Текст книги "Россия в войне 1941-1945 гг. Великая отечественная глазами британского журналиста"

Глава XI
Дух Тегерана

Председатель СНК СССР и Председатель ГКО СССР Иосиф Виссарионович Сталин целует «Меч Сталинграда» на церемонии вручения в конференц-зале советского посольства во время Тегеранской конференции. «Меч Сталинграда» – наградной меч, изготовленный по специальному указу короля Великобритании Георга VI в знак восхищения мужеством и стойкостью защитников Сталинграда

Нет необходимости рассматривать историю конференции министров иностранных дел, проходившей в Москве в октябре 1943 г, или Тегеранской конференции, состоявшейся месяцем позже, поскольку обе эти конференции детально описаны в мемуарах Черчилля, в записках Гопкинса, в книге генерала Джона Дина «Странный союз» и в других изданиях. Здесь нас главным образом интересует реакция советского общественного мнения на эти два важных события, явившиеся, безусловно, крупными вехами в развитии взаимоотношений Советского Союза с Западом во время войны.

Может показаться удивительным, что антигитлеровская коалиция СССР, Англии и США существовала уже более двух лет и что лишь в конце 1943 г. состоялись эти первые настоящие совещания лидеров Большой тройки. Правда, в 1941 г. Гопкинс, Бивербрук, Гарриман и Иден побывали в Москве; в мае 1942 г. Молотов летал в Вашингтон и в Лондон, а в августе 1942 г. в Москву приезжал с визитом Черчилль. Этот визит проходил в мрачной обстановке. Сталин и другие советские руководители показались Черчиллю настроенными не очень радостно и приветливо. Советским людям предстояли в скором времени самые тяжкие испытания в Сталинграде, и немцы уже проникли на Кавказ.

В октябре 1943 г. Красная Армия изо дня в день одерживала все новые и новые победы. Если до Курской битвы, которая в июле 1943 г. положила начало непрерывной цепи побед, русские были обеспокоены и нервничали – они требовали активных действий на Западе, которые могли бы отвлечь 40–50 немецких дивизий с советского фронта, – то в октябре 1943 г. Советское правительство и советская общественность относились ко всему происходящему гораздо спокойнее. Советские войска ежедневно теряли тысячи солдат, но открытие второго фронта уже не было для них вопросом жизни и смерти. Теперь они стали считать чем-то само собой разумеющимся, что война будет в любом случае выиграна и что западные союзники, хоть и готовы воевать до победного конца, намерены воевать так, чтобы СССР нес максимальные людские потери, а они – минимальные. Такое положение теперь воспринимаюсь как горькая необходимость.

Даже и при таком положении вещей союзники приносили пользу – они направляли в Советский Союз большие поставки по ленд-лизу. Кроме того, как заявил Сталин Идену в октябре 1943 г., он не упускает из виду то обстоятельство, что угроза открытия второго фронта в Северной Франции заставила немцев летом 1943 г. держать 25 дивизий на Западе, помимо 10–12 немецких дивизий, которые были скованы в Италии. Пока что Сталин был более или менее удовлетворен, хотя и продолжал высказывать беспокойство по поводу новой и, пожалуй, необоснованной отсрочки операции «Оверлорд» – высадки через Ла-Манш на северном побережье Франции. В Москве широко было распространено мнение (этому способствовали неосторожные разговоры американцев), что Черчилль все еще стремится к расширению операций в Средиземноморском бассейне, а план операции «Оверлорд» продолжает обставлять всевозможными условиями и отговорками.

По мнению русских, это был вопрос № 1, подлежащий выяснению на конференции министров иностранных дел, открывшейся в Москве 19 октября 1943 г.

Как уже отмечалось, между Советским правительством и правительствами Англии и Америки было очень мало контактов на высоком уровне. Московская конференция Большой тройки была первой встречей такого рода. Конференция состоялась в благоприятное время – после трех месяцев непрерывных побед Красной Армии.

Конференция проходила в Москве; а не в каком-либо другом месте потому, что Сталин, слишком занятый войной, не хотел выезжать за границу и не хотел даже отпускать Молотова – например, в Касабланку. Это был не просто технический вопрос. Сталин придерживался такой линии:

Советский Союз несет на своих плечах основное бремя войны, и поэтому пусть «другие» ездят в Москву.

Для встречи с Рузвельтом и Черчиллем Сталин был готов пойти на уступку – поехать в Тегеран, расположенный недалеко от советской границы, но он не хотел ехать в Хаббанию или Басру, не говоря уже о Каире. Дело было не только в том, что Сталин, как Верховный Главнокомандующий, не мог отлучиться больше чем на несколько дней. Соображения безопасности также не играли решающей роли. Это был прежде всего вопрос престижа: «Мы не пойдем на поклон к Западу с шапкой в руке. Пусть Запад идет к нам». Такая позиция производила в Советском Союзе именно то впечатление, на какое рассчитывал Сталин.

Итак, к октябрю 1943 г. обстановка изменилась. Появились возможности для разработки совместных военных планов. Через несколько месяцев Красная Армия вполне могла перейти советские границы, и поражение Германии становилось все более реальной перспективой. Теперь важнейший вопрос заключался в том, как долго будет продолжаться война. Если за месяц до победы под Курском советские руководители официально заявили, что Советский Союз не сможет выиграть войну один, то теперь они несколько отошли от этой позиции. Они не отказывались от этих заявлений, но не выражали их в столь категорической форме.

Московская конференция продолжалась 12 дней и была отмечена колоссальным числом пышных обедов, балетных спектаклей, приемов в посольствах и грандиозным банкетом в Кремле, описанных со всеми сенсационными подробностями генералом Дином, возглавлявшим незадолго до того прибывшую в СССР военную миссию США. За все время войны Москва, находившаяся теперь в глубоком тылу, не видела ничего подобного.

Иден имел несколько встреч со Сталиным и убедился, что он в целом находится в хорошем расположении духа, хотя по-прежнему с иронией отзывается о военных усилиях Запада – за исключением налетов авиации на Германию, которыми он очень доволен. Больше всего его интересовал вопрос о сроке начала операции «Оверлорд», и он был рад, что встречает в этом вопросе полную поддержку со стороны американцев. Американцы в свою очередь стремились заручиться обещанием СССР принять участие в войне против Японии. Оба эти вопроса обсуждались на Московской конференции, хотя определенные решения по ним были приняты только на Тегеранской конференции.

Сталин был доволен, что американцы поддерживают план операции «Оверлорд». Генерал Дин писал несколько позже – во время Тегеранской конференции: «Большинство американцев, участвовавших в конференции, впервые встретились со Сталиным. Он произвел на них сильное и благоприятное впечатление, возможно, потому, что поддерживал американскую точку зрения в наших спорах с англичанами. Независимо от этого нельзя было не заметить черты величия в этом человеке…»

В техническом плане генерал Дин добавляет:

«Сталин прекрасно знаком с деталями… он поразительно сведущ в таких вопросах, как тактико-технические свойства различных видов оружия, конструктивные особенности самолетов, советская методика боевых действий и даже незначительные тактические приемы»[185]185
  Dean J. R. Op. cit. p. 47, 152.


[Закрыть].

В определенном смысле Московская конференция явилась репетицией Тегеранской. Однако и сама она дала некоторые «позитивные» результаты: была учреждена Европейская Консультативная Комиссия, Консультативный Совет по вопросам Италии (в состав которого должны были войти представители Англии, США, Франции, Греции и Югославии; Вышинский представлял в ней Советский Союз); состоялись «исчерпывающие и искренние дискуссии» по поводу мероприятий, которые следует предпринять для сокращения сроков войны против Германии и ее сателлитов, а также для того, чтобы создать базу для «теснейшего военного сотрудничества в будущем между тремя странами»; было также решено, что «тесное сотрудничество» трех держав должно продолжаться и после войны. Была подписана «Декларация четырех держав по вопросу о всеобщей безопасности» (подготовленная в основном Корделлом Хэллом). Правительства четырех держав провозглашали свою решимость «продолжать военные действия против тех держав оси, с которыми они соответственно находятся в состоянии войны». Помимо представителей Большой тройки, этот документ от имени своего правительства подписал посол Китая в Москве. (Теперь русские не очень опасались, что они могут спровоцировать Японию, и стремились угодить Хэллу, придававшему большое значение этой Декларации, которая наделяла Китай статусом великой державы.) В Декларации содержались также положения, подготавливающие создание Организации Объединенных Наций. На конференции была принята «Декларация об Австрии», предупреждавшая австрийцев о том, чтобы они не шли за Германией до самого конца, и призывавшая их внести свой собственный вклад в дело своего освобождения. Этот принцип получил в дальнейшем широкое применение в отношении Румынии, Болгарии и т. д. Наконец, конференция приняла подписанную Рузвельтом, Черчиллем и Сталиным «Декларацию об ответственности гитлеровцев за совершаемые зверства». Декларацией устанавливался принцип, требующий отсылки этих преступников для суда в те страны, где ими были совершены преступления.

Иден и Корделл Хэлл были настроены оптимистически как в ходе конференции, так и после ее окончания. Помню, как Иден во время антракта в Большом театре (давали неизменное «Лебединое озеро») сказал мне: «Это хорошая конференция; лучше поздно, чем никогда. Но эти поездки в Москву – страшно сложное дело. Мы здесь решили создать хороший механизм – мы хотим этого, и русские тоже. Когда механизм станет функционировать, нам гораздо легче будет решать такие проблемы, как проблема Польши. Мы и стараемся создать такой механизм и записать на бумаге как можно больше согласованных положений».

Иден получил такой «механизм» в виде Европейской Консультативной Комиссии, но было совершенно ясно как во время Московской конференции, так и позже, во время Тегеранской конференции, что Польша была одной из таких проблем, решение которых неизменно откладывалось. На Московской конференции было много разговоров о вовлечении в войну Турции и Швеции, но из этого ничего не получилось. Русские все еще сдержанно относились к идее прямого военного сотрудничества между Советским Союзом и Западом. Первоначально они дали не очень благоприятный ответ на предложение американцев об организации челночных операций бомбардировочной авиации и о создании в этой связи американских военно-воздушных баз на территории СССР. Никаких решений по этому поводу не было принято до февраля 1944 г.

Хотя Корделл Хэлл очень устал к концу конференции, он принял журналистов в посольстве США. Из выступления перед журналистами было видно, что он весьма доволен результатами конференции.

«Когда я отправился сюда, – сказал он, – преобладало мнение, что эта встреча ничего не даст, поскольку Россия имеет тенденцию стать на путь изоляционизма, тем не менее состоялся широкий обмен взглядами, и мы почувствовали огромное удовлетворение, обнаружив, что советские государственные деятели все больше и больше склоняются к выводу о том, что изоляционизм вреден… Теперь, когда возник дух сотрудничества, мы можем приступить к созидательной работе. Наступило время собраться. Основы для этого уже заложены. Некоторые проблемы, стоящие перед нами, деликатны и сложны, но в атмосфере единства никакие проблемы не вызовут чувства отчужденности».

Хэлл намекнул, что в скором времени состоится встреча глав трех правительств. Он высказал особое удовлетворение «Декларацией четырех держав по вопросу о всеобщей безопасности», которую подписал и Китай. Союзникам, однако, предстоял исполинский труд – такие проблемы, как будущее Польши и Германии, еще не были решены, но консультации по обеим проблемам уже велись.

Хэлл также заявил, что союзная военная администрация оккупированных территорий постепенно будет утрачивать свои полномочия и Европейская Консультативная Комиссия будет заниматься все более широким кругом вопросов.

Далее Хэлл сказал:

«Сталин – удивительная личность. Он наделен необыкновенными способностями и разумом, а также умением схватывать суть практических вопросов. Он один из тех лидеров, наряду с Рузвельтом и Черчиллем, на плечи которых ложится такая ответственность, какой не будет знать ни один человек в ближайшие 500 лет… Среди русских, насколько мне известно, нет нежелательных для нас настроений в связи с вопросом о втором фронте… Я не знаю двух других государств, у которых было бы меньше антагонистических интересов и больше общих интересов, чем у США и России…»

Иден также был весьма доволен работой конференции.

«Прибыв сюда, – сказал он, – мы полагали, что шансов на успех очень мало и что русские только и будут делать, что требовать открытия второго фронта. Я удивлюсь, если они начнут выступать с такими требованиями сейчас, ибо им теперь известно, что это событие приближается. Напротив, конференция оказалась весьма серьезным делом, она положила начало новой форме сотрудничества между нами. Мы чудесно поработали вместе».

30 октября я в качестве председателя Англо-американской ассоциации печати выполнял обязанности хозяина на завтраке, устроенном нами в честь Идена и Корделла Хэлла (его представлял Гарриман) в ресторане гостиницы «Националь». Мы не предполагали, что могут приехать Молотов и другие высокопоставленные советские руководители, однако, к нашему великому удивлению, нам позвонили из протокольного отдела и намекнули, что приглашения будут приняты с удовольствием. Вот подлинная сердечность отношений! Правда, Молотов не приехал, но Вышинский и Литвинов явились. Приветствуя советских гостей, я упомянул о той мужественной борьбе, которую Иден и Литвинов вели в Женеве и Нионе, и отпустил пару шуток по адресу Чемберлена, не называя его, и все это было воспринято очень хорошо. Вся атмосфера, в которой проходил завтрак, была весьма дружественной. Вспомнив слова Черчилля об «осенних листьях», произнесенные им в начале года, Вышинский сказал: «Обычно осенние листья падают осенью, но если они начнут падать весной, – что ж, это, пожалуй, будет хорошо, лишь бы они вообще падали». (Он теперь явно смирился с мыслью об открытии второго фронта только в 1944 г.) Литвинов сказал, что Лига наций, к сожалению, оказалась Вавилонской башней, а не прочной пирамидой. И что в следующий раз народы мира должны создать нечто лучшее.

Гарриман был настроен несколько агрессивно и подчеркнуто резко говорил о войне на Тихом океане, отметив, что, если бы война там не развивалась столь успешно, было бы мало шансов на содействие Америки в вопросе открытия второго фронта в Европе.

На роскошном банкете в Кремле, которым завершилась конференция, Сталин был в великолепном настроении. Несмотря на все недовольства, высказывавшиеся им ранее по поводу отправки конвоев северным путем, теперь Сталин отдал должное военно-морским силам и торговому флоту Англии: «Мы о них много не говорим, но мы знаем, что они делают». Новый глава английской военной миссии, генерал Мартель, в восторженных выражениях поздравил Сталина в связи с форсированием Красной Армией Днепра незадолго до конференции: «Никакая другая армия в мире не смогла бы совершить подобный подвиг!» Наступил непродолжительный период взаимных комплиментов и поздравлений.

Два главных военных представителя США в ССОР – антисоветски настроенный генерал Микела и генерал Феймонвил (известный своими оптимистическими докладами о военной обстановке в Советском Союзе, которые он направлял все время начиная с 1941 г. Рузвельту, чем зачастую вызывал недовольство государственного департамента) были теперь отозваны, и на их место прибыла постоянная военная миссия во главе с генералом Джоном Р. Дином. Русские вскоре убедились, что вести переговоры с ним – дело нелегкое. Особенно придирчив Дин был в вопросе о поставках по ленд-лизу – он всегда добивался от русских подробных разъяснений, действительно ли им нужны те или иные поставки для военных целей или они требуются просто для послевоенной реконструкции.

Советская печать высказывала большое удовлетворение итогами конференции министров иностранных дел. Праздник годовщины Октябрьской революции, отмеченный грандиозным салютом в ознаменование освобождения Киева войсками Ватутина, проходил в весьма радостной атмосфере.

Сталин в своем докладе, делая обзор событий за 1943 г. – «года коренного перелома», – очень высоко оценил успехи Красной Армии и военные усилия страны в целом, и вместе с тем он особенно сердечно говорил о действиях английских и американских союзников.

«В этом году удары Красной Армии по немецко-фашистским войскам были поддержаны боевыми действиями наших союзников в Северной Африке… и в Южной Италии. Вместе с тем союзники подвергали и продолжают подвергать основательной бомбардировке важные промышленные центры Германии… Если ко всему этому добавить тот факт, что союзники регулярно снабжают нас разным вооружением и сырьем, то можно сказать без преувеличения, что всем этим они значительно облегчили успехи нашей летней кампании. Конечно, нынешние действия союзных армий на юге Европы не могут еще рассматриваться как второй фронт… Понятно, что открытие настоящего второго фронта в Европе, которое не за горами, значительно ускорит победу над гитлеровской Германией и еще больше укрепит боевое содружество Союзных государств».

Сталин был особенно доволен выходом Италии из войны. Он полагал, что прочие сателлиты Германии, понимая, что «им придется теперь делить между собой синяки да шишки», предпринимают отчаянные попытки вырваться из объятий Гитлера. Сталин высказывал мнение, что в 1944 г. Германия потеряет всех своих союзников. Она теперь явно стоит «накануне своей катастрофы».

Вечером 7 ноября Министерство иностранных дел устроило самый большой за всю войну прием. К этому времени весь дипломатический корпус снова собрался в Москве. Прием был устроен шикарный, и пили на нем непомерно много. Тут были десятки звезд из литературной, музыкальной, художественной, научной и театральной сфер. Первыми с приема ушли японские дипломаты, которых принимали подчеркнуто холодно, но вскоре за ними последовала целая процессия «их превосходительств», которых просто выносили – ногами вперед. Английский посол свалился ничком на стол, уставленный бутылками и рюмками, и даже слегка порезался.

Было что-то от великолепия Московии в этом пиршестве, где можно было наблюдать, как послы при полном параде падают на стол и как их выносят служители, чьих насмешек не могло скрыть выражение глубокой озабоченности на их лицах.

Нет нужды пересказывать здесь то, что всем известно о Тегеранской конференции. Следует лишь сказать, что русские были ею удовлетворены – пока она шла. Было наконец-то принято твердое решение начать операцию «Оверлорд» в мае. Было также решено усилить помощь партизанам Тито.

Но некоторым другим «военным» решениям, принятым на конференции, например об эвентуальном вступлении Турции в войну на стороне Большой тройки, было суждено остаться на бумаге.

Вопрос о будущем Германии обсуждался, но определенного решения принято не было; удалось достичь чего-то вроде согласия о приблизительных границах будущей Польши, хотя вопрос о границе по Нейсе остался нерешенным, а рассмотрение вопроса о польском правительстве было отложено.

Черчилль призывал СССР проявить снисхождение к Финляндии и получил от Сталина половинчатые обещания. В конечном счете русские дали возможность Финляндии весьма легко расплатиться за участие в войне – и не столько в силу полуобещаний, данных Черчиллю, сколько в силу специфической «скандинавской» политики СССР, стержнем которой является нейтралитет Швеции.

Сталин пообещал вступить в войну против Японии после капитуляции Германии, но на условиях, подлежащих определению в дальнейшем.

Об этих условиях в то время открыто не сообщалось. В «Декларации трех держав» говорилось:

«Мы согласовали наши планы уничтожения германских вооруженных сил. Мы пришли к полному соглашению относительно масштаба и сроков операций, которые будут предприняты с востока, запада и юга… Наше наступление будет беспощадным и нарастающим».

Советские люди предвкушали, что наконец они получат настоящий второй фронт. Именно с этим чувством, вызывавшим большое удовлетворение в СССР, заканчивался победный, но очень тяжелый для него 1943 г. Это был год, в течение которого Красная Армия прошла путь от Сталинграда и Кавказа до Киева и дальше на запад. Было освобождено более двух третей захваченной немцами территории. Но путь до Берлина все еще был долог.

Пожалуй, Сталин не преувеличивал, когда говорил в Teгеране, что Красная Армия начинает уставать от войны и над ее чем-то подбодрить. Это сделала тегеранская «Декларация трех держав».

Многие были поражены, когда менее чем через два месяца после Тегеранской конференции в «Правде» было напечатано знаменитое сообщение «Слухи из Каира» – о тайных сепаратных переговорах о мире между Англией и Германией, происходящих «в одном из прибрежных городов Пиренейского полуострова». Преследовала ли публикация этого материала цель ослабить чрезмерные чувства благополучия, появившиеся в СССР после Тегеранской конференции, или она отражала раздражение, которое Черчилль вызвал у Сталина, оказавшись гораздо более «трудным» партнером на Тегеранской конференции, чем Рузвельт? Показательно, что американцы не упоминались в этом сообщении про «Слухи из Каира». К Рузвельту все время относились, как к верному другу и союзнику Советского Союза.

На такое отношение не повлияло то обстоятельство, что Рузвельт не рассматривал серьезно выдвигавшиеся Москвой в виде опыта предложения – они делались и в 1943-м, и в 1944 г. – о широком экономическом сотрудничестве между СССР и Америкой после войны, и в частности о предоставлении займа в 7 млрд. долларов для восстановления советской экономики. Идею такого «сотрудничества» поддерживали, как было известно, некоторые влиятельные деловые круги Америки, но она вызывала отрицательную реакцию у других, в том числе у посла США в Москве Аверелла Гарримана.