Текст книги "Открытие, которого не было"

3. Теория профессора Вольпина

Улица Хлебная упиралась в крутой берег реки.

Его склон порос могучими деревьями с густыми, смыкающимися между собой кронами.

Сквозь этот лес едва просвечивала внизу желтая полоска прибрежного песка и стеклянная поверхность реки.

Аркадий шагнул на деревянную лестницу, ведущую на берег. Наверху, на Хлебной улице ярко светило солнце и выгоревший светло-серый асфальт дышал теплом, как радиатор квартирного отопления. Здесь же, на покрытом деревьями склоне, было свежо и сумрачно.

Держась за деревянные перила, отполированные поколениями жителей Хлебной улицы, он начал спускаться вниз.

На середине лестницы располагалась небольшая площадка. Аркадий остановился и глубоко вдохнул влажный, насыщенный запахами растений воздух. Постоял в приятном холодке и начал спускаться дальше. Через десяток ступеней повеяло мокрым песком и горящими углями.

Выйдя из прохладного сумрака на залитый солнцем песок, Аркадий, как и предупреждала Ольга Петровна, застал приготовления к пикнику.

В железном дырчатом мангале бодро потрескивал огонь. Над ним на длинных витых шампурах шипели куски мяса вперемежку с глянцебокими помидорами.

Вокруг огня располагалась маленькая компания.

Иван Алексеевич Кальварский, похожий своими ярко-синими, слегка выкаченными из орбит глазами, вздернутыми седыми бровями и торчащими вокруг лысины белыми прядками на старого, но не утратившего жизнерадостности лесного жильца – лешего. До выхода на пенсию Иван Алексеевич был главным конструктором закрытого конструкторского бюро «Спецрадиосвязь».

Рядом, обхватив колени, и мечтательно уставившись в небесную синь, сидел Коля Саяпин, дважды сиделец в местах перевоспитания, а в настоящий момент – слесарь-водопроводчик местного домоуправления.

Трудно было в свое время оперативным работникам органов милиции внести в ориентировку описание его внешности. Роста не большого, но и не маленького. Волосы – то ли русые, то ли светлые, но, возможно, и темные… Нос – то ли вздернутый, то ли вытянутый. Глаза – то ли голубые, то ли темные, а, может быть, зеленые… Но, скорее, серые… Возможно…

К своему удивлению, хорошо знавшие Колю сотрудники уголовного розыска, посидев над листом бумаги, неожиданно для себя обнаруживали, что не могут указать в описании его внешности ничего конкретного. Из странного положения хоть как-то помогала выйти не бог весть какая, но все же особая примета, – маленький синий якорек, выколотый между большим и указательным пальцем левой руки.

Над расстеленной на песке скатертью хлопотала племянница Кальварского школьная медсестра Соня.

У Сони были, как и у дяди, ярко-синие фамильные глаза, окаймленные черными, как графит, короткими и прямыми щеточками ресниц, и упрямый вздернутый нос. Темные волосы были стянуты в гладкую прическу и заканчивались на затылке задорным подрагивающим хвостом. Все вместе делало ее похожей на любопытную белку. Племянница Кальварского была ровесницей Аркадию Михайловичу. Более того, его одноклассницей.

Их юность осталась далеко позади.

Жизнь сложилась так, что Аркадий не видел Соню восемнадцать лет, а когда два года назад увидел, она показалась ему даже более красивой, чем в прошлом. Юношеская свежесть и безупречная гладкость кожи, конечно, исчезли, но взамен, вместе с маленькими морщинками у глаз, появилась притягательная женская уютность и соблазнительная рельефность форм.

В роли скатерти, на которой готовился праздник, выступала напечатанная на клеенке карта мира с двумя полушариями. На Азиатском континенте лежал лаваш, на Латинской Америке стояла солонка и маленькая чашечка до краев наполненная красным соусом. А на Тихом океане, образуя пологие впадины, обосновались фаянсовые Сонины колени.

– Пожарная инспекция. Все убрать. Костер потушить. – сказал, подходя, Аркадий Михайлович.

Сидевшая к нему спиной Соня от неожиданности уронила луковицу в соус. Из чашки вырвался длинный красный протурберанец и смачно плюхнулся на медсестринское колено.

– Ну, Аркадий, напугал… Нельзя же так!.. – всплеснула руками Соня. Ярко-синие фамильные глаза выразили возмущение.

С обиженным видом она стала собирать соус пальцами с такими же ярко красными ноготками, как и распластавшаяся на глянцевой коже красная клякса.

– Здравствуйте, Иван Алексеевич! Салют, Николай! Соня, не сердись! – поприветствовал общество Аркадий.

– Всю меня испачкал! – метнула на Аркадия сердитый взгляд медсестра.

– Привет Аркадий. Садись. Как раз шашлык доходит. – довольно произнес Иван Алексеевич.

– Здравствуйте, Аркадий Михайлович! – солидно произнес водопроводчик Коля Саяпин.

– По какому случаю банкет? – спросил, садясь на краешек карты, рядом с Соней подполковник. – Вроде, дня рождения, насколько я помню, ни у кого из присутствующих нет…

– Дня рождения нет, зато день отличный есть… Вот мы и решили выбраться на природу… Благо она у нас всегда рядом. – ответил пребывающий на пенсии конструктор Кальварский. – Сонькины детки на каникулах, ей в своей школе делать особенно нечего… А Николай, как обычно, в самоволке… А, ты Аркадий, что у нас в Каланчевке посередь рабочего дня? Тоже в самоволке?

– Уйдешь тут в самоволку!… Не успеешь из управления выйти пива попить, как уже с собаками по всему городу ищут… – проворчал Аркадий. – По делу мы к вам, однако.

– А что такое? Вражеский шпионаж на хлебозаводе обнаружился? Правильно, пусть поучатся у нас хлеб делать, а то у них не хлеб, а вата какая-то. – вращая шампуры над огнем, произнес Кальварский.

– Вы-то откуда знаете, Иван Алексеевич? Вас ж, с вашими допусками по секретности, разве что в ненецкий национальный округ могли пустить.

Аркадий обмакнул кусочек хлеба в соус и положил его в рот:

– Хороший соус. Острый. – похвалил он.

– А вот и нет. – вскинулся Кальварский. – Уже перед пенсией, я в составе делегации по Договору о сокращении вооружений в Брюссель ездил… Мы вместе с покойным профессором Вольпиным в одной группе экспертов были…Так что мы в европейских делах тоже понимаем!… А соус я сам варил. Томатная паста с красным перцем и грибным бульоном, а?

– Соус отличный. – качнул головой Аркадий. – А вы что, Иван Алексеевич с Вольпиным знакомы были?

– Конечно, знаком! – кивнул Иван Алексеевич. – Вольпин – это был голова-а-а! Рано умер только… Пятьдесят с небольшим… А, если б не умер, то… Он такое бы открыл… Он, понимаешь, к одной вещи подошел… О-о-о!

– Какой такой вещи? – спросил Аркадий.

– Ты и не поймешь какой!… – важно сказал Кальварский.

– А все-таки. – не стал обижаться Аркадий. – Вы скажите! Вдруг пойму!

– Ну, видишь ли… – зажевал губами Иван Алексеевич. – Он новую теорию извлечения энергии из материи создал!…

– Так уж, и новую теорию? – усомнился Аркадий.

– Жаль, он последнюю свою работу опубликовать не успел… – сокрушенно покачал головой Кальварский. – Но мне кое-что из нее давал читать… Работа капитальная, с математическим аппаратом… Знаешь, как он теорией топологических рядов владел? Так вот, в этой работе он писал, что окружающий нас видимый мир – это лишь покрывало, под которым скрывается необъятный океан энергии.

– Это как? – спросил Аркадий.

– А вот так! В любой точке материи содержится практически бесконечное количество энергии… Энергию не нужно вырабатывать с помощью электрогенераторов и потом перебрасывать по проводам!… Нужно лишь дать соответствующий сигнал материи и она откроет источник энергии в любой своей точке… Только вот надо знать эту команду… Ну, как бы код, что ли… Пароль, чтоб тебе понятнее было… Нечто похожее на "Сим-сим, откройся!"…

Кальварский подбросил в костер сухую ветку. От неожиданного подарка огонь сначала испугался, а затем, разобравшись с тем, что ему дали, радостно подпрыгнул и заиграл, как щенок.

– А что же это за пароль такой волшебный? – с некоторой долей иронии, хотя и умеренной, чтобы не обидеть старого инженера, спросил Аркадий.

– А пароль этот… – Иван Алексеевич задумался, помолчал, но продолжил. – Боря собирался изложить этот вопрос в монографии, но не успел… Конечно, одну проблему мы обсуждали… И кое-что я предполагаю… Но это так, некоторые догадки… Ничего конкретного. Да и дело в общем не в этом!

Иван Алексеевич замолчал.

– А в чем дело? – спросил подполковник.

– В том, какая это голова была! Теперь уж таких нет! Теперь только такие, как Вася Зоткин или Мотька Елперов… Лишь бы деньги, да звания хватать! Разве это ученые? Тьфу! – с брезгливостью плюнул на уровень современной науки находящийся на пенсии конструктор.

Вверх по реке, рождая две ровные, расходящиеся в стороны складки, шел черно-белый упрямый буксир. За его низкой кормой, округлой, как бублик, пересекающимися траекториями летели крупные речные чайки. Время от времени они бросались в тянущийся за буксиром пенистый бурун, и, выхватив из воды невидимую добычу, крутыми виражами взмывали в слепящую глаза синеву.

– Я вообще-то по трупу пришел, который вы с Папасом обнаружили. – не отрывая глаз от чаек, произнес Аркадий.

– А что труп? Я к нему и не подходил… Паша меня сразу послал в милицию звонить. Ему с трупами привычней возиться. Он в своей конвойной службе ко всему привык.

– Иван Алексеевич, понимаете, у этого трупа одна вещь должна была быть… Вроде карманного калькулятора… Вы не видели ее случайно?

– Не видел. Не хочешь ли ты сказать… – с оскорбленным видом вскинул голову бывший главный конструктор и сверкнул синими лешачьими глазами.

– Нет, не хочу. – не дав разгореться гневу, быстро перебил собеседника подполковник. – Я просто спрашиваю.

– Не видел. И не брал. Ни случайно. Ни намеренно! – обиженно поджал губы Кальварский.

– Ну, не видели и не видели… – снова потянулся кусочком лаваша к соусу Аркадий. – Что обижаться-то? У меня работа такая: вопросы задавать и всякую ерунду искать. Мне вообще на этот калькулятор плевать. Но лично я, если бы его увидел, то, даже заплати мне, не взял бы.

– Это почему так? – отвлекся от своих мыслей водопроводчик Коля Саяпин.

– Радиоактивность. – понизив голос, сказал Аркадий. – Умереть, может быть и не умрешь, а вот уж импотенцию точно получишь.

– Да ты что! – воскликнул Коля.

Кальварский хотел что-то сказать, но Аркадий его быстро перебил:

– Ну, когда твой шашлык поспеет, а, Иван Алексеевич?

– Так все. – после маленькой паузы произнес он. – Готов уже. Коля, ты что сидишь? Волоки бутыленцию из воды, пока раки не утащили.

Слесать-водопроводчик поднялся, сделал было шаг к реке, но остановился.

– Слушай, Аркадий Михайлович, вроде Толя Эдисон что-то находил такое… – нерешительно произнес он. – Я его вчера утром за Домом специалистов у сараев встретил. У него какая-то штука в руках была. Он еще делал с ней что-то, отвертку у меня взял. Я его спросил, что это за хреновина, он мне сказал, что точно сказать не может, только что на улице нашел… А это как раз в то время и было… Где-то в половине девятого… Я в свою бытовку шел. Надо его предупредить, пока не поздно, а то что ж, он-то и не знает!… Захочет с бабенкой перепихнуться, а уже того… Нет подъема.

– А где он сейчас? – спросил Стеклов.

– Да у себя на каланче, где ж ему еще быть? – пожал плечами Саяпин.

В это время в кармане у подполковника неприятно запиликал мобильный телефон.

– Шейх Усама бен Ладен слухает. – степенно произнес он в трубку.

– Аркадий, ты что ли? – услышал он голос начальника.

– Ну, а кто еще? Я, конечно.

– Ты так не шути. У нас тебя могут не правильно понять.

– Тогда не буду. – покорно согласился Аркадий.

– Ты где сейчас?

– На Каланчевке, свидетелей опрашиваю.

– Так ты еще не закончил? – тоном невероятно удивленного человека произнес Кондрашов.

– Нет, не закончил.

– Потом закончишь! Срочно дуй на базу. Начальство через тридцать минут меня с докладом требует.

– Тебя ж требует. Я-то там зачем? – с заметным раздражением произнес Аркадий.

– Аркадий, не зли меня! И тебя может потребовать!

– Олег, я как раз напал на след твоего калькулятора. Надо срочно отработать.

– Да? Ты не шутишь? – с сомнением спросила трубка.

– Что я не понимаю, над чем можно шутить? – максимально обиженным тоном произнес Аркадий.

– Ну, ладно. – с сомнением в голосе произнес Кондрашов. – Отрабатывай. Это, действительно, важно. Я генералу так и доложу, что ты напал на след разыскиваемого изделия.

Трубка помолчала.

– Аркадий?

– Да.

– Ты точно на след напал? Уверен?

– Ну, как я могу быть уверен? Ты меня что, в магазин послал? Пошел и купил? Но, источник информации серьезный.

– Хорошо, работай! Как конкретика будет, сразу звони. А я тут пока буду за тебя у генерала отдуваться. – тоном человека, делающего великое одолжение закончил Кондрашов и отключился.

Буксир, уже ушедший по реке к самому железнодорожному мосту, призывно загудел.

Ту-у-у…Бу-у-у…Ту-у-у-у!….

Аркадий обвел глазами небо с невесомым, как заячий помпон на женском берете, облачком, реку, сверкающую на солнце кольчужной сталью, покрытую оспинками окон сплошную стену городских зданий на противоположном берегу.

В мире царил покой.

Подполковник Стеклов опустил глаза на аппетитный, украшенный испекшимися помидорами шашлык, и, нехотя, поднялся. Вслед за ним поднялся Коля Саяпин.

– Только вы не долго там! Мы без вас начинать не будем! – строго предупредил Иван Алексеевич.

– Аркадий! Ты возвращайся! А то, знаю я тебя, убежишь, как всегда! Смотри, не приди только! – сверкнув синими фамильными глазами, напутствовала его Соня.

– Ну, что ты! Обязательно вернусь! К такому шашлыку и не вернуться! – заверил остающихся на берегу Аркадий. Не столько Кальварского, конечно, сколько его племянницу.

И Аркадий вместе с Колей Саяпиным отправились к Толе Эдисону. На каланчу.

Казалось, в мире по-прежнему царил покой.

Но подполковник Стеклов знал, что никакого покоя в мире уже нет.

4. Старая каланча

Пожарную каланчу построили давно, больше века назад.

Она была похожа на оставшуюся без крепостных стен оборонительную башню средневекового города. Ее стройное гончарное тело на разной высоте обвивали кирпичные кольца и орнамент из каменных сухариков. Она была видна даже с самых дальних улиц. От нее и пошло название окраинного поселка – Каланчевка.

Каланчевка была местом необычным.

Большая часть города лежала на правом берегу большой сибирской реки, а Каланчевка – на противоположном – левом.

Когда-то она была самостоятельной пригородной железнодорожной станицей. И хотя те времена давно миновали, поселок давно был включен в городскую черту и его соединял с другими районами широкий автомобильный мост, все равно он оставался в городе каким-то инородным телом. И жил своей отдельной, особой, не городской жизнью.

На правом берегу располагались широкие центральные проспекты, официальные учреждения и большие заводы. В Каланчевке же – утопающие в зелени извилистые улочки, состоящие из небольших одноэтажных домиков.

Крупозавод, или «крупка», как его называли в поселке, был здесь единственным представителем индустрии.

Его жители проводили на огородах едва ли не больше времени, чем в любых других местах. Они выращивали под окнами своих домов не только томаты, огурцы и смородину, давно ставшие привычными для этих мест, но и небольшие полосатые, как котята, арбузики, сахарные дыньки и глянцево-черные баклажаны. Некоторые любители-садоводы умудрялись выхаживать даже виноград и непризнанный агрономической наукой сорт груш "Сибирский дюшес", дающий к сентябрю вкусные крепенькие плоды.

Родители Аркадия, врачи местной больницы, не считались фанатиками земледелия, но тоже ясными летними вечерами склонялись над кудрявыми грядками.

Родители же Оли Дорошенко были настоящими мастерами аграрных дел. Они были непременными участниками проходящих в начале осени выставок любителей садоводов "Сибирская флора". И даже однажды заняли призовое место, получив в награду электрический садовый насос.

А какое делали в Каланчевке соленое сало!… Свиней в поселке мало кто держал. Свежее сало покупали на рынке, куда его привозили из окружающих поселок бескрайних степей. Кто любил брать сало с вишневыми мясными прожилками, а кто чистое – парафиново-белое. Одни солили его просто с чесноком. Другие перекладывали бруски сала лавровым листом, черным перцем или пряной восточной приправой хмели-сунели.

Были и такие, кто сначала отваривали сало с луковой шелухой, а затем, вынув из кипятка ставший янтарным кусок, натирали его ядреной смесью жгучего красного перца и чеснока. После этой важной процедуры сало укладывалось в эмалированную посуду и ставилось в прохладное, – но не слишком! – место.

О, что за продукт получался там через трое суток! Конечно, употреблять его еще не следовало. Нужно было завернуть пылающие куски в вощеную бумагу и положить на сутки в погреб на лед или в морозильную камеру холодильника.

И уж потом – только потом! – следовало отрезать ножом с заточенным до бритвенной остроты лезвием тоненький, насквозь просвечивающий пластик, положить его на ломтик черного хлеба и попробовать, что же получилось. Всегда получалось хорошо.

Но даже больше, чем соленым салом, Каланчевка славилась в городе своими домашними колбасами.

Составные части фарша – говядина, свинина, шпик, и их пропорции были секретом каждой хозяйки. Добавлялись туда и гвоздика, и тмин и раздавленные зерна граната.

Готовые колбаски коптили на березовом дыму, жарили на решетке, нанизывали на вертел или раскладывали их плотно набитые круги на широкие чугунные сковородки. Во время приготовления колбаски шипели, скворчали, покрывались золотистой корочкой. А ползущие по улицам запахи с силой строительных лебедок затягивали каланчевцев в гости друг к другу.

Вот такая не городская часть города окружала старую пожарную каланчу.

Уже больше полувека ей не пользовались по прямому назначению. Не поднимались на смотровую площадку бдительные дозорные и не взвивались над ней на тонкой мачте черные шары, говорящие всем: "Внимание! Пожар в поселке!"

Долгое время каланча вообще пустовала, а несколько лет назад на ней обосновался странный человек. То ли ловкий специалист по ремонту бытовой видеотехники, занимающийся частным предпринимательством в безналоговом режиме, то ли, наоборот, оторванный от мира чудаковатый изобретатель. Звали его Анатолий Петрович Беседин, но в Каланчевке он был больше известен по прозвищу Толя Эдисон.

Водопроводчик с усилием отвалил тяжелую кованую дверь и они оказались в просторном пустом помещении. У него были кирпичные не штукатуренные стены и высокий потолок. В помещении царили холод и сумерки. Дневной свет проникал сюда сквозь узкие, похожие на бойницы прорези в полутораметровых стенах.

На противоположном конце помещения пугал непроглядной чернотой сводчатый вход. Они пересекли пустое пространство и шагнули под каменный полукруг. Перед ними уходила ввысь закручивающаяся вокруг невидимой оси каменная лестница.

Аркадий и Коля друг за другом вступили на ее узкие ступени. В середине они имели небольшую ложбинку – след подошв, ступавших здесь за минувшую сотню лет. Они стали медленно подниматься вверх. Запыхавшись, два раза отдыхали на промежуточных площадках. Смотрели сквозь низкие решетчатые оконца на утопающую в зелени Каланчевку.

Внизу блестела на солнце широкая река, отделяющая поселок от остального города. Под кронами деревьев прятались крытые железом и шифером одноэтажные домики. Гордо возвышался над ними своими тремя этажами, так называемый, Дом специалистов. Он был построен после войны для инженерно-технического состава крупозавода имени Гарибальди. За прошедшие с тех пор годы работников крупозавода в нем почти не осталось. Зато жили Паша Папас, Иван Алексеевич и Ольга Дорошенко.

Пряничные корпуса самого крупозавода, именуемого ныне акционерным обществом «Сибкорн», стояли на высоком берегу над рекой.

Прямо под каланчей расстилался толстым кудрявым ковром полузаброшенный старый поселковый сквер, местами густой и непроходимый, словно настоящий дикий лес.

А вправо, за веселыми кронами каланчевских садов лежала уходящая на юг пшеничная степь. Ее дальний край тонул в сиреневой дымке. В ней мерещились сизые вершины гор и беспокойные морские плоскости. Хотя и те и другие отстояли от города на многие тысячи километров.

По этой степи шли когда-то вслед за солнцем бесконечные племена и народы – германцы, славяне, монголы и древние мадьяры. Шли, чтобы где-то там, на краю света, в далекой Европе оставить после себя иногда – жизнеспособное государство, иногда – строчку в книге, а иногда – без следа исчезнуть с лица земли. Чудились в этом простом, полностью открытом взгляду степном ландшафте какая-то невидимая жизнь и тайна.

Слегка приустав, Аркадий с Николаем достигли вершины. Дверь в Толины апартаменты была приоткрыта. Они постучались и вошли.

Перед их глазами предстало нечто среднее между опытной лабораторией серьезного научно-исследовательского института и приемным пунктом ателье по ремонту бытовой видеотехники.

По стенам небольшой комнатки высились металлические стеллажи. На них помещались какие-то электрические приборы с маленькими и большими циферблатами. На одной из полок стоял большой осциллограф, на зеленом экране которого застыла горбатая, как спина верблюда-дромадера, синусоида. На большом письменном столе светился дисплей персонального компьютера. На его экране висел, судя по рубрике, какой-то интернетовский материал.

Сам Анатолий Петрович сидел за большим столом и что-то паял. Дверь на смотровую площадку, окружающую ствол башни, была открыта, и по комнате вертелся веселый ветерок. Он первым обратил внимание на вошедших гостей и бросил им в лицо морской запах плавящейся канифоли.

После него поднял взгляд и Беседин.

У него было крепкое, будто вырезанное из старого дерева, худощавое лицо, маленькие седые усики и карие, весело поблескивающие теплые глаза.

Анатолий Петрович не всегда занимался ремонтным бизнесом. Были времена, когда он трудился старшим преподавателем факультета электротехники местного технического университета. Студенты его любили. Руководство и коллеги – нет. Хотя Толя был человеком мирным, не участвующим ни в каких свойственных профессорско-преподавательскому сословию интригах и склоках. Но, может быть, как раз в этом и было дело. Он не считал нужным включаться во всеобщую борьбу за доплаты и звания. Такое игнорирование корпоративной жизни уже само по себе почти смертельно для вузовского преподавателя.

Но, к сожалению, даже это было еще не все. В его карих глазах читался искренний интерес к устройству того тайного механизма, который вращает мир. Такое качество ума вызывают у большинства профессиональных ученых почти рефлекторную антипатию.

Несмотря на признаваемый всеми исследовательский дар, у него год за годом не ладилось с диссертацией. Он не придавал этому особого значения, потому что не считал получение кандидатской степени сколько-нибудь серьезным делом. Но его коллеги думали совсем по-другому. Все это и привело к тому, что Анатолий Петрович не прошел очередную аттестацию и вынужден был уйти из университета.

Так он оказался на каланче.

Беседин застыл с дымящимся в руке паяльником. Он молчал, словно не узнавая вошедших. Аркадий с Николаем даже испытали замешательство. Ведь и тот и другой знали Беседина с детства.

Вдруг Анатолий Петрович ожил, его карие глаза приняли осознанное выражение, будто до этого момента он мысленно пребывал в каких-то далеких пространствах и, наконец, вернулся оттуда. Хозяин поставил паяльник на рогатую подставку и радостно потер руки:

– О-о-о! Заходите ребята! Не ждал. Но барашка пригото-о-вил!

– Да не-е-е, мы на минуту. – сказал Коля Саяпин. – Нас на берегу Иван Алексеевич с Соней ждут. Понимаешь, Толя, какое дело… Ты не обижайся только. Вот Аркадий говорит, тот калькулятор, что ты на Хлебной нашел, он того… радиоактивный… Можно импотенцию заработать!

– Какой калькулятор? – удивленно поджал тонкие губы Анатолий Петрович.

– Ну, ты мне вчера сам показывал, ты что забыл? – озадаченно произнес Коля.

Анатолий Петрович немного помолчал, потом вдруг с видом внезапно вспомнившего человека хлопнул себя рукой по лбу.

– Так я его выбросил… Да. Копеечная вещь. Да еще сломанная.

– Ну и хорошо… – с облегчением произнес Коля. – А то, действительно, облучишься и все! Прощай женская любовь.

– А куда ты его выбросил? Можешь показать? – спросил Аркадий.

– Ну куда-куда?… Не помню. – подумав, сказал Беседин.

– Постарайся вспомнить, Анатолий Петрович! Очень надо! – давая понять, что просто так не отступится, с нажимом произнес Аркадий.

– Ну, не знаю… – поднялся со своего вертящегося стула изобретатель. – У меня барашек с картошечкой потушился… Покушаем, а?

Не дожидаясь согласия гостей, Беседин направился в угол своей просторной комнаты и с помощью полотенца вытащил из электрической духовки чугунную утятницу.

Держа ее перед собой на вытянутых руках и несмело переставляя ноги, он принес тяжелую посудину и осторожно водрузил на свой рабочий стол. Тщательно расчистил пространство вокруг от книг и радиодеталей и застелил стол белой бумагой. В свежем воздухе высоты, идущим со смотровой площадки, хлынувший из утятницы запах тушеного мяса, картошки, и лаврового листа был подобен взрыву праздничного салюта, который хочется задержать в небе как можно дольше.

Аркадий в очередной раз за сегодняшний день почувствовал прилив аппетита.

– Ну, ладно. – сдался Аркадий. – Накрывай, Анатолий Петрович. Только все-таки вспоминай, куда калькулятор выбросил.

– А я вспомнил! – вдруг уверенным тоном заявил хозяин каланчи.

– Ну? – подался к нему Аркадий.

– Я его в реку выкинул.

– В реку? – разочарованно переспросил Аркадий.

– Ну, да! Точно. Вспомнил. Прямо с берега как швырану! Почти до фарватера добросил.

Аркадий прошелся по комнатке-лаборатории. Хорошо было здесь. Пахло морской свежестью, канифолью и тушеной бараниной. В широких окнах плескалось синее небо и покачивались в отдалении белые ладьи облаков. Одно облако обернулось растянутым по ветру крылом. Своими перьями оно почти касалось каланчи.

Аркадий вздохнул и опустился на металлический табурет. В это момент у него в кармане запиликал мобильный телефон.

– Это ты? – спросила трубка голосом Кондрашова.

– Нет, это агент северо-корейской разведки товарищ Ень Бень. – подобострастно отозвался подполковник Стеклов.

– Хватит шутить! – грозно проговорила трубка. – Не время для шуток, подполковник! След по калькулятору оправдался, а? Я генералу доложил, что прибор уже практически найден. Надеюсь, я не ввел его в заблуждение?

– Найден, но практически недоступен.

– Это как? Он что, на Луне? – спросил Кондрашов.

– Нет. На дне реки.

– Немедленно приезжай на базу. – не терпящим возражения тоном сказала трубка. – Здесь доложишь все подробно. Как положено!

– Ну что, прямо сейчас? Мне нужно здесь еще кое-что уточнить. – деловым голосом произнес Аркадий.

– Я сказал, немедленно на базу! Чтоб через полчаса был на месте. Это приказ. – накалилась трубка.

– Я понял. Буду. – сказал подполковник Стеклов.

Присутствующие, делали вид, что не интересуются разговором, но посматривали на Аркадия с любопытством.

– К сожалению, дела требуют. – веско произнес он. – Я должен вас покинуть.

Стеклов поднялся с табуретки, взглянул на утятницу, втянул носом воздух и сказал:

– Толя, дай хоть попробовать.

Беседин без малейшего промедления протянул ему большую сверкающую ложку из нержавеющей стали.

Аркадий зачерпнул ложкой так, чтобы в ней оказался кусочек баранины, картошка и золотистый бульон и вылил все это в максимально раскрытый рот. Пошевелил языком, пожевал, поцокал и проглотил.

– Ой-е-е-е-ей! – восхищенно произнес он. – Вот так всегда бывает. Одним все. Другим – только смотри и завидуй!

– Не переживай! – ободряюще похлопал его по плечу Анатолий Петрович. – Как с органов уволят, я тебя мальчиком для подсобных работ возьму. Колбы мыть и провода зачищать! За кормежку будешь работать. Помнишь, как в школе у тебя хорошо получалось! – похвалил Анатолий Петрович.

– Готовься, изобретатель! Копи продукты. Скоро уже попрут. – мрачно заметил подполковник.

– Слушай, Аркадий Михайлович, а этот калькулятор был сильно радиоактивный, а? – неожиданно вступил в беседу Коля Саяпин.

– А что? – повернулся к нему Стеклов.

– Так я его тоже в руки брал… А у меня сейчас почему-то руки зачесались… Смотри, и покраснели даже…

– Покажи. – заинтересовался Аркадий.

Коля с обреченным видом поднял к своей груди раскрытые ладони:

– Вот. Какие-то красные…

– Да? – с сомнением произнес Аркадий. – Разве? Ладони, как ладони.

– Это не от радиации. – сказал Анатолий Петрович.

– Откуда ты знаешь? – с надеждой обратился к нему Коля.

– Первое, что я делаю со всеми неизвестными предметами, которые попадают мне в руки, – это проверяю их на радиоактивность. Про счетчик Гейгера слышал, а, Колюша? – ласково осведомился Беседин.

– Слышал. – кивнул головой потенциальный смертник.

– Так вот. Эту штуку я сразу проверил. Не было у нее никакой радиоактивности. В пределах естественного фона.

– Это как? – спросил Костя.

– Это значит, что ее радиоактивность была такая же, как у моей утятницы. – пояснил Анатолий Петрович. – Я в ней двадцать лет баранину готовлю и ничего, не умер!