Текст книги "Здрасьте, а Саша выйдет?"

Глава 13. Взрослые игры

Никогда не понимал, почему наши родители считали только время, проведённое за учёбой, обесценивая при этом драгоценные часы, проведённые во дворе. В школе, конечно, уклон на образование побольше, согласен. Но и двор – это не только игры с мячом, это модель мира в миниатюре. Здесь своя политика, своя экономика, своя дипломатия. Зависит от игры. Конечно, двор не научит всему тому, что есть в школе, но и школа тоже не восполнит дворовый опыт. Там, например, учишься считать, а тут просчитывать. Там познаешь историю, а здесь учишься из неё выпутываться. Как говорится – небо и земля. В смысле, оба незаменимы.

– Здоро́во, Джонни. Что нового?

– Мы же виделись вчера, Сань. А сейчас девять утра. Что может быть нового, пока спишь и ешь?

– Ну может, не знаю, что-то и бывает… Да я же просто спросил. Отец обычно знакомых так спрашивает при встрече.

– Видать у них дома что-то интересное происходит ночью. А где остальные?

– Костян попозже будет, у него сейчас бабушка гостит, я заходил. А у Дена – мама. Тоже выйдет к обеду.

– Ого. Не знал, что у Костяна есть бабушка. Он никогда не говорил.

– Я как-то спрашивал. Она проживает в пригороде. Живёт там с дедом, вроде бы.

– А с кем же ещё? – улыбнулся Джон.

– Да вот в том-то и дело. Однажды Костян обмолвился, что она якобы деда в могилу свела.

– Как это, свела? Убила что ли?

– Не знаю, но так ему мать сказала.

– А как же она с ним живёт, если он… ну, того.

– Вроде как, это уже новый дед, – задумался я над сказанным. – Старого-то свела, а это другой, – добавил я.

– Новый дед, говоришь.

– Ага. Кажется, поэтому она и приезжает только один раз в год.

– Нечасто, – с некоторой грустью заметил Джон, – моя каждую неделю заходит, с новой книгой.

– Ну вот, а его – раз в год. С новым дедом.

Мы сидели на лавочке возле того подъезда, что напротив песочницы и качелей. Их недавно починили и даже выкрасили в синий. А в деревянную рамку насыпали белого речного песка. Дети помладше тут же набежали, пока собаки их не опередили.

– Чего делать-то будем, – спросил Джон.

– Посидим ещё, я тут кое-что проверяю. Видишь, мелкие играют?

– Какие именно?

– Да вот эти все. Они вместе играют, человек десять. У них тут что-то вроде магазина.

– Ага, вижу. Популярный магазин, – подметил Джон. – А мы ведь тоже когда-то играли, помнишь?

– Не, Джон, у нас лучше было. Ты смотри, смотри. Вон та, в жёлтой маечке, она за продавщицу. А вон те двое ей что-то лепят из песка и несут разный товар.

– На реализацию что ли?

– Да, вроде того. А вон та девочка у них банкир. Она делает деньги.

– В коричневом?

– Да, смотри у неё коробка из-под «Сникерсов». Там все деньги, и она их охраняет.

– Так, я пока не понимаю, – Джон следил за мыслью в попытках предугадать суть моего эксперимента. – А что у них за деньги?

– Обычные листья от подорожника.

– Сразу ошибка.

– Согласен, – медленно проговорил я.

– Это всегда заканчивается плохо, – размышлял Джон, – не должны деньги быть доступны всем. Иначе какой в них смысл, если любой может с земли сорвать.

– Согласен, – продолжал я описание своего наблюдения. – Но они пошли дальше и у них не простые листики от подорожника. А все ровные, одинаковые.

– Но всё равно же можно найти такие.

– Верно. Но они развились ещё дальше, и у них на листиках написаны цифры: один, пять, десять. Фломастером пишут.

– Умно́! Такие довольно сложно будет подделать. Ну что ж, если деньги подделать нельзя, значит всё закончится грабежом.

– Уже вот-вот. Вон там двое стоят, видишь? За белой машиной. Один в яркой футболке, а другой, который странный. Видишь?

– Да.

– Они уже готовят покушение на банкира. Хотят деньги выкрасть из коробки.

– Как обычно. Костян постоянно только и пытался обокрасть всех. И ради чего? Чтобы песочные куличики прикупить? – как бы свысока отметил Джон, глядя на нас двухлетней давности.

– Ага, точно. А вон, кстати, покупатели идут. Сейчас будут цветочки покупать, веточки. Слушай, Джон, ты не мог бы мне помочь? Сходи к длинному бандиту и попроси подойти ко мне, пожалуйста. Я тут подожду.

– Так пошли вместе?

– Нет, мне нельзя светиться. Сходи, пожалуйста, я потом всё объясню.

– Ну хорошо, сейчас.

Джон прошёл до следующего подъезда, где стоял белый «Форд», и пригласил одного из них тайком подойти ко мне. Мальчик в спортивном костюме и коричневых от грязи кедах подкрался ко мне, пройдя за кусами.

– Слушай, – начал я, – ты ведь хочешь деньги заполучить?

– Нет, – совестливо ответил пацан.

– Ладно, не ври. Я всё видел, что ты хотел банкира обнести. Будешь отпираться – я тебя сдам. А не будешь – я тебе помогу. Что выбираешь?

– Ну и чего? – не понимая и половины моих слов, спросил акселерат.

– Я тебе сейчас дам денег. Сколько ты хочешь?

– Сто тыщ мильонов, – немного подумав, заявил рослый.

– Столько денег нет, балда, вот тебе сто денег. Купи мне в магазине печенья. Всю пачку купи. И принеси потом. А я тебе дам за это сто тыщ мильонов денег.

Рослик был немногословен и пошёл выполнять задание без лишних вопросов. Джон вернулся и подключился к наблюдению. Мы подобрались на одну лавочку поближе, но всё ещё оставались незамеченными.

– А чего тебе это так всё интересно стало?

– Джон, ты отлично меня слушал. Но так и не заметил самого главного. Продавщица кто?

– Эта, из первого. Аня её зовут вроде бы.

– Так, а мама у неё кто?

– Без понятия.

– Мама у неё в реальном магазине работает. Поэтому Аня продает в своём игрушечном магазине не только куличики из песка, которые ей лепят вон те плохо одетые продавщицы. Она продает там ещё и обычное печенье. Судя по цвету, вроде бы «Юбилейное» или «Чайное».

– Настоящее?

– В упаковке! Поди у матери стянула из кладовой и продаёт. Ума-то нету.

Тут пришёл слегка запыхавшийся мальчик. И протянул мне пачку шоколадного печенья в бумажной обертке.

– На, – протянул он руку. – Давай сто тыщ.

– Послушай внимательно. Мы тоже играли когда-то в вашу игру. Если ты придёшь туда с такой суммой, то тебя ограбят или просто выгонят из игры. Понял? Поэтому не жадничай. На вот тебе ещё двести, и не трать всё сразу.

Длинный убежал к своему подельнику, который ждал его возле магазина.

Джон посмотрел на меня и улыбнулся:

– А, я понял! Это ты их надоумил подписывать деньги, так?

– Я.

– И про цифры тоже ты рассказал?

– Ага, я тебе больше скажу, я им и фломастер дал.

– А настоящим печеньем торговать тоже ты придумал?

– Нет, это она сама догадалась. На вот, угощайся.

– Спасибо, – взял половину печений Джон, – мне вот интересно, а как у других появляются деньги? Фломастер же только у банкира.

– Банкир – это подружка Ани. Очень важная персона, кстати. Она единственная умеет рисовать звёздочку на деньгах. Ну, кроме меня. Вот эта помощница и выдаёт им деньги за разные дела или интересные необычные вещи, которые они найдут во дворе.

– Хорошая игра. Интересная. Но всё равно закончится грабежом.

– Это точно, – переламывая печеньку ртом, пробормотал я. – Жаль, что у них лимонада не было.

Мы похрустели печеньем и пошли играть в бадминтон. На тетради была нарисована турнирная сетка с именами теннисистов, которых мы знали. Так что мы не просто запускали воланчик в небо, а проводили по меньшей мере турнир в Уимблдоне. Джон, кстати, неплохо играл.

– Что бы ты купил, будь у тебя сто тыщ мильонов?

– Это, я так понимаю, очень много? – уточнил он.

– Да, прямо очень много.

– Много чего бы. Ракету бы может купил, чтобы слетать в космос.

– Да, круто. Или реактивный ранец!

– Таких на самом деле не существует. Это всё сказки.

– Ну так пусть сделают! Деньги-то есть.

– К сожалению, нет, – сказал Джон, – у тебя хоть какие-то карманные бывают, а мне совсем не дают.

– Да, брось! Неужели совсем?

– Один раз давали на день рождения. Вам всем дают, а мне вообще ни разу.

– Не ожидал такое услышать. Мы с ребятами думали, что ты просто жмот.

– Я-то жмот? Да я бы вам сразу всем купил бы жвачек.

– Ладно, не обижайся. Хотя это странно, конечно. Мне, например, дают за хорошие оценки, Бомберу – за хорошее поведение.

– Да я учусь-то лучше вас! Я и в классе лучший! И с поведением у меня, уж поверь…

– Джон, – перебил я, – так поэтому и не дают, потому что ты и так всё делаешь слишком хорошо. Твоя единственная возможность получить карманные – это заработать.

– Каким образом?

– Ну так для этого можно что-нибудь продать, например, – размышлял я.

– У меня ничего нету. Всё семейное. Я мог бы продать что-нибудь из своей коллекции насекомых или минералов…

– Боюсь, Джон, деньги на тротуаре будет найти проще, чем покупателя на твоих насекомых. Может книги сдашь?

– Ты что, обалдел! Это же хорошие книги. Я их все читал.

– Зачем тогда их хранить?

– Да ты что. Я потом второй раз прочитаю, когда забуду. Нет, надо что-то другое.

– Можно бутылки сдавать.

– Чтобы сдавать бутылки, – с грустью сказал Джон, – надо чтобы кто-то в твоей семье был алкоголиком.

– Да, с этим у тебя всё плохо. Хотя можно их просто собирать на улицах или возле помоек. Иногда они возле разных кафе остаются или у лавочек.

– Не знаю, Сань, это как-то… не очень круто что ли. Мы ведь не бомжи.

– А что такого? Вот человек намусорил, бросил бутылку, а ты сдал. Ты, считай, доброе дело сделал и за это ещё и деньги получил. Думаешь, этот твой Шерлок Холмс в детстве не сдавал бутылки?

– Сомневаюсь. Он в Англии жил, а там, вроде бы, люди не мусорят. Хотя это неплохая мысль. А где мы их найдём?

– За великом иди. И резинку возьми для багажника. Я тебе всё покажу.

– Сейчас! – сказал Джон и побежал в подъезд.

Несколько раз в неделю мама отправляла меня в продуктовый. Магазинов в округе было много, и я тщательно приценивался к продуктам. В том, что был поближе, возле автобусной остановки, продавали особенно вкусный белый хлеб. С этого универсама начинался мой поход. Затем путь вёл на угол квартала, где продавали свежие куриные окорока и то, что осталось, – сердечки и печёнки. Затем нужно было перейти дорогу и заглянуть в большой овощной, где покупалось то, что не росло в огороде, в конце – молочный. Я ходил по магазинам, потому что знал, где и что подешевле. Мой маршрут был не меньше километра и завершался возле кондитерской лавки с пряниками и маковыми рулетами. Здесь я мог потратить сэкономленные деньги по своему усмотрению. Там-то рядом и была припаркована старая грузовая машина, куда все несли стеклотару. Двери фургона были обиты стальными листами, на которых была жирно объявлена награда.

– Резинка где, Джон?

– Не нашёл ничего. Но я сумку взял!

– Ладно, поехали. Начнём с соседнего.

Мы вышли в рейд на велосипедах, объезжая дворы. Джона очень удивляло, что бутылки просто валялись под листьями, стояли где-то в кустах, иногда вообще открытым текстом лежали возле лавочек. А я удивлялся, что он никогда этого раньше не замечал. Мы нашли десяток водочных, пару пивных и ещё одну толстую из-под шампанского. Добычу сложили в сумку и поехали к фургону.

– Если я правильно посчитал, – глядя на дверь фургона сказал Джон, – нам хватит на небольшую шоколадку.

– Да, надо больше искать. Тут люди мешками сдают. Однажды я видел, как мужик катил велосипед, на котором вёз такой мешок.

– Он, наверное, весь город прочесал!

– Или год пил. Давай сумку.

– Вот, возьмите, пожалуйста, – протянул я сумку мужику в кепке.

– На землю вынимай! – ответил мне мужичок, даже не бросив на меня взгляд.

Приемщик был увлечён поеданием семечек и чтением газеты. То и дело он доставал из нагрудного кармана жёлтой выцветшей рубашки маленький карандаш и что-то вписывал в бумагу. Владелец пункта был густо покрыт волосами всюду, кроме лица. Даже на ступнях его загорелых ног сквозь сандалии прорастали волосы. Нос его бы огромнее любого, что я видел раньше. При этом голова не отличалась от обычной ни размерами, ни формой. Мы разгрузили сумку, последовательно выставив бутылки прямо к его шерстяным ногам, и попросили принять. Тот наконец отложил свои дела и принялся щёлкать счётами, влево и вправо отбрасывая кости.

– Бери. Хороший мальчик. Ещё неси бутылки, – без малейшей эмоции на лице сказал приёмщик и протянул деньги.

– Спасибо, – сказал я, подставляя ладони.

Мы отошли на пару шагов, и Джон принялся считать выручку.

– Тут меньше, чем я насчитал.

– На сколько меньше?

– На половину.

– Может ты неверно посчитал? Посмотри ещё раз на цены, может ошибся?

– Тут сложно ошибиться на половину. Он дал нам меньше, точно тебе говорю.

Джон тут же развернулся и подошёл к волосатому банкиру.

– Простите, пожалуйста, – сказал Джон и замолк в ожидании реакции.

– Прощаю, дорогой, – ответил мужик, не отрываясь от газеты.

– Нет. Вы нам мало дали. Вот у вас цена написана, а вы нам дали только половину, – возмущался Джон. – Посчитайте, пожалуйста, ещё раз. Должно быть больше.

– Нет. Больше не может быть. Бутылки грязные, этикетки я за вас срывать буду, а эти мы вообще не принимаем, – указал на самую большую бутылку волосатый дядя.

– Но у вас не написано, что чистые нужно нести, – возразил я.

– А где ты видишь, что я принимаю этикетки? Ты бутылку мне сдаёшь, а не макулатуру. Себе этикетки оставь. В этой вообще этикетка внутри. Несите чистые, будет вам цена.

Нам нечего было возразить человеку, который смотрел на нас сквозь газету. Мы замолкли и отъехали в сторону.

– Вот ведь ворюга! – негодовал я.

– Да нет, Сань, может это мы просто не поняли. Ну сам подумай, ему их мыть придётся, отдирать наклейки.

– А по-моему, он нас просто обманул. Этикетки отодрать легко! А бутылки мы вон сколько искали.

– Не горячись. Мы сейчас ещё надыбаем. А потом снимем с них наклейки и сдадим дорого. Я предлагаю поехать назад, за ребятами.

– Ладно, поехали.

Мы вернулись во двор на нашу лавочку. Джон достал из-за подъездной двери спрятанные там ракетки и понёс домой. Я остался сторожить велики.

– И всё-таки он нагрел нас на полшоколадки, – сказал я выходящему из подъезда Джону.

– Не переживай. Ну не велика же потеря. Крокодил иной раз укусит полпирога, отвлечётся и потом даже не вспомнит, что тот целым был.

– Да, согласен, я особо не расстраиваюсь. Мне просто мужик этот не понравился, наглый такой.

– Да вроде бы нет. Ну у него просто работа такая. Вежливость там не нужна. Продавцы-то вообще нечасто бывают вежливыми.

– Так он же не продавец. Он покупатель, выходит. А продавцы – мы с тобой. И мы – вежливые. Но я тебя понял.

– О! Костян, привет. Ты как там с бабушкой, весело?

– Очень, – сухо и крайне ёмко передал накопившиеся эмоции Константин.

– Велик где?

– Вот ты не поверишь, но велика мне не видать неделю.

– Боюсь даже предположить, что ты натворил, – сказал я, широко улыбаясь в предвкушении интересной истории.

– Бабушка начала рассказывать этому своему Виталеньке, как я с ней детство провёл, как она меня нянчила, играла со мной в ло́вушки. Фотографии начали показывать из красного альбома, где я с голой задницей по дому хожу. Каждый раз одно и то же, – Костян громко цокнул и замолчал.

– И всё? – спросил Джон.

– Как я понял, им не понравилось, что я сказал, что может быть ему и не стоит это всё знать. В конце концов, может мы с ним в первый и последний раз видимся-то.

– А они?

– Они… что они? Выгнали меня из-за стола гулять. Я прям сразу собрался и пошёл. Тоже мне наказание, подумал я. Они, видно, тоже так подумали. Так уже один пролёт вниз по лестнице пройти успел, как мать мне вдогонку кричит, что мол велосипеда лишаюсь на неделю. А что я такого сказал? Вот что? – изображал недоумение Костян. – Ну, спасибо тебе, Виталик. Обычно дедушки велосипеды дарят, а не лишают.

– Так без велика погуляем, чего ты.

– А вы-то что делаете?

– Бутылки сдавали – радостно и гордо заявил Джон, как будто мы не грязные бутылки, а кровь редкой группы сдавали.

– Сколь насдавали?

– На полшоколадки сдали, – ответил я уже не так гордо и радостно, – а ещё на полшоколадки нас кинули.

– Ха. Понятно. Этому гоблину сдавать небось ходили?

– А куда ещё-то пойти?

– На соседней улице к пятой школе же ещё есть. Там вроде женщина сидит честная. Может к ней лучше?

– Так мы уже всё сдали, Костян.

– У меня есть ящик в подвале. Давайте, шоколадку может и правда купим?

Мы тут же отправились в подвал. Мама у Костяна была очень предусмотрительной и вшила ему в штаны закрывающийся на молнию карман. А внутри него пришила металлическое кольцо, куда тот прицеплял ключи на карабине. Ясное дело, чтобы не потерял. Костяну лень было отстегивать крепкий карабин и он растягивал штаны, чтобы дотянуться до замка. Растягивал так, что они до груди ему доставали. В кармане он хранил два ключа. Один из них был от двери подвала, где большинство жильцов его дома имели маленькие деревянные сараи. Мама Костика сажала картофель в промышленных масштабах, а потому кладовка у них была почти в два раза больше обычной. С половину моей комнаты, не меньше. Лампочки в подвале отсутствовали, и мы пробирались буквально на ощупь, под тусклым светом зажигалки, которая то и дело гасла от перегрева. Мы вытащили на улицу почти два десятка пыльных бутылок, уложенных в деревянный ящик.

– Так нельзя, – сразу же сказал Джон, – надо их помыть и этикетки отодрать.

Мы не стали спорить. Костян остался во дворе дожидаться Дена, а мы поехали на колонку. Когда-то весь город был деревянным. В тех домах не было труб и туалетов. Люди брали вёдра и ходили за водой на колонку. Дома давно стали каменными, а эти маленькие роднички так и остались приятными и весьма полезными пережитками прошлого.

На третьей бутылке руки начали замерзать от ледяной воды. Мы отмачивали их в луже, а потом тёрли палками бумагу и клей.

– Вот эти три остались. Самые сложные, – потирал бутылку Джон.

– Да, проклятое «Жигулёвское». На какой черт надо так приклеивать. У них наверное один клей, что на пиво, что на машины.

– Три давай! Больше получим, – подбадривал счетовод.

Я катал бутылку в луже, да так усердно возил её по старому асфальту, что отколол кусок дна.

– Вот зараза! Перестарался, – расстроился я.

– Оставь, может не заметит.

Мы закончили и сложили мокрые бутылки в сумку. Стекло блестело, как и наши глаза. Я предложил поехать к пятой, и Джон согласился. Раз Костян сказал, что там лучше, то надо проверить. Этот пункт приёма выглядел иначе. Тут стоял стационарный киоск, и внутри сидела жутковатого вида женщина, с волосами, напоминавшими паклю, и гримасой безутешной скорби на лице. Какая-то мучительная мысль заперлась в её голове, заставляя молчаливо смотреть в окно будки.

Мы приехали и выставили бутылки на деревянную полку, которая была перед окном киоска.

– Здравствуйте! – радостно поприветствовал Джон.

Приёмщица медленно рассматривала тару одну за другой, при этом бормоча едва различимые слова:

– Мокрые, эта светлая, эта недомытая. Эта сколотая. Эта с царапиной. Эта тоже. Эта синяя. Эта нестандартная… – и после недолгих раздумий протянула нам чуть больше половины заслуженных денег.

– Так не пойдёт, – отрезал Джон, – давайте сколько написано!

– Нет, столько не могу, – не пошевелив ни одной морщинкой на лице, ответила грустная дама.

Джон растерянно взял деньги из протянутой руки и уже хотел отойти.

– Нет! – забрал я у Джона деньги и протянул руку внутрь окна. – Забирайте назад.

– Почему? – спросила скупщица.

– Мы их забираем назад. Сдадим в грузовик. Там не обманывают. Вот ваши деньги, берите.

Я, конечно, больше блефовал, прекрасно понимая, что там нас постигнет та же участь.

– Там такая же цена! Такие же бутылки! – повышая голос, хрипела тетка. – То же самое всё!

– Да с чего это такая же, если мы только что мимо него проезжали, и там на десять копеек больше.

– А что же вы тогда мне везёте, если там больше? – показала жёлтые зубы приёмщица.

– Потому что там очередь стоит, – не растерялся я. – А нам срочно надо. Утром мы уже сдали ему тридцать пять штук, пока очереди не было. И сейчас пойдём и будем там стоять, потому что там дороже!

Женщина в будке задумалась и, не сводя глаз с окна, нащупала на своём столике мелочь, а затем протянула руку с надбавкой. Грусть на её лице сменилась гневом. Все складки лица оставались прежними, здесь уже добавить было нечего, а вот брови злобно перегнулись посередине.

– Больше не дам. Берите и идите.

– Тогда мы больше у вас не будем сдавать! – решительно торговался я.

– Да пожалуйста. Мне ваши раненые бутылки не нужны. Мне целые несут.

– А что-то не видно, что несут, – с обидой выдавил Джон.

– Да-да. Никто к вам не несёт, потому что все сдают в грузовик, там дороже!

Деньги были у нас. И хотя сумма по прежнему не дотягивала до той, что заявляла синяя ручка на картонном листе у киоска, всё-таки мне уже было не так грустно, как в первый раз. Это была маленькая, но победа.

Костян с Деном встретились нам на полпути, и мы рассказали, что нас опять обсчитали. Остаток вечера мы провели за игрой в ножички. Сбор бутылок сильно разочаровывал, и поделать ничего было нельзя. С тем и пошли по домам.

– Чем занимался сегодня? – спросил дома отец.

– Да так. Играли в пацанами в ножички.

– Весь день что ли?

– Нет. До этого бутылки сдавали.

– Отличное дело! Молодцы. Что купили?

– Да ничего не купили. Бутылки во всём районе уже кончились. А нам даже на вкусную шоколадку не хватило. Да и вообще, они все нечестные. Что носатый, что карга эта из будки – постоянно обсчитывают. Поэтому и не набрали, – вздыхал от обиды я.

– Обсчитывают – это плохо. Но бизнес с бутылками сложен и неоднозначен, – подвёл черту моим жалобам отец, всеми силами уклоняясь от потенциального вопроса о справедливости в жизни.

– А что ещё можно сдавать, пап?

– Много что можно. Кровь пока рановато. Можно макулатуру, металл можно. Да всё, что принимают, Саш. Главное, сын, Родину никогда не сдавать. Даже если дорого платят, – отец воткнул нож в разделочную доску возле толстенного огурца.

– А макулатуру – это газеты?

– Можно и газеты, и журналы, и книги, и всякие разные агитационные листовки, – батя продолжал резать огурцы на салат, – а что, бутылки совсем закончились?

– Совсем. Надо ждать, пока не накопятся новые.

– Сходи-ка в подъезд, ключ знаешь где.

Я метнулся в чём было к фанерному ящику, что стоял на площадку ниже. Там мы хранили овощи на зиму. На мою радость в нём нашлось почти два десятка пивных бутылок, которые я тут же принялся отмывать в ванной.

– Не три просто так. Пробку заткни и набери воды. Замочи их на часик, а потом сами отойдут, – напутствовал отец, наблюдавший за мной из коридора.

– Спасибо, понял!

Я потопил прозрачные корабли, выпустив воздух, и набрав горячей воды, принялся ждать. Наконец наклейки начали всплывать на поверхность. Всё как и говорил отец.

– Пап, – продолжал разговор я, – но разве можно так обманывать людей?

– Можно, Саш. В смысле нельзя. Обманывать людей нехорошо. Но в мире не все люди хорошие, поэтому одни становятся учителями, а другие принимают бутылки, чтобы потом продать подороже. Ещё недавно за это срок давали, а теперь уже нет. Были спекулянты, а стали коммерсанты.

– Как это, срок? В тюрьму сажали за бутылки?

– Не совсем за бутылки, но сажали – да. За то, что ты покупаешь по одной цене, а продаёшь по другой. Это и называлось спекуляция. Такой был закон. Придумал его какой-то умник, и за это полстраны пересажали в тюрьму. А когда они все повыходили на свободу, закон этот отменили. Очень умно́, не правда ли?

– Ничего не понял. В тюрьму за то, что продаёшь что-то, что купил?

– Да, вроде того. Вот ты купил за рубль, а продал за два. Получил прибыль и стал спекулянтом. И за это можно было пойти в тюрьму, – отец открыл холодильник и достал пару яиц.

– А если я купил за рубль, а продал тоже за рубль?

– Значит, ты идиот. Какой смысл продавать за столько же, за сколько купил?

– А какой смысл продавать за два и в тюрьму идти?

– Сынок, в нашей стране смысл вообще на первом месте никогда не был.

– Пап, так почему бутылки-то берут так дёшево?

– Это называется картельный сговор, – отец поставил на плиту сковородку и зажёг огонь.

– Это когда на тебя старая бабка порчу наводит?

– Нет. То наговор, а то сговор. Эти приёмщики между собой договорились, что оба будут принимать дёшево.

– Но они не просто дёшево берут, они ещё и грубят.

– Не уверен, что об этом они тоже договаривались. Скорее тут уже судьба. Нормальный человек разве будет весь день сидеть без дела в металлической будке, которую солнце нагревает как сковородку, – он разбил яйца и метко бросил скорлупу в ведро, – там из этих бутылок выходит пивной запах, вонь стоит как из помойки. А они сидят и семечки едят. Хотя такие идиоты могли и грубить договориться.

– А почему тогда один не может взять и дороже принимать. Тогда ведь к нему все пойдут? – искренне недоумевал я. – Тогда ведь он больше денег получит.

– Сначала – да. Все пойдут к нему. Потом второй узнает и тоже цену поднимет. И все пойдут к нему. Потом первый опять поднимет, и пойдут к нему. Потом второй. В итоге они оба будут зарабатывать очень мало, встретятся в каком-нибудь ресторане, закажут себе варёных раков, шампанского, и решат, что так жить нельзя, и договорятся установить одинаковую цену, чтобы каждый зарабатывал много. Понимаешь?

– Ещё как понимаю. Вот жлобы!

– Саша, – сказал он, с натиском разбивая хлебом ещё недожаренный желток. – Слабость твоего врага – это твоя сила.

На следующий день мы с Джоном опять собрались на штурм фургона. На этот раз у нас были чистейшие бутылочки, без единой царапинки. Мы звенели посудой на весь двор. Костян был возле своего подъезда. На лавочке стоял перевёрнутый велосипед без одного колеса, Костян же отверткой пытался бортировать пыльное колесо явно от другого велика.

– Костян, привет. Что с колесом?

– Да вот, почти закончил. Не могу я больше пешком ходить.

– Так что с колесом-то?

– Да это колесо от другого велика, старое какое-то нашёл в подвале. Камера худая была, я заклеил, сейчас прикручу на место.

– А со старым колесом что? Прокол? – не унимался я.

– Да в подъезде осталось, пристёгнутое к перилам. Мать запретила брать велик и прикрутила его на замок. Пришлось колесо снять и там оставить.

– Костян, ты что! Мама же ругаться будет! – сказал Джон, явно не понимая, что Костяну всё это до лампочки.

– Да ладно. Что она сделает-то? Хотела бы лишить велика – за раму бы привязала. А раз за колесо, значит вроде как можно, если сообразишь как. А вы что, бутылок опять нашли?

– Ага, нашли. В ящике у отца. Только вот я сдавать не тороплюсь. У меня план есть, и вы с Крокодилом мне нужны.

– Это я всегда за!

– Костик, слушай, – засомневался Джон, а как ты поедешь, если у тебя колеса разные по размерам? Это новое вроде меньше того.

– А какая разница? Круглое же.

Велик смотрелся очень забавно. Переднее колесо было явно ниже и на несколько минут стало предметом насмешек, умиления и общей радости. Мы сели возле нового велика и стали обсуждать мой план.

– Сань, ну что там за план-то? – с любопытством торопил Костян.

– Ребят, вы мне все нужны, и Крокодил тоже.

– Он щас доест и выйдет, – сказал Костян, – пока я колесо разбортировал, он уже проголодался.

Пока Ден доедал пирожки, мы разбежались по домам за сумками, а затем принялись воплощать дерзкую идею в жизнь. Первым выступал Ден. Мы переложили все имеющиеся бутылки в авоську – так назвалась сумка, связанная из крепких ниток, больше похожая на маленькую рыболовную сеть с некрупной ячейкой. Бутылки было отлично видны прохожим, и Ден начал свой путь метров за сто до грузовика. Он вальяжно прогуливался вдоль дороги, перекладывая авоську из руки в руку, при этом побрякивая стеклом и привлекая внимание, как блесна. Рыба сидела под любимой корягой. Заслышав привычный скрежет кварца, волосатый мужичок слегка отодвинул газету, явно приметив наживку. Ден шёл по дороге мимо фургона и как бы не обращал на него внимания. Наконец он поравнялся с грузовиком и, неожиданно для скупщика, сделал шаг, который означал, что тот идёт дальше.

– Эй, стой! – отложив газету, заговорил усач. – Куда это ты пошёл?

– А вам какое дело? – остановился Ден.

– Как какое? Бутылки здесь сдавай, зачем идти.

– Нет, спасибо, – вежливо и напугано ответил Ден и пошёл дальше.

– Стой опять! Куда ты пошёл. Неси сюда.

– Нет, спасибо, – громко отвечал Ден и продолжал отходить от фургончика. – Там дороже!

– Столько же, что ты! Сам придёшь туда и увидишь, – в ответ кричал приёмщик, подозревая, что Ден уже не вернётся.

Он и правда не вернулся. Безмятежной походкой дойдя до угла соседнего дома, наш актёришка свернул налево, где ожидали остальные. Мы быстренько переложили бутылки в другую сумку, дворами прошли до той же точки, с которой шёл Ден, и начали вторую проводку блесны. На этот раз бутылки тащил Костян. В его руках была старая клетчатая сумка, в каких рыночные челноки возят вещи. Он шёл быстрее, перекинув сумку через плечо, и грохотал бутылями в такт бодрым шагам.

Костян уверенно шел мимо, и приёмщик уже начал вставать с насеста, чтобы преградить ему путь, но в последний момент остановился, скинув сумку на землю.

– Почем берёте бутылки? – спросил в лоб Костян без каких-либо формальностей.

– По пятьдесят, если чистые.

– По шестьдесят возьмёте?

– Нет.

Костян резко прекратил диалог, поднимая стеклотару на плечо с таким грохотом, что стекольщик почувствовал режущую боль на сердце.

– Куда ты пошёл?

– Сдам по шестьдесят.

– Где ты сдашь по шестьдесят?

– Где надо, – ответил Костян, набиравший обороты.

– Иди, иди, – пробормотал самоуверенный мужичок.

Костян дошёл до конца дома и передал эстафету нам с Джоном. Разделяться не было смысла, и мы решили нанести двойной удар.

В придачу к бутылкам мы навалили в сумку травы, соорудив двойное дно, стекляшки же положили наверх. Сумка расправилась, и внешне казалось, что мы несли не два, а все четыре десятка бутылок. Мы взяли сумку вдвоём, каждый за свою ручку, чем заняли почти всю ширину тротуара. Прохожие обходили нас стороной, а Джон всякий раз приносил извинения за наше невежество. И вновь, как ни в чем не бывало, бутылки прошли мимо фургончика. Мы, конечно, не забыли пару раз тряхнуть сумку, чтобы издать такой приятный сердцу звук. Пропустив нас на десяток метров, приёмщик выскочил из фургона и побежал вдогонку.

– Подожди.

– Чего вам? – невежливо спросил я.

– Куда ты их несёшь?

– А вам какая разница?

– Как это какая. Ты же бутылки сдавать идёшь?

– Ну может и иду. А вам-то что?

– Куда ты идёшь их сдавать? Зачем? Сдай мне, я уже готов принять, пошли пятьдесят дам.

– Нет, – цинично и бесповоротно ответил я.

Приёмщик вернулся в будку, ошарашенный очередным отказом, и я чувствовал его взгляд на нашей сумке. Спустя несколько минут в обратном направлении шёл Ден. Пустая авоська демонстративно свисала из кармана, а в руках его был пломбир с синей этикеткой. Он начал есть его лишь за несколько метров до пункта приёма тары, во-первых, чтобы приёмщик сумел хорошо разглядеть, что это настоящий пломбир, а во-вторых, потому что Крокодилу была положена только половина мороженого. В конце пути его ждал Костян, которому предстояло взять недоеденный пломбир, пробежать с ним по дворам, а затем осуществить повторное дефиле. Приходилось экономить.