Текст книги "Кризис"

Глава 14

Первый раз – в первый класс. Как я любил начало нового учебного года, первое сентября, неуловимо-осенний свет. Наконец-то, в этом году я возьмусь за ум, буду вовремя выполнять домашние задания, делать уроки, стану отличником, победителем районных и городских олимпиад, ворошиловским стрелком, и будет жизнь долгой, осмысленной и радостной.

С каждым прошедшим годом ощущение праздника постепенно развеивалось, оно еще как-то тихонько суетилось где-то в уголке души, когда я наконец закончил школу и поступил в институт, окончательно исчезло после начала работы и сменилось тоскливыми мыслями о неизбежности социальной революции, всеобщей анархии и даже грядущем конце света. Апокалиптические предчувствия все усиливались, по мере моего передвижения с Востока на Запад по Американскому континенту. Или, быть может, все это было следствием усталости и накопленного жизненного опыта.

Словом, подъезжая к зданию новой компании в первый рабочий день, и, даже заставив открыться полосатый шлагбаум одним движением новенькой пластиковой карточки с черной магнитной полоской, я не испытал никакой радости, вдохновения или даже волнения. Стоило вспомнить про Джона и Иону Мурганов, как во рту появлялся кисловатый привкус. Иногда я даже начинал думать, что серьезно болен расстройством вкусового, а более всего зрительного и слухового нервов.

Утешало только то, что я получил должность в отделе того самого, древнего вьетнамского гуру, который сладко заснул при моем появлении. Интуиция подсказывала мне, что если товарищу Гуо не противоречить, то он довольно быстро погрузится в сон. И, если не пробуждать его от приятных сновидений, то следует ожидать прибавки к зарплате. Впрочем, мне, как пролетарию в периоды социальных революций, терять было нечего.

«Би-Си-Бай», под руководством Джона и Ионы Мурганов отгрохали себе шикарное здание. Если бы лет семь назад я увидел это футуристическое строение, выпирающее в небо неестественными, острыми стеклянными конструкциями, в голову полезли бы романтические мысли: здесь работают творцы новой цивилизации, свободные и раскрепощенные, не ценящие своей свободы, своего благосостояния, и всякая прочая прекрасная чушь…

Запарковав машину, я зашагал по цементированной дорожке, вдоль которой были установлены цементные плиты с бьющими во все стороны фонтанчиками, мозаикой и разноцветными цветами. Красные, фиолетовые, оранжевые, эти цветочные композиции складывались перед глазами в бегущие строки печатных английских фраз. Окна РОСТа по-новому, по-нашему, по-капиталистическому.

– Мы любим Христа и наших заказчиков, – с ужасом прочел я сплетающийся в слова цветочный орнамент, и в тот же момент случился сильный удар, пришедшийся мне по лбу.

– О, Господи, – я все-таки удержал равновесие, схватившись за голову. – Неужели они меня подстерегли здесь, на закрытой от посторонних глаз территории…

Потирая лоб, и с досадой убеждаясь, что ладонь испачкана в крови, я огляделся по сторонам. Цементированная дорожка была пуста, а перед глазами раскачивалась толстая ветка неизвестного мне растения. Болталась она как раз на уровне глаз, так что оставалось непонятным, каким образом сотрудники «Би-Си-Бай» избегали производственных травм.

– Наклоняться надо, – странного вида господин , словно подслушав мои мысли, нырнул под окровавленную ветку и, ловко проведя своей карточкой по замку, исчез в пирамиде зеркального стекла.

Войдя в здание, я первым делом бросился в туалет, с досадой обнаружив, что лоб разбит основательно, промыл рану, приложил к голове бумажную салфетку, и начал судорожно бегать по коридорам в поисках аптечки. В отличие от моего предыдущего работодателя, снабжавшего сотрудников бесплатными таблетками от головной боли, бинтами и пластырями, «Би-Си-Бай» подошла к делу серьезно. На курсах «Добро пожаловать» нас подробно инструктировали о правилах безопасности, о том, что делать, если подозрительный или несанкционированный посетитель проникнет в компанию, а также упомянули об автомате, продававшем медицинские принадлежности. Располагался этот автомат, насколько я помнил, непосредственно в отделе безопасности. Последний находился на первом этаже, о чем свидетельствовала массивная железная дверь с соответствующей надписью, и огромная красная кнопка, напоминающая увеличенный в десять раз дверной замок.

«Для открывания двери – нажать» – было написано рядом. Рассуждать было некогда, я стукнул кулаком, утопив красный поршень в стене, и дверь открылась, как волшебный Сезам в сказках про Синбада-морехода.

Я оказался в маленьком, тускло освещенном закутке. Размером он более всего напоминал глухо замурованную хрущевскую шестиметровую кухню, вдоль одной стены которой стояла скамейка. Напротив скамейки находилось окно со звоночком, за окошком располагалась точная копия кухоньки, с той разницей, что в ней была дверь, маленький столик и высокий стул-вертушка, типа тех, на которых исполняют фортепианные произведения ученики музыкальных школ. Никакого автомата с дезинфицирующими салфетками, пластырем и таблетками от головной боли, в комнатушке не обнаружилось.

– Что за бред, – выругался я, бросившись к входной двери, но с ужасом обнаружил, что она с металлическим клацанием закрылась. Более того, дверь эта решительно не желала открываться. Подобный прием очень любили всяческие Голливудские режиссеры, постановщики детских фильмов про тайны Египетских пирамид и гробницы фараонов.

Я нажал на звоночек. Это не возымело никакого эффекта, волшебная дверь в стене за стеклом не приоткрылась, и я впервые за много лет почувствовал панический приступ клаустрофобии.

– Пустите, пустите меня, – я в ярости бил ногами по входной двери, звонил в звонок, и, наконец, изможденный, сдался.

– Чем могу помочь, – о чудо, за стеклом появился парнишка в голубовато-серой рубашке.

– Мне необходим пластырь.

– Что? – Он непонимающе посмотрел на меня.

– Я разбил лоб, вы не видите? Я только сегодня начал работать, представитель службы безопасности сказал нам, что у вас есть аптечка.

– А… Да, была, кажется, но медицинская компания ее забрала. Прибыль слишком маленькая, торговый автомат себя не оправдывал.

– Ну тогда хотя бы выпустите меня отсюда. Почему у вас двери не открываются?

– Вы на красную кнопку нажимали?

– Нажимал, конечно. Как вы думаете, каким образом я иначе сюда попал?

– Хорошо, я вас выпущу, но я должен следовать инструкциям. Ваша идентификационная карточка при вас?

– Да, да, – Я протянул ему пластиковый квадратик с собственной, еще тогда улыбавшейся физиономией.

– Теперь заполните анкету. – он протянул мне бумажку, испещренную вопросами.

– Да почему же! Я на совещание опаздываю, я только пластырь купить хотел.

– Извините, я все понимаю, но у нас территория одностороннего входа.

– Ууууу, – взвыл я. Все не складывалось в моей жизни. Ведь мой первый трудовой день начинался с какого-то важного совещания, прибыл я на работу заранее, дав себе пятнадцать лишних минут, и вот, извините, застрял в ихнем эквиваленте первого отдела. Такое и в кошмарном сне не приснится.

Заполнив анкету, и выскочив в коридор, я вспомнил, что в машине у меня лежала походная аптечка, выскочил на улицу, и кое-как заклеил лоб пластырем. Я опоздывал на совещание уже почти на пять минут, и, бросившись по цементированной дорожке в компанию, ловко пригнулся, проскочив под роковой веткой. «Наклоняться надо» – вспомнил я язвительное замечание неведомого работника корпорации, и принялся искать комнату, в которой было назначено совещание.

Коридоры в компании были бесконечными, украшенными бегущими электронными строками:

«Догоним и перегоним наших конкурентов. Акции нашего главного конкурента сегодня упали на полтора процента. Сплотимся вокруг основополагающих принципов стратегии Би-Си-Бай. Под руководством Мургана – к новым высотам. По сообщениям «Wall-Street Journal» Би-Си-Бай закончила третий квартал скорее лучше, чем хуже, чем ожидалось».

Опоздание мое усугублялось, я был почти уверен, что за разгильдяйство буду отчислен на следующий же день, я опаздывал уже на двадцать минут. Наконец, интуиция подсказала мне, что я на месте. Иначе как бы в этой комнате оказался заместитель моего нового начальника.

– Ээ – проблеял я.

– Добро пожаловать, и поздравляем с началом работы в «Би-Си-Бай». Ждем вас, ждем.

– Извините, я опоздал, никак комнату не мог найти.

– Не расстраивайтесь, я тоже здесь теряюсь время от времени. Тем более, что кроме нас с вами на совещание еще пока никто не пришел. А что это у вас с головой? – заместитель моего вьетнамского патриарха с ужасом посмотрел на мой разбитый лоб, заклеенный наискосок пластырем. – Нет, только не объясняйте мне. И ни в коем случае не жалуйтесь, лучше молчите! Вы налетели на дерево, я угадал?

– Да, – мрачно подтвердил я его гипотезу. – А почему, собственно, эту чертову ветку нельзя спилить?

– Молчите, я вас прошу, – заместитель испуганно огляделся по сторонам. – Вы здесь многое еще не понимаете. Ну, как вам объяснить. У всего этого весьма сложная историческая подоплека. Видите ли, в прошлом году сам Джон Мурган разбил себе лоб точно таким же образом. Хмм, гордитесь, если не сказать большего. В результате вышеупомянутого столкновения начальственная голова неожиданным образом прояснилась, а сам Джон внезапно понял особую важность дела охраны окружающей среды, экологии и неустанной переработки всяческих отходов. Так что спилить эту, можно сказать, историческую ветку, теперь не представляется никакой возможности. Вы же понимаете? Вы уже читали меморандум дирекции?

– Нет, – признался я.

– Ну как же вы могли, – с ловкостью фокусника он извлек из-под стола пачку бумажек. – Вот.. В целях улучшения экологии… То же, кстати, касается и елок. Вы покупаете рождественские елки?

– Простите? Какие еще елки?

– Ну, так вот, слушайте, – лицо моего собеседника просветлело, и даже загорелось каким-то дьявольским, издевательским огнем запретного вдохновения. « Сотрудникам компании Би-Си-Бай рекомендуется использование исключительно пластиковых елок. Современной технология позволяет достичь высокой степени идентичности последних с натуральными деревьями. В то же время, это начинание позволяет сэкономить десятки тысяч деревьев в год.»

– А… Я, кажется, понял. – У меня снова возник рвотный позыв.

– Вот и чудесно, – заместитель начальника почему-то подмигивал правым глазом. Лицо его при этом оставалось абсолютно серьезным, нет, впрочем, выдавало его тонкое, едва заметное дрожание уголков губ. Кто знает, еще несколько минут, и мы бы наговорили друг другу множество комплиментов, но в комнате появился тяжело дышащий мужчина неопределенной этнической принадлежности, вытер пот со лба, вытащил из кармана промасленный сверток бумаги с завернутым в него гамбургером, и начал аккуратно его поглощать, время от времени яростно ковыряя в носу. Запахло подгоревшим жиром и кетчупом. А вскоре началось и совещание, на котором я ничего не понял. Казалось, сотрудники Би-Си-Бай говорили на каком-то неизвестном языке.

– Как дела в отделе плотности? – спрашивал заместитель начальника.

– Гамлета надо ускорить. – вяло отвечал полный мужчина, дожевывая гамбургер и продолжая ковырять в носу.

– А что у нас с отделом рыб?

– Барракуда запаздывает. Но Ромео и Джульетта будут готовы вовремя.

– А у Ромео вывод укоротили?

– Да третий отдел затягивает, им питания не хватает. Ромео не оправдывает ожиданий, они его уже третий день гоняют под напряжением…

Минут через десять я решил, что все-таки схожу с ума, но списал свое непонимание на перенесенную мной травму головы и решил промолчать. Как выяснилось впоследствии, решение это было благоразумным, ибо и акулы и барракуды, и Гамлет, принц Датский, и даже Ромео с Джульеттой были просто кодовыми названиями различных компонентов электронных схем, выпускаемых знаменитой компанией Би-Си-Бай.

– А теперь о самой главной нашей проблеме, – откашлялся заместитель. – Прошу вас иметь в виду, что информация эта строго секретна. Производство в Индонезии практически парализовано. Мы всего месяц назад закупили несколько сот цифровых осциллографов последней модели. И, представьте себе, какой-то умник вычислил, что если нажать на две кнопки одновременно, на экране появляется игра «Тетрис». Конвейер практически стоит, рабочие, и даже инженеры, все поголовно играют.

Страшная догадка пронзила мое сознание. – Я знаю, я почти уверен, что знаю, кто это сделал! – хотел было крикнуть я, но сдержался. Похоже, даже почти наверняка, Андрей Бородин успел пару недель проработать в славной компании, выпускающей те самые цифровые осциллографы.

Вот так я и начал свою непродолжительную, но запоминающуюся карьеру в компании «Би-Си-Бай».

Глава 15

Finita la comedia… Труд мой был закончен, а я истощен. Я посмотрел на часы, убедившись, что скоро начнет светать, перечитал последнюю главу, поставил самую последнюю точку, и вышел на балкон. Прислушиваясь к пению птиц, вдыхая аромат цветущих деревьев я вдруг понял, что сделал что-то чрезвычайно важное, и на секунду почувствовал удовлетворение, да что там удовлетворение, восторг, поднимающийся в душе. Я изложил на бумаге… То есть, простите, на экране, все, что знал.

Работа закончена. Имею я право выпить пива? В маленьком, покрытом наростами льда холодильнике, еще стоит пара бутылок… Итак, последний всплеск усталого сознания, залитого желтоватой жидкостью, пузырящейся в стакане. Как же хочется спать… Я когда-то читал про человека, который мог не спать аж несколько лет. Я ему завидую, но каждой ночью, особенно, когда рассвет позолотит верхушки деревьев, я выключаюсь. Быть может, это атавизм. Очередной гормон, выделяемый организмом в темноте, инстинкт, унаследованный от миллионов поколений, начиная с простейших организмов и земноводных.

За вершинами гор привычно розовел рассвет, птицы начали истерически орать, потом в симфонию жизни вступили коты, потом неизвестно откуда взявшийся в промышленной долине петух, и, наконец, покатили по улицам машины. А я упал на кровать и заснул.

К сожалению, сон мой был непродолжительным, так как по злой иронии судьбы именно на это утро было назначено производственное совещание нашего отдела. Всяческого рода совещания и митинги, вообще были присущи ежедневному распорядку компании «Би-Си-Бай». Куда там пионерским, комсомольским и профсоюзным собраниям из прошлой жизни до монотонных, изматывающих душу и усыпляющих сознание многочасовых совещаний, которыми начинался, продолжался, плавно перетекал в ланч, послеобеденную дрему, а затем и заканчивался день трудовой единицы капиталистической корпорации. Поначалу я недоумевал, даже злился, потом даже начал задумываться о том, когда же окружающие меня сотрудники находят время для работы, но постепенно смирился. Теперь я тоже превратился в похожего на окружающих меня суетливых людей, выбегающих из дверей какой-нибудь очередной комнаты для конференций только для того, чтобы вытащить из кармана распечатку предстоящих им на сегодня совещаний, и торопливо броситься в объятия другого, как две капли воды похожего на предыдущее, полутемного пространства.

Более всего меня поражало то, что эти бесконечные встречи, совещания и митинги возбуждали в участниках чувство причастности к делам компании, времени, потраченного с толком. На лицах у них появлялось серьезное, наполовину осмысленное выражение, как две капли воды похожее на выражение лиц рабочих токарного производства, выходивших вечером с закрытого партийного собрания на заводе, на котором я в давние годы проходил производственную практику.

Надрывный звонок будильника был беспощаден. Я попытался прибить его рукой как надоедливого комара, но потуги мои были напрасными: ложась спать, я предусмотрительно поставил пластмассовую коробочку на кухонный стол. Покряхтывая, я сполз с кровати, тут же налетел ногой на стул, взвыл от боли, начал материться и все-таки проснулся. Только воспоминание о законченной книге примирило меня с действительностью.

– Мы на горе всем буржуям, пурум-пум-фырк, мировой пожар раздуем, – миролюбиво бормотал я, наслаждаясь горячим душем, потом растерся махровым полотенцем, вытряхнул полную окурков пепельницу в пакет для мусора, поставил на плиту чайник, и неожиданно для себя самого почувствовал прилив сил.

– Итак, – я посмотрел на себя в зеркало. Если бы не покрасневшие глаза, ничто не выдавало бы бессонной ночи. – Нам предстоят великие дела.

Вдруг что-то кольнуло в груди.

– Я чувствую, что сегодня случится что-то очень важное. Что-то важное и нехорошее одновременно. – Произнеся это вслух, я изумился и одновременно испугался своего невольного пророчества. Стараясь более не смотреться в зеркало, я привычным движением взял револьвер, засунул его в кожаную сумку, и, посвистывая, спустился в гараж.

Нет, предчувствия обманули меня. Никто не прятался за обшарпанными цементными колоннами, никто не накидывался на меня с ножом, не стрелял, и, выехав из дома, я повилял по переулкам, тщетно убеждая Всевышнего в иллюзорной случайности избранного мной пути. Как того и следовало ожидать, вскоре мой запутанный путь слился с автострадой, и на территории любимой компании я появился за пять минут до начала очередного совещания.

Надо сказать, что совещание это было действительно из ряда вон выходящим. Совещание совещанию – рознь. Ходили даже слухи, что на него может приехать сам Джон Мурган-старший. Конечно, это никому не было точно известно, но всем предполагаемым участникам был разослан совершенно секретный меморандум. «Если Джон приедет на совещание, – гласил меморандум, – проникнитесь чувством ответственности за дела компании. Тщательно выбрейтесь, пользуйтесь дезодорантом фирмы «Жилетт», модель «Голубая Волна». Ни в коем случае не используйте жевательную резинку, – Джон этого не любит. В том случае, если вас преследует неприятный запах изо рта, прополощите зубы раствором «Листерин», желательно голубого цвета. В туалете компании будет организована специальная служба, «Листерин» и пластиковые одноразовые стаканчики предоставляются сотрудникам бесплатно, по предъявлении удостоверения. Учтите, что Джон любит и ценит юмор, но не злоупотребляйте его вниманием. В том случае, если у вас потеют ладони, заранее приготовьте бумажные салфетки, тщательно вытирайте руки перед рукопожатием…»

Нет, страхи оказались преувеличенными. Никакого Джона Мургана на совещании не оказалось, вместо него на председательском месте господствовал столь ненавидимый мной в дальнейшем плюшевый Санта-Клаус, из которого торчал провод, заканчивавшийся вилкой, воткнутой в розетку. Розовощекий Дед-Мороз улыбался, с жужжанием двигал головой и руками, затем поднимал в воздух миниатюрную электронную плату, последний плод «Би-Си-Бай», подвывал рождественской мелодией, описывал платой сложный пируэт в воздухе, и водружал ее в рождественский мешок, окаймленный красной ленточкой. Такие ленточки в моем детстве родственники покойного прицепляли к венкам. Специалистам компании «Би-Си-Бай» эта ассоциация даже не приходила в голову: Санта, садистски улыбаясь, извлекал электронную плату из мешка, и снова совершал свои замысловатые пируэты.

– Что это? – испуганно спросил я.

– Это – новейший демонстратор отдела электроники «Би Си Бай», модель один дробь А.

– А зачем, кому?

– Ну как же, согласно программе культурной дивергенции и укрепления роли маркетинга в странах третьего мира путем донесения культурных ценностей Западной цивилизации… – отвечающий мне вдруг запнулся.

– По-моему, это бред! – тот факт, что книжка моя была завершена, заставил меня потерять осторожность.

– Тише, умоляю, – мой собеседник схватил меня за руку. – Молчите!

– Да нет, я чего-то не понимаю. Этот Санта-Клаус, он что, достоин того, чтобы ради него собирать совещания? Если продукция фирмы… – Я запнулся, неожиданно увидев оказавшегося рядом старичка в черном костюме, с припорошенным перхотью воротничком. Откуда он появился, по сей день осталось непонятным.

– Говорите, говорите, молодой человек, мнение молодежи нам очень важно, – он протянул мне руку, изъеденную вздутыми голубыми венами.

«Джон Мурган» – с ужасом осознал я, и, судорожно проведя ладонью по рубашке, протянул ему руку.

– Вы, – старичок начал хихикать, – вы мне напоминаете молодость. Такой же нигилизм, такая же влажная, прохладная ладонь, такая же жажда жизни.. Мдаа… Все мы когда-нибудь умрем. И потом, о чем это я, ну да, вы совершенно правы, без идеологии наш Санта-Клаус мертв!

– А-аа, – неуверенно протянул я.

– Санта-Клаус мертв, а я – еще жив, – игриво сказал старичок, и ухватил меня за рукав. – А работники, обладающие чувством реальности, нам архиважны. Поверьте моей интуиции.

– Спасибо, – я старался держаться с достоинством.

– Вот такие кадры нам сейчас необходимы, – Джон замолчал и уставился мне в глаза, будто удав, гипнотизирующий кролика. Вначале мне стало неловко, потом неприятно. Зрачки президента компании заглядывали в самую душу. Чем-то они даже напоминали предпринимателя Ивана Ренатовича. Я почувствовал, что сознанием моим овладела приятная слабость.

– Жри меня, жри зараза, – я ожидал уже, что тонкая, с острым кадыком шея основателя компании, обовьется вокруг меня, что затрещат ребра и зловонный раздвоенный язык задрожит в предвкушении своей добычи, но нет…

– Кстати, – Джон, поняв, что жертва уже наполовину задушена, отвлекся. – Этот Санта-Клаус – замечательное начинание. Премировать разработчика!

– Будет сделано, – радостно подпрыгнул заместитель Гуо Хиня.

– А где же наш великий Гуо? – Джон Мурган неожиданно стал ироничен. – Он что, никак не придет в себя после перелета через Тихий Океан?

– Дело в том, – заместитель Гуо Хиня побледнел. – Он заболел, уже вторую неделю не может восстановиться.

– Мдаа… Работнички. Теорию синхронизации предлагают, а сами никак в нормальное время войти не в состоянии… Вот этот, как вас?

– Алекс, – смутившись подсказал я.

– Да, вот возьмите Клауса, – берите с него пример. Он не боится начальства, не стесняется высказать свое мнение. Он активно участвует в жизни компании. Мой приказ: Клауса послать в Азию, пусть обеспечивает синхронизацию. И имя у него подходящее.

– Меня зовут Алекс… – робко напомнил я.

– Ну да, неважно. Пусть там синхронизирует, обязательно выписать ему командировочные, и Санту упаковать в багаж. Сегодня же. Мдаа, в багаж… О чем это я? Ах, да, все-таки символ нашей, Западной цивилизации. И займитесь делом, Алекс на следующей же неделе вылетает в Японию, в Сингапур, Малазию, Индонезию, Лаос, Таиланд, словом… По всем филиалам, взад и вперед. И наш, Санта, как монах-миссионер, обращающий дикие народы к ценностям христианской религии… Вы, надеюсь, христианин? – Джон Мурган обращался ко мне.

– Я вообще-то стихийный, – ответил я, из осторожности опустив окончание фразы. Оно было крамольным, ибо состояло из одного слова: «материалист».

– Вот и прекрасно. Лучше и не придумаешь. Возражения, замечания имеются?

– Нет, что Вы. – Я судорожно вычислял все «за» и «против». На следующей неделе меня как раз собирались в очередной раз окончательно попытаться разорить на тридцать тысяч долларов, а в случае неуплаты последних – пришить. Ну что же, кругосветное путешествие, да еще столь запутанное, давало мне редкую возможность выспаться и ускользнуть от преследования. Вот только книжка, что же с ней делать? Даже в местных капиталистических джунглях напечатать ее за неделю скорее всего не удастся.

– Значит – исполнять. И Санту в багаж! – Джон Мурган ослабил хватку, пристально посмотрел мне в глаза, причем в его старческом взгляде я прочел подозрительное недоверие, и исчез, оставив меня один на один со всеми предстоящими мне проблемами.

Вспоминая эту последнюю неделю, я до сих пор горжусь собой. Начал я с того, что позвонил Леве Робинзону, с которым когда-то познакомился на дружеской вечеринке. Тогда во дворике частного владения жарили шашлыки, пили «Перцовку», запивали ее красным вином. Анекдоты не иссякали, женщины были пьяны, а Лева, закусив в зубах шампур, исполнял танец дикаря из племени Мумбо-Юмбо.

Лева проживал в благодатной долине уже лет пятнадцать, знал всех и вся, а главное, работал художником-дизайнером, разрабатывающим рекламные эскизы для бесчисленных фирм. Видеоплаты для персональных компьютеров, звуковые системы, модемы, – вся эта электронная дрянь, устаревающая через несколько месяцев после выпуска, перед продажей упаковывалась в глянцевые коробки, украшенные сюрреалистичными пирамидами, разноцветными шарами и масонскими глазами без ресниц, созданными Левиным воображением и невинно смотревшими в души наивных потенциальных покупателей. В прошлой жизни Лев Робинзон был известным художником-мультипликатором на «Ленфильме».

Лева снимал маленький офис в трехэтажном здании, на двери висела внушающая уважение табличка «Графический дизайн Робинзона». Впрочем, история настоящего Робинзона и его друга Пятницы была знакома только выходцам из России, поэтому Левина фамилия не вызывала у аборигенов совершенно никаких эмоций. Лишь однажды ему позвонили из магазинчика, распродававшего еврейские книги, и то потому, что они обзванивали всех абонентов, фамилия которых заканчивалась на «зон» и «штейн» : Гершензонов, Левинзонов, Рубинзонов, Левинштейнов, Рубинштейнов, и прочих.

Офис был наполовину пустым, если не считать сваленных в углу пустых коробок – бывших Левиных творений. В другом углу сидела в клетке громадная игуана, напротив которой висела точная ее копия, достоверно запечатленная во время ночной попойки на упругом листе ватмана.

Игуана обладала весьма раздражительным характером, окрашенным безошибочной сексуальной ориентацией. Более того, жизненный цикл ящерицы проистекал без изменений: ночью, когда художественное изображение соперника исчезало ящерица засыпала. Днем она фыркала, пузырилась, наливалась красными пупырышками и всячески дразнила свой портрет, порой доходя до истерики.

Когда я позвонил Леве, он, несмотря на ранний час, был пьян, а может быть просто находился в творческой прострации. К его чести, из прострации он вышел, и мы договорились, что встретимся через пару часов. Закурив сигарету, Лева вдохновенно передвигал курсор по экрану, и через час с небольшим обложка моей книги была готова.

– Ну что, какую цену назначишь?

– Пятьдесят долларов, – зажмурился я.

– Ты с ума сошел, себя не ценишь, – Лева уронил недокуренный бычок на пол и раздавил его ногой. – Клади сразу сто зеленых, это же профессиональная книжка, для инженеров. Они не из своего кармана платят, фирма все компенсирует. Учись у меня, если назначишь стольник, они только с большей охотой будут брать.

– Да нет, слишком дорого. – При мысли о книжке за сто долларов мне стало не по себе.

– Ну хрен с тобой, я ставлю на обложку семьдесят пять. – Лева откупорил банку с пивом и пару раз щелкнул клавишами. – Все будет нормально, вот увидишь.

Еще через час он позвонил своему старому знакомому, иранскому эмигранту, содержавшему маленькую типографию. Всю ночь я торчал в копировальном центре, распечатывая страницу за страницей своего произведения. Я поседел за эту ночь. Благодаря многочисленным ошибкам в программе, созданной той самой фирмой, в которой теперь работал, а может быть уже не работал Андрей Бородин, все, что выглядело на экране компьютера вполне прилично, при печати приобретало совершенно непотребный вид: иллюстрации скакали взад и вперед, заслоняя текст, страницы рвались совершенно непредсказуемым образом. Но к утру текст был готов. Я разбивал его на маленькие кусочки, склеивал страницы, и, покачиваясь от усталости, отвез пачку листов в типографию. Из страниц делали фотошаблоны, которые затем шли в производство.

Стоило это предприятие пятнадцать тысяч долларов за полторы тысячи экземпляров. Деньги я занял у Левы. Вернее, таких денег и у него самого не было, он как-то договорился со своим приятелем, пообещав, что отдаст их потом, когда и если книжка будет продана.

Теперь от меня мало что зависело, я с испугом подумал о бесчисленных ошибках и опечатках, вкравшихся в текст, но дело было сделано. Через три дня, если все будет в порядке, в сорока пяти картонных коробках меня будет ждать полуторатысячный тираж американского самиздата.

Выйдя на улицу из стучащего металлическими зубьями печатных машин типографского ангара, я посмотрел на голубое небо, и с испугом понял, что начинаю терять сознание. Ноги стали ватными, они тут и там начали колоться мелкими иголочками, дыхание остановилось, и мне на секунду показалось, что я умираю. Я присел на металлическую тележку, наполовину загруженную пустыми картонными коробками, прислушался к мерному шуму автострады, и отключился от внешних раздражителей.

– Эй, мистер, – меня трясла за плечо двухметрового роста жена хозяина типографии. – А мы-то смотрим, кто это у нас на тележке заснул. Все в порядке?

– Да, да, – я дрожал от холода. Каким-то образом, на небе уже появились звезды.

– Ну не переживайте вы так, напечатаем мы вашу книжку. Послезавтра приходите.

– Спасибо, – я, покачиваясь, с трудом нашел на стоянке свою машину. Болела голова, и жутко хотелось есть. Я уже не помнил, сколько времени прошло с того момента, как. Ну да, было совещание, потом я сидел с Левой…

Крутились перед глазами искривленные разъезды на автострадах, стучал разбитый асфальт под колесами. Подъехав к дому, я по привычке остановился в соседнем дворе, зарядил револьвер, нажал на кнопку дистанционного открывания гаража, и, ожидая самого худшего, поднялся в свою квартиру.

Как я ненавидел эту каморку. На моем телефоне мигала красным светом цифра «Два». Два сообщения были оставлены мне, пока я спал на металлической тележке.

– Папа, – это звонил мой сын. – Я тебя люблю. Обещай мне, что в субботу мы пойдем в зал аттракционов. И еще, если ты меня любишь – купи мне игровой автомат. Помни, – голос его стал как две капли воды похожим на рекламного агента, – покупая своему ребенку игровую систему «Нинтендо-64», ты обеспечиваешь свою старость.

– Ну что, образумился наконец? Дома не ночуешь? Во вторник к тебе придем: тридцать штук, и на этот раз без разговоров. Если слиняешь – хана. – Это вступили в игру мои невидимые кредиторы.

– Ууу, все, я больше не могу. Я хочу выспаться, пропадите вы все пропадом. А во вторник меня здесь не будет, обманули дурака…