Текст книги "Роскошь ослепительной разрухи"

2. Подслушанный разговор

Через час вся поляна перед Черемшановским и соседними дворами была заставлена машинами. И каких только не было: от наших «запорожцев», «москвичей» и «жигулей» до недавно появившихся «тойот» и «мерседесов». Рядом с ними парковались старинные мотоциклы ИЖ и «Уралы», их усталые водители стаскивали шлемы и помогали выбраться из колясок кряхтящим и охающим пассажирам и пассажиркам.

Приём у экстрасенса продолжался не больше десяти минут, но поток страждущих не иссякал с утра до позднего вечера. Обычно, Павел Иванович назначал каждому по десять сеансов. Секретарша Светка назначала посетителям время и аккуратно записывала его в свою тетрадку. Кроме того, многие являлись без предварительной записи и ждали приёма в порядке живой очереди. Приезжали заранее, чтобы не опоздать из-за непредвиденной задержки, так как советские машины и мотоциклы, на которых передвигался тогда сельский люд, порядком поизносились и отказывали в самый неподходящий момент.

Поэтому вокруг нашего дома каждый день собиралось множество народа. Пациенты Павла Ивановича, в большинстве женщины, ждали во дворе Черемшановых, сидя на ступенях крыльца, как на трибунах стадиона; на любезно вынесенных Надеждой Васильевной скамейках в тени дома, а доставившие их водители томились за оградой: кто за рулём, кто, прислонившись к капоту, кто, расхаживая вокруг машин, разговаривая между собой.

Нам, соседям, это страшно не нравилось, потому что в лучшее время года, коим является в Сибири лето, не знали мы ни единого дня покоя.

Представьте, что против вашего окна останавливается автомобиль, и чужой человек часами глазеет в ваше окно. Моя жена несколько раз прогоняла таких автомобилистов, но куда им было деваться! Они переезжали на другую сторону улицы, и оказывались под окнами дома Чебаков, откуда их гнала уже Чебачиха, то есть Таисия Пантелеевна.

В час дня у Павла Ивановича наступал обед. Посетителей, судорожно глотавших слюнки от вкусных мясных запахов, выпроваживали со двора, и они сидели по своим транспортным средствам, пока экстрасенс с хозяевами дома опустошали богато накрытый стол.

После обеда Павел Иванович выходил погулять по двору и покурить. Он был высок ростом, даже очень, и, несмотря на прекрасный аппетит и большое количество поглощаемой пищи, о чём с гордостью говорила Надежда Васильевна, не был толст. Волосы имел белёсые, коротко стриженные, лоб низкий, а скулы сильно выдавались вперёд, и, когда он выпивал, на них выступали красные пятна.

Однажды ему потребовалось позвонить по телефону, и он прислал Надежду Васильевну спросить разрешения на звонок. Конечно, мы разрешили.

Павел Иванович прошёл мимо нас с женой, едва кивнув. Я вышел из дому, чтобы не стеснять его, жена удалилась в сени, чтобы не подслушивать, но краем глаза смотрела из сеней в комнату через внутреннее окно. Закончив разговор, экстрасенс достал двадцать рублей и небрежно кинул на телефон.

– Замашки как у мелкого купчика! – возмущалась жена. – Откуда такие взялись?!

Я проводил Лыковых, поболтал с бывшим односельчанином, а ныне начальником управления сельского хозяйства Крутояровым, привезшим заболевшую жену Надежду Акимовну – в прошлом работницу райкома, ещё недавно курировавшую всё районное образование, и вернулся в дом. Было без малого половина девятого.

– Ну что, пойдём окучивать картошку, пока жара не наступила? – спросила жена.

– Поплетёмся уж, Марковна.

– Доколе ж нам пластаться на огородах? – подхватила она.

– До самыя смерти, Марковна, до самыя смерти88
  Ответ протопопа Аввакума на вопрос жены долго ли ещё мучится.


[Закрыть].

– Ну тогда побредём.

То были последние годы тех сказочных времён, ныне уже забытых, когда Сибирь ещё не оккупировали полчища колорадского жука, и мы, не ведая своего счастья, только лишь выпалывали сорную траву и подгребали к кустам землю, а не обирали с листьев это мерзкое творение американской природы.

На огороде Черемшановых окучивали картошку Володя и Вера Волковы. У них какое-то генетическое заболевание, но они не брат с сестрой, а муж с женой – нашли как-то друг друга. Надежда Васильевна уже несколько лет нанимала их сажать, полоть, окучивать и копать картошку, впрочем, на другие работы тоже. За работу кормила их и давала какого-нибудь ненужного прошлогоднего сала – они и рады. Слава богу, отец её этого не видит – он умер в начале перестройки.

– Пётр Петрович! – крикнула мне Вера. – Вчера Славка приезжал. Привёз три булки хлеба, яблок и бананов, а ещё две майки для Володи.

Славка её брат и мой одноклассник. Она сообщает мне о каждом его приезде, для неё это праздник.

– Молодец, Славка, не забывает вас, – крикнула в ответ жена.

– Пётр Петрович, продолжила Вера, – ты с пятьдесят шестого года, наш Славка тоже с пятьдесят шестого, и Надежда Васильевна с пятьдесят шестого. Вы в одном классе учились. У Надежды Васильевны дочь Светка, у тебя с Анной Марковной две дочки, они в Городе учатся, у Славки два сына, уже взрослые. А я с сорок седьмого года. Но нам с Володей детей иметь нельзя – мы инвалиды.

Вера помнила всё. Если услышит, когда у кого день рождения – запомнит железно и, встретив в соответствующий день именинника, обязательно поздравит.

Дальше работали молча.

– Что ты так долго у Черемшановых делал? – спросила жена, когда мы первый раз остановились попить водички.

– Разговорился с одним мужичком. А потом с ним вместе драпали от одного важного господина.

– Это как?

– Мы на крылечке сидели. А тут приехал к «электросенсу» (мне понравилось название, данное Павлу Ивановичу Лыковым) господин со своей подругой. У господина интеллект ноль – из поколения «то что», но презренья к окружающим – без меры. Двинулся он на нас, как на пустое место – затопчет. Так, ты бы видела, как я от него порскнул. Слава богу, в пояс не поклонился. Вот это-то откуда? Сробел перед новым хозяином, как солдат Иван Шадрин99
  Персонаж пьесы Н. Погодина «Человек с ружьём»


[Закрыть] перед генералом. Напрасно Чехов время терял, учил меня выдавливать раба. Или как там у Шолохова в «Поднятой целине»: «Народ-то гордость свою из сундуков вынул». Но как быстро обратно спрятал!

– А Крутояров что приезжал? – спросила жена.

– Надьку свою привёз. Надежду Акимовну. Что-то у неё… не того. Что именно не говорит, но видно, что оба ужасно боятся.

– Помню, как она справляла с нас план по атеистическому воспитанию. А сейчас каждое воскресенье в церковь ездит.

– Так поедешь, коль смерть в лицо смотрит. Как-то мы себя поведём? Сумеем ли спокойно и радостно пойти ей навстречу?1010
  Выражение Л. Н. Толстого


[Закрыть]

Домой с огорода мы вернулись перед обедом, когда жара стала невыносимой. Чебаки уже копошились у себя во дворе, сгружая и расстилая траву для просушки. Вера с Володей сидели на скамейке перед оградой Черемшановых, ожидая, когда им вынесут поесть – в дом за хозяйский стол их, конечно, не позовут. Да и котлетами, которыми так славно пахнет из летней кухни, вряд ли накормят.

А у нас в холодильнике окрошка – самая летняя еда.

Когда жара спала, мы снова вышли в огород, и уже поздним вечером всё же допололи картошку. Я пошёл в летнюю кухню поставить на газ чайник. Наши с Черемшановыми летние кухни разделяет тонкая стенка, их в шестидесятые годы наши отцы вместе строили.

Уже начало темнеть, и приём у Павла Ивановича закончился.

– Надежда Васильевна, – услышал я его голос, – вот вам три тысячи за постой и дочке две тысячи за работу1111
  Средняя зарплата по России в 2000 году составляла 2223 рубля, а в сельском хозяйстве – 985 рублей.


[Закрыть].

– Спасибо, Павел Иванович. Спасибо большое!

– Ещё семьсот рублей на питание.

– Может что-нибудь особенное хотите?

– Не надо. Вообще, коньячку я бы сейчас выпил.

– У меня есть бутылочка: три дня назад покупала.

– Лёвчик был?

– Утром. А потом слинял куда-то. Больше не появлялся.

– Новенького ничего нет?

– Какая-то Кирьякова приедет к вам из Степного совхоза. У неё сын в Городе, в милиции работает. Сын единственный, двадцать три года. Растила без отца. Любит его до безумия. В школе всегда учился отлично. В прошлом году окончил Высшую школу милиции в Омске. Лейтенант. А теперь его посылают в командировку в Чечню. Она сбрендила от страха, что его там убьют. Хочет, чтобы вы ей предсказали: вернётся он назад или нет. Говорит: «Если Павел Иванович скажет, что Алёшу убьют, я его не пущу! Под колёса лягу, а не дам увезти!». Это мне Лёвчик сообщил, а ему Серёжка Коробкин. Сына её зовут Алексей. Росту он невысокого, на левой руке шрам – на Гусинобродке бандит прострелил минувшей зимой. Мать чуть с ума не сошла, когда узнала. У парня есть невеста, звать Настей. Она тоже из Степного совхоза, учится в сельхозинституте на бухгалтера. Оканчивает в будущем году, тогда и хотят свадьбу сыграть. Сама Кирьякова работает в администрации райцентра главным бухгалтером и каждый день ездит в Озёрск из Степного совхоза на рейсовом автобусе.

– Это далеко? – спросил Павел Иванович.

– Четыре километра.

– Известно, кто отец Алексея?

– Нет, я спрашивала Лёвчика, говорит, что Серёжка так и не узнал. Скрытная эта Кирьякова. Но один его одноклассник вспомнил, что вроде отчество у Алексея – Григорьевич. Но это неточно.

– Ещё что есть?

– Алексей мотоциклами увлекается. Она сама не ест не пьёт, годами в одном и том же ходит, но купила ему на окончание института очень дорогой японский мотоцикл. Марка «Ямаха». Стоит пока у неё в гараже.

– Кирьякову как звать?

– Ольга Олеговна.

– Добре, я запомнил.

3. Два предсказания

На другое утро Иван Иванович Чебак снова снарядил в дорогу свой «москвич». Но путь его не в поле на сенокос, а в Озёрск на рынок. Два раза в неделю он торгует там сметаной, маслом и творогом. У него есть постоянные клиенты, которые берут его продукты за милую душу, и это неудивительно: всё у него без химии: масло жёлтого цвета от одуванчиков, творог без крахмала, а ложка в сметане стоит по команде «смирно».

В городе у Чебаков живёт дочь, которая, не стесняясь, говорит всем, что её отец дурак:

– Он с мамкой всю жизнь работает, и всю жизнь ложит деньги на книжку. И всегда они у него там сгорают. На советской книжке было сорок тысяч. Я его сколько просила: «Папка, дай мне на кооператив!» Не дал. Теперь от них осталось сорок рублей. В прошлом году перед дефолтом попросила на машину – опять не дал. Опять всё сгорело. Но дурака ничто не учит! И сейчас то же самое: ложит и ложит. Накопит немного – несёт на книжку. Деньги никому не доверяет – сам ходит в магазин. Мамка у него просит: «Купи мне пряников». Отвечает: «Обойдёшься, они дорогие». Всё у него под замками, даже дровяной сарай, как будто кому нужны его паршивые дрова. Уезжает на сенокос – запирает птичник, чтобы соседи кур не своровали. Ну не дурак ли?!».

Фыркнул «москвич» – уехал Иван Иванович менять творог и масло на новую сумму для книжки. А я, свободный, как птица божия, пошёл посмотреть, кто к Терёшкину на приём приехал.

Едва я уселся на скамейку перед оградой, подкатила знакомая светлая «Волга» начальника районного управления сельского хозяйства Крутоярова. Но сегодня из машины вместе с больной его женой Надеждой Акимовной вышла ещё одна женщина. И только она появилась, мир стал другим – ярким, разноцветным. Есть же такие женщины, которым не надо беспокоиться о смысле жизни, он определён самим их рождением: у каждого, кто их встретит, заиграют в душе оркестры, и скажет он себе: не затем ли я родился, чтобы увидеть её?

Вся она была яркая, будто светилась: улыбкой, лучистыми глазами, волосами тёмной меди, в которых запуталось и играло горячее солнце. Они были свёрнуты в высокий узел на затылке, а по вискам, щекам, по лбу вились искрящимися змейками. Ей не могло быть меньше сорока лет, но на лице её не пролегло ещё ни одной морщинки, кожа была гладкая, нежная, чуть розовая. Впрочем, писать её портрет – святотатство. Всё равно, что скверному художнику писать Мадонну.

– Здорово, Пётр Петрович! – раздался у меня над ухом голос Крутоярова.

– Здравствуй, Всеволод Вениаминович, – опомнился я, и язык заплёлся у меня на его отчестве.

– Вы идите, я тут в тенёчке подожду, – обратился он к своим спутницам, и, кивнув им вслед, спросил: – Что, хороша?

– Не то слово… А кто это?

– Ольга Олеговна Кирьякова. Приехала погадать на сына. В горячую точку на днях уезжает.

– В Чечню? – спросил я.

– Ну да, куда ж ещё?

– Слушай, Всеволод Вениаминович, ты целый час с ней в машине ехал, а я так и буду здесь на скамейке сидеть, как пубель1212
  Словечко из повести Н. С. Лескова «Левша»


[Закрыть]? Давай как-нибудь встанем так, чтобы я её видел.

– Ишь бездельник! Накопил за каникулы тёмной энергии!

– Будто ты не бездельник! Какого хрена вы в своём управлении делаете? И хозяйств уже нет, а вы всё управляете.

– Мы не управляем, а даём рекомендации.

– И кому ваши рекомендации нужны?

– Никому. А нас куда деть? Сейчас не мы для управления, а управление для нас. Ну пойдём, пойдём, покурим во дворе, посмотришь на неё.

Мы вошли во двор и встали, привалившись к столбу калитки.

Ольга Олеговна стояла у крыльца не далее, как в десяти шагах от меня, я смотрел на неё почти неотрывно, делая при этом вид, что увлечённо беседую с Крутояровым.

– И чем ты думаешь кончатся наши реформы сельского хозяйства?

– Думаю, ничем хорошим. Дров опять наломаем, хозяйства разорим, что будет вместо них – пока неизвестно. Фермеры их точно не заменят. Да мне плевать! Жена бы поправилась, и идите вы все… со своим сельским хозяйством.

– А что с женой-то?

– Не знаю. Скорее что-то психологическое – страх смерти. Говорит: «ЕЁ чувствую. Копошится около меня, подкапывается. То в одном, то в другом месте болит». Несколько раз на проверку ездила в Город. Врачи ничего не находят, а она не верит. Уж я ей говорю: «Кончай ты искать, а то и правда найдёшь».

– А маг что говорит?

– Говорит, ничего нет, кроме чего-то там на печени. Да это, мол, у каждого второго в вашем возрасте: ничего страшного. Но лечить всё же взялся. Подожди, сейчас вспомню… Гемангиомы! Да у неё их и в нашей больнице нашли.

В это время в калитку проскользнула Таисия Пантелеевна:

– Люди добрые, пропустите меня без очереди! Мне только спросить у Павла Ивановича…

– А что спросить-то, Таисия Пантелеевна, – это я поинтересовался, радуясь поводу подойти поближе к крыльцу.

– Что с отцом моим будет, когда ждать?

У Чебачихи здесь в селе живёт сестра Катерина, а у неё – их с Таськой отец Пантелей Никифорович. Он уже давно болен – с января или февраля. То ему лучше, то хуже, а какая болезнь – бог знает. Наверно, просто старость – восемьдесят семь лет старику. Таська давно хочет спросить ясновидящего Павла Ивановича, когда он умрёт, но муж категорически против: «Будем мы ещё свои деньги всяким жуликам носить, не затем их зарабатываем». Он не сомневается, что Павел Иванович мошенник. Таськина сестра Катерина тоже против, но по другой причине: она верующая, а батюшка в церкви сказал ей, что грех обращаться к гадателям и целителям, этим притягиваешь к себе нечистую силу.

Так вот, видно, настал для Чебачихи удобный момент: муж в дверь, а она к экстрасенсу. Но пропускать её без очереди никто не хочет:

– Нам всем только спросить надо. Ты тут рядом живёшь, спрашивай хоть каждый день, а нам ехать.

Но Таська пошла к Надежде Васильевне, и та, как соседка, провела её без очереди.

– Ну что, тётя Тася? – спросила Надежда Васильевна, когда Чебачиха вышла.

Вокруг тут же собрался кружок любопытных. А я тоже любопытный: как тут не любопытствовать, и оказался совсем рядом с Кирьяковой. Какие же у неё глаза! Большие, светло-серые, с едва заметной улыбкой. Хороша! Как хороша! Одета просто: белоснежная блузка, чёрная юбка, чёрные туфельки-лодочки и ни одного украшения!

Что там Чебачиха говорит?

– Сказал, что умрёт не позже октября, – донёсся до моего сознания её голос.

– Не позже октября это когда? – спросил я. – Сейчас июль – это не позже октября, и тридцать первое октября – тоже не позже.

– Ой, точно! Ой, дура я! Растерялась совсем. А и правда, когда же? Ой, милые, пустите меня обратно, я переспрошу!

– Нет уж! Так целый день будешь спрашивать и переспрашивать! Да и женщина уже зашла.

– Считайте, тётя Тася, что Пантелей Никифорович помрёт в конце октября, – успокоила её Надежда Васильевна. – Если хотите, я у Павла Ивановича уточню.

– Спасибо, Надежда Васильевна, я ведь так и поняла, что в октябре. А, если узнаете, скажите мне, я вам маслица принесу свеженького – бесплатно, прямо из маслобойки.

– Хорошо, хорошо, Тася, иди с богом.

Чебачиха побежала к себе через дорогу, едва не угодив под колёса очередной подъезжающей машины.

Через десять минут вышла Крутоярова, а с ней Светка – важная секретарша:

– Кирьякова, проходите.

Ольга Олеговна молча проследовала за ней.

Прошло довольно много времени, прежде чем она вышла.

За это время Надежда Васильевна успела рассказать всем зачем Кирьякова пришла, что хочет у Павла Ивановича узнать, и как непросто ясновидящим выходить в астрал и перемещаться в будущее.

– Надо же! Ах, ах! Боже мой! Это же какую силу души надо иметь! – ахали и охали слушательницы.

– Ну что, что он сказал? – бросились мы к Кирьяковой, когда она вышла.

– Прежде не верила, а сейчас сама вижу – необыкновенный человек! Всё знает! – сказала она серебряным голосом. – Действительно ясновидящий! «Здравствуй, – говорит, – Ольга Олеговна». «Откуда вы знаете, как меня зовут?» – спрашиваю. А он: «Я всё знаю, мне бог нашёптывает. Видишь, икона висит? Сейчас она мне скажет, зачем ты ко мне пришла». И начал водить надо мной руками – вот так. Поводил и говорит: «Знаю, мать, что тебя привело ко мне. Сына твоего единственного, молодого, красивого, ещё не жившего, посылают туда, где каждый день гибнут люди. Тебе страшно. И это правильно: каждая мать боится за своё дитё. Сын твой умница, много планов у него на будущее. Любит он девушку, красивую, как ты. Но что-то мешает им поженится. Вот только не могу понять, что. Чувствую, разумная причина, а разглядеть не могу». Я ему говорю: «Она учится на последнем курсе. Решили отложить свадьбу до того, как диплом получит!». – «Да, да, – говорит, – сейчас вижу. Зовут твоего сына Лёшей. Леонид, значит… Нет, нет, Алексей! Точно: Алексей! Вижу его диплом об окончании института. Ух ты! Высшая школа милиции: выдан Кирьякову Алексею… Алексею… Первая буква отчества, вроде, «Г». А я подсказываю: «Правильно, Григорьевичу». – «Да, да, Григорьевичу. Но я тебя обрадую: тебе, мать, нечего бояться. Того, что случилось с твоим Лёшей в начале года, никогда больше не будет: бандитские пули его не тронут. Через полгода вернётся твой Алексей Григорьевич живым и здоровым. И свадьба у него с Анастасией будет роскошная, и внуков у тебя будет двое: мальчик и девочка. Жить они будут в Городе, и жить будут богато. Вот так-то, Ольга Олеговна! Мотоцикл его, что стоит у тебя в сарае, не продавай: он ещё погоняет на нём, прежде чем автомобиль купит». Ну, слава богу! У меня такая тяжесть с души свалилась…

И правда. Красивое лицо её светилось.

Мне ужасно хотелось провести сеанс разоблачения и рассказать о подслушанном разговоре… Но к чему это приведёт? Она снова будет несчастной, Алексей скорее всего поедет против её воли, иначе пять лет учёбы и год карьеры – коту под хвост. Она будет страдать, не спать от страха. Пусть уж лучше верит. В конце концов убьют Алёшу, или он вернётся – это зависит не от предсказания Павла Ивановича. И я просто высказал сомнение:

– Слишком всё хорошо у него. Эти ясновидящие всегда говорят то, что от них хотят услышать.

– Нет, нет! Он сказал правду. Ведь вашей соседке он предсказал не то, что она хотела услышать, а смерть отца. Есть, конечно, среди экстрасенсов самозванцы, но этот настоящий. Настоящий! Я в этом убедилась.

Я не решился разрушить наступившее в её душе спокойствие. Они с Крутояровыми уехали, а во мне осталась досада, что умная, красивая женщина купилась на такую туфту. Хотя, как не понять её?!

4. «Вот такая басня»

Заходящее солнце окрасило дома, деревья, кусты в палисадниках оранжевым цветом. По улице прошли коровы. Семь голов свернули в калитку Чебаков, две коровы прошли дальше. Это всё. На нашей улице скота больше нет.

А я помню: в мои детские годы по этой же улице шло целое стадо, и мать кричала нам: «Уходите скорее с улицы, совхозный бык идёт!». Огромный бык-производитель, которого совхоз отдавал на время в стадо частников, шёл с кольцом в носу, сопровождаемый всадником-пастухом, косил кровавым глазом и ревел утробно и страшно. Пастух щёлкал кнутом и ругался матом. Мы с ужасом смотрели из-за заборов. Только соседский мальчишка шестиклассник Серёжка Мишин на огромной скорости проносился мимо быка на велосипеде. У малышни замирало дыхание, никто не сомневается, что Серёжка герой.

Тогда никто не держал по пять коровы, но одна-две были у каждого.

Ещё три года назад жена в это время устраивалась доить корову, прибегал кот Васька, садился напротив, навострив уши, ожидая молока. Я, отломив ветку клёна, отмахивал от Рябинки оводов.

А сейчас и делать нечего: картошку пропололи, грядки на сегодня полили. Я вышел посидеть на лавочке за оградой. Было тихо, зной спал, воздух пах травами. Дышалось легко.

Павел Иванович ещё принимал. Остались «жигули» и «запорожец», а за ними знакомая лошадь – тёмно-рыжая с чёрными гривой и хвостом. Значит Лыковы здесь. Я решил дождаться стариков и узнать, как дела. Небо над селом было акварельно-прозрачным, чуть зеленоватого цвета, а над горизонтом уже загорался закат.

Мужчина и ребёнок, свернув с асфальта, шли ко мне по выгорающей траве. Мужчину я узнал. Он живёт за речкой. Зовут его Матвей Мартынович Мелех. Намучились мы, шкрабы, с его детьми. Это было в первые годы обязательного среднего образования. Мелехи – Митя и Вася – были необучаемы, но, хочешь, не хочешь, пришлось тянуть их до десятого класса и принять у них экзамены. Это сейчас мы привыкли плевать на знания – главное показатели, а тогда мы чего-то от них требовали, звали в школу родителей. Жена Матвея Мартыновича сразу просекла ситуацию и за словом в карман не лезла. В учительской подпирала бока: «Моё дело родить, ваше учить. Не хотят учиться, плохо себя ведут? Это ваши проблемы!». Как я жалел тогда, что нельзя исключать паршивцев из школы, как в царской школе! Помню ещё в детстве читал книгу Гарина-Михайловского о Тёме Карташове. Как мама его, вдова генерала, на полусогнутых приходила в гимназию и умоляла, чтобы не исключали её сына. А у нас образование превратилось из блага, даруемого обществом, в одолжение, оказываемого ему.

– Здорово! – сказал Матвей Мартынович. – Принимают ещё?

– Здравствуй, дядя Матвей! Что так поздно?

– Да дела всякие… У меня ж хозяйство?

– Неужто коров ещё держишь?

– Не! Поросят держу, а коров давно сбыл. Сена не достать.

– Я слышал, фермеры продают.

– Так они того, дорого продают, не укупишь.

– А поросят как держишь?

– Как «как»? Просто: держу и всё.

– Я спрашиваю: как для поросят корма достаёшь?

– Зерна немножко совхоз даёт, немножко у комбайнёров покупаю, немножко того… Ну, сам знаешь… Пока, ничего… Можно держать, а потом посмотрим.

– Выгодно держать поросят?

– Какое там! Для себя держу. Сейчас работать не выгодно. Торговать выгодно. Купит у меня закупщик свинью – больше с неё имеет, чем я.

– В совхозе не работаешь?

– Сократили. В прошлом году ещё.

– А вообще, много мороки с поросятами.

– Да как сказать… Внимание нужно. Вот зимой опоросилась Машка. А ночь. Я сплю. Утром вышел, они лежат – поросята. Ну, думаю, замёрзли на хрен! Я их в ванну. В дом занёс. Что делать? Не плакать же! Выживут, так выживут, а нет: чёрт с ними. В комнате поставил прямо в ванне, пошёл дальше управляться. Захожу, а они из ванны высунулись и телевизор смотрят!

– Кто?

– Поросята. Повезло. На полчаса позже – и замёрзли бы. Да. Вот такая басня.

– А это кто с тобой?

– Внучок. Артёмка, поздоровайся с дядей!

– Здравствуйте! – сказал Артёмка, бледный худенький мальчишка лет семи.

– Учится уже?

– Не. Осенью пойдёт.

– А ты сюда чего пришёл? Заболел?

– Я нет. Он заболел. Ест плохо. Проглотит кусок и говорит: не могу больше – не лезет.

– Так в больницу надо, к врачам.

– Были уже. Сказали: блямбли какие-то. От грязных рук.

– Дед, не блямбли, а лямблии, – поправил внучок.

– Папка у него олиграфен – ты же знаешь, а он смыслёный парнишка. Всё знает! – сказал с гордостью Мелех. – Уже сам читает, и стихи наизусть шпарит.

– Папка-то работает?

– Какое там! И второй, Митька, тоже олиграфен третьей степени – оба на моей шее сидят.

– А от ясновидца-то чего хочешь?

– Говорят, он всё может. Может выгонит этих… Блямблей…

– В больницу сходите. Врачи лучше знают. К тому же там бесплатно.

– Ну раз уж пришли… Только денег у меня нет. Хотел спросить, может ребёнка без денег полечит? Или яйцами я бы рассчитался. Или зимой свининки бы принёс?

– Не знаю, спросить можно. Вряд ли согласится.

– Пойду, спрошу, – и Мелехи вошли в калитку Черемшановых.

Матвей Мартынович странный мужик. У него большие глубоко посаженные глаза, вокруг них чёрные круги. Взгляд внимательный, внимательный, словно он всегда силится что-то понять. Вроде нормальный мужик: всё говорит по делу, но вдруг расскажет, как служил в Забайкалье, страшно тосковал по дому, а когда становилось невмоготу, залезал на сопку и смотрел, что мамка дома делает. И не поймёшь: то ли тебе над ним смеяться, то ли он над тобой смеётся.

Вышла женщина лет шестидесяти. Она давно ездила к экстрасенсу из Кольцовки с мужем на красном «запорожце». Муж всегда ждал её в машине. Сейчас вышел навстречу.

– Ну что?

– Не поверишь! Говорю: «Что-то хуже мне стало. Сильнее почечка болит». А он знаешь, что мне ответил? – «А вот не надо было вчера за травой ходить на машинный двор и тяжёлый мешок через всё село переть! Вот у вас почка опять опустилась! Я вам её поднял, а вы мою работу насмарку пустили. Ну ничего, ещё пять сеансов вам назначу и опять подниму куда надо, только уж вы берегите себя, тяжёлого не таскайте». Ну откуда он мог знать, что я вчера за травой ходила и мешок на спине тащила! Вот чудо! Не поверила, если бы кто другой рассказал!

«Похоже, что и в Кольцовке у Павла Ивановича сидит информатор», – подумал я.

Солнце уже было низко, краски потухли, тени стали длиннее, когда вышли Лыковы.

– Ну как? – спросил я.

– Лучше моей Евдокии Сергеевне! Правда, бабка?

– Как будто лучше… Слава богу!

– Тьфу, тьфу, не сглазить бы! Ну бывай здоров, добрый человек. Поедем, поздно уже. Но, Гнедая!

А вот и Мелех с Артёмкой. Развёл руками:

– Нема делов. Сказал: «У тебя, дед, и на один сеанс яиц не хватит. Я беру только деньгами, и в долг никого не лечу». Вот такая басня. Ну пойдём, Артёмка.

– Не горюй, дядя Матвей! Поезжайте в больницу, там вылечат. Окончит Артёмка школу, отслужит в армии, пойдёт работать…, – подбодрил я старика.

– Что вы, дяденька, я в армию не пойду, – перебил меня Артёмка.

– Почему?

– Меня же убьют. Я неловкий.

– Он солдатом не будет. Он будет политикантом. Политикантом быть хорошо: рот закрыл – и рабочее место убрано.

– Не политикантом, дед, а политиком. В Думе буду заседать.

– Надо же! В таком возрасте и такие мечты – первый раз встречаю такого мальчугана! – обалдел я.

– Он у нас того… Сильно умный парнишка. Далеко пойдёт. Не то что мои олиграфены.

А вот и последняя посетительница вышла.

– Галя! – удивился. – Ты как здесь?

– Петька! Знала, что в Малиновке живёшь, но не знала, что ты сосед экстрасенса.

Галя из соседнего района. Мы учились вместе в институте. Даже хотели пожениться… Потом она работала в школе, но быстро бросила это нелёгкое дело и перешла в райком – в конце восьмидесятых среди учителей было такое поветрие. Но политическую карьеру после девяносто первого года делать не стала, а уехала с мужем в село Первомайское фермерствовать.

– Ух ты! – сказал я, – сама машину водишь! Какое лихо тебя сюда привело?

– У меня был этот… Ну в общем… Догадался? Два года назад удалили правую почку. Услышала про вашего экстрасенса. Заехала посмотреть, правда ли такой кудесник.

– Ну и какое впечатление?

– Брешет: никакой он не целитель! – Бабло куёт! Представляешь, что он спросил, когда я вошла? – «На что жалуетесь? Что не так?». Отвечаю: «Я затем и приехала, чтобы узнать, что со мной не так». – Он вылупился на меня, будто рентгеном просвечивает: «Всё ясно! Правая почка опущена и киста на яичниках. Ну это не страшно. Я всё поправлю за десять сеансов». – «Что вы говорите! Правда, что ли? Вы не ошиблись?». Он обалдел: «Вы сомневаетесь?». – «Правая почка опущена? А то, что нет у меня правой почки, это вы не видите?». Он молча вынимает пятьдесят рублей и кидает передо мной. Я засмеялась и говорю: «Да ладно уж, оставьте себе!» – повернулась и ушла.

Через три дня я, к удивлению своему, увидел выходящих от Черемшановых, Мелеха и Артёмку.

– Неужели согласился лечить бесплатно?

– Не. Пришли мы тогда домой. Я бабке и говорю: «Что ж мы? Разве внучку денег пожалеем?». И назавтра повязал Машке красный галстук. Витяка-закупщик вечером её забрал и деньги мне на руки – на! Ну правда! Такой смыслёный парнишка. Пусть растёт здоровым, учится. Может и правда станет этим… как его? Политикантом!