарством»!

– Даже так?!..

– И не только так, Мила. Отец психоанализа пичкал кокаином своих пациентов.

– Слава богу, что он хотя бы на себе опробовал это… «чудодейственное лекарство»!

– Да, конечно, но дело в том, что он сам страдал симптомами невроза, включая приступы депрессии, апатии и тревожности. И не надо забывать, что он в те времена не знал, какой жуткий вред наносит психике человека регулярное употребление кокаина. Эта практика продолжалась до тех пор, пока один из его пациентов не впал в страшнейший психоз, вызываемый непомерными дозами препарата.

– Теперь я поняла, почему Андрей называл работы Фрейда, простите, «бредом неврастеника».

– Знаешь, Мила, я сам во многом не согласен с Фрейдом, но его заслуга в том, что он заставил мир говорить открыто о вещах почти запрещённых и предложил называть эти вещи своими именами.

– Как же вы правы!

– Ты о чём, Люда?..

– Я? Да я о том, что нет ничего лучше, чем называть вещи своими именами! Вы так не думаете, Михаил?

– Да я всю жизнь пребываю в уверенности, что, если бы люди называли уродов – уродами, они бы не лезли…

– Наверх, да? Вы это имели в виду?

– И наверх тоже…

Девушка шла рядом с нами и улыбалась. Думая о чём-то своём, она то смотрела на заходящее солнце, то останавливалась, чтобы посмотреть на сходящую с ума плотву, которая почти на берег лезла, а иногда Люда заглядывала мне в глаза, причём, это всегда совпадало с моими мыслями о том, какая она необычная. Прямо как её брат.

Вернувшись к затронутой мною теме замужества, Люда сказала:

– А со мной в институте учатся несколько девочек, которые уже замужем. И ребята женатые тоже есть. Мало конечно, но это просто потому, что молодые мы ещё!

Она лукаво посмотрела на меня, как бы оценивая, можно ли ей эту тему развивать дальше, и продолжила:

– Но, знаете, они меня разочаровали. Ребята эти вовсю крутят амуры с замужними девчонками, а те – им подыгрывают! Мама говорит, что это у них пройдёт. А папа утверждает, что большинство ранних браков ненадёжны. А вы как считаете?

Вопрос был адресован мне, но я на всякий случай спросил:

– Я? Как считаю я?

– Да.

Я посмотрел на жену, но Марина только подмигнула мне и показала язык.

– Я думаю, что нельзя рассматривать всех скопом. Знаешь, осуждать группу людей, вешать ярлыки, на мой взгляд, – оправдывать их плохое поведение. Я боюсь, что на основании такого примитивного исследования люди начнут считать, что какому-то негативному явлению подвержены определённые… ну, скажем, возрастные группы. Только изучив каждый конкретный случай, мы можем выставить оценку всем. Существует такая штука, как коллективный разум, но не существует коллективного мнения.

Я, знаешь ли, заглядывал в прошлое – на века! И там я столкнулся с этим парадоксом. Это, к сожалению – факт. Разум есть, а мнения – быть не может! Коллективного, я имею в виду, мнения. Так что твои родители правы!

Какое-то время Люда шла молча. Может быть, обдумывала сказанное мной, а может, думала уже о чём-то другом, получив ответ на свой вопрос. Но когда она заговорила, я понял, почему Марина показывала мне язык.

– А я думаю, что ребята женились, чтобы не искать каждый день ту, которая не откажет. Ну, выбрали, конечно, на эту роль девочек посимпатичнее! А в результате…

– Да ты, Люда, оказывается, циник! – перебил её я.

Марина смотрела на меня, едва сдерживая смех. А Люда, не обратив внимания на мои слова, продолжала:

– В результате, они каждый день сталкиваются со своим враньём!

– Это, с каким же? – поинтересовался я.

– Ну, – и она театрально продекламировала, – «ты самая красивая! Самая добрая! Ты единственная и неповторимая!» Ну, и остальные пункты из этого списка. Понятно?!

– То есть, ты хочешь сказать, что, встречая девушку с более стройными ногами, они начинают понимать, что обманывали своих избранниц, называя их самыми?

– Параметров для оценки, извиняюсь за вульгарный подход, может быть тоже – целый список. Это не только стройные ноги…

Но надо же понимать, что самую красивую девушку можно выбрать, только играя в игру «Мисс Вселенная». Все же видят, что все эти «миски» – обычные крашенные красотки! Вы что, никогда не встречали на улице девушек красивее, чем все эти телевизионные куклы?!