Текст книги "Роскошь ослепительной разрухи"

– Ну ты даёшь, дядя Ваня! Они тебя похоже, не на триста, а на все десять тысяч обули! Ты что, ни разу не слышал про эти коробочки? Про них уже сто раз по телевизору говорили. Включаешь, а там лампочка горит, и жужжит внутри, будто там майский жук сидит. Так?

– Точно. Всё так, как ты говоришь, – ответил дед удручённо.

– Телевизор надо внимательно смотреть, дядя Ваня. В городе десять лет назад целую банду пересажали за такие коробочки. Ты сколько раз мне говорил, что кругом одно шпионство да мошенство, а сам попался как лох.

Дед покачал головой:

– Неужели обманули? Такие приятные женщины. Такие уважительные… Так хорошо со мной поговорили…

– Ну, давай, тащи свои подарки, посмотрим.

Через две минуты дядя Ваня выгрузил на стол перед Денисом всё недавно приобретённое имущество.

– Ну-ка, посмотрим, что они тебе втюхали.

– Это прибор от простатита, – стал объяснять дядя Ваня. – Вот так его включаешь.

– Вижу, вижу. Внутри жужжит, лампочка горит. Дальше что?

– Этот провод берёшь в рот, а этот…

– Ну понятно. Что бывает если соединить два провода?

– Короткое замыкание, что ли?

– Да, искра-то точно должна проскочить. Смотри что здесь произойдёт. Свожу два провода, и что? И ничего. Хоть в рот бери, хоть в задницу втыкай. Так?

– Похоже так…

– Значит провода отдельно, батарейки отдельно. Посмотрим аппарат для измерения давления. На вид хороший, новый. Давай руку. Накладываю на запястье. Нажимаю кнопку… Сейчас манжета должна надуться… Ан нет! Не работает. Что ещё?

– Лекарства: это от давления, а это от сердечка.

– Дед, сколько раз тебе говорить? Какое у тебя сердечко? Ты вон какой здоровила: не сердечко, а сердце! Сволочи, упаковали, так что не откроешь. Ничего, я ножом… Ну смотри, дед.

– Сказали германские и эти, не помню какие… Тоже очень хорошие.

– Германские! Смотри: активированный уголь за три копейки. А ну-ка эти? То же самое. Видишь?

– Вижу! – выдохнул дед. – Ай-яй-яй. Такие хорошие женщины… Так душевно со мной говорили. А оказывается, только притворялись. Сейчас, наверное, едут и смеются с меня: здóрово мы этого дурака провели. А и правда дурак! Ой, дурак!

– Ладно, дядя Ваня, не огорчайся. Слушай! Давай в милицию позвоним.

– А позвони. Может Ромка наш работает, поищет их. (Ромка был внуком деда Ивана – Сенькин сын – и работал в милиции, как по-прежнему называл старик, хотя милиция уже несколько лет называлась полицией).

– Ну давай, позвоним. Думаю, их уже след простыл, но, как говориться, испыток не убыток.

– Давай, Денис, попробуем.

Денис набрал номер:

– Полиция? Кто? А, Артём! Здорово! Тут такое дело. К моему соседу приезжали две дамы. В общем облапошили старика на десять тысяч рублей… Белая машина, по описаниям «Ока». Да, одна брюнетка, другая блондинка. Что ты говоришь!? Вот хорошо, сейчас обрадую его. Спасибо, спасибо! Приехать? Посмотрим, может приедем. Ну до свидания.

Денис положил трубку:

– Повезло тебе, дядя Ваня. Поймали их. Они уже в полиции. Оказывается, эти душевные женщины не тебя одного обули. До нас кто-то звонил, милиция уже ждала их на выезде. Сказали, чтоб ты приехал, заявление написал. Поедешь?

– Поеду! Какие сволочи. Как прикидывались… Даже поцеловала меня одна. А я дурак, уши развесил. Про жизнь свою рассказал им…

– Психологи. В душу влезать они умеют. Иди, переоденься, а я поем тем временем и поедем. Я быстро. Эээ! Фуфло это здесь оставь, с собой в полицию возьмём. Вещественные доказательства…

В райцентр доехали за пятнадцать минут. Двухэтажное здание районной полиции находилось на центральной улице в глубине двора, окружённого низким металлическим забором, покрашенным в голубенький цвет. За ним сплетались ветвями клёны, свесили ветки берёзы. Две машины ВАЗ с синей полосой и белой надписью «милиция» на ней, с российским триколором на дверке, стояли по обеим сторонам въезда; полицейский уазик, также оформленный, ожидал кого-то, едва не наехав на входные ступени. Ещё до того, как Денис аккуратно зарулил во двор, стараясь не задеть полицейские «Жигули», дед увидел чуть в стороне слева от здания знакомую белую машинку, упёршуюся в заросли полыни. Мошенниц в машинке не было.

Как противно было деду! Он-то думал… А, оказывается, и это враньё. Всё на свете враньё и притворство! Убить их мало, паршивок! А он-то! Дурак! Эх ты, старый осёл! Поверил! Нет не бурлят весенние воды в декабре, и если тебе под восемьдесят, не мечтай, не верь, сиди тихо, как положено в твоём возрасте, и терпеливо жди околеванца. Но каким дураком они его выставили, как нагло посмеялись. Деду было ужасно обидно – коротка дорога от любви до ненависти.

Денис поставил свою «Тойоту» рядом с белой «Окой», и они с дедом вошли в здание. По фойе ходил внук Ромка. Он, как мечтал дед, дежурил. На поясе у него висела кобура с пистолетом. Слева за загородкой сидел другой милиционер, сказавший при их появлении:

– А, Денис Павлович! Проходите. (Денис иногда хвастался: «Я к любому делу гож, я в любые двери вхож»3232
  Из сказки Леонида Филатова «Про Федота-стрельца, удалого молодца»


[Закрыть], – сегодня дед убедился, что правда).

В коридоре, перед первой же дверью дед увидел Людмилу и Анастасию.

– Ромка! – завопил он, взорвав приличествующую госучреждению тишину, – Дай мне скорее пистолет, я их сейчас расстреляю! – и, грозный, вспотевший, двинулся к подругам.

Анастасия испуганно отпрянула в глубь коридора, а Людмила не шелохнулась. Она прислонилась к стене, заложив руки между ней и белым костюмом, чтобы не испачкать его, и спокойно смотрела на грозно приближающегося старика.

– Дед! Прекрати сейчас же! – схватил его за руку Ромка.

– Дядя Ваня! Ты что разбушевался? – окликнул Денис.

– Негодяйки! Вы с меня смеялись!

– Мы не негодяйки, – сказала Людмила, – и мы не смеялись.

Она смотрела на деда чистыми глазами, и взгляд её будто бы честный, но несомненно притворный ещё больше разъярил деда.

– А это что? Денис, давай сюда их лекарства! Лечебные приборы! Вас бы этими приборами лечить!

– Дядя Ваня, я вас правда полюбила, а вы меня убить хотите.

– Полюбила она меня!!! Чтобы обдурить! Молодец! Хорошо притворялась! Прямо артистка! Мне теперь всё понятно: «Таблетки из Германии! Лучший в мире препарат!». А коробочки с нашей помойки!

– Дядя Ваня, мы вам всё объясним…

– Я вам сейчас так объясню! Ромка, давай пистолет!

Дверь кабинета открылась, и вышедшая милиционерша в форме старшего лейтенанта сказала:

– Что тут за крики? Ведите себя прилично, гражданин! А вы заходите, – она посмотрела на Людмилу, потом на Анастасию. – Запишем ваши показания.

Дед с Денисом остался ждать, когда вызовут и их. Наконец, открылась другая дверь, и из неё вышел, опираясь на палочку Василий Антонович Завражнов – толстый старик, с короткими снежно-седыми волосами, в пиджаке с Орденом Отечественной войны. Он тяжело дышал, ноги подрагивали. За локоть его поддерживал сын Борис Васильевич – сам-то семидесятилетний старик: с седой бородкой и длинными волосами.

– Здорово, Иван, – сказал Василий Антонович. – Тебя тоже об…?

– На десять тысяч.

– Повезло тебе, меня на пятнадцать.

– И участниками войны не побрезговали, – всплеснул руками Денис. – Ничего святого нет.

– Следующий, – раздалось из открытой двери.

Дед вошёл с Денисом. За столом сидел майор, который тоже оказался Денисовым знакомым.

– Здорово, Владимир Робéртович, – поздоровался Денис. – Вот соседа привёз. Иваном Николаевичем зовут. Его тоже сегодня обдурили. Помоги ему маленько, а то у него с грамотёшкой плоховато.

– Хорошо, Денис Павлович. Помогу, как смогу. Ты подождёшь, пока мы кончим?

– Подожду.

– Ну что, Иван Николаевич, давай писать заявление на твоих обидчиков.

– А что писать?

Майор подал ему два листа бумаги: один чистый, другой исписанный – образец.

– Здесь, справа, в верхнем углу, перепиши вот это из образца: «Начальнику ОВД администрации такого-то района, подполковнику милиции Черкашину Евгению Станиславовичу» – запомнил? Как наш район называется, надеюсь, тоже знаешь? Вот до сюда перепиши, потом я тебе дальше продиктую.

Дед нацепил на нос предусмотрительно взятые с собой очки и стал старательно выписывать буквы. Он вспотел от напряжения – ведь лет двадцать ничего не писал.

– Всё, написал, – сообщил он через четверть часа.

– Давай сюда… Дед, ну что ты написал? От Ерофеева Ивана Николаевича – правильно. А дальше: проживающего… и ты пишешь адрес, что в образце. А надо было твой адрес.

– А! – хлопнул себя дядя Ваня по лысине. Что теперь делать?

– Придётся переписать.

Дед принялся писать шапку снова и опять опростоволосился: пропустил целую строчку и подполковника переименовал в Черкасова.

– Фу! Давайте Дениса позовём. Всё равно у меня не получится.

Майор вышел и через минуту вернулся с Денисом:

– Не выходит ничего у твоего соседа.

– Давай я напишу. Ты же видишь, он не великий грамотей.

– Ну пиши, а то будем до ночи сидеть.

Денис быстро написал то, над чем дед трудился полчаса.

– Дальше?

– Дальше в середине строки: «Заявление», во второй строке посередине – «о совершении преступления», в скобках – мошенничества. Прошу Вас принять меры по привлечению к уголовной ответственности по статье 159 УК РФ гражданку Горбунову Л. С., проживающей по адресу: – вот этот адрес перепишешь – майор подал Денису бумажку с написанным адресом, – и гражданку Звягинцеву Е. А., проживающей по адресу: вот её адрес, которые обманным путем похитили у меня денежную сумму в размере десяти тысяч рублей.

– Есть такое дело. Написал.

– Описывай дальше, как дело было.

Денис писал минут десять, останавливаясь и обдумывая. Наконец предъявил результат, и майор прочитал:

– Десятого июля две тысячи восемнадцатого года по месту моего жительства приехали гражданки Горбунова Л. С. и Звягинцева Е. А. и предложили приобрести у них электронный прибор для лечения различных хронических заболеваний, аппарат для измерения артериального давления, четыре упаковки лекарственных средств для нормализации давления, упаковку препарата для лечения сердечных болезней. Я согласился приобрести все эти товары и заплатил за них десять тысяч рублей. Через некоторое время я обнаружил, что проданные мне электронный прибор для лечения хронических заболеваний и аппарат для измерения артериального давления не работают, а вместо лекарственных средств в упаковках находился обыкновенный активированный уголь. Пойдёт?

– Пойдёт. Дальше ко всему этому надо приделать хвостик, – сказал майор, – Пиши: «Таким образом, гражданки Горбунова Л. С. и Звягинцева Е. А., введя меня в заблуждение, обманным способом завладели принадлежащими мне денежными средствами в размере 10.000 рублей, то есть совершили мошенничество с причинением мне значительного материального ущерба. Учитывая изложенное, руководствуясь статьей 141 УПК РФ, прошу Вас дать указание о возбуждении уголовного дела по факту совершения мошенничества Горбуновой Л. С. и Звягинцевой Е. А. Об уголовной ответственности по статье 306 УК РФ за совершение заведомо ложного доноса мне известно».

Денис оформил «хвостик» и передал бумагу майору. Тот прочитал, кивнул и протянул её дяде Ване:

– На, дед, распишись.

Дед поставил свои каракули.

– Как думаешь, Владимир Робéртович, дойдёт дело до суда? – спросил Денис. – Не замнут, на тормозах не спустят?

– Если у них нет мохнатой лапы, мы их посадим – это уж будьте уверены. Нам тоже надо план выполнять по раскрываемости. А тут дело ясное. Отчаянные бабы, напролом пёрли. В четырёх районах наследили. Намошенничали на двести пятьдесят тысяч. Никого не щадили: ни ветеранов, ни инвалидов. Они у вас в селе одну бабку охмурили: она едва живая, вся трясётся. В общем, никакой совести у бабёнок, помутились на деньгах.

– Да, правда бессовестные, – согласился дед, – обманывали, а смотрели так, будто чистую правду говорили. Ни разу не запнулись.

– Дед, ты подожди меня у машины, я сейчас приду, – сказал Денис, как только они вышли от Владимира Робéртовича, и пошёл куда-то по коридору быстрыми шагами.

Дядя Ваня вышел на улицу. Тени от деревьев подобрались уже к машинам Дениса и мошенниц. Пахнуло вечерней прохладой. Машина была закрыта, дед зашёл за неё в подступившую тень и прислонился к багажнику. К «Оке» пришли и Людмила с Анастасией (он не обратил внимания на инициалы в своём заявлении и по-прежнему считал её Анастасией). Они не заметили деда за тонированными стёклами:

– Ну, Люда, всё пропало! И мы влипли.

– Не паникуй! Я всё возьму на себя: моя идея, всё делала я, ты только помогала. Поняла? Будем биться. Надо ещё что-то придумать. Я на все законы наплюю, совесть задушу и вырву из себя, только бы его спасти. Может удастся квоту пораньше получить. А нет, пойду…

Куда пойдёт Людмила, если «нет», дед не услышал, потому что дверки захлопнулись, белая машинка откатилась назад. Они увидели его, но быстро отвели глаза. Сидевшая за рулём Анастасия развернулась направо и медленно выехала со двора. Такого горя, какое увидел старик на их лицах через лобовое стекло, он не видел никогда.

Всю обратную дорогу дед не проронил ни слова. Он смутно чувствовал, что сделал что-то нехорошее.

Назавтра он целый день бродил по двору, потом пошёл гулять по совхозу, вернее, по бывшему совхозу. Кругом стояла тишина, всюду запустение, лишь в мастерской кто-то стучал молотком: стояла самая сенокосная пора, но коров в совхозе давно извели, и сено было не нужно.

Вечером он отправился к Денису.

– Знаю, что откажешься, но пригасить должен: садись, поужинай.

– Нет, я ужинал.

– Чем занимался сегодня?

– Курочек покормил. В магазин сходил.

– Что купил?

– Пачку масла и такой вот кусочек сыра. Сыр был раньше сто восемьдесят рублей, сейчас двести пять. Масло стоило девяносто, стало сто десять. А прибавили триста рублей. Они с нас смеются!

– Смеются, дед, смеются.

– Ещё по совхозу погулял. На шестисотник3333
  Помещение для скота на шестьсот голов


[Закрыть] заходил. Ой-ёй-ёй! Всё развалили. До самого фундамента.

– Ты бы, дед, откормочник посмотрел. Со стороны дороги – вроде стоит, а с трёх других и нет ничего. Кто растащил? Да сами люди и растащили. Строят себе что-то и бомбят.

– Такой совхоз был! Сколько денег потрачено! Дааа! Кругом одно шпионство.

– Шпионство не у нас, а повыше. У нас тачками и подводами, там вагонами и составами. Смотрел Никиту Михалкова? Как Томскую тайгу в Китай продают? Вот это шпионство.

Помолчали. Потом дед сказал:

– Я вот походил, подумал. Что-то сомневаться стал.

– В чём же ты, дед, сомневаешься.

– Плохо я, кажется, сделал, что заявление написал.

– Отчего же плохо?

– Ну подслушал я, как они говорили. Эта светленькая – Людмила – сказала: «Я совесть задушу, а его спасу». Помнишь, я тебе говорил про Валюшку. Она ведь тоже воровала, но нас спасала. Может и они мошенствовали, чтобы кого-то спасти? Я и Людмиле про Валюшку рассказал. Как-то она… Расстроилась, что ли. Чуть не плакала, и сказала, что это для неё важно, а потом меня поцеловала.

– Любишь ты, дед, вспоминать, как женщины тебя целовали.

– Есть такая слабость.

– А кого она спасает-то?

– Вот это я не расслышал. Но видел, что лицо у неё вчера было такое… Будто мать умерла. У той и у другой. Посадить девчушек за десять тысяч, когда они кого-то спасают? – Не пойдёть! Не прощу себе! Как быть? Может забрать заявление?

– Ну это, дед, несерьёзно. Сегодня написал, завтра забрал. Да их не за тебя собираются судить. Они в пяти районах набедокурили. Двести тысяч с лишним у людей забрали! Подожди, дед, не пори горячку. Если что, успеешь на суде от обвинения отказаться. Ты ведь толком ничего не знаешь. Что ты там услышал – сам не знаешь. Иди, спи себе спокойно, дальше видно будет.

Дед на этом успокоился (что можно в суде отказаться), но не очень. И с тех пор Людмила и Анастасия не шли у него из головы.

В начале декабря дед получил повестку: мол, судебное заседание по вашему делу состоится в среду шестого декабря в десять часов. Вы вызываетесь в качестве потерпевшего.

За два дня до назначенного над мошенницами суда стояла чудесная погода. Вечером дед решил прогуляться. Он с начала зимы гулял почти каждый день и чувствовал, что после прогулки спит лучше. Было тепло, воздух лёгкий и свежий, и совсем отвесно с неба опускался снег – редко в последнее время выдаётся в Сибири такая погода. Маршрут его проходил вокруг магазинов, клуба и конторы бывшего совхоза. У продовольственного магазина он встретил Бориса Завражнова – сына обманутого ветерана войны:

– Что, Иван Николаевич, повестку-то в суд получил?

– Получил. А ты?

– Ну и я тоже. Ты кем идёшь – потерпевшим или свидетелем?

– Написано, что потерпевшим.

– Нет, мы с отцом свидетели. Не спрашивай, откуда я знаю, но у этой-то, которая помоложе, маленький сын имеется, а у него порок сердца. А вторая – её подруга. Так вот они эти деньги для мальчишки собирали на операцию. Понял? Как отец узнал, так сразу мне сказал: «Иди забери заявление. Мне государство пятьдесят тысяч платит, а я жалею пятнадцать больному ребёнку!? Мне ж позор и на том свете будет». Ну я пошёл и забрал.

– Что ж ты мне раньше не сказал?! Эх, Борис, Борис! Какой же я дурак. Да что дурак, сволочь я! Ну я же видел… По глазам видел, что они хорошие женщины. Что ж я наделал! В милиции кричал, как болван, «дай мне, Ромка, пистолет, я убью этих негодяек». Эх, эх!!!

– Да ты не опоздал ещё. На суде скажешь, что не имеешь к ним претензий. А судить их всё равно будут, и осудят – вот увидишь. По фиг им: отозвали мы или нет. Им план по раскрываемости надо выполнять. Дай Бог, чтобы условный срок дали. Ох, до чего мы дожили, Иван! План-то нынче главнее, чем в плановой экономике. Сейчас везде план. Милиция план выполняет по преступности и раскрываемости, гаишники – план по штрафам, больница по посещаемости. В наше время-то было, чем меньше народу к врачам идёт, тем лучше. Сейчас наоборот: много больных – больница больше денег получит! Я на днях взял свою карточку, смотрю, вот так да! Я пять раз у них побывал за последний месяц. А на прошлой неделе начали меня от алкоголизма лечить! Я пошёл к этому Валерию Константиновичу и говорю: «Мать твою, ты что меня алкашом выставляешь? Когда это ты меня от алкоголизма лечил?» А он: «Борис Васильевич, милый, войди в положение: план по посещениям не выполняю, грозятся премиальных лишить, и вплоть до увольнения! Тебе ж на машине не ездить, на ответственных постах не служить, побудь, милый, пьянчужкой, а я тебя вылечу, ей Богу, вылечу и с учёта сниму! Будешь опять чист и трезв как стёклышко». – «Ну ладно, – говорю, – хрен с тобой! Выполняй свой план за счёт моей репутации». Иван Николаевич! Ты того… Никому не говори, что я тебе сейчас сказал.

В день суда утром был мороз под тридцать. Дядя Ваня надел полушубок, рукавицы, шапку-ушанку, валенки. Сын Семён не смог его сопровождать, потому что ещё не вернулся из Города с очень важной выставки. В райцентр, в здание суда его отвёз Денис. Но ему тоже нужно было ехать на работу:

– Ты, дед, когда суд закончится, позвони мне. Я за тобой приеду. На рейсовом автобусе не пускайся – замёрзнешь ещё.

Дядя Ваня походил туда-сюда по фойе, озираясь вокруг, надеясь увидеть Людмилу и Анастасию, но среди толпящихся вокруг него людей их не было. Народ прибывал. Вот он кинулся навстречу Валентине Мишуткиной. Её привела дочь Аня. Валентина была из их села, жила от деда через улицу, работала одно время вместе с ним на ферме. Это была та самая женщина, к которой он уходил от жены. С тех пор, как её сразил Паркинсон, Валентина никуда не выходила из дому. Дед помог Аньке усадить её на скамейку и остался рядом со старушкой, пока дочка относила в гардероб её пальто. Голова и лежащие на тросточке руки Валентины ходили ходуном. А какой она была тридцать лет назад!

– Мама, тебе ничего не надо? Как себя чувствуешь? – спросила вернувшаяся Анька.

– Ничего, пойдёт, – ответила Валентина, отдышавшись. Видно, она не узнала деда и ни разу на него не взглянула.

– Разве это люди? Такого человека ограбить! Пять тысяч выманили, мерзавки! Жалко меня не было: я бы им глаза выцарапала. А вас, дядя Ваня, на сколько обманули?

Дед сделал вид, что не расслышал вопроса и отошёл к Борису Завражнову.

– Иван Николаевич, – сказал ему Борис, – смотри не ляпни, что я тебе сказал про больного ребёнка, а то станут допытываться откуда я знаю, искать, кто нарушил тайну следствия. Понял?

– Понял, про это никому не скажу.

– Смотри ж!

Наконец прибежала молодая женщина в чёрном костюме и белой блузке:

– Граждане, пойдёмте за мной.

Она открыла ключом двери и впустила их в зал судебных заседаний. Дед Иван сел в первом ряду кресел для зрителей, отгороженных невысоким деревянным барьером от остального зала, и оказался против двух массивных деревянных столов, обращённых к стоящему на возвышении судейскому столу. Слева от них стояла конторка для выступающих, ещё левее – другой стол – прокурора.

Правее от деда, огороженная решёткой, стояла скамья для подсудимых. Она была пуста.

Мишуткина с дочкой оказались на другом конце зрительских рядов, и дед их не видел. Кроме них из их села в суде было ещё две пожилые женщины, и Борис Завражнов, представлявший отца. Были люди и из других сёл и даже из других районов – Людмила с Анастасией много где побывали со своей высокотехнологичной медицинской помощью.

Дядя Ваня, разглядывая присутствующих, не заметил их появления. Они вошли с какой-то женщиной и сели втроём за стол. Анастасия была в синем платье, на плечи накинут светло-серый шерстяной палантин. Людмила на этот раз была во всём чёрном: чёрный свитер, чёрная юбка, зимние сапоги тоже были чёрными. Они сидели к зрителям спиной и его не видели.

– Людмила! – позвал дед, подойдя к барьеру.

Она резко обернулась, встала и подошла к нему. И вот опять перед ним её большие серые глаза. Как он мог им не поверить?!

– Людмила! Простите меня! Я не знал! Простите старика. Я теперь всё знаю. Я за вас.

Она улыбнулась ему одними глазами, села на место и что-то сказала Анастасии и незнакомой женщине. Анастасия обернулась, посмотрела на него и чуть заметно кивнула.

– Встать! Суд идёт! – донеслось до его сознания, и он машинально встал и посмотрел туда, где возвышался судейский стол. Из двери, слева от стола, вышла судья в чёрной мантии и, разложив документы, сказала коротко:

– Прошу садиться. Слушается дело по обвинению подсудимых Звягинцевой Елены Анатольевны и Горбуновой Людмилы Сергеевны в мошенничестве…

Значит, Анастасия вовсе не Анастасия, а Елена. А Людмила действительно Людмила. Его этот факт почему-то обрадовал. Он удивился, почему это для него так важно. Наверное, потому, что она вошла в его сознание, как Людмила. Значит удалять её не надо, а как бы она вжилась в него под другим именем, ещё неизвестно.

Потом секретарь докладывала о явке участников судебного разбирательства, а судья попросила свидетелей покинуть зал суда.

– Подсудимая Горбунова, – сказала судья, – встаньте, пожалуйста! Назовите свою фамилию, имя отчество, когда и где родились, где проживаете в настоящее время.

– Горбунова Людмила Сергеевна. Родилась 10 февраля 1977 года в Новосибирске. В настоящее время проживаю, – Людмила назвала адрес. – Работаю медсестрой в больнице.

То же самое судья спросила Елену.

– Подсудимая Горбунова, вы получили копию обвинительного заключения?

Слово «подсудимая» по отношению к Людмиле показалось деду такой нелепостью: как это – она и подсудимая! Его ум не принимал такой несправедливости. Он столько передумал за вчерашний день. Он вчера представил себе то безграничное горе, которое навалилось на этих женщин, взявшихся противостоять ему, и он полюбил их ещё сильнее, чем тогда, когда они уходили от него после первой встречи.

Людмила встала и сказала, что обвинительное заключение получила. То же спросили Анастасию – Елену. Потом зачитывали состав суда, спрашивали об отводах, разъясняли права.

Наконец, судья сказала, что приступает к судебному следствию и стала читать обвинительное заключение:

– Подсудимые Звягинцева и Горбунова по предварительному сговору обманным путём входили в доверенность к гражданам, завладевали принадлежавшими им денежными средствами, продавая им изделия, которые они представляли, как электронные приборы для лечения различных заболеваний, а также лекарственные средства, на самом деле являвшимися пустышками, обыкновенным активированным углём. …. Десятого июля подсудимые продали гражданке Мишуткиной Валентине Ефимовне за пять тысяч рублей прибор, который в действительности был ничем иным, как пластмассовой коробкой с двумя батарейками и лампочкой, цена которых по оценке экспертов составляла сто двенадцать рублей, убедив её в том, что он лечит тремор, то есть синдром дрожания при болезни Паркинсона.

– Люди! Посмотрите на мою маму! – громко сказала Аня. – Посмотрите, кого они обокрали! Это не люди, они хуже фашистов! Вешать таких надо!

В зале зашумели, закричали:

– Правильно!

Пока судья призывала зал к порядку, Елена и Людмила сидели, опустив головы.

Дед тяжко вздохнул и промолвил:

– Ох-ох-ох!

Судья наконец получила возможность продолжать:

– В тот же день подсудимые Звягинцева и Горбунова явились к гражданину Ерофееву Ивану Николаевичу. Путём обмана и злоупотребления доверием они продали ему якобы прибор для лечения простатита, лекарственные средства для снижения давления, для лечения заболеваний сердца, а также аппарат для измерения давления, который фактически был непригодным для работы. В результате они завладели денежными средствами, принадлежавшими гражданину Ерофееву на сумму десять тысяч рублей.

Чтение обвинительного заключения продолжался больше часа. Наконец судья сказала:

– Подсудимая Горбунова, встаньте пожалуйста. Вам понятны предъявленные вам обвинения?

– Понятны.

– Признаёте себя виновной?

– Да, признаю, – сказала Людмила.

– Садитесь. Подсудимая Звягинцева, встаньте пожалуйста. Вам понятны предъявленные вам обвинения?

– Да.

– Признаёте себя виновной?

– Признаю. Только мы с Людой делали это потому что у нас не было другого выхода.

– Об этом вы скажете потом. Потерпевшая Мишуткина Валентина Ефимовна, что вы можете сказать по обстоятельствам дела? Можно с места.

Старушка стала рассказывать, поминутно останавливаясь, чтобы отдышаться:

– Я спала после обеда. Вдруг входят эти женщины. Уф… И сказали, что знают о моей болезни… Потом спросили, вы, бабушка, хотите купить электрическую коробочку… уф, которая лечит эту болезнь…? Я ответила – конечно хочу… Они показали мне коробку и продали за пять тысяч рублей.

– Вы, сказали, что спали перед тем как явились подсудимые. Как вы отдали им деньги? Вы встали, куда-то пошли?

– Ваша честь, – вскочила Анька, – почтальонка только что принесла ей пенсию, деньги мама положила под подушку. Я пришла с работы, она говорит: «Я сегодня пенсию получила, спрячь. Я пересчитала и говорю: «Мама, ты получаешь тринадцать, а тут только восемь». – Так и так, я купила вот эту штуку. Ваша честь! Да если бы я была дома, я б их убила, я бы им морды порасцарапала, волосы им повыдирала, стервы проклятые!

– Гражданка Мишуткина, воздержитесь от оскорбления подсудимых. Подсудимая Горбунова, вы понимали, в каком состоянии находилась потерпевшая?

– Понимала.

– Вы действовали осознанно?

– Да. Я понимала, что поступаю скверно, но я и сейчас поступила бы также.

– Вот гадина! Убить тебя мало, – крикнула Анька.

– Потерпевший Ерофеев Иван Николаевич, что вы можете рассказать по существу дела?

Дед не сразу понял, что судья обращается к нему.

– Потерпевший Ерофеев, встаньте за конторку и расскажите, как вы купили у подсудимых их, с позволения сказать, товары.

– Товарищ судья… Я…

– Ко мне следует обращаться «Ваша честь».

– Да, Ваша честь. Я купил добровольно. То есть, тогда не добровольно, а сейчас добровольно. Ваша честь, я ни в чём их не обвиняю. Это очень хорошие женщины.

– Потерпевший, мы здесь не достоинства этих женщин разбираем. Мы должны решить, виновны они или нет.

– Не виновны, не виновны, товарищ…, тьфу ты, Ваша честь.

– Если невиновны, зачем же вы подавали заявление о привлечении их к уголовной ответственности? Что это вдруг вы решили отказаться от обвинения.

Дед вспомнил Завражнова и замолк.

– Потерпевший, обоснуйте своё заявление.

Деда вдруг осенило:

– Ваша честь, я случайно подслушал их разговор. Я стоял за машиной, а они садились в свою белую машинку, они говорили, что собирали деньги для больного ребёнка. Если бы я знал, то отдал бы им десять тысяч без всякого мошенства. Считайте, что я отдал деньги добровольно, и никакого шпионства не было. Ой, не шпионства, а мошенства. Ваша честь, извините, я неграмотный, что попало говорю, – дед услышал, что кто-то засмеялся. Судья тоже улыбнулась и сказала:

– Путано, но в общем понятно. Садитесь на место.

– Спасибо, дядя Ваня, – услышал он, когда возвращался назад.

– Ваша честь, – поднялась сидевшая с Людмилой и Леной женщина, – я требую записать в протокол, что потерпевший Ерофеев отказался от обвинения моих подзащитных.

– Не сомневайтесь, всё будет записано.

Потом долго слушали других потерпевших. Никто от своих обвинений не отказался:

– Даже если они хотели потратить деньги на лечение ребёнка, это их нисколько не оправдывает. Так обидеть стариков, инвалидов, ветеранов войны!!! Просто в голове не укладывается, какие подлые бабы, – сказал один дед, обманутый в соседнем районе.

Последним вызвали свидетелем Завражнова.

– Вы, свидетель, проходили потерпевшим. Что вас заставило отказаться от обвинения. Вы тоже кого-то подслушали?

– Нет, Ваша честь, мы просто поговорили с отцом, и он сказал: «Не хочу, чтобы из-за меня кто-то сидел в тюрьме, пусть он даже будет трижды виновен». Я так же думаю. Я, знаете ли, толстовец.

– Что у подсудимой Звягинцевой есть больной ребёнок, вы не знали?

– Никак нет, Ваша честь.

– Выходит, когда писали заявление, не были толстовцем, а как написали, сразу стали?

– Выходит, так.

– Хорошо, садитесь.

Завражнов сел рядом с дедом:

– Ну что?

– Все против них.

– Подсудимая Горбунова, что вы можете сказать по сути предъявленных вам обвинений? – сказала судья.

– Ваша честь. Мне надо вам объяснить, почему я пошла на то, что вызывает в этом зале такое возмущение. Мы с Леной подруги с тех пор, как она окончила медицинское училище и пришла в нашу больницу. Я на пятнадцать лет старше, но это нисколько не мешает нам быть близкими, как бывают близки родные сёстры. Почти все выходные мы проводили вместе, вместе оставались на дежурство, вместе ходили по магазинам, вместе выбирали одежду, и друг от друга у нас не было ни одного секрета. И когда Лена вышла замуж, ничего не изменилось. Муж принимал меня, как её старшую сестру, и не возражал, что я постоянно бываю у них. Когда у Лены в конце прошлого года родился Димка, я обрадовалась ему, как собственному сыну.

Но вскоре мы стали замечать, что он часто дышит, во время кормления синеют губки. До поры до времени мы списывали всё что замечали на присущую всем матерям мнительность. Но в феврале у него начались ужасные приступы кашля, во время которых он стал задыхаться. Глазки выкатывались из орбит, он синел. Переживать это было ужасно. Естественно, мы обратились к врачам. Его обследовали в нашей больнице. В общем, оказалось, что у него редкая патология сердца. Нам сказали, что нужна операция, и чем скорей, тем лучше и предупредили что, если не сделать её до года, он непременно умрёт.