Текст книги "Информационная безопасность человека"

1.3. Правдоподобность дезинформации

Кроме приемов, непосредственно конструирующих дезинформацию, есть еще способы, обеспечивающие представление о её правдоподобности, увеличивающие силу её воздействия, маскирующие её. Это ссылка на авторитет (авторитетное лицо или источник), языковой резонанс, детализация (или псевдоконкретизация), имплицитность, агрессия, контраст, формирование шкалы оценки, отождествление источника и приемника информации, отождествление приемника информации и участника события, подмена одного источника несколькими.

Ссылка на авторитет может приобретать разные формы. Она служит для подтверждения достоверности информации и в качестве оправдания правомерности той или иной позиции по конкретному вопросу, тех или иных действий в конкретной ситуации. Во втором случае апелляция к определенному авторитету (авторитетной силе) выполняет аргументационную функцию.

Из воспоминаний А.Д. Сахарова: «Он <М. С. Горбачев> стал возражать Астафьеву, приводя в пример события в Сумгаите, как доказывающие необходимость быстрого и решительного реагирования. «Мы опоздали в Сумгаите на 3 часа, и произошла трагедия. Рабочие требуют от нас, чтобы мы не допускали анархии». <…> Ссылка на рабочих явно была выдумана».

В первой функции используются формулы: «из достоверных источников стало известно», «как стало известно из архивных материалов», «источник, близкий к правительству, сообщил», «лицо, пожелавшее остаться неизвестным, или имени которого мы не можем назвать, сообщило» и подобные: «По словам одного из представителей компетентных органов, защита президента имеет несколько уровней». Словосочетание компетентные органы в качестве наименования КГБ имело повсеместное распространение в советскую эпоху. Источник может называться осведомленным, информированным или компетентным, а также – характеризоваться как анонимный.

Источник может снабжаться и более конкретными характеристиками, но они не отменяют того, что номинация при этом остается предельно неопределенной. Журналист может вовсе не называть источник, ограничиваясь указанием на то, что он в принципе существует. При ссылке на авторитет, кроме адресации к неким всезнающим структурам, может использоваться и противоположное семантическое поле, реализующее формулу: это настолько очевидно, что известно даже ребенку.

В аналогичной функции выступает прием, когда журналист заявляет: «Имена реальных участников событий мы, по известным причинам, меняем». У приемника, сталкивающегося с подобной формулировкой, невольно возникает устойчивый ряд ассоциаций: если сам признается, что меняет имена, значит, есть реальные имена; если есть реальные имена, значит, есть реальные люди; если есть реальные люди, значит, факты реальны. Приведенные выше формулы, в которых отсутствует конкретизация, для внимательного читателя/слушателя должны служить сигналом опасности: осторожно, где-то поблизости находится дезинформация.

Ссылка на авторитет эффективна и при распространении слухов. При этом авторитеты могут быть разные от «мой дедушка рассказывал», «он/она своими глазами видели» или «в одной книге прочел», «в газете было напечатано» до вполне конкретных объектов. Подобные ссылки задействуют в сознании приемника стереотипы, связанные с уважением к возрасту и так называемой «магией печатного слова», а также (шире) доверием к СМИ и определенным государственным структурам.

Так, в конце 70-х годов по всей стране циркулировал слух, переносчики которого рассказывали о бывшей передаче «Очевидное – невероятное», в которой якобы её ведущий С. П. Капица повествовал о фактах, не имеющих научного объяснения и напоминающих детские страшилки: про девушку в белом платье, мать, остановившую поезд и т. п. В обществе, испытывающем «голод по потустороннему», этот слух был очень мощным средством переключения общественного внимания. Сейчас бы с общественным сознанием он в резонанс не вступил. Доверие к слухам у определенной части населения настолько велико, что СМИ позволяют себе в качестве ссылки на авторитет подобные заявления: «По слухам из наших силовых ведомств, в ближайшие 10 дней США и Европа могут подвергнуться новым сокрушительным атакам террористов». Отметим, что слух, в котором назывались конкретные объекты, не подтвердился.

Обратной стороной ссылки на авторитет является то, что говорящий снимает с себя ответственность за сообщаемую информацию и вопрос доверия к себе переключает на вопрос доверия к иному лицу или группе лиц, которые по номинации авторитетнее, чем он сам.

Языковой (стилистический) резонанс. Для результативного достижения искомого пропагандистского эффекта необходимо, чтобы источник дезинформации резонировал с характером и уровнем языковой компетентности, которые присутствуют у приемника. Наличие языкового резонанса в глазах приемника должно являться показателем того, что источник дезинформации входит с ним в единую национальную, социальную или культурную общность, то есть является своим, а следовательно, заслуживает гораздо большего доверия и внимания, чем чужой.

Наличие языкового резонанса предполагает использование верного обращения и достаточно жесткий отбор языковых средств, построенный по принципу: использовать только понятные для адресата, воспринимаемые им без затруднения языковые средства и строго следить за тем, чтобы при их использовании то оценочное поле, в которое они включаются, не противоречило оценкам, уже сложившимся в сознании приёмника. Если аудитория воспринимает говорящего визуально, то его стремление к языковому резонансу должно быть подкреплено иными атрибутами.

Н.Н. Богомолова замечает: «Для аудитории очень важна не только внешняя, но и внутренняя привлекательность коммуникатора, в том числе его принадлежность к значимой для аудитории группе, на которую распространяется чувство “мы”. В этом случае проявляется действие механизма идентификации: коммуникатора считают “одним из нас” и особенно ему доверяют».

При конструировании языкового резонанса могут быть использованы как отдельные элементы (вкрапления) и средства противоположного семантического плана, то есть – непонятная для аудитории лексика. Наличие в речи специальных слов придает ореол респектабельности и высшего знания людям, которые ими пользуются, и вызывает уважение и доверие к источнику информации. Вероятно, эффективность использования терминологических вкраплений связана не только с мистической функцией соответствующей группы лексики, но и с тем, что у аудитории наличествует «кредит доверия» к людям, обладающим высоким “социальным статусом” или престижем, например, к известным писателям, государственным деятелям, ученым и т. д.

Детализация (конкретизация). Исследователи отмечают, что информация вызывает больше доверия, если в ней есть указания на какие-либо (пространственные или временные) координаты происходящих событий. То есть совершенно по-разному будут восприняты рассказы: «это случилось в одном городе» и «это случилось в таком-то городе, на такой-то улице». Сама детализация при этом может быть ложной. Механизм воздействия детализации основан на том, что она противопоставляется закрепленному в сознании носителя русского языка традиционному сказочному зачину «в некотором царстве, в некотором государстве». А это подсознательно вызывает у приемника ощущение, что сообщаемая информация – не сказка, делает эту информацию более правдоподобной для восприятия и продуцирует большее доверие к ней.

Пример из газеты: «На прошлой неделе в частном архиве, уже давно находящемся в руках одного из коллекционеров в китайском городе Харбине, случайно был обнаружен ряд документов <…>» Здесь детализация соединена со ссылкой на авторитет. Если у этого высказывания снять детали, то есть обстоятельства и определения с конкретным значением, то получится фраза, вызывающая меньшее доверие: недавно в одном архиве были обнаружены документы. Сопоставление этих двух фраз и выявляет природу детализации. Автор материала нагнетает детали, которые должны создать у читателя (и создают) впечатление о достоверности информации, на самом же деле свидетельством этой достоверности не являются. На прошлой неделе – актуализирует информацию по времени; то, что архив частный и уже давно находится в руках одного из коллекционеров – придает ей пикантность; то, что Харбин город китайский – с точки зрения среднего образовательного уровня избыточное указание; то, что документы были обнаружены случайно, также ничего не говорит о них. То есть читателю преподносится ряд характеристик, которые об истинности или ложности информации никак не свидетельствуют, но самим фактом своего присутствия настраивают его на то, что информации можно доверять.

Имплицитность. Имплицитность проявляется в стремлении казаться открытым, внушающим доверие в то время, как таковым, по определению, не являешься. На эту особенность как на черту языкового портрета российского политика обращает внимание Т.А. Жукова. Она указывает на то, что противоречие между тем, что политик не все может сказать и одновременно должен казаться открытым «проявляется в наличии ряда языковых оборотов, специфической лексики, некоторых вводно-модальных слов», в частности, вводных оборотов-метаплеоназмов с опорным компонентом честный: по-честному сказать / если по-честному, то.

Агрессия. Напористый стиль, проявляющийся в активном навязывании приемнику своей точки зрения, основан на использовании стереотипа «если он так уверен в том, что говорит, возможно (скорее всего), за ним правда». Реализуется в отношении к оппоненту и к слушателю.

Т.А. Жукова воспринимает речевую агрессию в качестве отличительной особенности вербального образа политика: «Одной из причин появления языкового насилия можно считать потребность политика в демонстрации господства, вследствие чего появляется необходимость ниспровержения оппонента и завоевания власти на вербальном уровне. Особенно ярко это проявляется в лексической подсистеме при выборе определенной лексики». Отметим, что яркость проявления речевой агрессии не ограничивается отбором лексики, не менее показательным является и использование определенных синтаксических конструкций.

Агрессия в речи предполагает четкую формулировку декларируемых положений, выстраивание словесного ряда так, чтобы у слушателя не оставалось времени (и в идеале – потребности) для осмысления степени правомерности деклараций, и использование императивных конструкций. Номинация в атакующем стиле, как правило, преобладает над мотивацией (аргументацией).

В отечественной политической традиции наиболее яркие примеры реализации такого стиля – Н.С. Хрущев, В. Жириновский, Г. Зюганов. Использование речевой агрессии рассчитано и на собственно психологический эффект воздействия (подавления).

Контраст. Наиболее эффективно внедрение в сознание приёмника ложного стереотипа реализуется в том случае, если ему противопоставляется некий стереотип, снабжаемый совокупностью негативных характеристик. Декларируемые негативные характеристики одного объекта становятся выигрышным фоном, на котором утверждается приоритетность иного объекта.

Ситуация противопоставленности более слабому или невыигрышному в том или ином отношении конкуренту, даже в том случае, если выбор осуществляется между плохим и худшим, предполагает большее доверие к определенной стороне, а следовательно, к её речи.

Из воспоминаний Г. Арбатова: «На этом фоне, не слишком сильно отличавшемся от того, что было во времена Хрущева, Брежнев выглядел далеко не худшим. И я думаю, что эта очевидная слабость возможных конкурентов либо несостоятельность их политических позиций как раз и была главным «источником силы» Брежнева». Современные публицисты тоже обращают внимание на подобные факты: «Любые выборы – это не только самореклама, но и поиск «врага», на чьем фоне кандидат выглядит наиболее выгодно. При М. Горбачеве это был Е. Лигачев. При Б. Ельцине – Г. Зюганов плюс Горбачев, при раннем В. Путине – Басаев, Масхадов и Хаттаб».

Формирование шкалы оценки. Этот способ можно считать одной из частных реализаций контраста. При его использовании приёмнику навязывается мысль о том, что существует некая шкала оценки, в соответствии с которой актуальный для дезинформатора факт должен восприниматься в выгодном для него свете. Градуировка у этой шкалы отсутствует, а её исходная точка номинируется как предельно неопределенная. Способ активно используется в рекламе. Так, в рекламе продвигаемый продукт часто сравнивается с “обычным” (стиральным порошком, зубной пастой и т. д.), то есть поднимается на высшую позицию в мнимом соревновании, где изначально отсутствует хоть какая-либо точка отсчета, в соотношении с которой можно было бы оценивать достижения.

Отождествление источника и приемника информации. Это средство помимо воли приемника может вовлечь его в сферу оценок и представлений источника, навязать ему эти оценки и представления. Особенно эффективно в тех случаях, когда источник пользуется достаточным авторитетом, но и при его отсутствии действует на подсознательном уровне. Источник информации использует формулировки типа: «Мы все хорошо понимаем», «Я, как и вы, отдаю себе отчет в том, что …» и подобные им. С их помощью присоединяет приёмника информации к себе и навязывает ему свои воззрения. Во время проведения пропагандистских кампаний в СССР отождествление производилось при помощи того, что газеты печатали письма представителей различных социальных слоев, поддерживающих официальную линию. В повседневной речи с целью отождествления и продвижения своей позиции постоянно используется формула: «Мы с вами (с тобой) как честные (умные, порядочные) люди прекрасно понимаем, что…».

Отождествление приёмника информации и участника события. Считается, что внимание телезрителя концентрируется в тот момент, когда камера удаляется от артиста или оратора, переходит на зрителей и выхватывает там крупные планы. Это создает эффект непосредственного участия в происходящем и подсознательные мысли: «он говорит/ поет непосредственно для меня». Последние же способствуют тому, что информация воспринимается и закрепляется в памяти гораздо более активно.

Сам факт наличия отождествления, по свидетельству Н.Н. Богомоловой, подтверждается экспериментом, проведенным английскими психологами. Двум группам испытуемых показывали на экране выступление одного и того же человека с одним и тем же текстом, но в первом случае говорящий выступал на фоне аудитории, которая внимательно и одобрительно его слушала, а во втором случае аудитория демонстрировала скуку. Опросы показали, что личность выступающего испытуемыми в первом случае оценивается гораздо выше, чем во втором.

В письменных текстах аналогичный эффект может быть достигнут при помощи фразы «Представьте себя в такой-то ситуации». Отождествление участника и приемника, то есть вовлечение последнего в коммуникативный акт может осуществляться и с привлечением категории материальной заинтересованности.

Подмена одного источника несколькими. Представление о достоверности информации существенно повышается, если она передается приёмнику не от одного источника, а сразу от нескольких, якобы друг от друга не зависящих.

В повседневной коммуникации такая подмена осуществляется за счет использования множественного числа вместо единственного: не «он говорит», а «они говорят», «все говорят», «я это не только от него слышал».

1.4. Как оградить себя от дезинформации

С. Моэм, размышляя о природе романа, заметил: «<…> лучше не знать чего-то вовсе, нежели знать в искаженном виде». Это замечание верно только в том случае, если в арсенале приёмника кроме искаженной информации больше ничего нет. Если же приёмнику кроме искаженной информации известен сам способ её искажения или ему известны разные способы искажения одного и того же факта, замечание С. Моэма теряет свою актуальность, так как приёмник оказывается способным реконструировать истину из лжи.

Именно в этом смысле следует говорить о том, что знания воспроизведенных выше механизмов конструирования дезинформации могут помочь приёмнику нейтрализовать её воздействие на себя. Для успешного противодействия дезинформационному влиянию кроме знания приемов полезно также помнить несколько практических рекомендаций. При использовании этих рекомендаций, то есть в процессе практического обнаружения дезинформации, следует помнить о том, что правда и ложь не всегда являются антонимами.

Осмысленно воспринимайте информацию. Избегайте фонового, то есть попутного, между делом, восприятия, в процессе которого в подсознании помимо вашей воли могут зафиксироваться сведения, воспринимаемые вами вне логики. Помните о том, что очень большое количество фоновой информации внедряет в приёмника реклама.

Следует иметь по возможности более полное представление о том, кто именно является автором текста (или с чьей подачи он создан), так как, во-первых, есть журналисты (и писатели), за которыми закреплены устойчивые оценки. Во-вторых, что не менее важно, определенное сообщение часто может быть верно оценено только исходя из того, кто именно его продуцирует.

Проблема авторства применительно к официальным документам приобретает специфическую форму. В этих случаях важно не столько то, кто непосредственно написал текст, сколько то, кто его подписал, то есть то, чью позицию он выражает (формулирует). При этом само выявление того, насколько поименованные под основным текстом документа инициаторы его обнародования, орган, от имени которого он публикуется, соответствуют или не соответствуют действительным (реальным) инициаторам является одним из способов, при помощи которого официальную власть можно в ряде случаев уличить во лжи.

Внимательно следите за тем, не содержит ли материал (или высказывание) немотивированных замалчиваний. Сам факт наличия таких замалчиваний должен настораживать (и настораживает) внимательного (квалифицированного) читателя. Замалчивание, в частности, может проявляться в том, что у определенного сообщения, если его сравнить с типичными сообщениями на аналогичные темы, обнаруживаются лакуны.

Из воспоминаний А.Д. Сахаров: «По дороге я прочитал в вывешенной газете сообщение «В Верховном суде СССР». Оно было очень странным, необычным для сообщений такого рода. Сообщалось, что в Верховном суде СССР рассмотрено дело по обвинению во взрыве в московском метро, повлекшем человеческие жертвы, но не было указано, когда состоялся суд, под чьим председательством, состав суда, кто представлял защиту. Далее говорилось, что преступники – рецидивист Затикян и два его сообщника – приговорены к исключительной мере наказания (смертной казни) и что приговор приведен в исполнение. Не были даже указаны фамилии Багдасаряна и Степаняна, как-никак приговоренных к смерти. Наличие в этом сообщении таких умолчаний является одним из факторов, способствующих моим сомнениям в этом деле».

Расширяйте кругозор, сопоставляйте факты из различных источников, включайте их в более широкий контекст, умейте видеть внутренние противоречия в сообщаемой информации, то есть учитесь верно интерпретировать текст. Принято считать, что в подходе к интерпретации информации люди подразделяются на два основных типа. Первые начинают с того, что стараются по мере возможности строго восстановить логику автора сообщения, до поры отставляя в сторону свои собственные версии. Если они находят в этой логике изъяны, то есть у автора сообщения «концы с концами не сходятся», это служит для них отправной точкой для собственных рассуждений и выводов. Вторые не реконструируют логику авторов сообщения. Они принимают готовый вывод сообщения как только одну из нескольких возможных версий и приступают к выработке набора своих собственных версий. Затем эти версии сопоставляют между собой и выявляют среди них наиболее адекватную. На практике оба подхода комбинируются.

Важно помнить одно из положений герменевтики, которое П. Рикер формулирует так: «Множественность интерпретаций и даже конфликт интерпретаций являются не недостатком или пороком, а достоинством понимания, образующего суть интерпретации». При этом вовсе не обязательно конструировать из нескольких версий одну – усредненную. Лишь детально анализируя разные версии, можно приблизиться к истине, особенно тогда, когда источник информации заинтересован в ее сокрытии.

Даже в полностью подконтрольном государству информационном пространстве квалифицированный читатель способен обнаружить противоречия и истинную информацию.

При выявлении противоречий в каком-либо материале следует обращать внимание только на те, факт наличия которых не получает разрешения (объяснения, приемлемой мотивировки) в рамках конкретного текста. Такие противоречия вызывают у приёмника недоумение и продуцируют остающиеся без ответа вопросы по поводу излагаемой информации. Можно назвать три основных типа таких противоречий: противоречия между различными сегментами одного текста, противоречия между сегментами текста и характером сообщаемой информации, противоречия между сегментами различных текстов, относящихся к одной тематической сфере.

Противоречия между сегментами текста и характером сообщаемой информации проявляются, в частности, в том, что какое-либо утверждение не получает фактического обоснования.

Большой рекламный материал «Псковская ссылка А. С. Пушкина помогла современной медицине» благодаря подтасовке и замалчиванию связывает имя поэта со средством от варикозного расширения вен. Речь в рекламной статье идет о вынужденном пребывании поэта в Михайловском, о том, что он страдал упомянутым заболеванием и был излечен от него народными средствами, которые теперь легли в основу современного препарата. Читатель, который хорошо знаком с биографией Пушкина, сразу обнаружит, что информация подается без упоминания очевидных фактов, в частности, того, что болезнь была поводом для получения разрешения выехать за границу. Но документального знания биографии поэта вовсе не нужно, чтобы обнаружить в материале внутренние противоречия, например: «К сожалению, ни письма поэта, ни воспоминания современников не донесли до нас имя человека, поведавшего Александру Сергеевичу старинный народный рецепт». А если не донесли, то откуда об этом стало известно автору материала?

Противоречия между сегментами различных текстов, относящихся к одной тематической сфере, проявляется в том, что эти тексты содержат противоречащие друг другу утверждения.

Трогательное замечание Е. Мясникова по поводу обстоятельств эмиграции из СССР прославленных фигуристов Л. Белоусовой и О. Протопопова: «И в 79-м, находясь на гастролях в Швейцарии, приняли мучительно трудное решение: не возвращаться туда, где им не давали заниматься делом всей их жизни». Описание этого же факта в изложении Л. Безруковой: К эмиграции Людмила <Белоусова> и Олег <Протопопов> готовились загодя и основательно. Это стало ясно, когда, узнав о том, что фигуристы попросили в Швейцарии политическое убежище, вскрыли по решению ЦК их ленинградскую квартиру. Она была пуста. Абсолютно. Голые стены, на полу ни дощечки. Даже лампочки и те вывернуты. Все, что было ценного, переправили за рубеж. А то, что переправить или взять с собой не представлялось возможным, распродали. Ничего не пропало!» Само наличие подобных противоречий вовсе не указывает на то, что какой-либо из источников безусловно прав. Читателю в таких ситуациях следует ориентироваться на наиболее авторитетный источник и уметь видеть само противоречие как показатель присутствия дезинформации.

К выявлению противоречий в поступающей информации прибегают и сами журналисты. В. Рогов рассуждает о взаимосвязи между наездом неизвестного плавсредства на понтонный мост, соединяющий остров Большой Уссурийский (напротив Хабаровска) с берегом, и заявлением губернатора Хабаровского края по поводу хозяйственного освоения этого острова: «Согласитесь, что ни с того ни с сего такие заявления не делаются – нужен повод. А повода, если верить официальной информации, как бы и не было. Или кто-то все-таки наехал на наш мост? Если и не на барже, то каким-либо иным способом?»

Верной интерпретацией применительно к общественно-политическим (и не только) текстам в советские времена называлось чтение между строк. В. Войнович фиксирует типичный случай: «Больной жадно схватил газету и заскользил глазами по строчкам, надеясь что-нибудь прочесть между ними». А. Генис замечает: «После войны на него [журнал “Америка”] подписывали, но только дураков. Умные покупали журнал в киосках, читали между строк и держали на антресолях». Само чтение между строк в советские времена было искусством, владением которым некоторые представители интеллигенции гордились как проявлением высокой читательской культуры и показателем того, что они гораздо умнее тупой официальной пропаганды: та замалчивает факты, а они их обнаруживают.

Номинация чтение между строк фиксировала одновременно горькую иронию по поводу состояния прессы (уровня наличия в ней правды) и один из сегментов механизма самого процесса, так как чтение между строк предполагает, что читатель, если он хочет получить истинную информацию, а не навязываемый ему шаблон, должен обратить внимание не только на то, что сказано, но и на то, чего не сказано. То есть читатель должен уметь выявлять имплицитно присутствующую информацию, улавливать сведения, о которых ему напрямую не сообщают. Чтение между строк – это своеобразная бытовая герменевтика, проявление стремления социума получить доступ к скрываемой от него информации.

Первое условие эффективности чтения между строк – это предельное внимание к характеру изложения материала, к особенностям функционирования языковых единиц.

Д. Рагозин повествует об этом с ощутимым оттенком иронии: «Ночью, ворочаясь в ревнивой бессоннице, Успенский понял, что статьи о гипнотизере надо читать между строк <…> Мысль была – завтра же вновь зайти в библиотеку, взять подшивку, найти статьи о гастролях гипнотизера и проштудировать их вдоль и поперек, придираясь к каждому слову, к каждой запятой. Поискать, нет ли опечаток… <…> Конечно, он помнил общее содержание статей, но воспроизвести их текст дословно было ему не по силам. А ведь суть-то как раз не в содержании, а в словах!».

В общем плане чтение между строк предполагает следующий механизм:

1) читатель должен знать основной набор идеологем, а также идеологически значимых имен собственных, характерных для определенного периода развития общества, и фиксируемое в оценочных употреблениях отношение к ним правящих структур;

2) читатель должен следить за динамикой их употребления, то есть за тем, например, какие перестают употребляться, какие становятся более актуальными, какие возвращаются из забвения, а также обращать внимание на то, в каких именно оценочных контекстах (положительных или отрицательных) употребляются эти слова;

3) читатель должен понимать, что за динамикой употребления скрываются изменения во внешне– или внутриполитическом курсе, о которых ему не говорят, и делать на основе динамики употребления самостоятельные выводы.

Г. Арбатов свидетельствует: «Но при сложившемся соотношении сил борьба не могла завершиться торжеством курса XX съезда. Кое-какие плацдармы были захвачены сталинистами. Начиная с вещей символических, – но в нашем обществе, где все давно научились читать между строк, тем не менее, весьма существенных. Например, имя Сталина перестало появляться в контексте критики преступлений и ошибок. Но зато все чаще начало упоминаться в хвалебном, положительном смысле. Изменились содержание и стиль официозных статей. В них все реже рассматривались, даже обозначались идеи и понятия, вошедшие в обиход после XX съезда. Зато ключевыми становились слова “классовость”, “партийность”, “идейная чистота”, “непримиримая борьба с ревизионизмом” и т. д. – весь столь привычный со сталинских времен идеологический набор».

Процесс чтения между строк имел и более радикальную разновидность. К жизни её вызвало укоренившееся в социуме представление о том, что советские СМИ постоянно лгут, и, следовательно, помещенную в них информацию следует воспринимать с точностью до наоборот. П. Вайль и А. Генис замечают: «Когда-то мы ехали в Америку в поисках земли Обетованной. Такой мы её себе представляли благодаря старинной привычке читать советские газеты наоборот».

Отметим, что в своих крайних проявлениях чтение между строк может быть свидетельством того, что сознание читателя (или его психика) деформировано.

Умение адекватно оценить декларируемую властью позицию является необходимым условием объективного отношения к власти. Степень доверия к власти зависит от того, насколько часто или редко продуцируемая властью информация содержит ложь. Установить же эту меру лжи можно различными способами, в том числе и названными в этой главе. Сама же работа по выявлению меры лжи может осуществляться в рамках различных подходов.

Один из них описывает Э. С. Орловский: «Мой подход является как бы «дополнительным» к подходу многих публицистов (как всего XX века, так и современных). Такие публицисты считают бессмысленным уличать власти во лжи и беззакониях, наиболее последовательные из них считают даже, что бессмысленно обличать террор и цензуру, власти всегда оправдают свои действия высшими целями. А надо, по мнению таких публицистов, доказывать, что власти вовсе не стремятся к подобным целям, что в стране нет «истинного народовластия», или «истинной власти Советов», или «истинного социализма», или «истинной демократии» и т. п. Я же полагаю, что общепризнанной дефиниции перечисленных идеальных понятий не существует. Общеубедительно доказать отсутствие в стране этих идеальных ценностей, а тем более отсутствие у властей стремления двигаться к этим целям – невозможно. А вот если налицо массовые случаи лжи со стороны власти, нарушений ею собственных законов и заверений (а это очень часто может быть доказано бесспорным образом), это подрывает всякое доверие к власти и заставляет полагать, что власть врет также и относительно своих целей и намерений».

Важно подчеркнуть, что для адекватного восприятия источника информации человеку подчас вовсе не обязательно знать истину, ему достаточно иметь четкое (ясное) представление о том, дезинформируют его или нет, заслуживает источник доверия или нет.

По наблюдениям М. А. Красникова в межличностном общении мужчины и женщины по-разному реагируют на дезинформацию и обнаруживают сам факт её присутствия. «В качестве наиболее значимых признаков лжи для мужчин выступает информационно-логическое содержание ложного сообщения, последующих высказываний и действий лжеца в русле данной тематики. Для женщин более информативными являются поведенческие и эмоциональные проявления лжеца, а также противоречия между его вербальным и невербальным поведением. Кроме того, женщины склонны менее критично и вместе с тем более эмоционально, чем мужчины, относиться к проявившимся в действиях и высказываниях партнера признакам дезинформации».