Текст книги "Здрасьте, а Саша выйдет?"

Глава 11. Тяжесть доброты

Мы были очень разными. Как четыре ингредиента, которые прекрасно друг друга дополняют. Джон был хмелем, придавая изящность композиции и лёгкую горчинку. Костян был дрожжами, без которых ничего бы не забродило. Ден был ячменем, который бабушка размазывает по тарелке на завтрак, а я был водой, в которую непременно нужно было всё это положить, чтобы получить отличный напиток. Иногда, смешивая компоненты не в полном составе, можно было получить необычные комбинации, например, безмятежную ячменную кашу или экстракт с горьким привкусом совести и морали, как в этой истории.

Оставаясь наедине с Джоном, мы часто предавались размышлениям, погружаясь в абстракции и посильную нам философию. Будучи до неприличного начитанным человеком, он считал своим долгом распространять в общество всякую мораль, вынесенную им из книг.

– Я вчера закончил читать одну книгу… – начал он.

– Так.

– Она о хороших делах. Точнее, она о человеке, который посвятил себя хорошим делам. Сам при этом ничего не нажил – буквально ничего, нищенствовал, последние капли себя отдавая первому встречному. Любому, кто нуждался в помощи.

– Что, прям вообще любому?

– Да, любому. Даже тому, кто и не очень нуждался. Многие даже этим пользовались в корыстных целях, и это было гнусно. Но разве он не был прав?

– Наверное, был, – бестолково, но совестно ответил я.

– Я бы тоже хотел быть человеком, который делает только хорошие дела.

– В прошлый раз ты хотел быть пиратом, который грабит и топит испанские корабли.

– Нет! Тот пират действовал исключительно в добрых целях. Я же тебе рассказывал, что торговая компания захватила его невесту в плен, и семью ещё.

– Ты к чему это клонишь?

– Я к тому, – засуетился Джон, – что мы тоже могли бы сделать что-нибудь хорошее.

– Мало что ли мы хорошего делаем?

– Недостаточно, Саш.

Мстить нам было некому, а хорошее дело сделать жуть как хотелось. Мы пошли прогуливаться по окрестностям, перемещая наше стремление к доброте от дома к дому. Я-то хорошо помнил, чем это всё закончилось в прошлый раз. Тогда мы тоже искали, чем бы помочь человечеству. В тот раз мы решили, что нам непременно нужно помочь жителям нашего дома. Мы отыскали во дворе кусты пузыреплодника и наломали длинных веток.

– Начнем с первого, – предложил Джон.

– Давай сверху вниз, чтобы сметать до самого выхода.

Самодельными вениками мы начали выметать пыль в подъезде. В то время управляющие компании не заботились ни о ремонте, ни о чистоте. Маленькая табличка на тонкой ниточке висела на кнопке звонка до тех пор, пока жильцы не уберут свой этаж, а затем переходила по часовой стрелке. Короче говоря, наши подъезды были пыльными и совершенно неухоженными. Мы мели бетонные площадки и лестницы с наслаждением, с удовольствием. С каждым взмахом метлы я ощущал, что делаю доброе дело. Аромат добра стоял в подъезде от пола до потолка. Он так плотно окутал всё вокруг, что мы щурили глаза, слегка покашливая. Добро шло через край. На втором этаже нам встретилась женщина. Кажется, она была мамой одной из тех девочек, которые никогда не играли с нами во дворе.

– Что вы тут делаете? – спросила дама в белом платье.

– Подъезд метём. Чистим!

– На какой чёрт вообще вы это делаете! – щурив глаза возмутилась дамочка. – Дышать совершенно нечем. Посмотрите, какую пыль вы развели тут. Всё пылью покрыли! – дама прикрывала рот ладонью. – Немедленно прекратите, слышите? Идите отсюда, вы ведь даже не с нашего подъезда!

Мы вышли из подъезда и с грустью подняли головы вверх. Куда-то туда, куда направлялась эта противница доброты. Из открытого окна четвёртого этажа валил белый дым. «Неблагодарные!» – с обидой фыркнул Джон.

На этот раз мы были умнее и тщательнее выбирали, кому бы причинить добро. Навстречу попался Димка, мелкий из второго подъезда:

– Привет, ребят!

– Здоро́во!

– Зачем вам веники? Дворники что ли?

– Щас получишь этим веником! – рявкнул я.

– А ты чего без дела? – спросил Джон.

– Мы ходили с Мишкой смотреть на труп.

– Куда ходили? – в растерянности спросили мы.

– Трупак там лежит в конце бульвара. Здоровый такой! – почему-то радостно сказал Димка.

– Да ладно! Умер что ли кто-то? В смысле, похороны или что?

– Да не, до похорон ещё не дошло. Там просто мужик в траве лежит. Мы ходили смотреть. Мишка его палкой в голову потыкал.

– И что?

– Ничё. Он же мёртвый.

– Где лежит? – спросил Джон.

– Да в конце бульвара, там, где берёзы стоят большие, ну и кусты. Там он лежит с утра уже, нам старшаки сказали.

Мы прямо сразу побежали туда. В конце большого парка, что был на границе с нашим кварталом, был один густо засаженный деревьями и кустами участок. Остальная же часть парка была почти прозрачной, ведь деревья там посадили всего-то пару лет назад. Они были малы, вокруг некоторых всё ещё стояли деревянные пирамиды. В парке почти никто не гулял, потому что там не было ни лавочек, ни тени в жаркий день, как подобает хорошему скверу. Одни лишь дорожки и газоны из сорной травы. Путь туда был неблизок и Джон, запыхавшись, перешёл на шаг.

– Ты уже видел мёртвых? – спросил я.

– Да бывало же, в кино их часто показывают.

– Да в кино-то понятно. А в жизни видал?

– Не-а.

– Я раз видел, – храбрился я.

– Страшно было?

Мы уже подошли к кустам. В заросли вела узенькая тропинка. Нужно было раздвинуть кусты, чтобы попасть внутрь. Я пошёл первым. Джона хлестанула ветка сирени по щеке, и очки упали на землю. Спешно нацепив очки, он разглядел под кустом тело в чёрной куртке и потянул меня за майку:

– Вон…

– Вижу, – ответил я.

Рядом с трупом лежала мятая газета, левая сандалия и палка, о которой рассказывал Димка. Здоровенное туловище лежало на животе, лица было почти не видно из-за сухих листьев, только один глаз и ухо. В густых чёрных волосах были обломки листвы и свежей травы.

– Не трогай ничего! – шепнул Джон.

– Я и не собирался.

– Крови нет, – шептал Джон, – обычно убивают ножом или чём-то тяжелым. На голове тоже крови не видно.

– Может у него в животе нож?

– Может. Но тогда была бы лужа крови. Смотри, какой он огромный, крови тоже много было бы.

Джон спешил проявить дедуктивные методы, но прикасаться к убиенному не собирался. Я предложил ему перевернуть тело на спину, чтобы рассмотреть перекошенное лицо и нож.

– Нет! Нельзя трогать тело, иначе милиция может подумать, что он так лежал. Я видел, как в кино они чертят мелом вокруг убитых.

– Джон, каким мелом? Тут трава вокруг и листья.

– Да, тут не получится, – поправился Ватсон.

– А чё он в куртке-то? Жара такая стоит.

– Наверное его убили, когда было холодно.

– Хочешь сказать, он тут с весны лежит?

– Вряд ли. Я читал, что тело источает запах, когда долго лежит.

– Джон, это тоже было в книжке про добрые дела?

– В ней. Подожди, надо подойти поближе, чтобы понюхать…

– Давай просто перевернём его, а? – настаивал я. – Вдруг мы его знаем!

– Да как мы его перевернём-то?

– Ногами давай.

– Так нельзя. Мёртвых ногами трогать как-то нехорошо.

– Ну тогда давай руками. Он не такой уж большой, просто толстый.

Мы подошли поближе. От дяди не пахло. Во всяком случае, не хуже обычного. Я взял палку и хотел попробовать перевернуть его, создав рычаг, но вместо этого задрал куртку. «Смотри, там что-то лежит», – сказал Джон. Из внутреннего кармана куртки торчала красная полоска, какая обычно бывает у кошелька или записной книжки. Преодолевая страх, я медленно протянул руку и схватил книжечку. На красной обложке было написано: «Паспорт». Открыв её, мы увидели лицо погибшего. Мужчина на фотографии имел совсем другую причёску, небольшую бороду и загадочную улыбку.

– Вроде вообще не он, – предположил я.

– Да, что-то не похож. У этого волосы длинные, а бороды нет.

– Значит, это не его паспорт! – умозаключил я.

– А что, если его убили из-за этого?

– Из-за того, что не похож?

– Нет, из-за того, что он паспорт украл.

– Вряд ли. Тогда бы они паспорт забрали. А иначе зачем убивать?

– А что, если он им его не отдал? – продолжил расследование доктор Ватсон. – Что если они пырнули его ножом в соседнем дворе, а он раненый дошёл досюда. Сил не хватило, и он умер… от потери крови! Вот почему её тут нет.

– Можем проверить, – вновь предлагал я.

– Нет, нам нельзя его трогать. Нельзя!

– Давай уже, помогай, не трусь!

Мы взяли тело и довольно легко перекинули сначала на бок, а затем почти на спину. Положить его горизонтально не давал бугор земли. Лицо жертвы было наполовину покрыто сухими берёзовыми листьями. Мы снова посмотрели на фото и не нашли очевидного сходства.

– Джон, смотри, нет никакого ножа.

– Значит тупым тяжёлым предметом… Обычно так и бывает.

– Обычно? – переспросил я, Да он вообще мог отравиться или, не знаю, от жары помереть. Куртка вон какая тёплая на нём.

– Маловероятно. Скорее всего нож просто забрали с собой.

Мы продолжали спорить, отстаивая разные версии произошедшего, пока совместно не договорились до того, что он просто перебрал с алкоголем. Вдруг раздался ужасный стон, мы вздрогнули и широко раскрыли глаза.

– А-а-а-а-а… испугались? – сказал пришедший к нам Костян.

– Ты обалдел что ли совсем! Зачем так пугать? Чуть не обделались же.

Я даже заикнулся разок. Джон так вообще оцепенел. Не знаю, что было страшнее: представить, что мужик ожил или что кто-то вернулся за паспортом. Костян выслушал наши замечания и предположения, а затем попросил предъявить найденный документ.

– Григорий Павлович Ловчий. И правда не похож, – согласился Костян.

– Ага.

Уставившись в паспорт, мы разглядывали страницу с пропиской. А Костян присел на корточки возле ног умершего, чтобы рассмотреть надорванный карман на штанах. В этот момент нога трупа дернулась и с приличной силой ударила Костяна по щиколотке. Тот от неожиданности как подкошенный упал на задницу и, перебирая ягодицами, начал отползать от тела.

– А-а-а! – заорал Костян и выбежал из кустов.

– Костян! Это не смешно, – возмущался Джон.

– Костян, ты куда? – кричал я в его сторону.

Тот уже прилично отбежал от куста и не откликался. Мы вышли, ничего не подозревая, и только после этого он подошёл к нам:

– Ты чё убежал-то? Испугался? – возвращая должок, широко улыбнулся я.

– Стойте! Я не шучу. Он меня только что пнул ногой по моей ноге. Я упал!

– Хватит прикалываться, это вообще не смешно уже, – раздражался я. – Пошли, маме твоей давай скажем, чтобы она полицию вызвала.

– Да не шучу я! – крикнул Костян. – Он живой. Я вам точно говорю, что он живой. Пойдём покажу.

В моих руках был паспорт. В руках Костяна палка. Джон стоял позади. Костик ткнул тело дважды, затем сделал шаг назад. Реакции не было. Действие повторилось – ноль эмоций.

– Прекратите! – вступился Джон. – Так нельзя. Это человек, хоть и неживой. Мы должны уважительно к нему относиться. Он может быть при жизни был хорошим, умным, добрым…

– Джон, прекращай, а!

– Костян, может у него дети есть, а ты его палкой тычешь. Прекратите надругательства. Пойдём звонить.

– Последний раз, – сказал Костян.

И нажал на живот мертвецу, да так сильно, что тот разом открыл оба глаза и выплюнул изо рта пучок пожухших листьев вверх, как кит извергающий воду. Мы отпрыгнули назад, а Костян так и вовсе замахнулся палкой. Было жутко. Тело пришло в движение, шевеля конечностями, напоминая черепаху, лежащую на своём панцире.

– Григорий Павлович, здравствуйте, – оцепенев, поприветствовал ожившего Джон. – Как вы себя чувствуете?

– Хорошо он себя чувствует, – сказал я весьма жизнерадостно, – он же только что ожил.

– Это я его оживил! – добавил Костик.

Мужик смотрел на нас молча, совершенно не моргая. Конечности его изредка хаотично подергивались, возможно от продолжительного застоя. Интенсивность движений постепенно повышалась без увеличения смысловой нагрузки. Теперь это было похоже на брыкание новорождённого. Спустя пару минут пузатик начал издавать свои первые звуки, преимущественно гласные. Он явно не понимал, как попал в этот мир и с какой целью. Мы же терпеливо наблюдали за рождением новой жизни.

– Джон, что скажешь?

– Скажу, что всё это не случайность. Это знак! Намёк, Саня! – ответил Джон, радостно сверкая глазами.

– Это намёк, что не надо столько пить, Джон.

– И это тоже. Но вообще, я думаю, что мы можем, нет, вернее мы должны ему помочь. Этому человек нужна наша помочь, разве ты ещё не понял? Мы же хотели помочь тому, кому это действительно нужно. Ему плохо, и мы поможем ему.

– Добьём его? – усмехнулся Костян.

– Знаете что, ребят. Давайте поможем ему дойти до дома. Чтобы он смог вымыться и поспать. В паспорте есть его адрес. Я уже посмотрел, это на другом конце парка, не очень далеко.

Меня эта идея не очень порадовала. Костян так вообще не был в курсе, что сегодня день добрых дел. Поступки неизвестных персонажей, которые пронзили душу Джона, волновали Костяна куда меньше, чем время пути, потому что скорость и длина были известны. Кроме прочего, ему было не ясно, как вообще могут три пацана уволочь такое тело. При скромных ростовых показателях ширина его туловища была сопоставима с вековалой сосной.

– Джон, у меня вот какой вопрос. А если это не его паспорт? И не его адрес. Что тогда? Притащим пьяного мужика в чужую квартиру?

– Это он. Я его узнал. Просто он тут не такой, как на фотографии. Годы, знаешь ли, бороду сбрил, волосы отрастил.

– Джон, а что бы нам его тут не оставить? – Костян предлагал отличный план, надо признать.

– Нельзя оставлять! – восклицал заботливый мальчик. – Он тут замёрзнет.

– На улице жара, Джон, а он в куртке.

– Но земля холодная, он себе отморозит что-нибудь.

– Ну, давайте его листьями закутаем, – предлагал я, – слушай, может ты домой за одеялом сходишь и всё? И подушку не забудь. Джон, бросай всё это, пожалуйста. Эта пьянь набралась и прикинулась мёртвым, чтобы его никто не трогал. Можешь не сомневаться, у него всё отлично!

– Может ты и прав. Но разве мы можем судить человека только по тому, что он напился. Да, он пьяный, но разве хороший человек не может быть пьян? Может быть, он напился с горя. Что если у него кто-то умер или он потерял друга.

– Кто-то сейчас точно потеряет друга, – сказал я.

Костян стоял молча и не понимал, что происходит. Во взгляде его читалась острое желание помочь. Но он не знал кому: мужику или мне. Наконец Джон вспылил, не имея надежд выиграть спор:

– Ну и идите. Идите все! У каждого доброго человека должен быть шанс на помощь, на спасение в трудную минуту. А вы хотите помогать только тем, кто вас попросил. Это корыстно и малодушно.

– А с чего ты взял, что он просил о помощи? Что-то я в его мычании не разобрал ни одной просьбы.

– Конечно попросил. Просто он не может это выговорить. Добрый человек сам должен догадаться. Идите! Я сам его дотащу.

– Джон, ты не прав. Ты не дотащишь его сам. И нам придётся тебе помогать, хотя мы и не горим желанием.

– Потащили, – наконец-то определился со стороной Костян.

Двое против одного. Что ж, добро снова победило здравый смысл. Пока мы спорили, стеклянные глаза человека, вероятно потерявшего друга или родственника, стали смотреть на реальные предметы, а не сквозь них. Он даже попытался подняться сам и смог встать на четвереньки. Все трое помогли ему выпрямиться, взвалив его руки на наши с Костяном плечи.

Джон был послабее и шёл на подмену. Мы сделали всего несколько шагов и прилично устали. Самым тяжёлым, что я поднимал в своей жизни, были полмешка картошки. Этот весил как все два. Мужик тащился едва передвигая ноги, громко икая. Силы закончились, и мы несогласованно отпустили руки. Тело снова встретилось лицом к лицу с матушкой землёй.

– Ребята, это всё дохлый номер. Мы прошли десять шагов, а впереди ещё тысяча, тысяча!!!

– Нет, это не так далеко, – успокаивал Джон, – не так далеко, ребят. Вон его дом отсюда видно.

– Дружище, его дом отсюда выглядит, как спичечный коробок на ладони. Это ли не значит, что он очень далеко?

– Ребят, добрые дела делать не так просто. Иногда нужно нести тяжкое бремя…

– Вот ты его и понесёшь сейчас! – закончил я.

Мы снова взвалили мешок на плечи, только меня сменил Джон. Он кряхтел и шёл как бурлак, втыкая тонкие ножки в землю. Сделав несколько шагов, ребята почти без сил рухнули на землю, отпустив тело в свободный полёт. Мужик упал как бревно.

– А чего он всё время лицом вниз падает? – полюбопытствовал Костян безо всякой иронии.

– Голова, наверное, тяжелая. Ума слишком много, – острил я, думая о предстоящей дистанции.

– Ребята, он кажется сильно ударился. У него кровь носом пошла, – сказал Джон и достал платок из заднего кармана штанов.

– Сколько мы прошли? Шагов пятьдесят? – спросил я у Костяна.

– Если не меньше…

– А осталось ещё тысяча, так?

– Если не больше…

– Это значит, ему ещё раз двадцать предстоит упасть, – подсчитал я. – Мы его так совсем в некондицию превратим.

– Злые вы, – с обидой сказал Джон и прибрал платок назад.

– Ну мы же тащим его, тащим! Чего ты ещё хочешь? Чтобы мы рассказывали весёлые истории?

Пьяное тело молчало и смотрело вдаль. Мы терпеливо волокли его в направлении серой пятиэтажки. Пройдя ещё несколько метров, мы снова сделали привал. По тропинке мимо нас проходила женщина с небольшой собакой. Она остановилась возле и, пока собака справляла нужду, поинтересовалась:

– Ребят, что у вас случилось?

– Да вот, человеку плохо, – ответили мы.

– Это отец ваш?

– Нет. Не наш, – отвечал Джон.

– Слава богу, – добавил я.

– Знакомый что ли?

– Нет, не знакомый. Мы его домой ведём.

– Ребят, а он в курсе, что вы его домой ведёте?

– Мы не знаем, – ответил Джон, ещё раз взглянув на мужика, – скорее всего не в курсе.

– Так бросьте его тут. Проспится и сам дойдёт. На кой вы его тащите? Ему сейчас проспаться надо, – женщина презрительно поглядела на мужичка и покачала головой. – Ну ладно, как знаете.

Дама пошла своей дорогой. Пушистая собачка с любопытством рыскала по газону, грациозно перемещая стройные ноги и виляя хвостом. Наша псина лежала пьяная вдоль тротуара, одной ногой на бордюре.

Мой фонарь добра уже почти угас. Я прекратил иронизировать и почти замолк, терпеливо выполняя задачу. Шаг за шагом я крутил в голове мысли о нашем предназначении, о том, что думают окружающие о нашем поступке, о том, как не испачкать майку о грязную куртку ожившего, о самопожертвовании и корысти. Мы сменяли друг друга и продолжали ход. Дойдя до середины парка, мы остановились. Тело внезапно повернуло голову на Костяна и истошным скрипучим голосом произнесло случайный набор из нецензурных слов. Речь его была отравлена матом, как земля под небольшим автосервисом. Произносимые им предложения состояли не более чем из двух слов. Сударь интересовался нашими мотивами, наличием сигарет и алкоголя, а так же тем, от какого рода происходит Костян. Затем, не дождавшись остановки, пал ниц, оставив на мягкой земле слепок своей физиономии.

– Джон, ты все ещё считаешь, что ему нужна наша помощь?

– Не уверен. Может быть и нет…

– Я думаю, что мы ошиблись в главном.

– В том, что это добрый поступок? – Джон посмотрел на меня с укоризной.

– Нет, скорее в том, что ему было плохо. По-моему, ему очень даже неплохо. По-моему, сейчас плохо нам.

– Согласен, – твердо заявил Костян, – не похоже, что он озабочен своим возвращением домой.

– Значит, надо вернуть его назад, – грустно пробормотал спаситель, – давайте вернём.

– Сейчас! – крикнул я. – Хрена с два мы его теперь тут бросим. Без укрытия он станет лёгкой добычей. Его могут ограбить и паспорт украсть. Будем тащить.

Дорога была ещё долгой. Конечно, бросить было бы проще всего. Он бы даже не заметил, подумал я. Вряд ли ему удалось бы вспомнить, где он упал в первый раз, а где в последний. Но разве мы зря тащили его половину парка?

– Джон, ты не волнуйся. Мы же тоже за доброе дело. Может он и пьяница обычный, каких полно, но дома его может ждать жена и дети. Помнишь?

– Может у него их нет, – сказал Джон.

– Может и нет. Но мы делаем это ради них. Они наверное волнуются! А что, если бы это был твой отец, представь.

– Мой отец? – удивился Джон. – Он даже не пьёт.

– Вот слушай, мы однажды с мамой не спали до утра. Она звонила в скорую и милицию, чтобы найти отца. У него случилось что-то на работе, День строителя кажется. Мы очень волновались. Может быть они сейчас места себе не находят, а тут мы их успокоим.

– Сань, у тебя вроде отец не строитель? – уточнил Костян.

– Да, он столяр.

Джон вроде бы повеселел и тут же подхватил тело, скрипя зубами. Костян тоже перестал подливать сомнений, и мы молча побрели. Переходя дорогу, мы задержали поток машин и получили пару неодобрительных гудков, махнув руками в ответ. Оставалось совсем немного. Ближе к вечеру мы наконец дошли до Роковой Горы и вскинули бедолагу на лавочку возле подъезда.

– Я пойду! – вызвался Джон, держа в руках паспорт гражданина. – Пятьдесят третья…

Костян остался ждать внизу, а я побежал за ним по лестнице. Перед нами была деревянная дверь со сломанной ручкой. Дверной звонок не работал, и мы постучали. В открытой двери предстала женщина, более чем среднего возраст. Она щёлкала семечки и кидала шкурки прямо на порог своей двери.

– Здравствуйте! – привычно вежливо начал Джон.

– Вам ещё чего надо? – щёлкая очередную семечку, спросила хозяйка квартиры.

– Григорий Павлович Ловчий здесь живет? – Джон каким-то образом даже имя запомнил, не говоря уж о фамилии.

– Ловчий! – повторила дама. – Опять проблем словил?

– Мы его нашли! – радостно воскликнул Джон, протянув паспорт.

– А мы его и не теряли, – слегка нагнувшись к Джону, ответила женщина. – Чего он натворил? Денег у вас занял?

– Нет. Ему плохо было, мы его привели домой. Так что не волнуйтесь, у него теперь всё в порядке, – Джон выглядел растерянно и опустил плечи.

Женщина бросила под ноги оставшиеся в её руке семечки. Затем прямо в тапках вышла во двор на получение ценного груза. Увидев лежащего на лавочке мужчину, она на мгновение даже заволновалась, пока не подошла ближе. Переживания её тотчас же разбились от тяжелейшее амбре. Некогда роскошная дама выпрямилась и, игнорируя нас с Костяном, решила осыпать Джона благодарностями. Барышня с неистовой радостью гладила чёрные волосы Джона: «Милый мой, дорогой, как же я тебе благодарна. Какой же ты хороший человек, эталон добра и порядочности. Человечище!» Примерно такой расклад ожидал получить Джон. На самом же деле она действительно погладила его по голове, но с другими словами: «Ну и зачем он мне тут дался? Неси-ка давай его туда, где нашёл! Ну что, пьянь, опять до полусмерти напился! Когда уже у тебя хватит сил дойти до нужной кондиции?»

Отдав почести, она удалилась, по дороге доставая из кармана новую порцию семян.

Мы постояли какое-то время возле тела.

– Ну что, здесь его оставим? – спросил я. На лице Костяна застыла улыбка, означающая что-то вроде: «Ха! Я же говорил». У меня было что добавить к сказанному, но добивать Джона не хотелось. По правде говоря, мне было просто обидно, как и ему.

– Пойдём, – сухо сказал он и посмотрел на Костяна. Тот было хотел предложить отправиться на поиск детей, которые волнуются о потере любимого отца, но сглотнул шутку, и мы молча пошли.

Во дворе нас ждала мама Джона, с корзинами помидор и яблок. Мы поздоровались, подхватив урожай, и понесли в квартиру к Джону на третий этаж.

– Спасибо, мальчики, – сказала тётя Наташа. – Доброе дело сделали, молодцы!

– Пожалуйста, – всё ещё переваривая случившееся с грустью ответил я. – Всегда рады помочь.

Да нам и правда было несложно. Помогать же всегда приятно – доброе дело делаешь. Последним поднялся отец Джона и тут же вручил ему пакет с подарком от бабушки, у которой они, по-видимому, и гостили.

– Держи! Новая книга тебе! – сказал отец. Из пакета показалась книга с названием «Вселенная в опасности». Мы с Костяном переглянулись.

– Не к добру это, – прошептал Костян.

Если ты по-настоящему добрый человек, то твою веру в добро не подорвать одному неожиданно восставшему из мёртвых, пьяному мужику. И даже если его любимая жена не рада возвращению заблудшего мужа, а дети не встречают радостным криком. Нет, твоя вера в добро не пошатнётся. Другое дело – вера в справедливость. В этом плане злым людям живётся намного проще. И благодарности не ждёшь, и справедливости не ищешь. Мы почему-то хотели быть добрыми, хотя это и непросто. Ты должен постоянно проходить испытания своей веры в добро, доказывать, что ты не абстрактно добрый, а по делу, поступками – а не словами. В общем, непростое испытание для неокрепшей спины ребёнка.