Текст книги "Здрасьте, а Саша выйдет?"

Мы собрались в восемь. Я предварительно отпросился поиграть на приставке, а Джон – почитать книгу у друга. Самая глупая отмазка, которую только можно придумать. Такое могло сработать только в семье Джона. У них в гостиной стоял шкаф вдоль всей стены, забитый до отказа книгами, выстроенными в алфавитном порядке. Я боялся даже подходить к этой библиотеке. Мне искренне казалось, что если я добавлю свою массу, то мы со шкафом провалимся на этаж ниже. И хотя я понимал, что Игорь Константинович существенно тяжелее меня, я хотел чтобы рисковал он, а не я.

Костяну вообще не нужно было отпрашиваться, его мама относилась к воспитанию индифферентно. Я думаю, что она была мудрой женщиной и отлично разбиралась в педагогике, поскольку работала в детской комнате милиции.

– Костян, сначала надо вырубить свет. А потом я залезу на крыльцо.

– А я сам не залезу?

– Долго объяснять, просто свет выруби.

– Джон, помнишь, как ты учил нас косу плести?

– Ага, – кивнул он.

– Сплети из всех верёвок один канат покрепче, чтобы вот такой длины был.

– Сделаю! – принялся за дело Джон.

– А мне что делать? – спросил Дениска.

– Тебе тоже есть дело. Возьми вот… – я протянул Денису конец от мотка толстой обувной нити.

– Слушайте внимательно, что надо делать…

Я раздал все инструкции.

Ребята удивлённо смотрели на меня и довольно ухмылялись. План мести был изящен. И как только стемнело, мы начали приводить его в действие. Расположившись в кустах сирени напротив второго подъезда, мы размотали нить по прямой до окна, которое предположительно вело в спальню Клювдии. Костян тихо пробрался в подъезд и прошёл до электрического щитка. Я остался дежурить на входе в подъезд, поглядывая на улицу. Метрах в пятидесяти напротив окна, в кустах, была засада. Костик достал отвёртку и начал ковырять в замочной скважине щитка. Я не понимал, получается у него или нет, а спросить не мог, и оттого волнение возрастало.

Слева от Костяна находилась дверь злодея, а справа – её беспощадного приспешника – Дяди Коли, по прозвищу Топор. Легенда гласит, что однажды старшаки пели песни под гитару на той самой лавочке. Дядя Коля взялся за топор и выбежал с ним во двор в трусах и майке. Ребята, увлечённые музыкой, потеряв бдительность, были застигнуты врасплох. Топор выхватил гитару и, положа на землю, порубил на мелкие части так, что её можно было сложить в баночку из-под индийского чая.

Костян продолжал стоять там, где проходила ось зла. Ему никак не удавалось открыть щит и выключить фонарь. Без этого переходить к следующей фазе было нельзя. Я нервно ждал. Наконец замок подался, а за ним по щелчку пакетника погас фонарь. Тьма, спустившаяся с пятого этажа, накрыла ненавидимый нами подъезд.

Есть! Я поднялся на площадку между первым и вторым этажами и открыл подъездные окна. Затем осторожно вылез на бетонный козырёк. Теперь же мне предстояло самое опасное задание. Костян уже вышел на улицу и взял катушку с ниткой, что была размотана от самого куста. Он потянул её дважды, и в ответ Ден потянул свой конец. Костян кинул мне катушку, и я едва смог разглядеть её силуэт в полутьме.

– Поймал? – спросил он.

– Да, – отозвался я.

Мне нужно было как-то перекусить эту ужасно толстую нитку. О ножницах я не подумал, а зубами перекусить обувную нитку совсем непросто. Уголок стекла одного из окон был отломан, и я пытался тереть нитку об едва острый край. «Есть! – прошептал я Костяну. – Вяжу». Достав заранее заготовленную иголку из воротника своей футболки, я начал привязывать к ней нитку. Это было совершенно неудобно, ведь ничего не было видно. Почему мы не сделали этого там, в кустах, когда ещё было светло? Кажется эта часть плана было далека от идеала. Полминуты спустя, в тусклом свете окон второго этажа, мне удалось привязать нитку к иголке. Теперь подходила очередь самого страшного дела. Окно Клювдии было неблизко от козырька, и пришлось прилично тянуться, одной рукой держась за газовую трубу, что проходила над окном. Растянувшись и балансируя на одной ноге, я воткнул толстенную иголку в деревянную раму, в аккурат между штапиков, в самый уголок. Пару раз дёрнув за нитку, стало понятно – удалось! Иголка держалась очень крепко.

О готовности нашего смертоносного оружия сообщил Костян, три раза потянув за нить, как было по плану. У нас осталось тридцать секунд, и нужно было бежать в укрытие, но любопытство просто разрывало. Спонтанно решено было остаться, несмотря на повышенный риск. Мы отбежали к соседнему подъезду, сели возле крыльца, и в полной тишине ждали начала действия.

Костян спросил:

– Откуда ты узнал про этот способ?

– К отцу приезжали друзья из Куйбышева.

– Где это?

– Сейчас это уже Самара. Тыща километров, или даже больше.

– Крутые у твоего бати друзья.

Началось. Ден натянул нитку на руку, а Джон взял в руки приличный кусок канифоли и начал медленно водить по нитке. По мере того, как нитка пропитывалась смолой, трение между ней и бруском усиливалось. Нитка начала вибрировать, передавая колебания на оконную раму. В детстве мы делали телефон из двух бумажных стаканчиков и натянутой нитки между ними, чтобы переговариваться друг с другом. Принцип тот же. Только деревянная рама окна служила большим динамиком, который издавал пронзительный, жуткий скрежет. Ширк, ширк – ритмично исполнял Джон. В какой-то момент скрежет достиг такой силы, что мы едва сдерживали смех, находясь в десятке метров от эпицентра.

Вдруг в окне зажёгся свет. Игра тут же прекратилась. Свет потух. Игра продолжилась. Так несколько раз, пока метательница клюки не догадалась, что что-то происходит с её окном, а не за ним. Лампочка снова загорелась, и мы затихли.

Через несколько секунд щелкнул дверной замок, и дверка слегка скрипнула. Из подъезда вышла Клювдия. Осмотрев внимательно окно снаружи, она не заподозрила ничего неладного. Коричневую нить невозможно было разглядеть в темноте. Скрипач возобновил игру минут через пять. Хррр… хррррр… «Маэстро, музыку!» – подбадривал Костик. Тяжёлой поступью на улицу выбежала злобная бабка. Возле её окна снова не было буквально ничего. Ничего такого, что она могла бы разглядеть без освещения. Мы были готовы к тому, что она какое-то время будет стоять в подъезде, не заходя домой. И терпеливо ждали. Через десять минут сдерживания смеха мы возобновили работы. Замок мгновенно щёлкнул, но никто не вышел.

– Костян, Костян! – дёргал я его за руку предвкушая лучший сценарий. – Всё как надо! Сейчас она Топора позовёт.

– Похоже на то, – ответил Костян, мотая узел из каната, связанного Джоном.

– Только не торопимся, ладно? Давай до верного, – попросил я.

На крыльце появился дядя Коля со своей злобной подружкой:

– Кто, что пилит? Я тебя вообще не понял.

– Посмотри, Коль, они мне раму пилят.

– Как это пилят раму?

– Я что дура, по-твоему? Я же слышала сама трижды. Как только выйду, они разбегаются, сволочи. Этот из соседнего, как его там, сволочь такая, всегда ходит тут гусём.

– Это она про тебя, – улыбался Костик.

– Ничего не вижу…

– Так ты бы хоть свет пошёл включить, Коля! Почему фонарь-то опять не работает?

Топор метнулся в подъезд и щёлкнул пакетником.

– Вон, смотри! Всё в опилках!

– Точно, опилки. Сволочата малолетние! Ох, я им покажу.

– Что ты им покажешь? Задницу свою в полосатых труселях? Они уже сбежали давным-давно. Завтра я этого паразита из первого его же мамаше сдам.

– Это она про тебя, – вернул я ответочку Костику.

Побурчали ещё с минуту и воротились по норам. У нас был фонарик, которым мы координировали действия куста. Ясное дело, зло никогда не спит, оно затаилась и выжидает. Но вот беда… В окно первого этажа видно всё, кроме того, что происходит под самим окном. Мы прокрались в подъезд. Костян размотал верёвку, и мы быстро-быстро привязали концы к ручкам противоположных дверей, не сильно натягивая при этом канат. Заняв безопасную позицию у выхода, я моргнул фонариком трижды. Понеслась.

Раму снова начали «пилить». Трещало так, что дом ходуном ходил. Странно ещё, что соседи не сбежались. Хрррр… хрррр…. Хрррр… Двери открылись синхронно.

– Коля! Коля! Они тут! – кричала Клювдия. Дверь сначала просто не открывалась. Затем кто-то начал с усердием тянуть дверь обратно, не давая выйти в подъезд.

– Сволочи! Они на площадке, дверь держат, – вопила Клювдия.

– Я тебя поймаю, слышишь ты меня, Крокодил поганый! – кричал Топор.

Наконец хоть что-то не про нас, обрадовались мы с Костиком. Перетягивание каната в итоге выявило победителя. Финальный гонг прозвучал очень похоже на то, как падают на пол металлические дверные ручки. Победил Дядя Коля – он выстоял на ногах. Ироничным мне казалось то, что из четырёх дверных ручек и одного самопального каната, слабым звеном оказалась именно та дверная скоба, которую крепил сам дядя Коля к дермантиновой двери своей соседки. Иронично это было и для неё самой.

– Рукозадый! Не можешь даже ручки нормально прикрутить, бездарь! – с укоризной заявила она, поняв, что на площадке никого и не было.

– А не надо было всей массой тянуть! – язвил полусонный плотник.

– Массой? Ты что же, меня жирной что ли назвал? – с обидой в голосе заявляла трижды расстроенная барышня.

Она хлопнула дверью, а дядя Коля стоял одинокий в подъезде, держа в руках свой конец от верёвки. «Дура!» – сказал Топор и пошёл спать дальше.

Увлечённые происходящим, все совсем забыли о времени. Вернувшись в штаб, мы тут же расспросили камрадов о том, что видели они, и поспешили восполнить пробелы в историях. Все четверо ржали так, что куст трясся.

– Ты представляешь, она как звякнет о пол! Я понял, что они ручку на двери оторвали. И потом ещё что-то грохнулось!

– Топор с топором вышел?

– А я не видел, мы же только слышали издалека. Костян вообще за дверью стоял, камикадзе!

– Она так ничего и не поняла? – спросил Джон.

– Не-а! Думает, что мы ей раму пилим, – сказал я.

– Продолжим? – спросил Костян.

Мы и продолжили. Сначала играл Джон, изображая репетитора сестры по скрипке. Потом Ден, который исполнял до этого роль скрипичного колка, наматывая на руку струну. Затем мы с Костяном. От партии к партии, враг начал усваивать некоторые причинно-следственные связи. Свет перестал загораться, выходов во двор больше не было. Штора не колебалась. Вдруг открылась оконная форточка, и из неё со шланга в разные стороны полилась вода. «Заодно и цветник польёт», – заметил кто-то из присутствующих. Вода летела буквально везде: влево, вправо, под окно. Всё. Хорошего помаленьку, решили мы. Ден дал максимальный натяг, вырвал струну и стремительно вымотал нить на палку. Мы разбежались по домам с чувством выполненного долга.

Дома мы были ближе к полуночи. Мне прилично влетело за опоздание. Джону, кажется, тоже. А вот Ден отскочил, потому что бабушка закончила день в восемь. Утро началось неожиданно хорошо. На столе лежала опрятная стопка тонких блинов, тарелочка с вареньем. А ещё там был фирменный топпинг. Его готовил только отец. Он размешивал с топлёным сливочным маслом и солью всмятку сваренные яйца, что нам приносила какая-то женщина из соседней деревни. Её лица, кстати, я никогда не видел. Она появлялась рано утром и заносила продукты, вроде творога, молока и яиц, а затем исчезала. Блинчики были жуть как великолепны. На этом всё хорошее закончилось.

Нас позвали последними. Меня и отца. Мать не пошла, уверенная что не вытерпит публичного позора. Бабушка Крокодила уже стояла на улице, рядом с ней Костян и его мать. Джона и его законных представителей на суде не было. Старая карга стояла в центре круга и зачитывала обвинительную речь. Рассказывая всё в деталях:

– Вы посмотрите, до чего дошло. Это всё ваше дрянное воспитание. Они мне раму пилят, а вы – ни ухом ни рылом.

– Безобразие, – поддакивала другая детоненавистница.

Первое упоминание о пилении рамы все почему-то пропустили, вероятно предположив, что это какой-то неизвестный лично им оборот речи. Уточнять было неловко, поскольку вулкан активно продолжал извергаться.

– Порча имущества! Это всё необходимо будет компенсировать. Как вообще такое в голову может здоровому ребёнку прийти – пилить раму…

– Как понять «пилить раму»? – отец всё-таки решил уточнить.

– Натурально! Вот, смотрите, – Клювдия достала из кармана прилично поношенного платья горсть деревянной щепы, которую ей любезно пожертвовали Денискины кролики. – Вот куски моей рамы!

– Простите, но как они дотянулись до вашей рамы? – удивлённо спросил отец, кажется начиная отходить от гипноза.

– Откуда мне знать! Это вы мне должны объяснять, как они дотянулись до моего окна. Вот! Видите.

– Нет, не вижу. Вы на каком этаже живете?

Клювдия повела всех показывать своё окно. По ходу движения она в очередной раз перечислила боевые заслуги нашего отряда, особое место уделив желудочно-кишечным расстройствам соседской собаки, которая, по её заверениям, регулярно подбирала колбасу во дворе. Мы всё отрицали. Наконец, пройдя дорогу позора, все встали под окном Клювдии. Кроме облезшей краски и перекошенной форточки, рама выглядела целой. Из её угла кажется вытекала вода, а внутренние стёкла запотели.

– Хм, простите, – вежливо произнёс отец. – А что с рамой не так?

– Да вот же! Всё в опилках, – заводилась Клювдия и широким взмахом руки указала на стенку.

Опытным взглядом мама Костяна осмотрела место предполагаемого преступления. Ощупала мокрую стену. Затем подобрала с земли опилки:

– Как-то они странно пахнут. Вам не кажется?

Отец понюхал и морщась от зловония согласительно кивнул:

– Н-да. Рама так пахнуть не должна.

Костина мама присела ближе к земле и сделала какое-то умозаключение из слов, которые мы не знали. Клювдия резко замолчала.

– А во сколько, вы говорите, они вам раму выпилить хотели? – перешла к допросу Костина мать.

– Ночью уже. Я спала! Проснулась – пилят, – растерянно и уже оборонительно отвечала Клювдия.

– Поконкретнее, пожалуйста.

– Да в десять, или в одиннадцать.

– Это невозможно! Что вы такое говорите на моего Денисочку? Что вы за ерунду несёте. Они все были у меня дома, играли на приставке. А закончили, когда я уже спала, – внезапно включилась бабушка Дена.

– Маргарита Павловна, верно? – уточнила госзащита. – Вы подтверждаете присутствие детей в вашей квартире?

– Да, подтверждаю. Сама лично слышала, как он их выпроводил почти в двенадцать, дверь щелкнула.

– Бардак, – сказал батя.

– Конечно бардак! Я вообще против всех этих видео-игр. Дети гулять должны. Он же постоянно норовит мне телевизор испортить своей этой приставкой. Миленький ты мой!

– Костя, – сказала мама, – вы идите пока с ребятами, гуляйте. В футбол там поиграйте или что…

Иногда череда везения подкидывает в твою голову мысль, что ты крутой и всё сделал правильно. За широко расправленным крыльями легко не заметить человека со здоровенными ножницами. Единственным, кто был в курсе всего расклада, был мой отец. Думаю, он догадался обо всём, когда мы выходили во двор или даже раньше, когда давал мне катушку с обувной ниткой. И всё же он вышел меня защищать, несмотря на мою неправоту. В этот день я узнал, что могу на него рассчитывать. А он узнал, что я сам могу за себя постоять. Даже в схватке с самим дьяволом. Мать Костяна в очередной раз убедилась, что он отлично врёт. А сам Костян понял, что его мать отличный следователь. Джон понял, что уехать в шесть утра в деревню на весь день – это не всегда наказание. Бабушка Дена поняла, что играть на приставке не так уж вредно, тем более, если он проводит время с лучшими друзьями. Наверное Клювдия тоже что-то вынесла из этой истории. Мы мгновенно испарились. Не знаю, что они там ещё обсуждали после нашего ухода, но дерева на футбольном поле не было уже на следующий день. А бельё сушилось только до двух.

Глава 6. В чужом дворе

Недавно гостил у бабушки. Это почему-то называется именно так, даже если и живут они вместе с дедом и никогда не расходились. И квартира у них общая, и холодильник. Но называется так. Недолго я гостил, где-то с неделю. Мои пацаны даже приезжали ко мне на другой конец города, привозили новости из двора. Творог опять поймал очередную неудачу, когда спрыгивал с дерева. Сломал палец по локоть. Недавно он сбросил свою предыдущую скорлупу, и вот опять наложили гипс. Проще было загипсовать ему обе ноги, так сказать, от греха подальше. В общем, на некоторое время Творога переименовали в Сочень.

Во дворе у бабули своя атмосфера. Здесь всё немного не так, как у нас. Игры примерно те же, но всё чуточку иначе. В прятках они почему-то вдвоём ищут, в войнушку играют репьём, а футбольные ворота вообще мелом нарисованы на стене электрической будки. И как им только не жалко мячик по асфальту катать, он же весь изодранный. А ещё у них тут есть старая кочегарка, возле которой лежит огромная куча угля. По краям разбросан мелкий, древесный, мы его используем, чтобы на асфальте рисовать стрелки. Тут две команды – мальчики и девочки. И одна за другой бегает по всему кварталу, потом меняются. А чтобы искать друг друга, нужно рисовать стрелки-подсказки. Девочки рисуют красивые, цветными мелками, а мальчики – углём. Я втянулся. Мне же тоже хочется за девочками побегать. А они, надо признать, довольно изобретательны и рисуют не только на асфальте, но и на стенах, и на водосточных трубах, и на деревьях. Иногда и вовсе чертят на сырой земле палкой или выкладывают из травы – и не сразу разглядишь. Целый час за ними носились, и наконец догнали. Вот и настала наша очередь! Ну, держитесь, подумал я. Побежали с форой минут в десять. Засекает баба Катя на лавочке. Чертим, бежим, снова чертим, выкладываем – и тут, и там, и уже давно за пределами своего двора, на крыше старого пыльного «Москвича», нарисовали жирную стрелу рукавом рубахи, как вдруг, смотрю, а из-за угла дома вдалеке уже жёлтая маечка показалась.

– Догоняют! – кричу я.

– Где? – спросил Ромка.

– Да вон, вон уже где! – показал я пальцем в сторону угла пятиэтажки. – Бежим!

– Куда бежать-то? – спросил Мишка. – Ты же стрелку в дом направил!

Стрелка велела бежать к дому. Мы хотели пойти к подъезду, чтобы выложить следующую где-нибудь у входа, где её трудно будет разглядеть, но времени было мало, а враг уже шёл по пятам. Мы вчетвером побежали к подъезду, возле которого были открыты две двери.

– Стойте, сказал я вбегающим в подъезд пацанам. Там же тупик! Давайте в подвале спрячемся, они нас там не найдут, рисуй стрелку в подвал, – сказал я Ромке.

– Рисую! – ответил он и принялся чертить у подъездной двери указатель.

– Я туда не пойду, – сказал Мишка, – там страшно.

– Я тоже, – поддержал Дима.

– Да быстрее! Пошли, там же свет горит. Через окно выйдем с другой стороны дома. Да не бойтесь вы!

– Не-не, не пойдём, – отнекивались эти два труса.

Ну не силой же их было туда тащить? В общем, мы разделились. Мы с Ромкой – в подвал, а они убежали ждать нас во дворе, за концертной сценой.

– Сань, смотри, там окно! – показывал пальцем Ромка.

– Да, давай туда, посмотрим, как они искать будут.

Мы пробрались довольно далеко по узкому коридору подвала к маленькому оконцу. Оно было наполовину закрыто фанеркой, наполовину грязью, и свет из него почти не шёл, хотя улицу было видно. Под ногами был сухой песок, как и в подвалах дедовского дома. Всякий раз, спускаясь с ним за картошкой, я задавался вопросом, зачем кому-то понадобилось сыпать в подвалы песок. Ходить по нему было совершенно неудобно. Это же не пляж какой-нибудь. Ну какому дураку пришло в голову сыпать этот грязный песок на ровный бетон.

Мы подтянулись по трубам к окну и смотрели за тем, как наши соперники визжат от радости, находя наши стрелки. Я не видел девчонок столь же счастливыми ещё лет десять после этого. Если уж их приводит в такой восторг нахождение наших стрелок, то как их должно разорвать, когда они найдут нас самих? Нет, этому не бывать.

– Вот ведь заразы! – выразил общее мнение Рома.

– Как вообще можно было найти нас так быстро? Как они на дереве нашли так быстро?

– Может жульничают, не знаю.

– Может быть!

– На дереве я ещё могу понять, но как они нашли стрелку из битых стёкол под лавкой?

– Вот блин, сейчас к машине пойдут. Надо что-то придумывать срочно.

– Пошли к другому окну, вон там ещё свет. Через него вылезем.

Возле второго окна нас ждала неудача в виде толстой металлической решётки. И мы пошли ещё дальше, в самый конец подвала. Свет во всём коридоре давала одна очень тусклая лампочка. Она была настолько уставшей, что мы видели лишь очертания предметов. На полу лежали старые доски, которые постелили жители, разделявшие моё мнение об абсурдности хождения по песку. Я отодвинул одну из досок, пяткой начертил здоровенную стрелку, и мы пошли в потёмках к последнему окну. Видимость была почти нулевой.

– Облом! Рома, тут тоже не вылезем, надо срочно назад.

– Что такое?

– Да стекло битое, не пролезем.

– Может попробуем, Сань? Окно последнее, выхода нет. Может створку как-то открыть.

– Точно тебе говорю, посмотри тут край острый – изорвёмся. Давай быстрее назад, в другой ряд пойдём…

Не знаю, что хотел на это сказать Рома, но последнее, что я видел, – это его светлые растрепанные волосы и взгляд, устремлённый в битое окно, потому что свет в подвале погас. За ним стукнула деревянная дверь, и мы слышали, как кто-то покинул подвал, стуча ногами по ступеням, а затем нещадно хлопнул уличной дверью и закрыл замок. Хотелось завопить, что мы здесь, но я передумал издавать звуки, вспомнив о счастливых девчачьих лицах. Рома тоже стоял молча.

– Сань, ты тут? – шёпотом спросил Роман.

– Я здесь, не бойся, – ответил я чуть громче и протянул руку, измеряя расстояние до ближайших объектов.

– Сань, тебе страшно?

– Пока вроде нет, а тебе?

– Мне страшно.

– Ты что, темноты боишься?

– Нет, темноты не очень.

– А чего тогда?

– Мышей боюсь. И тараканов ещё очень боюсь. А ещё… – он выговорил это медленно, и в горле его чувствовалась вязкость.

– Ну! Не молчи. Кто ещё? – тут же спросил я.

– Слушай, Сань, я сам до конца не верю…

– Ты ещё скажи, что чертей боишься.

– Нет! Серьёзно, Сань, какие черти?! Они же в собесе сидят, а не в подвале.

– Где сидят? – не понял я.

– В собесе. Не знаю, где это. Бабушка так говорит. В общем, мне брат рассказывал, что в подвалах живет самая страшная, самая опасная в мире сороконожка.

– Сороконожка?

– Да, – Ромка взял меня за плечо. – Она может укусить, и тебя парализует.

– Серьёзно? – усмехнулся я.

– Навсегда, – проговорил он, не оставляя нам шанса на выживание.

Рому звали Рома. В их дворе, как и в нашем, у всех были прозвища. Но только не у него. Жизнь не только наградила его фамилией Козлов, но ещё и крепкими кулаками. Он был довольно спокойным, и даже осторожным, точно не был трусом и слабаком. Однажды я видел, как он дрался с парнишкой из третьего, который был покрупнее, и ботинки у него, помню, были такими большими, не то что наши. Толстячок пытался уложить Рому на землю, и ему даже это удалось. Он забрался на тощего Ромика и расселся, изображая участника конкура после финального барьера, но Ромаха не сдавался и со всего размаха вдарил ему ладошкой по уху. От звона в ушах толстяк повалился на землю, и вот уже лошадь оперативно оседлала оглушенного наездника, который к тому же оказался плаксой. Но сороконожка – это другое.

– Ром, ты что, серьёзно что ли? – уже без улыбки на лице переспросил я. – И как эта гадина выглядит?

– А какая разница, Сань? Всё равно же ни черта не видно. Но вообще, как червяк, вроде бы, только с ногами.

– Это точно, разницы нет, – хмуро подметил я и незаметно для товарища кивнул головой. – Но всё же, из любопытства, хотелось бы знать, кто тебя может убить.

– Насчёт убить – не уверен. Она вроде только парализует. Ты как бы просто двигаться перестанешь. Руки твои перестанут двигаться, ноги тоже. Как дядя Коля.

– Жутковато. И что, мгновенно парализует?

– Насчёт этого брат ничего не сказал. Но скорее всего сразу. Она очень опасна. Помнишь, как дядю Колю покарало?

– Ага, видал.

– Брат думает, что это была она. Хотя бабушка говорит, что у него в тот день зарплата была.

Дядя Коля на самом деле не был дядей Колей. Он приехал в наш город учиться из далекой солнечной страны. Да так тут и остался, со своей избранницей и дипломом слесаря. Поговаривали даже, что он стал третьим на местной олимпиаде среди городских работников домоуправления. Документально он был не то Каремом, не то Каридом, не то Кайратом. Но сам он всегда представлялся Колей. Это не только казалось благозвучнее для местных, но и повышало его шансы влиться в случайный коллектив из трёх человек. Дядя Коля, в отличие от своих товарищей по стеклу, предпочитал возвращаться домой трезвым. А потому был вынужден проводить долгие часы лёжа на лавочке, вызревая в тени и приобретая приятную прозрачность осенних антоновских яблок. Случай, о котором шла речь, произошёл с дядей Колей прошлым летом, когда тот привычно вылёживал бока на узкой подъездной лавке. Утренняя прохлада сообщила ему легкими покалываниями на коже о нужной кондиции, а дядя Коля сообщил всем соседям, что жизнь незамедлительно покидает его. Он кричал истошно, на всех языках мира, прогоняя первую букву большинства алфавитов по всем тональностям. В неуверенной попытке встать с лавочки, он повалился на асфальт, понимая, что рука и нога его правой стороны не поддаются контролю. Он пал оземь и закричал. Ещё живая половина дядя Коли отчаянно боролась за жизнь, взывая о помощи. Тем же утром его увезли в больницу. «Отлежал», – сказал прибежавший врач. «Отнимут», – сказали прибежавшие бабушки. Им всё же удалось вернуть функции ноги, и уже через три дня он мог уверенно дойти до штучного отдела в коопторге. А вот с рукой всё было куда сложнее. Движения вернулись не сразу и не все. Он шевелил пальцами, фанатично сжимая в ладони губку для мытья посуды, в надежде однажды вновь сжать в ней гладкие стеклянные грани. Но шли недели безрезультатных тренировок, а поднять в воздух конечность удавалось только с помощью другой. Дядя Коля сильно изменился с того дня. Он совсем бросил пить, научился писать левой почти без потерь в качестве почерка, а его фирменное приветствие кубинских революционеров стало даже более военным, более строевым. В общем, жалко его по-человечески. Брат Ромы считал, что во сне того укусила сороконожка, вышедшая тёплой ночью из подвала.

– Страшная штука. Никогда её раньше не видел. Ты хотя бы на доске стоишь?

– Да. Я стараюсь не двигаться, – ответил Рома.

Он был напряжён и молчалив. Страх на всех действует по-разному. Одним хочется кричать, а другие и звука проронить не могут. В темноте я не мог оценить, насколько он напуган, ведь в очень тусклом свете, пробивавшемся к нам сквозь грязное подвальное окно, видел лишь его очертания. Рома не паниковал. Если бы не его страх перед этими ногатыми червями, в которых мне просто не хотелось верить, я бы сам начал бояться. И побольше, чем он. Но почему-то всякий раз, когда рядом оказывался кто-то ещё более испуганный, чем я, мой страх куда-то исчезал. Не совсем и не мгновенно, как вафли на завтрак, но определённо уходил на второй план. Куда важнее становилось успокоить этого кого-то, что вследствие успокаивало и меня самого. А ведь я ужасно боялся темноты. Моя фантазия могла втянуть меня в такие истории! В которых эти сороконожки бы разбежались по углам.

– Костяна бы сюда, – наконец прервал я тишину. – У него с собой всегда зажигалка.

– Хорошо бы.

– Давай, пошли к выходу. Будем на помощь звать через дверь. Я первым пойду, а ты за мной, медленно, и не сходи с досок. За майку меня возьми.

Мы шли медленно, шурша песком рассыпанным на сухой древесине. Отдаляясь от окна, шаги становились всё меньше и меньше, и я шарил ногой по полу, чтобы не сойти с тропинки.

– Дверь! Я ручку нащупал, – почему-то шёпотом сказал я.

Коленом я толкнул незапертую тонкую дверь, и мы оказались в маленьком помещении, где была лестница в наш подвал. В него проникал свет из щелей в стене и крыше. Стало видно вторую дверь, которая была закрыта снаружи.

– Дашка, смотри, стрелка! – послышалось с другой стороны.

– Тихо! – толкнул я в руку и без того молчавшего Рому.

– Девочки! Стрелка, – визжали барышни, обрадованные очередной находкой.

– Ром, ты тоже молодец! Мог бы хоть помельче нарисовать.

– Да я же маленькую сделал совсем…

– Да её из космоса видно! Смотри сюда.

Круглое отверстие от выпавшего сучка в дверном полотне стало нашей связью с миром. Я примкнул к двери, наблюдая за действиями девочек. Когда мы начинали, их было пятеро, но сейчас я насчитал только троих. Видимо, у двоих не было визы в соседний двор. Оставшиеся же пытались победить заклятого врага – логику: стрелка очевидно указывала на дверь, которая столь же очевидно была заперта на огромный железный замок.

Лидера в жёлтой майке звали Даша. Она была самой активной в женской компании и постоянно визжала. Именно эти два навыка позволяли ей влиять на решения других участниц группы. Она была дикорастущим цветком на клумбе женского коллектива, шипастым, ярким и постоянно прущим во все стороны. А самое удивительное то, что ей всегда и везде было весело. Её основную подругу звали Оксаной, хотя это запоминать было не обязательно, поскольку вступать с ней в диалог не приходилось – любой ответ брала на себя Даша. Оксана тоже обладала даром речи, но её гиперактивная подруга делала это за них обеих, поэтому тратить силы на приходилось. Третьей из присутствующих была Варя. Она была какой-то там сестрой Мишки, того самого труса, что забоялся лезть с нами в подвал. Предатель!

– Нет, Даш, они вверх полезли, на козырёк.

– Там нету стрелок!

– Ещё раз пошли посмотрим.

– Варя, нету! Нету! – визжала Даша.

– Был уговор, что стрелка каждые двадцать шагов. А тут нигде нет, значит, остаётся одно.

– Так ведь замок тут, Варь!

– Отойди, Даш, дай посмотреть.

Варя посмотрела на замок, затем несколько раз дёрнула его, слегка покачав тонкую фанерную дверь. Мы инстинктивно присели к самому низу, вслушиваясь в доносящиеся снаружи звуки. Было понятно, что они проверяют замок, петли и шарят всюду возле двери в поисках ключа. На дворе девяностые! Кто в здравом уме будет оставлять ключ в картофельную сокровищницу под дверью?

– Даш, они внутри, точно.

– Варь, я конечно не уверена… – робко начала Оксана.

– Как? – тут же перебила её подружка. – Как они могли зайти внутрь и закрыть дверь снаружи?

– Не знаю. Кто-то помог.

– А какой смысл им там сидеть? Там даже света нет. Страхота какая, и ещё пауки ядовитые.

Только пауков нам тут не хватало. Мыши, откусывающие пальцы, парализующие сороконожки, а теперь ещё и пауки. Мы навалились на стенку дома.

– Сань, может надо сказать им, что мы тут. Они нас хотя бы выпустят.